Текст книги "Конфайнмент (СИ)"
Автор книги: Владимир Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Руку мне дай на середине пути,
Руку мне дай – ещё нам долго идти.
Пусть на пути мы иногда устаем,
Всё же идти нам будет легче вдвоем…
После «Крутого поворота», который, как водится, всегда позади, я переключился на более позднюю, начала 90-х годов, «Дюну»:
Ты прости меня, моя страна,
Что давно живу в плену дорог,
За бокалы крепкого вина,
От ошибок Бог не уберёг…
Песенка про «Воздушный змей» понравилась всем, но после неё Жанна, при активной поддержке Светланы, внезапно потребовала (почти как Иван Васильевич из известного фильма) что-нибудь современного, массового и обязательно танцевального.
Возражения? Возражений не было.
Девчонки поднялись. Я несколько раз кивнул, словно бы задавая ритм, и бодро ударил по струнам:
Помнишь, Женька, лучшие дни,
Сладкий дым родной стороны,
Облака и белый причал,
Плеск речной волны. Е-е-е-е.
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
Кто-то ждал, а кто-то встречал
Дальние огни. Е-е-е-е…
Первые десять тактов Жанна и Света просто стояли бок о бок, взявшись за руки, и тихонько раскачивались, пытаясь поймать «волну», а затем ка-ак пошли… Три шага вправо. Хлопок. Три влево. Ещё раз. Потом поворот. Ха! И по новой. Синхронно…
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
Кто-то ждал, а кто-то встречал
Дальние огни…
Нет, всё-таки не зря они танцам учились. Вроде простые движения, а смотрится – просто блеск!
Помнишь, ты сказала сквозь грусть —
Я уеду и не вернусь
К тем зовущим ярким огням,
Что горят во мгле. Е-е-е-е.
В бренчание моей гитары стали вплетаться аккорды, выдаваемые инструментом Матвея. Сашка в запале принялся отстукивать ритм ладонями по столешнице, а подпевать и вытягивать высокие ноты мне начала помогать Аурелия.
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
А на нём гуляет народ
С ночи до утра…
Да, компания – это круто! А хорошая компания – круто вдвойне.
– Класс! – выдохнул Сашка, когда песенка «Божьей коровки» закончилась и я прекратил петь.
Судя по раскрасневшимся, счастливым лицам девчонок, они были в полном восторге. Парни не отставали.
– Давай ещё что-нибудь! – предложил сходу Матвей.
– Ещё, говоришь? Да без вопросов!..
Следующие полтора часа я без всякого отдыха выдавал шлягер за шлягером. Матвей активно подыгрывал мне на гитаре, Сашка, словно заправский ударник, стучал по столу, тумбочке и сломанному модерону, Аурелия подпевала, Жанна и Света вовсю отжигали танцами «на пятачке». Это было не просто весело. Это было почти нереально. Мне почему-то казалось, что всё это уже когда-то происходило, но когда именно – я отчего-то не помнил. Словно это было со мной в другой жизни, в другом времени и с совершенно другими людьми. Единственное, что связывало их между собой – это ощущение полного и почти абсолютного счастья…
В комнате откуда-то вдруг появился чайник. Отложив гитары и сгрудившись вокруг небольшого стола, мы пили чай, заваренный прямо в эмалированных кружках, ели чьё-то печенье, болтали, перебивая друг друга, рассказывали смешные истории, а потом Сашка взглянул на часы и хлопнул себя по лбу:
– Чёрт! Я же домой к одиннадцати обещал, а сейчас уже без пяти…
Увы. Всё хорошее когда-нибудь да заканчивается.
– Ну что, тогда на сегодня всё? – обвёл всех глазами Матвей.
– А давайте и завтра тоже порепетируем! – предложила Светлана.
Все были только за.
– Расходимся? – приподнялся со стула Сашка.
– А может… на посошок? – Матвей посмотрел на меня и указал на гитару.
– Ладно. Давайте.
Я взял инструмент в руки и мысленно выдохнул.
Хотелось завершить вечер чем-нибудь не особенно грустным, но в то же время и… ностальгическим что ли? Пусть мои нынешние друзья не помнят, да и не могут помнить чужого будущего, но я-то ведь знаю, какая песня нравилась Жанне в нашем пока ещё не свершившемся прошлом…
Осень пришла в Москву.
Дождь придавил листву,
Башней тучу проткнув,
Моет Останкино.
Люди спешат в метро,
Я ж через лужи вброд
В бар, где бармен нальёт
В тонкий стакан вина [1].
В помещении было на удивление тихо. Я словно бы наяву слышал, как моросит за окном мелкий дождик, как раскрывают зонты прохожие, как проносятся по лужам автомобили, как отряхивает мокрую шерсть дворовый пёс, случайно заскочивший в чей-то подъезд…
Дождь на Тверской-Ямской,
В Филях и на Щёлковско́й.
Дождь завладел Москвой,
Словно Наполеон.
Птиц перелётных клин —
Это прощальный свинг.
В баре бармен своим
В долг наливает ром.
Я пел и, не отрываясь, смотрел на Жанну.
Возможно, мне это просто чудилось, но в глазах моей бывшей-будущей блестели слёзы. О чём она думала, что вспоминала?..
Московская осень, московская осень.
Последние листья клён нехотя сбросит.
И память меня, словно ветер, уносит
В другую такую же точно московскую осень.
Не знаю, что будет с нами дальше, и не хочу ничего загадывать. Будущее, как и прошлое, определить невозможно. Они всегда сливаются в памяти. Реально лишь настоящее, в котором мы просто живём, совершаем ошибки и отвечаем за них полной мерой…
И память меня, словно ветер, уносит
В другую такую же точно московскую осень…
* * *
Увы, снова собраться той же компанией сегодня не получилось. Прямо с утра меня вызвали к начальнику дистанции и объявили, что отправляют в командировку, и не куда-нибудь, а в Ленинград.
Зачем?
Сопровождать спецпоезд.
Оказывается, по какой-то инструкции в бригаду сопровождения требовалось включать специалистов разного профиля. А так как в состав именно этого поезда входила выправочно-подбивочно-рихтовочная машина ВПР-1200, то без путейцев обойтись никак не могли. Правда, из меня настоящий специалист-путеец, мягко говоря, так себе, но, как достаточно быстро выяснилось, это было совершенно неважно. Железнодорожную «супермашину» перегоняли в Питер по разнарядке после опытной эксплуатации на Московском узле. Её сопровождали трое инженеров с завода-изготовителя. Остальные члены бригады служили своего рода балластом и выполняли исключительно представительские функции по типу: едем делиться опытом, но если не надо, можем и в стороне постоять, сами как-нибудь справитесь.
Словом, в подобную поездную бригаду включали, как правило, «наименее ценных» членов коллектива – чаще всего молодых и здоровых, потому что старые и опытные по командировкам ездили неохотно. Семья, дом, дача, машина… какие тут нафиг поездки? Пусть этим молодёжь занимается, ей это и вправду полезно…
Против командировки я особо не возражал. Жаль, конечно, что с Жанной сегодня не встречусь, но ведь это не навсегда. Вернусь в субботу, наверстаем по полной за все пропущенные дни, часы и минуты. Вчера, когда провожал её до метро, мы останавливались, наверное, раз десять и начинали играться в такие тесные обнимашки, что под конец чуть было вообще не сорвался, тем более что, по ощущениям, дама уже и сама была готова на большее.
Даже не предполагал, что меня будет так колбасить от женщины, с которой прожил без малого тридцать лет и у которой от меня двое детей. Впрочем, сама Жанна об этом, естественно, не догадывалась. Здесь ей всего шестнадцать, и, возможно, что связывать свою жизнь с таким охламоном как я, прячущимся от милиции и подозреваемым в двух убийствах, станет с её стороны не самым лучшим решением…
То, что ехать будет не скучно, я понял, когда узнал, что в эту командировку определили и Сашку Лебедева. В бригаде он должен был представлять дистанцию связи. Это логично. Ведь помимо ВПР-1200 и тепловоза в поезде имелся вагон-лаборатория СЦБ, в котором мы, собственно, и обитали весь путь от Москвы до Питера.
Ехали с комфортом, четыре купе на семь человек – это даже круче СВ. А если учесть, что в ближней половине вагона – кухня-столовая, обслуживаемая сразу двумя проводницами, а в дальней – рабочий салон и что-то типа кают-компании, то сервис с удобствами были практически как у правительственных чиновников, раскатывающих с инспекциями по городам и весям.
Поезд формировался на Рижской. Со станции мы выехали в половине четвёртого.
Перед отъездом Сашка позвонил Свете, сообщил, что нас отправили в Ленинград и заодно попросил передать это Жанне. Нормально. По крайней мере, не надо мучиться, думать, как она узнает о нашей командировке.
Состав ехал, не торопясь, и останавливался буквально у каждого столба. Пока не наступил вечер, смотреть на проплывающие за окном пейзажи было достаточно интересно. В этом времени я ещё ни разу не покидал Москву и ближайшие пригороды, а уж сгонять в колыбель трёх революций даже не помышлял… Хотя, нет. Вру. Помышлял. Помню, что обещал одноклассникам проехаться с ними в Питер на праздники. Однако, увы – вместо путешествия во вторую столицу как раз в эти дни был вынужден хлебать баланду в Бутырке…
Весь вечер и едва ли не половину ночи Сашка, захвативший с собой гитару, записывал тексты и аккорды тех песен, которые я исполнял вчера, и тех, которые удалось припомнить сегодня. Каюсь, я ему даже парочку шлягеров Филиппа Киркорова подсунул, и ничего – прокатило.
Честно сказать, в нынешнем 1982-м среди молодёжи только-только начинал проявляться интерес к отечественной рок-музыке, и мои невольные «подкопы» под уже раскрученную «Машину времени» и еще не раскрученные «Кино», «ДДТ» и «Аквариум» напоминали сознательную диверсию. Наверное, со стороны это выглядело не совсем хорошо, но вообще, зная, какие воззрения будут пропагандировать и какую политическую платформу будут занимать в девяностых-двухтысячных стареющие рок-мастодонты, никаких угрызений совести я не испытывал.
Чем меньше революционной эстетики проявится во времена перестройки (если она, конечно, случится), тем лучше. Пусть молодые девчонки и парни восторгаются простыми песнями о любви и разлуке, а вовсе не о желании перемен, глупых правителях и наглых детках-мажорах. Строить – намного полезнее, чем ломать. Что в личной жизни, что в государственной. И подвиги надо совершать в борьбе с настоящим врагом, а не придуманным, вылепленным бездарными текстами перестроечных импотентов…
Пятница. 26 ноября 1982 г.
В Питер мы прибыли в семь утра, только не на Московский вокзал, а на Финляндский, прогрохотав по железнодорожному мосту через Неву и далее мимо Ладожского и Пискаревки.
Состав остановился в отстойнике. Там от него отцепили сперва тепловоз, а следом и наш вагон. Выправочную чудо-машину перегнали в депо, и что там с ней стали делать, для нас с Сашкой осталось тайной. Да мы особо и не настаивали, и узнать подробности не пытались. Мы свою миссию выполнили, сопроводили поезд, а дальше пускай с ним местные разбираются.
Примерно в половине десятого начальник бригады сообщил, что на сегодня все основные работы закончены и до пяти вечера мы абсолютно свободны. Хотим, можем просидеть всё это время в вагоне, хотим, можем прогуляться по городу. Главное вовремя возвратиться. После пяти нашу лабораторию отправят на горку и, видимо, прицепят к какому-нибудь московскому поезду.
Тухнуть весь день в отстойнике ни у меня, ни у Сашки желания не было. Приятель сказал, что поедет к родственникам, мол, в Питере у него живёт бабушка. Я, немного подумав, решил первым делом съездить на Пискарёвку. Мои дальние родственники тоже когда-то жили в городе на Неве. Только это было ещё до войны. Блокаду, увы, никто из них не пережил.
На станцию «Пискарёвка» я прибыл в половину одиннадцатого. На самом кладбище пробыл около часа. Конечно, узнать, где похоронены родственники, я не мог, поэтому просто положил цветы перед мемориалом, а после молча бродил по дорожкам между памятными камнями и тонкими ровиками братских могил.
Погода в Питере оказалась под стать московской. Для конца ноября довольно тепло – в районе плюс трех плюс пяти, но в то же время достаточно влажно и ветрено. Правда, пока без дождя.
Обратно на Финляндский вокзал я возвращаться не стал. В электричках наступил перерыв, поэтому волей-неволей пришлось прогуляться пешком. Честно говоря, я немного запутался в географии и поначалу двинулся не в ту сторону. Хотел дойти до метро, а получилось, что шёл в другом направлении, и вообще думал, что от Пискаревского кладбища до «Площади мужества» не более километра, а оказалось – в три раза дальше, и если идти через железнодорожную станцию, то проще сесть на автобус и уехать на нём к Охтинскому мосту, а там уже недалеко и до Невского. Всё эти «чрезвычайно ценные» сведения на меня вывалили местные бабушки, к которым я обращался за информацией «как отставшим от бронепоезда революционным матросам пробраться к Зимнему, а по пути, чтобы два раза не бегать, захватить почту и телеграф?»
В итоге, после получаса плутаний я просто присел на лавочку в парке, который все называли Пионерским, и начал соображать-прикидывать, что правильнее – воспользоваться советами аборигенов или же тупо довериться интуиции?
Когда я уже почти принял решение, на парковой дорожке появилась какая-то семейная пара с ребёнком. Чем ближе они подходили, тем больше меня охватывало странное ощущение, что я их когда-то знал и что «это жжж неспроста». Мужчина лет сорока пяти, женщина… лет на десять моложе, детская прогулочная коляска, ребёнок… девочка… около года…
Заметив мой пристальный взгляд, мужчина слегка нахмурился и, поравнявшись со мной, спросил:
– Мы с вами знакомы? Могу вам чем-то помочь?
Я покачал головой.
– Спасибо. Не надо.
Мужчина пожал плечами и пошёл дальше, толкая перед собой коляску.
Женщина в мою сторону даже не посмотрела.
Я тоже не стал провожать их взглядом. Молча поднялся, сунул руки в карманы и двинулся на выход из парка. На душе было не то чтобы мерзко, а как-то… тягостно что ли… словно бы невзначай прикоснулся к чему-то не слишком приятному, и это, как минимум, раздражало. Хотелось быстрее забыть об этой нечаянной встрече и никогда больше не вспоминать. А ещё – тщательно вымыть руки, хотя с этим гражданином я и не думал здороваться.
Собчак Анатолий Александрович, собственной персоной, пламенный трибун времён перестройки и будущий питерский мэр. Прикольно будет, если и его сегодня кто-нибудь грохнет или сам окочурится, а повесят всё на меня, в придачу к уже убиенным Попову с Гайдаром. Помню, что месяца два назад включил кандидатуру этого господина в свой личный расстрельный список, но потом понял, что это не панацея. Простое убийство может легко превратить негодяя в мученика. Гораздо эффективнее в этом плане дискредитация. Человека или идеи – без разницы. История на примере погибшего СССР показала, что это отлично работает…
После случайной встречи с очередным «прорабом перестройки» настроение безнадежно испортилось. Его не смогли исправить даже прогулка по Невскому и экскурсия на колоннаду Исаакиевского собора. Конечно, смотреть с его верхотуры на Питер всегда интересно, великолепные виды не могут перечеркнуть ни пасмурная погода, ни гуляющий над куполом ветер, ни вечная сырость с залива. Стоишь, смотришь, мысленно восхищаешься, но… думаешь-то всё равно о другом. О том, что лет через десять город останется прежним лишь внешне, а вот внутри из него раз за разом будут пытаться вытравить всё ленинградское, всё героическое и жертвенное, великое, но справедливое, всё, что когда-то сделало из него не просто вторую столицу, а настоящий символ эпохи – тот самый воспетый поэтами нового времени «город над вольной Невой»…
Плохое настроение невольно заставляло спешить, и уже без четверти три я практически полностью выполнил всю намеченную на день программу. Оставалось только пройти вдоль Фонтанки до Михайловского (Инженерного) замка, и оценить мрачную красоту его стен, которые два века назад так и не сумели спасти от предательства одного Российского императора, несправедливо забытого, оболганного современниками и потомками.
Сойдя с Аничкова моста на набережную, я прошёл примерно полсотни шагов и внезапно остановился. Даже не знаю, что заставило меня это сделать. Наверное, мне просто захотелось взглянуть на всемирно известных коней гениального Клодта как бы со стороны, издали, не вдаваясь в детали, оценивая всю композицию.
Ближняя скульптурная группа, где человек и конь ещё только собираются выяснять, кто сильнее, меня почему-то не привлекла. Всё внимание нацелилось на дальнюю, последнюю в композиции, где человек, уже почти проиграв, укрощает, наконец, разъярённое животное, встав на одно колено и с силой вцепившись в узду рвущегося на волю коня.
Начавший моросить дождь делал зеленоватую бронзу темнее, чем есть. Фигуры словно бы становились моложе, такими, какими их и задумывал скульптур, как будто их отливали совсем недавно. А вот постамент, наоборот, «постарел». Покрытый дождевыми потёками, он выглядел неопрятно. Ярким контрастом к нему казалась стоящая рядом девушка. Одетая в длинное светло-бежевое пальто, она смотрела на текущую под мостом воду.
Секунд через пять девушка подняла голову, и я буквально замер на месте.
Пусть до неё было далеко, метров, наверное, сто, но я был готов поклясться, что это…
Дождь явно усилился. Я несколько раз моргнул, протёр от влаги лицо, тряхнул головой и снова взглянул на мост. Девушки не было. Только вздыбленные на постаментах кони и пытающийся их укротить человек.
Неужели мне это только привиделось?
Подтянув ворот бушлата повыше, я развернулся и медленно побрёл в сторону от моста. Холодный питерский дождь даже не думал слабеть, но я о нём просто забыл. Шёл и шёл мимо чугунного ограждения, за которым плескались волны, а свинцового цвета вода расходилась кругами под мелкой дождевой моросью. Капли стекали за воротник, хлюпали под ногами лужи, наливались тяжестью промокшие внизу джинсы. Мысли в голове путались, мелькали калейдоскопом, складывались в непонятные картинки и образы. Мои шаги замедлялись, а потом, неожиданно для себя, я и вовсе остановился.
Сомнения длились недолго, всего пять секунд, не больше.
Резко развернувшись на месте, я бросился обратно к мосту.
Она не могла, никак не могла уйти далеко, и я обязательно должен был её догнать.
Зачем?
Не знаю.
Просто должен и всё.
Почти полчаса я метался по Невскому и прилегающим улочкам, заглядывал в лица прохожих и искал ту, с которой расстался навеки…
Тщетно…
Вокруг были только дома. Тёмные, давящие своим холодным величием, затянутые пеленой не прекращающегося ни на секунду дождя. Продрогший, промокший до нитки, я брёл под хмурым питерским небом и слушал, как барабанят по крышам и козырькам дождевые капли, как журчит стекающая по водосточным трубам вода, как тихо скрипят раскачивающиеся под ветром деревья…
Я не чувствовал грусти, не чувствовал и облегчения. Я просто шлёпал по лужам, не обращая внимания на усталость и, казалось, уже давно забытое ощущение какой-то светлой тоски по безвозвратно ушедшему прошлому. Шёл, слушая этот бессмысленный дождь, внимая его бесполезным намёкам, а в голове в режиме нон-стоп крутилась ещё не написанная в этом времени и в этой жизни мелодия…
Я снова слушаю дождь, я вижу эти глаза.
Я знаю, что ты уйдёшь и, может быть, навсегда
По лужам в длинном пальто, храня улыбку свою.
И не узнает никто, за что я дождь не люблю… [2]
Да, мне и вправду не нравился этот дождь, не нравился накрытый им город, не нравилось выпяченное напоказ желание помочь всем и каждому, желание говорить, нашёптывать на ухо и быть постоянно рядом, без всякого шанса спастись…
Глупо, но я сейчас хотел одного – чтобы она опять была рядом…
Опять ты рядом со мной. Мы говорим о дожде.
И больше нет ничего, и всё забыто уже…
* * *
Замок щёлкнул, дверь гаража отворилась.
– Ну что, есть?
– Туточки. Ща лепестричество включим, сами увидите.
Щерба перешагнул порог и скрылся в потёмках. Секунд через десять в помещении зажёгся свет.
– Вот. Всё, как шеф говорил.
Заскрипели воротные створки.
Двое оставшихся снаружи парней довольно осклабились.
Двадцать четвёртая «Волга». Чёрная. Номер на ЛЕН. Круче и быть не может.
– Ну чё? Загружаемся? – Щерба открыл водительскую дверцу и вопросительно посмотрел на приятелей. – Кто за рулём?
– Я, – откликнулся Лысый. – У меня тут две тётки живут. Я в Питере, как рыба в воде.
Подельники спорить не стали. Проехаться за рулём представительской «Волги» – это, конечно, понто́во, но для сегодняшней акции знание города, безусловно, важнее.
– А сторож не засечёт? – поинтересовался Витёк, когда машина выкатилась из гаража, а Щерба пошёл закрывать ворота.
– Сторож сейчас бухой в дупель, – хохотнул Лысый. – После моей наливки дрыхнуть будет до самого вечера.
Он не ошибся. На выезде из гаражного кооператива их, действительно, никто не остановил.
– Эх, хорошо иметь такую крышу, как шеф! – ухмыльнулся сидящий на заднем сиденье Щерба.
– Не зарекайся, – буркнул расположившийся рядом Витёк.
– А ты раньше времени не кипишуй. Всё будет в ёлочку, вот увидишь…
Лысый нажал на газ.
Басовито урча, «Волга» вырулила на проезжую часть и понеслась по дороге. До первой контрольной точки надо было проехать около трёх километров…
– Стой, тормози, – скомандовал Витёк через четыре минуты, заметив стоящую на обочине девушку в длинном светлом пальто.
– Сам вижу, не слепой, – дёрнул плечом Лысый.
Автомобиль плавно затормозил и остановился строго напротив дамы.
Хлопнула дверца.
– Сейчас на Бестужевскую, потом в Ольгино, – девица вынула из сумочки бумажный клочок и показала водителю. – Вот адрес. Запомнил?
– Запомнил.
– Поехали…
До нужного дома они добрались за двадцать минут.
«Волга» остановилась. Лысый заглушил двигатель.
Клиента ждали почти четверть часа.
– Вот он, – сообщила девушка, когда из подъезда на улицу вышел интеллигентного вида мужчина в шляпе и тёмном плаще. – Всем приготовиться. Работаем прежнюю схему.
Выбравшись из машины, она двинулась наперерез обладателю шляпы. Сзади на удалении десятка шагов её сопровождали Витёк и Щерба.
– Товарищ Собчак? – девушка перегородила дорогу «интеллигенту».
– Да. Что вы хотели? – невольно притормозил тот.
– Старший лейтенант Кислицына, Комитет Государственной Безопасности, – показала удостоверение Лена. – Вам надо проехать с нами.
– С вами? Но у меня же в два часа лекция!
– Не беспокойтесь. Успеете. Мы довезём.
– Ну… хорошо. Только, пожалуйста, постарайтесь не опоздать.
– Не опоздаем. Тут, в общем, недалеко…
Третья контрольная точка располагалась в северо-западном пригороде, рядом с посёлком Ольгино. Поездка заняла менее получаса. Выехав из города, «Волга» на скорости пронеслась по Приморскому шоссе и через пять километров свернула к дачным домам, в сторону лесного массива.
– Здесь, – проговорила девушка, когда машина проехала ещё полтора километра и остановилась на какой-то заброшенной просеке.
– Что я должен сделать? – без всякой опаски поинтересовался сидящий сзади Собчак.
– Ничего особенного, Анатолий Александрович. Мы сейчас пройдём в одно место, и вы там кое-что засвидетельствуете.
– Вы меня прямо заинтриговали, – усмехнулся будущий питерский мэр. – Я хотя и юрист, но в таких необычных следственных экспериментах ещё не участвовал.
– Всё когда-то бывает впервые, – пожала плечами Лена…
По лесу они прошли всего сотню метров. Впереди – «старший лейтенант» Кислицына, следом Собчак, за ними Витёк и Щерба. Лысый остался возле машины.
– Пожалуй, что хватит, – проговорила Лена, останавливаясь возле высокой сосны и вынимая из сумочки пистолет.
На этот раз она решила обойтись без зачитывания приговора. Просто развернулась и молча выпустила четыре пули в ничего не подозревающего доцента юридического факультета. Собчак рухнул на землю. На его лице застыло безмерное удивление.
Лена выщелкнула магазин, убрала пистолет и, ничего никому не объясняя, направилась по едва заметной тропинке в сторону станции.
Витёк и Щерба растерянно переглянулись.
– Ленк! Ты куда?
– В город.
– Давай до метро довезём!
– Сама доберусь, – бросила, не оборачиваясь, девушка.
Витёк проводил её взглядом, после чего сплюнул и злобно выругался.
Щерба сделал вид, что не слышал…
Лена остановилась, когда до станции оставалось метров пятьсот. В горле стоял комок, голову и желудок мутило. С трудом сдерживая подступающую тошноту, девушка прислонилась к стволу какого-то дерева и дрожащими пальцами вытащила из сумки блистер с таблетками. Степан Миронович говорил: можно принимать не больше двух в день. Одну она выпила рано утром. Теперь, выходит, вторая.
Поездка в машине далась нелегко.
В «Волге» укачивало даже сильнее, чем в самолёте.
Ощущение отвратительное, но – что поделаешь…
Постояв минут пять и дождавшись, когда тошнота и головокружение поутихнут, девушка двинулась дальше. До поезда оставалось четыре часа. Это время требовалось как-то убить. Просто сидеть на вокзале и ждать желания не было. Кафе или ресторан, да и вообще еда вызывали непреодолимое отвращение. Единственное, что могло помочь успокоиться и привести в порядок физиологию – это прогулка по центру, где магазинов и памятников, наверное, даже больше, чем в шумной и вечно куда-то спешащей Москве.
Прогуливаться Лена решила по Невскому, начав от Дворцовой и закончив перед Московским вокзалом. По самым грубым прикидкам, этого как раз хватало, чтобы прийти прямо к поезду и не терять лишнее время на ожидание.
На Аничковом мосту девушка оказалась без четверти три. Примерно с минуту она просто стояла, смотрела на воду, на расходящиеся от дождевых капель круги и тихо ругала себя за то, что не взяла зонтик. Потом подняла голову и…
– Девушка, что с вами? Вам плохо? Может, вас проводить?
Лена открыла глаза.
Сердце учащенно билось, в ушах стоял гул, в горле неприятно першило.
Какая-то сухонькая бабулька в старомодной горжетке и шляпке а-ля мадам Шапокляк озабоченно заглядывала Лене в лицо.
– Нет-нет. Спасибо. Всё хорошо. Я в норме.
Девушка отлепилась от холодного постамента и вымученно улыбнулась старушке.
Та покачала головой, но навязываться, чтобы помочь, не стала. Мелко засеменила по тротуару, пару раз оглянулась для верности, но, не обнаружив ничего подозрительного, заторопилась дальше. Когда она скрылась из виду, Лена осторожно выглянула из-за скульптуры.
На той стороне Фонтанки никого не было.
А ведь ещё секунду назад девушка была готова поклясться, что парень, которого она там заметила…
Неужели всё это ей просто привиделось?
Усиливающийся с каждой секундой дождь согнал с моста всех зевак.
Спрятав в сумочку бесполезные в непогоду очки, Лена медленно пошла по мосту. Дождевые капли текли по щекам, смешиваясь со слезами. Девушка не обращала на них внимания. Она шла, ничего не видя вокруг. Перед глазами всё расплывалось. Дома, укрытые пеленой влаги, нависали над тротуаром мрачными стражниками. Дождь барабанил по крышам и козырькам, шумели водосточные трубы, мутные потоки воды неслись по каменной мостовой.
Под выступающим из стены портиком ближайшего здания собрались люди. Лена шагнула туда и кое-как протёрла лицо. Сколько понадобится времени, чтобы переждать непогоду – об этом девушка не задумывалась. Просто стояла в толпе таких же, забывших дома зонты, и молча смотрела на пролетающие по проспекту машины. Через пару минут она опять надела очки – под портиком дождь их не заливал. Спустя ещё десять девушка неожиданно вздрогнула.
По той стороне дороги быстро шёл или, скорее, бежал парень в железнодорожном бушлате. Время от времени он останавливался, заглядывал в лица прохожих, поднимал руку ко лбу, защищаясь от льющих с небес струй, беспокойно осматривался, словно кого-то искал, и не найдя, бежал дальше.
Терзающая организм тошнота внезапно исчезла, будто её никогда и не было. Голова не кружилась, в теле не чувствовалось ни капли слабости, а ещё – зверски хотелось есть. Мало того, Лена вдруг поняла, что дождь потихоньку заканчивается. Бьющих по лужам дождинок становилось всё меньше. Высунув ладонь из-под портика, девушка обнаружила, что не ошиблась – непогода, действительно, отступала.
Наполненный свежестью воздух пьянил не хуже вина. Глубоко выдохнув, Лена поправила висящую на плече сумочку, потом очки и решительно шагнула наружу. Дома и деревья уже не казались мрачными, небо больше не хмурилось, в прогалинах туч виднелись солнечные просветы.
Девушка шла по умытому дождём городу и улыбалась крутящейся в голове одной давно забытой мелодии…
Я снова слушаю дождь, я вижу эти глаза.
Я знаю, что ты уйдёшь и, может быть, навсегда.
Тебя пытаюсь искать. Тебе ночами звоню.
А ты не можешь понять, за что я дождь не люблю…[3]
[1] «Московская осень» – песня группы «Рондо»
[2] «Разговор о дожде» – Леонид Агутин
[3] «Разговор о дожде» – Леонид Агутин
