Текст книги "Серебряный пояс"

Автор книги: Владимир Топилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Медвежонок не учитывал эти обстоятельства. Природная западня, наоборот, служила ему защитой. Ветер далеко и высоко относил его запахи. Вряд ли какой-то зверь полезет сюда просто так. Поэтому несколько прошлых дней, затаившись и наблюдая, звереныш провел спокойно, никто ему не мешал.

Белогрудый задремал. Путешествие на перевал забрало силы и энергию. Как всегда, забравшись на скалу, он прилег на живот, сложил перед собой лапы, положил на них голову и незаметно уснул.

Как много прошло времени, он не знал. В глубокую яму для отдыха налетел свежий, близкий запах человека. Белогрудый вскочил, закрутил носом по ветру, насторожился. Навет врага был повсюду: справа, слева, сверху, как будто он находился рядом. В добавление к страшным запахам, сзади, с верхней стороны скалы, на тропинке послышались подозрительные шорохи: там кто-то был.

Медвежонок напружинился подмытой водой талиной, сделал шаг, хотел бежать, но было поздно. До его ушей теперь уже донеслись осторожные, но отчетливые шаги. Детеныш понял, что сейчас произойдет и кто крадется с противоположной стороны камня. Он хотел бежать, но единственный путь к отступлению был отрезан. Прыгать вниз, на камни, стоило жизни. Косолапый оказался в западне.

Сейчас же с другой стороны площадки на скале появилось нечто непонятное, лохматое. Голыми были только лицо и страшные глаза. Медленно поднимаясь над камнями, человек показал пышную бороду, широкие плечи и длинные, крючковатые руки. Тяжелый запах смрада изо рта врага за несколько метров достиг ноздрей медвежонка. Непривычный к табаку звереныш осклабился, шумно фыркнул. Человек поднял глаза, увидел белогрудого.

Очевидно, что подобная встреча для обоих – полная неожиданность. В глазах медвежонка застыли растерянность и страх. На лице человека отобразилось полное удивление. Между ними было не больше трех метров. Близкое расстояние между врагами привело к замешательству каждого. Никто из них не был готов к подобной встрече. Какие-то мгновения человек и зверь смотрели друг на друга, не зная, как поступить. Но недолго. Быстро сообразив, мужчина ловко выдернул из-за спины ружье, щелкнул курком, приложил его к плечу. Участь дитя тайги была решена в одну секунду. Оскалив белоснежные клыки, малыш сжался в комок, отодвинулся к краю скалы. Крохотные доли времени отделяли его от границы между жизнью и смертью. Стоило врагу сделать одно движение пальцем, и быстрая пуля сделает свое дело.

Однако человек медлил. Все еще удерживая объект на прицеле, он вдруг изменился в лице. Его глаза сверкнули, руки дрогнули, пара стволов медленно опустилась вниз. Осторожно спустив курок, враг отложил ружье в сторону, потянулся к ноге. Его движения были медленные, как движения рыси, подкрадывающейся на расстояние броска к зайцу. Доставая из-за голенища сапога плетку, человек сделал еще несколько мелких шагов, придвинулся к медвежонку ближе, понимая, что ему деваться некуда. Грохот выстрела потревожит близкое поселение. Лучшим оружием для ближнего боя должна стать казацкая нагайка с вплетенной в хвост крупной картечиной. В умелых руках это страшное оружие. Резкий удар свинцового шарика мог легко пробить затылок любому животному. На это и рассчитывал хитрый мужик. В меткости попадания с ним не мог сравниться никто.

Тщательные, упорные тренировки превратили полет картечины в искусство. На расстоянии вытянутой плетки он сшибал пламя горящей свечи. Чтобы достичь подобных результатов, ему потребовались дни, часы, недели: удар за ударом, десятки, сотни, тысячи раз. Так же как и плеткой, человек отлично владел ножом, топором, ружьем. Прекрасно обращаться любым оружием его заставлял выбранный образ жизни. Выбранное дело не должно иметь осечек и погрешностей.

Замахиваясь плеткой на выбранную жертву, враг уже видел красивую, лоснившуюся шкуру, вкусное, мягкое мясо. Кочевая таежная жизнь всегда требует сытной пищи. Запасы продуктов на исходе. Беззащитный медвежонок – легкая добыча, как раз кстати.

Резкий удар наотмашь вытянутой руки, прочная удавка вытянулась стремительно бросившейся змеей-гадюкой. Невидимая картечина со свистом разрезала воздух. Намеченная цель, левое ухо медвежонка, безвольно повисло, не ожидая смертельного удара.

Возможно, жестокий свинец, превращенный в беспощадное жало, разорвал бы голову звереныша пополам от затылка до лба, если бы не тонкий свист нагайки, на который медвежонок обратил внимание. Вскинув удивленные, обиженные глаза на необычный звук, звереныш спас себе жизнь. Картечина ударила вскользь, разорвав пополам левое ухо, и протянулась до глаза.

Страшная, парализующая боль пронзила голову бедняги. Задыхаясь от жгучего удара, он резко дернулся, отскочил вбок и… не заметил пустоты.

Человек подскочил на край скалы, посмотрел вниз. Медвежонок упал на камни, пытался выправиться, крутился на месте, но это ему плохо удавалось. Его задняя левая лапа была вывернута наружу. В правом боку трещали сломанные ребра. Из левого уха и глаза хлестала обильная кровь. Недруг удовлетворенно хмыкнул, потирая ладони: «Дойдет!» – отошел назад и присел на площадке.

Детеныш, от боли переживая шок, отчаянно раскачивался из стороны в сторону. Он не понимал происходящего, но природный инстинкт самосохранения в этот момент отвечал за жизнь животного с удвоенной силой. Немного выправившись, подтягивая к животу сломанную лапу, раненый заковылял прочь от опасного места. Услышав шум, человек подсочил к краю скалы, негромко чертыхнулся, зло сплюнул вслед, но тут же вернулся на место, наблюдая за прииском.

Пересиливая себя, медвежонок двигался недолго. Слепая неожиданность в некоторой степени отключила сознание, ослабив боль. Преодолев густой пихтач, он наткнулся на толстое, поваленное дерево, которое был не в состоянии перепрыгнуть. В другое время он преодолел бы колодину одним прыжком. Сейчас ему мешала отбитая лапа. После безуспешной попытки перебраться на другую сторону силы покинули его. Собирая волю, он прилег возле дерева и на миг потерял сознание.

Ясность вернулась к нему через небольшой промежуток времени, когда чувство самозащиты опять подсказало об опасности. Звереныш очнулся, не в состоянии убежать, притаился, ожидая появления врага. Теперь он переживал не страх, а злость к тому, кто доставил ему боль. В доли минуты в белогрудом вдруг родился страшный, мстительный зверь. Если раньше там, на скале, при встрече с врагом он сидел, сжавшись на краю каменной площадки, то теперь был готов броситься на своего противника, защищая свою жизнь, не раздумывая. В молодом, полугодовалом охотнике родился дьявол, который отлично знал своего обидчика. Слишком много горя доставил ему человек в каком-то случае по ошибке, в другом – умышленно. Все хотят его смерти! Никто не мог защитить сироту, помочь могла только собственная сила. И он приготовился к этой защите.

Теперь его враг шел снизу, из-под горы. Неторопливые, мягкие шаги, шумное дыхание подсказывали, что человек устал от подъема. Медвежонок не видел его, но слышал и представлял отчетливо. Он хорошо запомнил того врага, который разорвал ему ухо и выбил глаз. Сжавшись за колодиной, звереныш затаил дыхание, превозмогая боль, поджал обвисшую лапу, но все же как-то сгруппировался для прыжка. Твердое решение задавило страх. Он был готов для ответной атаки, даже если бы она стоила ему жизни.

А между тем человек прошел неподалеку, где-то рядом, так близко, с другой стороны дерева, что зверь почувствовал, как от движения закрутились воздушные волны. Они принесли с собой другой запах, не тот, что был там, на скале. Малыш осклабился, вдруг вспомнив, где он чувствовал этот запах. Его наветы присутствовали тогда, там, в тот день, когда убили его мать и сестру. Он не мог его спутать ни с чем. Любой таежный зверь, определившись во взгляде, запахе, шуме один раз, не ошибется никогда за всю оставшуюся жизнь.

Зверь был еще мал. Полгода жизни не могли дать полной оценки существу бытия. Однако утонченное чутье, заложенное ему с генами сотен, тысяч предков, дали острую, отточенную связь в совершении выбора. Только что родившись, он мог точно определить стороны света. Сейчас он определенно знал, что человек за деревом принимал участие в охоте. Ни с чем не сравнимый запах этого врага, вероятно, имел прямую связь с тем, кто ударил его плеткой там, на скале.

Кажется, второй враг не собирался на него нападать, спокойно прошел мимо вверх, к скале. Может, человек его не заметил или у него были какие-то другие планы. Все же это не освободило от желания возможной мести.

Когда Наташа прошла мимо поваленного дерева, медвежонок осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, за ее спиной, оглядываясь, поджимая лапу, заковылял прочь.

Девушка и не подозревала, что своей теплой душегрейкой записала себя в ряд врагов раненого звереныша.

Быстрые сборы

К ночи похолодало. С запада подул ледяной ветер. Он принес на своих плечах тяжелые, пепельные тучи. В одну минуту тайга притихла, сжалась, замолчала и тут же ответила суровым голосом стылых ветвей. Зашумели горы. Потемнели просторы. Из невидимой пустоты белыми перышками порхнули первые снежинки: надвигался ураган!

До самого рассвета лютовала непогода. Шквальный ветер бросал в окна старательских домиков пучки снега, трещал стволами деревьев, свистел в печных трубах. К утру непогода чуть утихла. Как это всегда бывает при перемене времени суток, на границе дня и ночи произошло временное затишье. Куражливый хиус прилег отдохнуть на склоны гор, ненадолго уступив место опаздывающему дню. Лес притих в новом, необычном, белом наряде, ожидая наступления очередной армады снеговых туч.

В узкое оконное стекло сквозь бычий мочевой пузырь залился теплый матовый свет. Григорий Феоктистович приоткрыл глаза, круто повернулся на постели: «Что это? Неужели проспал?». Быстро поднявшись с кровати, босиком он прошел к двери, толкнул ее, подавленно выдохнул:

– Эх, твою телегу!

На дворе перед домом снега выпало – едва не в пах! Разное видал на своем веку опытный старатель, но такое впервые. Все вокруг: дрова, чурки, летний стол, навесы, – накрыло мягким, пушистым одеялом. Белоснежная перина приглушила разговор речки, не слышно, как журчит, перекатываясь по камням Таежный Сисим. Старательские домики, пригон для животных, баня, продуктовый склад похожи на огромные грибы-боровики. Лошадей и собак не слышно, спрятались под деревьями. На чистой поверхности нет следов. Одно слово – завалило!

Набрав в грудь побольше воздуха, Григорий гаркнул на всю тайгу так, что кухта с деревьев посыпалась:

– Иых, старатели, жить-то как? Бергало, подъем! Смотри-ка, что погода наделала!

На его голос ответила недолгая тишина, потом со всех сторон ударили двери. Сонные мужики, как есть, в нижнем белье, выскочив за порог босиком, моргали ослепленными снегом глазами:

– Вот те на! Едрен корень, ну и подфартило… Дождались хорошей погоды.

Григорий еще какое-то время чесал бородатый подбородок, потом махнул рукой, повернулся, пошел назад одеваться.

Старательский поселок медленно ожил. Из-под деревьев вылезли сонные собаки. Студено осматривая переменившийся мир, захрапели, поднимаясь на ноги, лошади. Чувствуя перемену, в пригоне жалко замычала одинокая корова. Мужики, разгребая снег чем придется, стали очищать дорожки. Женщины, постукивая поленом об полено, разводили в прижатых зимой домах печи. Григорий Панов очистил от выпадки старое кострище для розжига нового.

Старатели собрались вместе у яркого пламени. Переминаясь с ноги на ногу, они растерянно смотрели на старшего, ожидая, что он скажет. Никто не предсказывал ранней зимы. Она пришла сама, несвоевременно, застигнув врасплох. О работе никто не говорил: кому охота буторить сжиженную в ледяной воде снежную кашу? Вопрос ребром. Что делать, как быть дальше? Но пока никто из мужиков не знал на него ответа.

– Вот уж дождались хорошей погоды… Говорили, предупреждали… Надо было думать… – послышались недовольные голоса.

– А я что? – сурово нахмурив брови, осадил паникеров Григорий. – Был совет, все стояли на продолжении старательского промысла! Нечего искать крайнего. Сами дождались – сами выбираться будем!

– Да уж, выбираться! – в тон старшему ответил Мамаев Иван. – Здесь, в долине, вон сколько снегу выпало. А там, на перевалах, сейчас, наверно, по самое не хочу!

– На коне не проедешь! – поддержал его Григорий Усольцев.

– Не растает, теперь уж точно! – дополнил дед Павел Казанцев.

– И караван с продуктами не пройдет…

– Будем тут с голоду пухнуть…

Прерывая лишние речи, Григорий вскинул руку вверх, требуя тишины:

– Ждать не будем! Пока перевалы не завалило окончательно, будем выходить на Кузьмовку сами. День на сборы: убрать инструмент, законсервировать колоды, собрать груз и вещи. Завтра утром – в дорогу! Если кто против, может идти сейчас, обойдемся без него. Но только потом пусть пеняет на себя, если что-то в пути случится, – и посмотрел на мужиков. – Кто желает выйти сейчас?

Старатели молчали. Чтобы бросить товарищей, женщин, детей, надо быть последним негодяем. Как бы ни стонала душа, бежать сию минуту никто не решится. Суровое наказание – презрение общества – ниспадет на голову беглеца до конца дней. Провинившемуся не будет места в любой артели, куда бы он ни обратился. Без общей помощи, круговой поддержки золотарь-одиночка подобен голодному медведю-шатуну. Нигде ему не будет прибежища. Хваткая смерть будет шагать по его пятам, куда бы он ни пошел. Такому человеку в тайге грош цена. Никто за него не вступится, не поможет за добро прошлое. Поэтому никто из Григорьевской артели не стал перечить старшему. Видно, хорошие люди были подобраны в одну упряжку. Если все вместе, значит, от начала до конца. А иначе не может быть.

Понимают мужики начальника. Уйти сейчас, бросить все, значит, на будущий год начинать старательские работы заново. Не закрыть шурфы лесом – осыплется земля. Не поднять колоды «на попа» – разорвет дерево льдом, надо тесать новые. Не упрячешь инструмент, растащат одинокие шакалы – черные копатели. Чтобы законсервировать участок, нужен всего один день.

А снег пошел опять. Сначала из сумеречного поднебесья легким дыханием суровой зимы просочились робкие, редкие, одинокие разведчики. Снежинки походили на выбитые пушинки линяющего глухаря. Они падали на заснеженную землю то тут, то там, как редкие лучики солнца прорываются сквозь пеструю прядь перистых облаков. После этого, будто убедившись, что им ничего не угрожает, под влиянием силы притяжения с небес обрушились полчища склеившихся в воздухе «пучков ягеля». Плотное падение осадков можно было сравнить с трагедией в курятнике, куда попала проворная лиса. Каждая снежинка теперь походила на сжатую в кулачок детскую ручку. Махровые и ершистые, они тяжело, с легким шипением застилали свежую перенову, уверенно на глазах добавляя толщину снежного покрова. Вот на очищенную чурку легла тонкая, просвечивающаяся промокашка. Через пять минут – это уже плотный, чистый лист ватмана. За пятнадцать – слой снега равен пальцу. Через полчаса – ладони. Вот, казалось, утром стоял пень, а к обеду оказался кочкой снега. Пройдет несведущий человек, запнется. За сутки равномерный покров сравняет поверхность так, что никто уже не вспомнит, был там пенек или не было.

Навалилась непогода. Плотные массы зимнего покрывала посыпались непобедимыми ордами. Тихий шелест, похожий на падение осеннего листа, наполнил тайгу. Притихли, скрылись за плотной стеной нашествия недалекие горы. Ветра нет. Снеговые тучи обложили долину волчьими флажками. От непогоды никуда не деться. Любому таежнику понятно, что при таких приметах пухляк будет валить неделю. За это время толщина белого одеяла достигнет такого уровня, что увязнет любой зверь. А конь тем более.

Григорий торопит старателей, волнуется:

– Быстрее, мужики! Может, к вечеру успеем собраться!

Старателей не надо подгонять, знают, чем дело пахнет. Разбивая пухлый снег, они побежали к своим рабочим местам. Кто работал на колоде, свернули к ручью. Другие направились на шурфы. В старательском поселке остались только женщины и дети. Надо собрать скарб. Не хочется бросать ничего, но вряд ли получится забрать все, вплоть до подушек. На прииске всего семь лошадей, включая Карьку Михаила Самойлова. Однако медвежатник еще плох, не может сидеть в седле, придется делать носилки на двух коней. Еще одного мерина, самого сильного, поставят под золото. Остаются четыре лошади, на них много не увезешь. Придется посадить детей, а вещи нести в котомках.

Бабка Петричиха суетилась около Михаила Самойлова. Прошло десять дней после того рокового дня, когда зверь помял медвежатника. Все это время знахарка не отходила от больного ни на шаг. Своевременная помощь – травяные ванны, лекарственные снадобья, ежедневный массаж – сделали свое дело. Михаилу стало лучше. Боль в пояснице отступила, в ногах появилась сила. Он уже мог самостоятельно садиться, но вставать на ноги без посторонней помощи не хватало уверенности.

– Еще время надо, отпустит! – уверенно качает головой старушка.

Сколько еще надо времени, знает только один Бог. У людей сейчас его нет. Завтра предстоит тяжелый переход. Петричиха знает, что Михаил верхом не высидит, настолько слаб. Чтобы пролежать на носилках, нужна теплая одежда. О своих вещах речи нет, лишь бы больному было хорошо. Старушка бегает по избам, собирая все теплое, что может пригодиться: притащила два теплых одеяла, суконные штаны, два свитера, зимнюю шапку. Глядя на ее приготовления, мужчина слабо улыбается:

– Эх, мать, попала ты… Говорили тебе, шагай домой, мне уже лучше, сыны приедут. Сейчас бы в тепле чай с караликами хлюпала. А теперь что? Будешь с нами снег грудью месить!

– Ну уж ты не кудахтай! – грозно хмурит брови бабуля. – Больного бросить – грех великий, Бог не простит. Как было тебя одного оставить? Где твои сыны? Кто за тобой ухаживать будет, как не я? А что насчет снега, так то не переживай, не такое видывала. Один год помню, как чичас, переселялись в Сибирь, попали в такую же кутерьму. Никто готов не был. Все, кто с Волги да с Камы, в тайге ни разу не были. По дороге непогода прихватила, дома не успели понастроить. Тропы по перевалам завалило, не пройти. А за ними – мороз, рога у коров лопались. Тогда много переселенцев замерзло в несколько ночей, закапывать не успевали… А ты говоришь, попала, что ить тутака итти? В чисту погоду летом засветло успеешь!

– Сравнила! То летом, а то сейчас! – усмехнулся Михаил.

– Ну и што? И чичас выйдем! День, два, три, и доберемся! Вона скоко нас! Все мужики здоровые, к работе привышные. Лишь бы сисимский хребет осилить. А там снегу меньше будет… – уверенно заверила Петричиха и продолжила перебирать тряпки.

«Лишь бы…» – про себя горько усмехнулся мужик и отвалился на нары. Ему было еще тяжко сидеть долго. Медвежатника мучили тяжелые думы: почему на помощь не приехали сыны? Прошло достаточно времени, как с обозниками ушла тяжелая весть. «Может, что-то дома случилось или в дороге… – думал охотник и тут же дополнял тревогу: – А ведь и обозников тоже нет… Велик ли путь на лошадях до Кузьмовки и обратно? Сутки в один конец, другие там, золотишко сдать, продуктов накупить. Еще одни на возвращение. Три дня – это не срок! Но прошло десять суток. Что он, коногон, загулял? Да не может такого быть! И Григорий Панов говорит, что раньше такого не было».

Связь таежных приисков с более крупными населенными пунктами в начале двадцатого века осуществлялась по конным тропам. Единственным средством передвижения были лошади или, как всегда, ноги. Доставку грузов, продуктов, перевоз золота также производили на животных-трудягах, на что уходило немало времени.

У артельщиков обозником в этом сезоне работал Тимофей Калягин. Меланхоличный от рождения, тридцатилетний мужик к физической работе относился степенно: на шурфах его «надо подгонять да покрикивать». Однако в противоположность данному качеству, Тимка был большой знаток и любитель лошадей. При своем невысоком росте, тесовой фигуре он был отличным наездником, провожатым по таежным тропам. По всем приискам о нем гуляла слава как о постоянном обознике или коногоне. Подтверждая свое предназначение в этой жизни, он удивительно справлялся со всем: перевозил любой груз точно и в срок, в любую непогоду, порой по таким местам, где не может пройти марал. Старатели уважали Тимку за его честность, полностью доверяли любые ценности. В этот раз, когда Тимофей не вернулся с продуктами, мужики были неприятно удивлены: «Почему этот сукин сын не вернулся в обозначенный срок?». Два последующих дня с уст мужиков не сходили угрозы в адрес зарвавшегося обозника: «Продукты на исходе, а он, курвец, видно, водку пьет в притоне! Зачем ты ему, Григорий, три золотника дал? Пусть в долг продуктов бы в лавке взял, потом бы рассчитались». И только когда Тимка не пригнал коней с продуктами на пятый день, бергало потемнели лицами: «Что-то случилось…».

Продукты были на исходе. Мука кончилась. На весь прииск оставались мешок сухарей и несколько килограммов крупы. Хорошо, что есть медвежатина и задавленная зверем корова. Однако запасы мяса быстро таяли. Тяжелый физический труд требовал много энергии. Григорий Панов приказал поварам урезать паек почти вдвое. Люди стали недоедать. Положение на прииске ухудшалось. Окончание старательского сезона, работа, снег – все влияло на состояние людей. Если бы приехал Тимофей с продуктами, жить стало бы полегче. Этого бы хватило на то, чтобы закончить работы и вовремя выйти из тайги на постоянное поселение. Не спеша, обдуманно, основательно законсервировав прииск. Но обозник так и не вернулся.

Этот решающий день был сумбурным. Старатели торопились, будто подчищая за собой следы. А оторопь всегда «смешит людей». Поднимая в вертикальное положение колоду для промывки золота, кто-то не удержал веревку. Колода упала назад, ударилась о корень кедра. По ее дну пробежала глубокая трещина. На будущий год перед началом работ надо было тесать новую колоду или как-то смолить эту, затрачивая много времени. Закрепляя крепи над шурфом, выигрывая часы и силы, мужики брали подручный материал: пихтач-тонкомер. Увидев это, Григорий приказал сменить крышу, иначе тяжелый снег продавит жерди. Вычищать шурф потом будет гораздо труднее, чем сейчас подготовить толстые лаги. Опытный старший наказывал правильно, но все равно кто-то возмущенно засопел за его спиной.

На обед к жилью мужики не пошли – некогда. Подростки и женщины разнесли еду по месту работы. Наскоро перекусив, согрев душу крепким самосадом, старатели вновь принялись за дело. А снег все шел…

Ближе к вечеру Григорий Панов сделал замер: высота покрова на чистом месте достигала паха. Бросив суровый взгляд на невидимый из-за снежной пелены перевал, старший артельщик взволнованно закрутил головой. Обстановка накалялась. Сейчас там, на хребте, снега в полтора раза больше. Если непогода не прекратится, трудно представить, что будет утром. Чтобы хоть как-то облегчить завтрашний переход, Григорий позвал сына:

– Вот что, Ванька! Бери себе напарника, двух лошадей, и на перевал, тропу бить! Поднимитесь – назад спуститесь как можно позже. Чтобы след надольше оставался. Все понял?

Иван согласно кивнул: как не понять? Он обратился к Лешке Воеводину. Того не надо упрашивать. Парни быстро накинули на коней уздечки, накрыли на спины легкие попоны и, как есть, в легкой одежде друг за другом поехали в гору по заваленной зимним пухом тропе.

Старатели поняли предусмотрительность старшего, довольно закивали головами: не потопаешь, не полопаешь! Недалек путь на хребет, пешком за один присест можно выскочить. Но кто знает, как дело обернется к утру?

Сумерки сгустились рано. Плотные снеговые тучи не дали солнцу на закате показать землю. Тихий шорох падающих снежинок не прекращался ни на мгновение. Верная примета, что осадки не прекратятся до утра.

С работой закончили вовремя. Работники успели закрыть все шурфы, убрали инструмент, поставили колоды. Плотный снег как раз кстати, не зря говорят, что нет худа без добра. За ночь все следы завалит, не найти залетным шакалам-шаромыгам заветные жилки! Опять на будущий год старательская артель в барыше будет! Только вот не проговорился бы кто-нибудь по пьяному делу о богатом месторождении. Хитрые купцы только этим и пользуются.

Как стемнело, все собрались в приземистой избушке Пановых. Все – понятие образное. В утлое помещение могли боком потесниться только мужики, да и то не каждый. Молодежь стояла на улице, слушая разговоры старших через открытую дверь. Вдоль стен на узких нарах присели самые уважаемые бергало: Василий Веретенников, Павел Казанцев, Иван Мамаев, Григорий Усольцев. Хозяин дома, Григорий Панов, у стола, на чурке. Закурили разом все: в избенке повис топор. После недолгого молчания старший артельщик обвел присутствующих суровым взглядом, хлопнул ладонью по тесовому столу:

– Что, мужики? Завтра чуть свет выходим!

Старатели дружно засопели, согласно закашляли: понятно, что оставаться – смерти подобно. Пока будешь готовить на всех лыжи, начнется голод.

– У нас вроде все ладно. За собой прибрались, к выходу подготовились. Как с носилками Михаилу? – Григорий строго посмотрел на Тишку Косолапова, которому было поручено приготовить баюн для медвежатника.

– Все как надо сделал, – ответил старатель, спокойно смотря начальнику в глаза.

– Не развалятся по дороге?

– Коли развалятся, я Михаила сам на горбушке понесу! – перекрестился Тишка, выкатывая глаза.

– Смотри у нас! – пригрозил пальцем Павел Казанцев. – А то и впрямь понесешь.

– Да он пусть лучше свою Лушку на закорках прет! Глядишь, по дороге что и надует! – усмехнулся Веретенников Василий.

Все дружно засмеялись. Тишка покраснел, Григорий поднял руку: пошутили – хватит.

– Как с ребятишками будем? А с Клавой как быть? – спросил кто-то.

Старатели примолкли: дети – больная тема, им в снежной каше не пройти. В добавление к этому одна из старательских жен, Клава Позднякова, была на девятом месяце беременности. Надо было ее вывести на Кузьмовку раньше, пока было сухо, так все было недосуг. Вот и дотянули…

– Клаву на отдельного коня посадим, – спокойно ответил Григорий. – Самых маленьких ребятишек по трое, как раз три лошади надо.

– А золото?

– Золото? – переспросил Григорий. – Золото поделим на мелкие части, каждому старателю за спину в котомку. На одного человека придется немного, и еще один конь освободится.

– Сколько продуктов с собой брать? – пыхнул самосадом Григорий Усольцев. – Кто знает, сколько выходить придется, может, неделю…

– Продукты – только самое необходимое. Берем с собой мясо, крупы, сухари. По котомкам раскидать, каждой лошади по бокам немного получится. Ну, и каждый себе за спину возьмет так, чтобы можно было нести.

– Что с коровой делать? – из глубины угла спросил Василий Веретенников.

Старатели затихли так, что слышно, как в норках мыши дышат. Скотина для старателя – богатство. Не каждый мог позволить себе эту роскошь. У кого из-за добычи золота на покос времени не хватает. Другие не могут за сезон накопить на нее денег. В начале лета из Кузьмовки в Сисим на прииск пригнали пять коров. Четыре из них задавил медведь. Оставшаяся в живых Марта Василия Веретенникова теперь была обузой для людей.

– С коровой что делать?! – после недолгого раздумья переспросил Григорий. – Корова пусть сзади идет. Если пойдет – доведем. Нет, по дороге заколем… Так вот… Ну, вроде все решили. Осталось золото по котомкам раскидать.