Текст книги "Конфайнмент (СИ)"
Автор книги: Владимир Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Хотелось бы верить, – проворчал я исключительно для проформы, а на душе вдруг стало легко-легко, прямо как в детстве.
Нашкодил – тебя пожурили. Напакостил заново – поставили в угол. Решил, что умнее других, и продолжил шалить – отхлестали ремнём по полной программе.
Хорошо это или плохо? Не знаю.
В своё время все кому не лень принялись называть такое явление советским патернализмом.
Стоило ли изничтожать его навсегда? Не уверен.
Когда был ребёнком, не думал о подобных материях из-за возраста. Когда чуть подрос, мысли переключились на более «важные» для всякого молодого человека дела: девушек, мечты о великих свершениях, желание объять необъятное и совершить невозможное. А потом наступил 92-й, и задумываться о таких вещах стало просто бессмысленно. Забота государства о своих гражданах осталась лишь на бумаге, да и то – с высоких трибун регулярно вещали: забудьте о рабском прошлом, теперь каждый свободен и волен делать всё, что захочет, а кто не вписался в рынок, виноват сам, туда ему и дорога, в реальной жизни выживают сильнейшие.
Тогда я это понял умом, а сейчас – эмоциями.
Простые советские люди воспринимали своё государство не как аппарат насилия, а как главу большого семейства, взявшего на себя всю ответственность за выбор пути, за решение многих внутренних и внешних проблем, за поощрение работящих и наказание нерадивых, защиту от тех, кто зарится на чужое добро и жаждет подмять под себя остальных.
Твёрдая уверенность в завтрашнем дне, я думаю, вытекала как раз из этого. Из чёткого понимания, что за спиной у тебя вся мощь социально ориентированной сверхдержавы.
Увы, победившему в 90-х капитализму удалось выгодно продать обществу один из главнейших своих недостатков – необходимость постоянной борьбы за свои права. «Если вы не будете решать сами, решат за вас», – лукаво намекали нам из чиновничьих кабинетов демократические правители. И были целиком правы: при их жадной власти доверять посторонним собственную судьбу – действительно верх беспечности.
Другое дело – сейчас. Сегодня, в «застойном» 82-м никто не видит ничего страшного в том, чтобы многие социальные решения принимал за него кто-то другой. Когда в обществе правит принцип «человек человеку – друг, товарищ и брат», нет опасности, что, например, тот же начальник дистанции украдёт ваши кровные и купит себе виллу на берегу моря или откроет немаленький счёт в офшоре. Никому и в голову не приходит везде и во всём искать жульничество и обман, как это будет происходить, когда советская система окажется уничтожена и к власти в стране придут свободолюбивые демократы с долларовым блеском в глазах.
Ведь первое, что они начнут делать – это призывать всех считать прогрессивной систему, в которой приходится неустанно отстаивать свои права, то и дело оглядываясь на оскаленные зубы, что то с одной, то с другой стороны целятся вцепиться вам в горло.
Но разве не прогрессивен был в таком случае прежний строй, который избавлял человека от этого постоянного страха и от неразрывно связанного с ним комплекса забот и проблем? Неужели люди всегда стремились «полностью контролировать» любую из сфер жизни и не пытались автоматизировать рутинные операции? Ведь не будет же кто-то всерьёз утверждать, что центральное отопление хуже печного, а туалет типа «сортир» удобнее современной канализации, потому что в ней, видите ли, нет возможности самостоятельно контролировать все процессы.
Так почему же тогда в «цивилизованном демократическом обществе» считается, что в самой главной из сфер – социальной – «автоматизация» невозможна? Ответ на удивление прост: контролировать всё самому там надо из-за того, что иначе, благодаря уничтожившим советский строй реформаторам, обычного человека всюду ждут только жульничество, обман и грабёж. Видимо, поэтому так ненавидели в будущем уже разрушенную ими страну либералы-правозащитники – за то, что социальная справедливость в нашем «совковом» патерналистском обществе существовала не только в статье Конституции, а реально работала и осуществлялась, можно сказать, автоматически…
После плотного обеда в деповской столовой – суп харчо, двойная порция гуляша́ и картошки и три стакана компота (цена 98 копеек) – я решил прогуляться по городу. Только не для того, чтобы просто развеяться, а с «важной миссией». В конце концов, меня всё равно рано или поздно найдут, поэтому хотелось подготовиться к этому событию так, чтобы исключить любые терзания и экспромты. И если что-то вдруг пойдёт не по плану, то пусть этот план исполнит кто-то другой, кто действительно сможет и на кого я и вправду надеюсь.
Рабочая телефонная будка отыскалась недалеко от того самого здания, в котором предполагал прятаться сразу после побега. Двушками для звонков запасся заранее – кто знает, сколько раз мне придётся звонить по нужному номеру.
Как вскорости выяснилось, я поступил правильно. Первые два звонка банально «сорвались». На том конце провода трубку подняли, но разговора не получилось. Сначала забарахлил принимающий аппарат, потом передающий: на одной стороне голос слышен, на другой – сплошное шипение. Аналоговая связь – это вам не соты 3G, тут, чтобы просто поговорить, приходится напрягать километры кабельных линий и сотни электрореле на нескольких АТС.
Третий звонок, слава богу, оказался удачным.
– Аллё. Общежитие номер три слушает.
– Здравствуйте. Мне нужен Олег Лункин из двести семнадцатой.
– Двести семнадцатая? Это второй этаж. Я туда не пойду.
Голос вахтёрши звучал недовольно. Оно и понятно – кому охота специально тащиться на второй этаж, чтобы просто позвать какого-то студиозуса? Однако у меня были свои козыри, и, в первую очередь, строгий-престрогий голос.
– Я из деканата. Лункин – староста 4-го курса, он нужен мне срочно. Если сами позвать не можете, попросите кого-нибудь из студентов. Я перезвоню через десять минут.
Сказал и повесил трубку. Десять против одного, что испуганная вахтёрша сейчас сама побежит в двести семнадцатую звать срочно понадобившегося начальству старосту. Проверить я это, конечно, не мог, но, когда прошло ровно десять минут, Олег находился у аппарата.
– Я слушаю. Лункин.
– Здоро́во, Олег. Это Андрей Николаевич.
– Андрей Николаевич?..
Я живо представил, как крутятся мысли в голове у Олега, как он пытается сообразить, кто звонит, и едва не расхохотался.
– Что? Совсем позабыл, как мы на верёвках висели?
– На верёвках?.. Ох! Ёлки! Андрюха! Ну, ты шутник! Я тут уже все свои косяки перебрал, думал, сейчас песочить начнут.
– Не бои́сь. Если начнут, то точно не я.
– Да я уже понял. Ты сам-то чего звонишь, чего не заходишь?
– Зайти не могу, далеко. А вот одного человечка позвать было бы в жилу.
– Хорош темнить, говори конкретно.
– Конкретно надо зайти к нам в восьмёрку, шестьсот первый блок, левая комната, и найти там Шуру Синицына. Сразу говорить, что ты от меня, не нужно. Сначала надо вызвать его в коридор и только потом сказать…
– Не понял, зачем эти сложности?
– Потом объясню, а сейчас надо просто сделать.
– Ладно. Сделаю. Что ему передать-то?
– Передай, чтобы он зашёл к вам в трёшку и ждал на вахте звонка.
– А если не захочет, то что? Силой тащить? – хохотнул Лункин.
– Всё верно, – вернул я смешок. – Если не захочет, тащи его силой.
– Хе-хе. Это мы можем. Когда ты, кстати, будешь звонить ему?
– А сколько тебе понадобится, чтобы притащить его в трёшку?
– Максимум, полчаса.
– Ну, значит, через полчаса и буду звонить.
– Понял. Договорились.
– Пока…
Оговорённые полчаса я гулял в парке возле метро. Погода, хотя и пасмурная, но без дождя и относительно тёплая, градусов пять, не меньше. Поздняя осень чувствовалась только в повышенной сырости, пожухлой траве и плотному слою шуршащей под ногами листвы. Дорожки в парке никто не чистил. Видимо, в начале 80-х считали, что это не нужно – всё равно это безобразие скоро исчезнет под снегом, по весне растительный мусор сгниёт, а после и вовсе – смоется талыми водами…
Хорошо это или плохо, не знаю.
Каждому времени, как и каждому овощу, свой сезон…
Или как в песне: «свои колокола, своя отметина»…
Долгожданный звонок прошёл без проблем. На этот раз телефонная связь работала как часы.
– Аллё. Общежитие номер три.
– Синицына, пожалуйста, позовите. Он рядом там должен сидеть.
«Синицын? Есть тут такой? – послышалось приглушенно в наушнике. – Есть. Есть. Это я… Тебя к телефону…»
– Алло?
– Привет, Шур. Это Андрей. Узнал?
– Узнал. Привет… Ты сейчас где? – перешёл Шурик на шёпот, видимо, для конспирации.
– Не где, а откуда, – усмехнулся я в трубку. – Как там сейчас у вас? Тихо, спокойно? Милиция не беспокоит?
– Три раза уже приходили. Всё про тебя выспрашивали.
– А вы?
– А мы что? Мы ничего. Откуда нам знать, что ты там натворил?
– Да ничего я, собственно, не натворил. Просто кому-то очень захотелось на меня всех собак повесить.
– А тебя что, уже выпустили? – осторожно поинтересовался Синицын.
– Нет. Пока ещё нет. Сам ушёл.
– Сам? Как сам? – в голосе друга чувствовалось явное замешательство.
– А вот так. Сам и сам. И у меня к тебе есть одна просьба. Мне тут сказали, что, мол, все мои документы куда-то тю-тю из комнаты. Не в курсе случайно, что это значит?
Синицын молчал секунд двадцать. Я даже устал ждать.
– Алло? Ты ещё там? Слышишь меня?
– Да слышу я, слышу, – проворчал Шурик. – Достали меня уже с этими документами…
– Кто достал?
– Да ходят тут… всякие…
– Так ты в курсе или не в курсе?
– Я – в курсе. Они – нет, – твёрдо ответил приятель.
Фух! Аж на душе полегчало. Пусть я, конечно, надеялся, что Шурику судьба моих документов известна, но до конца в это всё же не верил.
– Они у тебя?
– Нет. Но я могу их забрать в любой день.
– Сегодня сможешь?
– Да, – отозвался Синицын после короткой паузы. – Куда подвезти?
– На Войковскую. Там наверху есть парк, где трамваи ходят. Если пройти по главной аллее, то справа шестой поворот, а дальше…
Про место, куда надо доставить бумаги, я объяснял почти две минуты. Шура несколько раз переспрашивал, но, в конце концов, всё-таки понял и уяснил, что, где и как. О времени мы тоже договорились: вечером, в двадцать ноль-ноль…
Место для встречи я выбрал отличное, просматриваемое со всех сторон, кроме одной, где прятался сам. Старая театральная тумба, сзади десяток деревьев, ещё дальше – арка проходного двора, если понадобится, сбегу в две секунды. Хотя, по большому счёту, смысла в этом не было никакого – ведь если имеется только один путь отхода, то по закону подлости его обязательно перекроют. Поэтому единственное, на что я надеялся – это на то, что за моим другом никто не следит. Но следить за ним вряд ли кому-то понадобится – своё «особое» к нему отношение я ни перед кем не светил. Скорее, следить стали бы за Леной, о которой знали и Кривошапкин, и Ходырев со Смирновым, а через них наверняка и «Седой». Но моя связь с Леной – это уже безвозвратное прошлое, поэтому ждать каких-то подлянок с «её стороны» стало бы перебором.
Синицына я заметил издалека.
Знакомая фигура появилась на тёмной аллее, когда до контрольного срока оставалось чуть больше пяти минут. А ещё через миг я непроизвольно вздрогнул. Приятель был не один. Вместе с ним по усыпанной листвой дорожке шла Жанна…
[1] Обиходное название вузовского учебника «История КПСС»
[2] «Ты комсомолец? Да! Давай не расставаться никогда!» – слова из песни «Комсомол 60-х лет» (1967)
Глава 5
Глухой стук соударяющихся и раскатывающихся по поляне шаров, яркая зелень сукна, чуть приглушенный не дающий теней свет над игровым полем, мягкая темнота вокруг, шорох шагов, руки, опирающиеся на борт, негромкие голоса игроков…
– Плохо, Миша. Всё очень и очень плохо.
– Я стараюсь, Пётр Сергеевич.
– Стараться мало. Надо ещё и уметь. И я говорю сейчас не про бильярд… Константин. Павел.
– Да, товарищ генерал.
– Сюда подойдите.
– Есть…
Офицеры подошли к столу. Петр Сергеевич положил кий на сукно и кивнул стоящему дальше всех Кривошапкину:
– Давай, Паш, рассказывай, что вы там с Риммой придумали.
– Да ничего мы особенного не придумали. Так, мыслишки, – почесал Павел в затылке и виновато взглянул на развернувшихся к нему Смирнова и Ходырева. – Просто мы вспомнили кое-что, ну и решили: не надо искать самим, пусть ищут те, кому проще.
– Что значит «те, кому проще»? Поясни, – с явным напряжением в голосе попросил Ходырев.
– Я имею в виду, что если оценивать наши поиски со стороны, то получается, мы ищем Андрея, словно преступника, чтобы наказать. А Римма говорит: легче искать, когда хочешь помочь. Тот, кого ищут, это подсознательно чувствует и психологически расслабляется.
– Но мы ведь тоже хотим помочь.
– Так, да не так, – покачал головой Кривошапкин. – Мы хотим ему не просто помочь, мы хотим, чтобы он был у нас под контролем. Не знаю, чем он так сильно важен для нас, но вижу, что упустить его снова нельзя ни при каких обстоятельствах. Я прав? – посмотрел он на генерала.
Отвечать Пётр Сергеевич не стал. Вопрос был, хотя и дерзкий, не по субординации, но риторический. О том, кто на самом деле Свояк, знали только Ходырев-младшмй, Смирнов и сам генерал. Ни старшего Ходырева, ни Новицкого, ни Кривошапкина, ни тем более его супругу в тайну не посвящали. Все они, конечно, свои, но – такие секреты даже в «конторе» должны быть известны только узкому кругу. Удивительно, но именно этот подход сейчас как раз и сработал. Кто меньше зашорен, тот нетривиальнее мыслит…
– Давай сразу к сути, Павел Борисович, без предисловий.
– Ясно. Перехожу к сути. В общем, мне Римма сказала так. Все одногруппники Андрея не верят, что он мог совершить что-то серьёзное. Поэтому и обыски, и допросы кажутся им какой-то игрой. Они ведь тут все, в сущности, дети, пусть даже и выглядят взрослыми. Просто вы понимаете, у них такой вуз, такая система обучения, что всё нацелено на одно: чтобы они как можно дольше оставались детьми, хотя бы в душе. И это касается не только студентов, но и преподавателей. Считается, что лишь при таком подходе можно совершать настоящие прорывы в науке…
– Паша, я же сказал, без предисловий.
– Так это не предисловие, Пётр Сергеевич. Это как раз и есть самое главное. Римма мне это и посоветовала: давайте предложим друзьям Андрея сыграть в игру «Поможем товарищу». У меня ведь, вы знаете, лежат его четыре тысячи на сохранении. Деньги большие, но их можно использовать в качестве повода. Ну, или как наживку. Короче, я могу выбрать кого-то из Андреевых одногруппников и передать ему эти деньги, чтобы тот, типа, отдал их Андрею.
– И как ты это всё объяснишь? – хмуро поинтересовался Ходырев.
– Что объяснишь?
– Происхождение денег. Своё предложение.
– Скажу правду, – пожал Павел плечами. – Андрей выиграл в лотерею и попросил меня получить выигрыш. Теперь я этот выигрыш ему возвращаю. Вот и всё. А то, что его забрали в милицию, так это всё временно, он же ведь не преступник, разберутся – отпустят. Конечно, всё это выглядит как-то по-детски, но… – развёл он руками, – ничего другого мне в голову не приходит.
– Действительно, как-то по-детски выглядит, – хмыкнул Смирнов. – Но вообще, могут и вправду купиться, если воспримут всё как игру.
– Ерунда, – поморщился Ходырев. – Для молодых пацанов такие большие деньги – это огромное искушение. Боюсь, эта твоя, хм… комбинация выльется в банальное воровство. Кто эти деньги возьмёт, может их просто скрысятничать. Ну, разве что ты их при всех отдашь, чтобы и остальные знали.
– Нет. При всех – это глупо, – возразил генерал. – Если и принимать Пашино предложение за основу, то делать надо всё аккуратно и без свидетелей. Главное здесь – найти ключевое звено. Кто из друзей Андрея может реально с ним пересечься? Кто способен на авантюру?.. Ну? Товарищи офицеры? Какие будут соображения?
Петр Сергеевич обвёл глазами собравшихся и остановил взгляд на Ходыреве.
– Что скажешь, Костя?
– Скажу, что кандидатур несколько. Самая очевидная – Олег Панакиви, сосед Андрея по комнате. Вторая по значимости – Олег Денько, староста группы. Именно он получает в деканате стипендии на всю группу, а потом раздаёт их. Третий – Валерий Пшеничный, старший по блоку на этаже. Четвертый – Михаил Желтов, комсорг группы. Пятый и шестой – Александр Бурцев и Александр Синицын. С ними Андрей работал на стройке, когда остальные уехали на картошку. Синицын, к слову, ещё и профорг группы. Всего, получается, шесть человек. Других я пока не рассматриваю.
– Понятно. А ты, Михаил, что думаешь? – генерал повернулся к Смирнову.
– Думаю, есть ещё одно обстоятельство. Ещё один интересный факт. Буквально на днях Александр Синицын связывался по телефону с Жанной Клёновой, а после встречался.
– Верно, – подтвердил Константин. – Было такое. Контакт зафиксирован.
– Клёнова – это та самая, с которой раньше встречался Фомин? – поднял бровь генерал. – Там по-моему ещё и вторая была.
– Так точно. Вторую зовут Елена Кислицына. Но там вроде всё чисто. Никто из возможных посредников с ней не встречался и не звонил. Хотя… постоянного наблюдения мы за ней не ведём и телефон не прослушиваем, только постфактум, через справочную АТС. Но если надо, то можем и…
– Не надо, – отрезал Пётр Сергеевич.
– Понял. Есть.
Генерал нервно пробарабанил пальцами по бильярдному бортику и дёрнул щекой.
– Чёрт! Как всё-таки… непонятно с этими женщинами… Почему их у Фомина две? Почему не одна?
– Вообще говоря, сейчас у него вообще ни одной, – осторожно заметил Смирнов.
– Кто знает, – задумчиво проговорил Пётр Сергеевич. – Кто ж его, шельмеца, знает…
Вторник. 23 ноября 1982 г.
Уже четвёртый день я живу и работаю, словно в прострации. Надеюсь, что внешне это не слишком заметно. Претензий, по крайней мере, мне пока не предъявляют. Видимо, не за что. Всё, что положено, выполняю. Но выполняю на автомате, как робот. Наверное, это и хорошо. Чем меньше эмоций, тем лучше. Помню, что в прошлой жизни Жанна всегда называла меня интровертом, мы даже ссорились по этому поводу. Правда, потом всё равно мирились, но это, как принято говорить, уже совсем другая история…
В субботу, когда увидел её, идущую вместе с Шуриком, внутри у меня будто что-то оборвалось. Пока сидел в Бутырке и после, никак не мог отрешиться от мысли, что мне всё привиделось. Что, когда меня арестовывали, за милицейским бобиком никто не бежал, не кричал вслед «Андрей!», а даже если что-то и было, то это была вовсе не Жанна, а непонятно кто, случайно оказавшийся на дороге. Я знал, я был абсолютно уверен: она меня никогда не простит…
Минут пять они с Шурой стояли под единственным работающим фонарём и растерянно озирались, пытаясь понять, почему я назначил встречу в таком странное месте – дальнем конце пустого тёмного парка, где нет ни единой лавочки, где грустно и одиноко, куда никто не заходит и только озябший ветер гуляет среди осенних деревьев, срывая холодные капли с голых ветвей и уныло шурша давно опавшими листьями.
Я молча смотрел на приятеля и свою бывшую-будущую и не мог заставить себя выйти к ним из «укрытия». Мне было стыдно. Нестерпимо стыдно. До ужаса, до дрожи в коленях. Я просто боялся поверить, что Жанна меня простила… сумела простить…
Лишь когда ждать непонятно чего стало совсем уже неприлично, я всё-таки выбрался из-за тумбы и на негнущихся ногах, как на ходулях, побрёл навстречу судьбе.
Чем ближе я подходил к фонарю, тем сильнее меня охватывал страх. А вдруг мне сейчас скажут, чтобы я забирал свои бумаги и документы и никогда больше никому не звонил…
– Ну, вы тут это… как-нибудь сами. А я пока погуляю.
До меня не сразу дошёл смысл того, что сказал Синицын. Поначалу я его вообще не услышал, потому что стоял перед Жанной и просто смотрел на неё. А она на меня…
В руки мне ткнулся какой-то пакет. Я даже не стал его разворачивать.
– Шура говорил, что ты убежал, да?
– Я? Убежал? Откуда?
Голос мой звучал хрипло.
– Не знаю. Наверное, из тюрьмы.
– Из тюрьмы?.. Нет, это называется следственным изолятором.
– Но ты же не виноват, да?
Я помотал головой.
– Да. Я ничего плохого не сделал.
– Это она тебя засадила.
Жанна не спрашивала. Она утверждала. И я её понял. Понял, о ком идёт речь.
– Нет, не она. Просто стечение обстоятельств.
– Но ты же с ней…
Я не дал ей закончить.
– С ней у меня ничего не было. Я знал её до тебя. Но потом всё.
– А она говорила, что…
– Нет. Она обманула.
– Правда?
– Да.
Ложь. Правда. Не было. Было. Эти понятия потеряли для меня всяческий смысл. Ведь это всего лишь слова. Их можно повернуть как угодно. Но человек всегда будет воспринимать их по-своему. Он будет слышать лишь то, что хочет услышать. А остальное… Кому нужна никому не нужная правда? Да и нужна ли она вообще хоть кому-то?.. Думаю, нет. Человеческие отношения, отношения между мужчиной и женщиной выше каких-то слов, какой-то дурацкой правды, каких-то предположений, сомнений. Есть только здесь и сейчас. И есть то, что нельзя передать только словами…
Не знаю, сколько минут и часов мы стояли, обнявшись. Время для нас просто исчезло. Жанна что-то тихонько шептала, я отвечал. Наши слова и фразы откладывались где-то в памяти, чтобы вспомнить позднее, но в настоящем они почти ничего не значили. Синицын из 2012-го ошибался, когда утверждал, что время делится на потоки и что один из них главный, он порождает другие, менее важные, второстепенные. Он думал, что главный поток – тот, где находится наблюдатель, что сто́ит лишь слить его с остальными, и всё сразу вернётся на круги своя. Потоки объединятся и потекут в нужную сторону. Раньше я ему верил, но теперь понял, что он не прав. Разные времена, как и разные жизни, объединить невозможно. Их можно только дополнить. Чем? Своими поступками. Хорошими ли, плохими – неважно. Важно, чтобы они просто были…
Пакет, который передала мне Жанна, я развернул только на следующее утро. Внутри лежали все мои «случайно пропавшие» документы. А ещё пятьсот с лишним рублей, которые я хранил в тумбочке и которых мне так не хватало, когда сбежал из СИЗО. Но самым ценным оказалось даже не это. Главным приобретением стал песенник с новым письмом из будущего. Две страницы плотного текста, написанные убористым почерком профессора Александра Синицына.
Новости из ноября 2012-го меня откровенно порадовали. Ценная монетка пришлась как нельзя кстати. На вырученные от её продажи деньги Смирнов и Синицын купили всё, что им нужно, и теперь работа по изготовлению «машины времени наоборот» шла полным ходом. Определились и с местом будущего прокола. Дача Кацнельсона в посёлке Хлебниково. По уверениям Синицына, в моём 1982-м она должна быть свободна. Так это или, я собирался проверить с помощью «местного» Шурика, благо, что договорился встретиться с ним через неделю. А вот очередные научные выкладки нашего вневременно́го гения я думал проверить самостоятельно, чтобы, как водится, не случилось опять какой-нибудь заковыки…
Вчера у нас выдавали аванс. На мой взгляд, оказалось очень даже неплохо. Меньше, чем за две полных недели, я заработал аж восемьдесят пять рублей. Пусть после встречи в субботу особой нужды в деньгах уже не было, честно полученные купюры всё равно грели душу сильнее, чем крупный, но не слишком законный выигрыш в Спортлото.
Долг Семёнычу я отдал сразу, хотя он и не настаивал.
Ещё один «долг» пришлось отдать сегодня во время обеда. Прямо в столовой меня перехватил Володя Крайнов, секретарь комсомольского бюро отделения, и быстро выцыганил 45 коп. в качестве первого взноса за членство в организации. То, что комсомольские взносы надо платить раз в месяц и не с аванса, а с полной зарплаты – об этом он «бесхитростно» умолчал, а я не настаивал. Вид у несчастного был настолько несчастный, что не отдать ему эти копейки стало бы с моей стороны верхом цинизма. Как помнилось по предыдущей жизни, собирание взносов для любого комсорга являлось подлинным наказанием. Не то чтобы их совсем не хотели платить, просто большинство комсомольцев были постоянно заняты другими делами, а оплату взносов всегда откладывали как-нибудь на потом, когда время найдётся.
У меня за обедом нашлись и время, и деньги, причем без сдачи. Довольный Крайнов оставил меня поглощать борщ, а сам убыл на поиски других «неплательщиков». Ну, да и бог с ним. Главное, чтобы не приставал с какой-нибудь ерундой. Знаю я эти комсомольские мероприятия – пользы от них почти никакой, а сил и времени тратится уйма…
Примерно до половины четвертого я трудился в мехмастерской, ремонтируя очередные приборы и приспособления, а затем, улучив момент, прошвырнулся по-быстрому в диспетчерскую ТЧ-16. Там, в каморке дефектоскопистов, наверное, единственном месте на станции можно было свободно позвонить по халявному телефону без страха, что выгонят или пошлют по известному адресу.
Как связываться между собой, мы с Жанной договорились ещё в субботу. Звонить ей прямо домой было опасно – их линию наверняка прослушивали. Зато телефоны её подруг на 99 процентов – нет. По «вторникам тире пятницам» после занятий в училище Жанна ходила в танцевальную студию. У её хорошей подруги по танцам дома был телефон. Всего один короткий звонок, и «зашифрованное» сообщение о желании встретиться уходит по нужному адресу.
Подругу моей бывшей-будущей звали Светлана, она жила в Марьиной роще, недалеко от Рижского.
– Алло, здравствуйте. Свету можно?
– Я слушаю.
– Это Андрей. Я по поводу Жанны.
– Ой! А она сейчас как раз у меня. Вам её дать?
– Обязательно!
Жанна подошла к телефону через пару секунд.
– Андрей, ты?!
Я на миг задержал дыхание и тихо проговорил:
– Я хочу тебя видеть. Я очень хочу тебя видеть…
Четверг. 25 ноября 1982 г.
Два вечера подряд мы гуляли с Жанной по парку возле метро, заглядывали в самые потаённые уголки, мёрзли на лавочке в летнем театре, целовались под облетевшим клёном… Погода, по счастью, радовала. Поздняя осень, а температура на пять-шесть градусов выше ноля, и дождь даже не намечается.
Во вторник я хотел проводить Жанну до самого дома – всё-таки вечер, мало ли что – но она отказалась и даже запретила мне это делать, сказав, что если человек в розыске, то ему не стоит светиться в метро и автобусах.
А вчера она попросила показать, где я сейчас живу. Про работу не спрашивала, о железной дороге она узнала ещё в субботу.
На территорию станции мы проникли тем же путём, каким я проник туда после побега из изолятора, через пролом в заборе. Не знаю, насколько романтично это выглядело со стороны, но Жанне понравилось, тем более что само действие сопровождалось моими ехидными комментариями, что, мол, крадёмся как тати в ночи, а вдруг охрана не дремлет и сейчас ка-ак ухватит нас, вовек не отмажемся…
Моя бывшая-будущая делала вид, что жутко боится, но сама аж взвизгивала от восторга. Чего-чего, а разные авантюры она всегда обожала, это я точно знаю.
Спустя приблизительно полчаса после начала «экскурсии» Жанна неожиданно вспомнила, что должна позвонить домой и передать родителям, что задерживается. Делать нечего, повёл ей в локомотивное депо в комнату к дефектоскопистам. Больше всего я опасался, что помещение заперто и туда уже не попасть, однако всё оказалось одновременно и проще, и интереснее. Из-за закрытой двери доносились смех и гитарные наигрыши.
– О, Дюха! Привет! А мы тут как раз тебя вспоминали, – это было первое, что я услышал, когда заглянул внутрь.
В комнате находились мои недавние соперники по бильярду – практиканты Сашка Лебедев и Матвей Долинцев и их «боевые» подруги Светлана и Аурелия. У парней в руках были гитары, девушки изображали слушателей
– Здоро́во! Не помешаем?
– Нисколько. Давай, заходи. Кто это там с тобой?
Я открыл было рот, чтобы представить всем свою бывшую-будущую, но – она оказалась быстрее:
– Светка?! Ты что тут делаешь?
– Жанна? – округлила глаза блондинка. – Так ты же вроде… – и тут до неё дошло. – Так вот, значит, что за Андрей мне звонил? А я-то думала…
Света всплеснула руками и засмеялась.
– Так вот, значит, про кого ты мне три дня талдычила! – рассмеялась в ответ Жанна.
Я смотрел на обеих и чувствовал себя дураком. Помнил, конечно, что Москва – это большая деревня, но ведь не до такой же степени…
Когда девчонки, наконец, отсмеялись, я указал на стоящий на тумбочке телефон: типа, хочу позвонить.
– Не получится, – ухмыльнулся Матвей.
– Почему?
– Сломался.
Я разочарованно выдохнул. Ну вот, хотел произвести на девушку впечатление, а получилось, что обманул. Жанна, впрочем, ничуть не расстроилась. Усевшись рядом с подругой по танцевальной студии, она «наивно» поинтересовалась:
– А вы тут песни поёте, да?
– Мы репетируем. У нас ансамбль, – важно ответил Сашка.
– Ух ты! А можно послушать?
– Не можно, а нужно…
Следующие пятнадцать минут парни усиленно мучили гитарные струны, а мы вроде как слушали. Более-менее играть на гитаре из них двоих умел только Матвей, а петь они не умели оба. Зато умела петь Аурелия. У неё, на мой взгляд, был очень красивый голос. А Света вообще не пела. Как сообщила мне по секрету Жанна, её подруга доморощенным музыкантам понадобилась для массовки, чтобы их ансамбль лучше смотрелся на сцене. А ещё, как выяснилось позднее, этим вечером в комнате дефектоскопистов собрался не весь состав ВИА «Сигнал». Двое – клавишник и бас-гитарист, тоже студенты МИИТа, сегодня отсутствовали, а Сашка плохо играл на гитаре не потому что совсем не умел, а потому что основным инструментом ему служили ударные, а не гитара.
– Слушай, Дюх! А помнишь, ты в прошлую среду что-то там про атас сбацал? – внезапно спросил Сашка, прекратив на время бренчать по струнам.
Я наморщил лоб, пытаясь сообразить, что он имеет в виду, а Жанна вдруг посмотрела на меня с каким-то неожиданным интересом:
– Ты что, тоже поёшь? А мне почему ни разу не спел?
– Да как-то всё времени не было, – виновато развёл я руками. – Но, если хочешь, я прямо сейчас и исправлюсь.
– Хочу! Конечно, хочу! – захлопала Жанна в ладоши, и её тут же поддержали все остальные.
– Да-да, я тоже как раз хотел попросить, – добавил Матвей. – Может быть, ты какие-то песни новые знаешь? Ну, типа, потанцевать и вообще. А то ведь у нас репертуар совсем слабоват.
Я мысленно усмехнулся.
Песен, говоришь, не хватает?
Ну что же, их есть у меня.
Уж чего-чего, а попсы за прошедшие годы я наслушался столько, что хватит на десяток альбомов, и все они будут сплошь из хитов…
Взяв у Сашки гитару и немного подстроив колки́, я неспешно провёл по струнам и столь же неспешно начал:
Где-то далеко летят поезда,
Самолёты сбиваются с пути.
Если он уйдет – это навсегда,
Так что просто не дай ему уйти…
Максим Леонидов зашёл публике на отлично. Парни сразу же стали требовать показать им аккорды и записать слова, но против этого решительно выступила прекрасная половина нашей компании, потребовав от меня не отвлекаться и продолжать в том же духе. Я, собственно, не возражал и продолжил «концерт по заявкам» песней, которую всего через несколько лет начнёт исполнять звезда советской эстрады Анне Вески:
