Текст книги "Русский жиголо"

Автор книги: Владимир Спектр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Как-то не очень, – тяну я.

– Да нет, – говорит Макар, – ты не понял. Это не то, что он трахает тебя или заставляет сосать во время выпуска последних известий. Нет. Вы просто живете с ним, как старая семейная пара, которая вместе уже двадцать или даже двадцать пять лет. Знаешь, такие родственные отношения. Ты трешь ему спинку в душе, а он отпускает тебя одного отдохнуть в Турцию.

– В Турцию? – я презрительно кривлюсь. – Ты меня утомляешь. И что мне за это предлагается?

– Ну, – Макар потирает руки, – во-первых, он тебя содержит, меняет тебе машины, дает карманные деньги и все такое.

– А во-вторых?

– А во-вторых, каждый месяц тебе на счет капает пятерка.

– Пятерка? Ты с ума сошел, – я недовольно кривлюсь.

– Заметь, – с жаром защищается Макар, – тебе ведь не надо ее тратить, ты живешь на всем готовом. Все, что хочешь: шмотки, рестораны, тачки, мобильные телефоны – он тебе оплачивает.

– И кокаин?

– Нет, – Макар отрицательно качает головой, – что ты! Для этого твой супруг слишком консервативен. Никакого кокаина, никаких клубов и, естественно, никаких телок. И, кстати, он против того, чтобы ты много бухал.

– А как же строить досуг?

– Да ты ограниченный тип, Филипп! – восклицает Макар. – Придумай что-нибудь. Читай литературу. Выжигай по дереву. Лепи из пластилина. Опять же, займись спортом, в конце концов.

– Спасибо, – фыркаю я, – я по горло сыт фитнесом.

– Вот, снова здорово. Твой фитнес – разводка для имеющих деньги лохов. Он, между прочим, просто вреден для здоровья. Ты подумай сам: торчишь часы напролет в идиотском зале вместе с десятком таких же, как ты, долбоебов и дур, и надрываешься, тягая железки. Я говорю о настоящем спорте, вроде игры в регби: полная выкладка, адреналин, азарт и все такое, сечешь?

– Не нужен мне никакой адреналин, – отрицательно качаю головой, – мне надо, чтобы у меня вес был семьдесят кэгэ, и все.

– Придурок, – жалостливо вздыхает Макар. – Ну и сиди себе со своим сраным фитнесом и пустой башкой. Посмотрим еще, чем все это обернется. Надрываешься в спортзале, а потом прешься в бар и хуяришь виски с кокосом. Ты думаешь, у тебя мотор, как в «Хонде»? Поверь мне, уже очень скоро он даст сбой.

– Так что же с досугом? – мне неохота битый час рассуждать на околоспортивные темы. Тем более мне не хочется касаться вопросов здоровья.

– Ну, – Макар в замешательстве разводит руками, – я же сказал, вы ходите по выставкам, в гости, в рестораны. Ты же любишь таскать свою задницу по пафосным кабакам?

– Это профессиональное… – начинаю я, и Макар тут же проводит рукой по горлу, показывая, как ему плевать на все мои утверждения, и я обиженно умолкаю.

– Главное, никаких телок, – повторяет Макар.

– Ну, я могу иногда хоть встречаться с ними? – уточняю я. – Тайком?

– Можешь пытаться, но он все время следит за тобой. Берет распечатки твоих телефонных разговоров. Проверяет тебя. Такой, короче, домостроевский вариантик.

– А он может дать мне денег, чтобы я открыл ресторан?

– Не думаю, – Макар пожимает плечами. – Хотя, как договоришься. Может, ты сможешь развести его, но не факт.

– Нет, – я категорично качаю головой, – не катит.

– Ладно, согласен, условия жесткие. Давай повысим гонорар. Как насчет семеры?

– Десятка, – говорю я. – Евро. А меньше и не предлагай.

– Договорились, – смеется мой друг. – Ну, давай, иди к своему пупсику.

– А на какой срок подписывается контракт? – спрашиваю я.

3

Чуть позднее, вечером, около восьми, в то самое время, когда большинство заслуженных отцов из добропорядочных московских семейств уже сидят на своих высококачественных добротных кухнях немецкого или итальянского производства, чаще всего выполненных в стиле «португальская деревня» или «оранжевое техно», напичканных встроенной техникой Miele или, на худой конец, AEG, пьют ромашковый чай, каркадэ и мяту, слушая трепотню детей, я еду на открытие Diesel Olmeca Bar, в их flagman store на Тверской. Ну, то есть сначала я, конечно, заезжаю домой, принимаю душ и втираю в тело увлажняющий крем Shiseido, ставлю видео на запись – не хочу, типа, пропускать новую серию «Друзей», и переодеваюсь, долго смотрю на себя в большое зеркало в ванной комнате, отражение отчего-то нечеткое, мне кажется, все дело в общей усталости, я крепко зажмуриваюсь и снова открываю глаза, но эффект – нулевой, рябь и муть, я выпиваю таблетку ксанакса, на душе уныло, включаю ноутбук и просматриваю почту, хотя, на самом деле, конечно, писем нет, и я просто так бездумно минут десять втыкаю в этот идиотский Интернет.

Еще через час в моем Mini Cooper'e гремит Locodice, мечется от minimal techno к deep house, а на улицах полно машин, какие-то подростки продают на перекрестках гвоздики и поддельные швейцарские часы, угрюмые прохожие, сплошь в темно-серых дафлкотах и с зонтами, спешат к метро, у каждого второго в руке портфель, чаще всего черный, но встречаются и рыжие, а в соседнем Volvo совершенно обалденная блондинка курит тонкую сигарету и с кем-то треплется по громкой связи. Я смотрю на нее сквозь тонированное стекло, она опускает стекло и выкидывает наполовину выкуренную сигарету на улицу, замечает меня и, ну надо же, улыбается и машет мне рукой, что-то кричит, быть может, она видела мои фотографии в последнем номере «InStyle» или на обложке «Меню Удовольствий», или еще что-то в этом роде, а может быть, она путает меня с кем-то, но я, конечно, не реагирую, нет, я просто еду на вечеринку в Diesel. По дороге созваниваюсь с парой-тройкой таких же, как и я, придурков – все как один ноют, что не видят смысла в подобных сборищах, что там будет неинтересно, что, в конце концов, все эти тусовки надоели, все одно и то же и ноль креатива, короче говоря, всем не нравится, но все будут, словно повинность какая-то. Ну да, ну да, действительно, надо же хоть куда-нибудь ходить через силу, если никто из нас не работает? В конце концов, я и сам уже давно не понимаю, что заставляет нас всех таскать свои задницы по подобным мероприятиям. Вот ведь знаю наперед, как там будет скучно-скучно-скучно, ну очень скучно, ну типа я уже даже вижу, куколка, как там Гоша Куценко или Степа Михалков начнут шутить с восторженными журналистками из «Cosmo», а Тема Троицкий накачиваться текилой, как Вадим Григорян будет ехидно пялиться из-под очков Alain Mikli, а Рустам Тарико объявится в сопровождении очередной шикарной телки в колье Chopard, и так далее, и тому подобное, по программе, как положено, ну, в общем, нам это движение известно заранее, ходы все прописаны, и все это ужасно невыразительно и серо, но я все же иду. Зачем? Да ладно, как будто кто-то всерьез может ответить на этот вопрос! Вот, пожалуйста, зачем ты вчера напился? Не ясно. А зачем ты вырядился, как клоун? Нет ответа. Зачем ты потратил на дерьмовые итальянские шмотки свою последнюю треху? Тишина. Ну зачем ты, в конце концов, пришил ту милую старушку из дома напротив, отрезал ее седую голову и подбросил к входу в сбербанк? Бедная бабка, божий одуванчик, что, чем-то тебе мешала? Нет, нет и нет! Просто на вопрос «зачем?» у меня нет ответов, ни единого, и, поверьте, их нет ни у одного нормального человека на этой планете. Ну да, собственно, нет – и ладно.

И вот, куколка, я тащусь на эту идиотскую тусовку, и на мне светло-бежевый бомжацкого вида смокинг Collection Priv? и такие убитые заводским способом джинсы HTC, что кажется, им уже лет двадцать, не меньше, с гигантскими клепками на карманах, а на ногах любимые кеды Yoji Yamomoto, и все это потому, что я конкретно секу в мировой моде, и бог меня упаси напялить что-нибудь растиражированное и узнаваемое, вроде Richmond или этого вездесущего DsQuareed2. Одежда говорит о тебе, верно, куколка, верно, но ведь это код, этот язык умеют понять лишь немногие, так что не стоит стремиться произвести впечатление на широкий круг лохов, которые, возможно, не секут даже разницы между дешевкой D&G и первой линией Dolce & Gabanna.

Когда я прихожу на вечеринку, настроение снова падает, ксанакс не помогает, я курю сигарету за сигаретой, втягиваю жадно серый дым и выпускаю его через нос, а на душе так муторно и напряжно, я смотрю на свое отражение в огромном зеркале, что висит в торговом зале, очертания немного размыты, я думаю, не закинуться ли либриумом, и в спертом воздухе витает какое-то неразборчивое предчувствие, и хочется выпить, но диета, эта идиотская диета, она просто сводит меня с ума, и я пью только минеральную воду Voss и все размышляю над вопросом «зачем?».

Наверное, все дело в скуке, думаю я, все дело в одиночестве, ну а как еще убить этот вечер, чем заполнить эту дыру? Может, стоит записаться в команду регби, по совету моего друга? Или перечитывать на ночь Оксану Робски? Шарить по блогам знакомых, разыскивая упоминания о себе, любимом? Ну не втыкать же, в конце концов, перед телевизором?!

Да, к тому же, кто знает, быть может, именно здесь, в молодежном магазине Diesel, и дожидается меня серьезная сорокапятилетняя владелица какого-нибудь горно-обогатительного комбината, в скромной бриллиантовой подвеске Harry Winston и с часами Patek Philippe, забредшая по случаю поглядеть на мирскую суету?

Ладно, брось, куколка, такого не бывает. Diesel не то место, а Olmeca не тот напиток…

Увы…

И вот уже через каких-то полчаса я стою в компании малознакомых мне кретинов, тех, кто всегда ошивается по подобным мероприятиям, слушаю обычную для подобных компаний чушь о яхтах, часах и загородных домах и, конечно, думаю о Веронике. Та все еще не появилась, и к тому же даже не думает поднять трубку, когда я ей набираю. Настроение все портится и портится, портится и портится, хотя, казалось, дальше уже некуда. Что я делаю здесь? Ради чего я стою среди этих болванов и пожимаю руки протискивающихся мимо персонажей? Петя Фадеев хлопает меня по плечу и улыбается, Олеся Судзиловская чмокает в щеку и улыбается, Чулпан Хаматова подмигивает и тоже улыбается. О, господи! Мне не остается ничего как улыбаться в ответ.

– Видимо, вам не весело, – говорит мне какая-то тетя, с виду под полтинник. На ней атласное черное платье Grimaldi Giardina, подвеска из коллекции Tiffani Atlas и неплохая пластика, и, похоже, она отчаянно косит под Ким Кэттрол.

– Вам, видимо, тоже, – я киваю ей и улыбаюсь, вот именно, улыбаюсь, а что поделать, эта механическая улыбка уже лет десять как не сходит с моих губ, и тетя поднимает в ответ бокал с шампанским.

– Ну, я лично планирую это положение исправить, – усмехается она и чокается своим шампанским с моей бутылочкой минеральной воды, – а вы?

– А я уже нет, – и снова улыбка в ответ.

– Да ладно! – она широко раскрывает ледяные глаза, а вокруг ни морщинки, и губы такие полные, словно у звезды венгерского порно. – А что так?

– Не знаю, просто ощущение такое, – я тоже таращусь в ответ, в глазах у меня – светло-голубые линзы, и, конечно, я не перестаю улыбаться.

– Мне скучно последние десять лет, – говорю я, помедлив.

– Бог ты мой! Да десять лет назад вас, наверное, еще не было на свете.

– Ну, вы мне льстите…

– Надо как-то бороться со скукой, – она подходит чуть ближе, всего на полшага, но я уже чувствую аромат ее духов.

– Наверное, – вздыхаю в ответ и тоже придвигаюсь на полшага, и мой запах от Michael Kors спаривается с ее Viktor&Rolf, с тем самым, что недавно появился и стал бестселлером и продается у нас пока только в «Весне» по сотне евро за флакон.

– Так, может быть, вам надо выпить?

– Увы, – я улыбаюсь, вздыхая, – никакого алкоголя.

– А что, проблемы? – и она тоже улыбается. – Давайте я угадаю. Вы, наверное, алкоголик?

– Быть может, вы правы. Я, наверное, алкоголик. Я с таким удовольствием накачался бы сейчас виски, – улыбка.

– Ну ладно, бросьте, не может быть, вы не похожи на пьяницу.

– Ну, не знаю, может быть, пока еще нет. Сейчас я не пью, потому что сижу на диете, понимаете? – я улыбаюсь. – Просто диета, диета, диета, борьба с лишним весом.

– Это у вас-то лишний вес? – она подходит еще ближе, практически вплотную, и улыбается. – Не может быть. И в каком же месте? Покажите…

– Э-э-э, – только и говорю я, улыбаясь, и немного отодвигаюсь, но вот именно что не особенно далеко, потому что в тот же момент замечаю у нее на запястье модель Patek Philippe, выпущенную ограниченным тиражом.

– Как вас зовут, незнакомка? – улыбаюсь я.

– Мария, – отвечает она, – просто Мария, – и тоже улыбается.

Мимо проходят Оскар Кучера и Анастасия Заворотнюк, Иван Дыховичный и Андрей Макаревич, Сергей Члиянц, Маша Макарова, обе «татушки», Степан Разин и Александр Лебедев. Все, хоть и улыбаются, выглядят отчего-то встревоженными, это настроение передается и мне, я затягиваюсь чьим-то джойнтом и возвращаю его владельцу, шарю в кармане в поисках таблеток, но там лишь пустая обертка, она выскальзывает у меня из руки, и тогда я предпочитаю уйти. Мария записывает мой номер в свою пафосную оранжевую трубку Vertu.

4

А ведь когда-то все было совсем по-другому, правда, детка? Тебя, поди, еще и на свете не было, и никто даже и предположить не мог, во что все выльется, ведь тогда, в другой жизни, было очень странное время, мне не было еще и четырнадцати, и все правильные московские ребята слушали heavy metal. Кто-то еще крутил Depeche Mode или Duran Duran, короче, эту новую волну, New Wave, но такие, как мы, фанатели от тяжелой музыки. У нас были смешные прически, не так давно, кстати, вернувшиеся стараниями лондонских стилистов. Потрепанный номер журнала «Metal Hammer» стоил половину месячной зарплаты наших родителей, а винил группы Anthrax и вовсе астрономическую неподъемную сумму. Моими любимыми командами тогда были англичане Judas Priest и американцы Manowar. И я прекрасно помню почти истерическое, но однозначно приятное возбуждение, которое охватывало меня, когда я слушал на стареньком монокассетнике «Электроника» боевики вроде «Blood Of My Enemies», «Eat Me Alive» или «Breaking The La». Я помню, как ездил на проспект Мира, где находился тематический ларек звукозаписи, за заказанной неделей раньше кассетой. Как мчался с этой кассетой домой, просто распираемый ни с чем не сравнимым вожделением. В моей комнате белые стены были украшены мрачноватыми рисунками в духе фантастических фильмов ужасов вроде «Извне». Их нарисовал мне одноклассник Лешка, присевший на Motorhead. Я устраивался на анатомическом вращающемся кресле, вставлял в «Электронику» кассету и нажимал ободранную серебристую кнопку. То, что происходило дальше, было похоже на волшебство. Никогда больше, ни на каком сверхмощном звукоснимателе не добивался я похожего эффекта. Никогда больше одна только музыка не действовала на меня словно самый мощный наркотик. А ведь звук был практически нулевым, никаких низких или высоких частот, просто энергия била через край, вырывалась из слабых динамиков и через слух проникала прямо в кровь. Накрывало реально.

Анализируя свое прошлое, я прихожу к выводу, что именно через heavy metal и произошло мое первое знакомство с западной культурой. Мало того, именно эта музыка, а не школа или родители, оказала влияние на мое становление в целом как личности. Наверное, все дело в том, что металлическое движение шло вразрез с общими установками, с тем, что нам говорилось в школе, с тем, что продвигала ангажированная властью пресса. Таким, как я, хилым и болезненным, не отличающимся хорошей успеваемостью, но и не пользующимся авторитетом у шпаны, не имеющим ни друзей, ни успеха у начинающих формироваться девочек, агрессия металлической сцены дарила ощущение избранности. Мы больше не были аутсайдерами, отверженными и гонимыми, мы просто были другими. И если окружающие не хотели принимать нас, видеть в нас положительные качества, то, под воздействием «злой» и тяжелой музыки, мы становились уже плохими настолько, насколько это вообще возможно, чернее и хуже любого дворового хулигана.

Днями напролет мы таскались по улицам, дворам и паркам в поисках трупиков крыс, кротов, голубей и ворон. Особую ценность представляли черные кошки. Мы препарировали их, отчленяли кости и внутренности, вырезая сердца, маленькие зловонные комочки, ибо с их помощью, верили мы, можно было обрести нечеловеческую силу и даже вызывать мертвых. Мы собирались в заброшенных подвалах и лепили фигурки из воска. Когда бывало холодно, мы разжигали костры, вырывая листы из ксерокопированного «Молота Ведьм». Мы проводили время на кладбищах, одетые в черные одежды и ботинки на шнуровке (тогда у спекулянтов только появилась обувь Destroy и Bunker), мы шлялись по погребальным церемониям, пугая скорбящих, – маленькие молчаливые фигурки, плакальщики, лелеющие ненависть, первые московские готы.

В давние времена добрая христианская Церковь сожгла бы нас всех заживо. Но и в наши дни, через сотни лет после разгула инквизиции, мы не могли рассказать об этом никому, ни родителям, ни одноклассникам, ни тем более учителям. Тотчас последовала бы незамедлительная реакция со стороны школы, РОНО, комсомольской организации и КГБ, нас сочли бы сумасшедшими, опасными для общества психопатами, будущими маньяками, объявили бы нас поддавшимися тлетворному влиянию Запада, принялись искать среди нас шпионов. Мы были связаны тайной, возможно, сами того не осознавая, мы были братством. Мы знали про себя такое, что нельзя было рассказывать, ибо наша внутренняя свобода превосходила все мыслимые границы и становилась социальной опасностью. Постепенно мы взрослели. Все вокруг изменялось, старело, обращалось в ерунду, тягомотину, прах и пепел, теряло актуальность. Вот и наше увлечение прошло, как-то само по себе перестало быть темой, попросту испарилось. Но осознание темной исключительности осталось в наших сердцах навсегда.

С тех пор я вижу знаки, зловещие знамения, символы приближающегося конца.

В те далекие времена обе мои любимые группы проповедовали немудреную металлическую героику и бешеный ритм, а советской цензурой считались ужасными ограниченными фашиствующими сатанистами. Тогда я даже представить себе не мог, что Manowar когда-нибудь выступит на сцене затрапезного ДК Горбунова, Rob Halford из Judas Priest вдруг объявит себя голубым, а тот парень, что рисовал мне мрачноватые фантастические плакаты, погибнет от слишком сильной дозы смеси героина и спида.

Мне до сих пор кажется, что все это было только вчера: заслушанные до дыр кассеты и самопальные клепаные куртки, меломанские толкучки и разгромные статьи в «Московском Комсомольце», восковые фигурки и унылые московские кладбища. Мне кажется, что только вчера мне было четырнадцать лет.

Мне грустно почти всегда, когда я вспоминаю то время, вот и сейчас грусть живет в моем сердце.

К тому же Вероника до сих пор не объявляется, и я близок к тому, чтобы снова набрать ее номер.

5

Пробка при выезде из города, что совсем не удивительно, ведь часы показывают половину седьмого. Я смотрю по сторонам. Такое впечатление, что в Москве теперь нет ни одной машины дешевле двадцати пяти тысяч. Вот так, обеспеченные граждане возвращаются в свои загородные дома. В уютные коттеджи с каминами и спортивными залами, несколькими ванными комнатами и теплыми гаражами. Примерные домоседы, успешно оттрубившие свой рабочий день во славу новой российской экономики. И эта гребаная пробка кажется нескончаемой, но настроение не ухудшается, я улыбаюсь и сам удивляюсь – чему? Может быть, погоде? Ранняя осень, вечер, а солнце все еще светит, лучи падают на красочный рекламный плакат напротив только что построенного элитного дома. «Купи квартиру любимой» – гласит он.

Я надеваю темные очки Prada. Я думаю о гендерной (удивительно все-таки, как запоминаются такие серьезные словечки!), так вот, я думаю о гендерной политике, о роли женщин в мировой истории и о том, что у нас в стране эта роль все еще сильно принижается, и попробовали бы они повесить такой плакат где-нибудь в Нью-Йорке, их бы мигом феминистки засудили. Я думаю о том, что мне, безусловно, ближе слоган: «Купи квартиру любимому», – а еще лучше: «Обеспечь любимого», – но сколько же это времени должно пройти, прежде чем такие плакаты смогут появиться на улицах нашего города?

Я думаю о том, что традиционная система, мужской шовинизм и снисходительное отношение к женщинам как к слабому полу здорово отравляют мне жизнь. А еще я хотел бы, чтобы следующим президентом России была женщина. Не сексуальная славянка a'la Тимошенко, а невзрачная, полнеющая дама ближе к шестидесяти, за бизнесом и карьерой так и не познавшая настоящей любви, так и не распробовавшая сексуальных утех, этакая печальная климактеричка. Ибо только они любят мужчин по-настоящему, на склоне лет относясь к сильному полу со всей материнской нежностью, с той особой любовью, что нередко питается мощными, но тщательно скрываемыми сексуальными расстройствами…

– Ты попьешь с нами чаю? – подает с заднего сиденья голос моя дочка Даша. Ей девять лет, она учится в частном лицее и живет с моей бывшей. – Мама сказала, что попьешь, – уточняет она.

Светка одного со мной возраста. Мы женились, когда нам было по двадцать. Мы вместе поступили учиться на первый курс в один и тот же институт, вместе утюжили у гостиницы «Россия» и вместе уже в то время тащились от The Cure и U2.

Света была самой модной девочкой нашего потока, яркий маникюр и дутые куртки, Карлос Кастанеда и духовные практики, ЛСД и шампанское, ну я, впрочем, не отставал.

На нашей свадьбе в ресторане «Прага» гуляли утюги и валютчики, дети дипломатов и работников Совмина, авангардные художники и музыканты, а столы ломились от балыков, черной икры и польских подделок итальянского Amaretto.

Тогда, в бурное постперестроечное время, нам казалось, что это любовь. Может быть, так оно и было, однако странно, что с тех пор меня ни разу не посетил и намек на чувства. Скорее всего мы попросту придумали себе их. Зачем? Не знаю, возможно, по молодости, только из самого желания любить.

Мы разошлись с ней лет шесть назад, когда смысла в нашем совместном существовании уже не было. Она всегда была поглощена работой, карьерным ростом, решением стратегических задач. У нее просто не оставалось времени на выстраивание отношений. К тому же ее, видно, очень напрягало, что я никак не мог найти себя в жизни. То есть, по ее разумению, не мог. Свете хотелось видеть рядом с собой мужчину, равного ей по положению и статусу. Того, на кого можно положиться. Того, кто готов променять вольные хлеба на высокооплачиваемое рабство. Того, кто не бегает в косметические салоны. Того, кто не считает калории. И, очень может быть, того, кто не умеет мечтать. До одури, до зевоты растиражированного сильного мужчину, юродивого придурка с пластмассовыми мозгами, крепкими бицепсами, волевым подбородком и безграничным чувством ответственности.

Одного только она не учла. Нужна ли такая, как она, ему? Или этот крепкий семьянин, настоящий мужчина и полный кретин предпочтет ее общество общению с инфантильной дурой, заботливой и нежной и умеющей готовить наваристые борщи?

Итог мне был ясен с самого начала. В конце концов, Светлану совсем перестали интересовать межличностные отношения, и она сосредоточилась на работе. Она замкнулась, зациклилась, просто помешалась на форвардных сделках, квотах и аккредитивах. Ну, имеет право, в конце концов. Ведь теперь она пашет в ЛУКОЙЛе, занимает там какую-то важную должность, вроде начальника юридического отдела.

Где та модная фарцовщица, за которой волочились самые звездные центровые? Что теперь она понимает в музыке и шмотках, стиле и знаковости тех или иных событий и вещей? Куда делись духовные практики вкупе с безумным латиноамериканским шарлатаном, пусть никому ненужные и идиотские, но все же бывшие неким тавром, символом, наподобие РОСТЕСТА, свидетельством юношеской наивности и искренности? Юность незаметно утекла водой сквозь пальцы, смыв безвозвратно наивность, искренность и умение радоваться окружающему тебя миру.

Да ладно, бог с ним, я не претендую на оптимистическую оголтелость. Это, в конце концов, происходит со всеми, сплошь и рядом цинизм проникает в души вчерашних детей. Мы и не замечаем, как превращаемся в роботов, зацикленных на программе «воспроизводство и приумножение», в роботов-андроидов, в ходячие биологические механизмы, но важно же не оставлять попытки. Важно верить, что когда-нибудь снова станешь живым.

Увы, все это мимо. Света больше не пытается вернуться из мира машин. Почти полное отсутствие свободного времени и каких бы то ни было интересов помимо работы, безукоризненное следование деловому этикету. Высокая, стабильная зарплата, служебный автомобиль с водителем, неизменный деловой костюм от Escada и загородный дом по Ново-Рижскому направлению, куда я и везу нашу с ней дочь. В общем-то, прекрасная плата за деградацию.

– Так ты попьешь с нами чаю или нет? – ноет дочка.

Не знаю, в чем дело, только чаще всего людям приходится несколько раз повторить вопрос, прежде я соблаговолю дать ответ. И ведь дело не в том, что я считаю себя пупом земли и таким образом подчеркиваю свою исключительность. Нисколько! Меня, признаться, и самого порядком бесит подобная тягомотина, вот только поделать я ничего не могу. Тут нужна работа над собой, все равно как в случае со спортивным залом. Бывает, распустишь себя, бросишь заниматься, и уже через пару месяцев ощущаешь, как твой прекрасный пресс постепенно превращается в омерзительное брюшко. Еще месяц-другой расслабухи, и брюшко превратится в самое натуральное пузо. В итоге все же находишь силы взять себя в руки, злобно швыряешь в багажник сумку со спортивной формой и кроссовками и тащишься в зал.

Я вспоминаю вдруг свой давний роман с одной дамой, женой замминистра и близкой подругой Оли Слуцкер. Вот тогда мне не надо было париться, выкруживая себе абонемент в Word Class подешевле. Моя подруга была просто помешана на фитнесе, мы ходили в клуб по три-четыре раза в неделю, я лично знал всех тамошних знаменитостей и даже с парой депутатов был на короткой ноге. Она умерла от разрыва сердца, через пару месяцев после того как мы расстались, старое натруженное сердце не выдержало нагрузки, и мне ее жаль…

– Пап, – ноет Даша, – ну, пап!

Иногда это становится совсем не выносимым.

– Обязательно, – говорю я, – безусловно.

Пить чай в компании бывшей жены… Я не то чтобы не люблю подобный способ скоротать время, просто в какой-то момент начинает закрадываться в голову шальная мысль, что мне все только показалось, развода не было, мы так и живем вместе. Каждое утро Света уезжает на работу. По дороге она отвозит Дашу, и я остаюсь дома один. Так было почти каждый день, за исключением выходных и праздников, ну или если мы уезжали в отпуск.

Ровно в 6:30 аварийной сиреной выл огромный электронный будильник на комоде. Светлана просыпалась резко, словно кто-то нажимал кнопку «power», приводя в действие систему ее жизнеобеспечения, вечером установленную на «standby». Я не помню ни одного случая, чтобы она проспала. Мало того, я не помню ни одного дня, чтобы она заболела. Отлаженный, сложный механизм, работающий как часы. Высокотехнологичная японская разработка. Секретный проект фирмы Sony. Специально для достижения лучших результатов в корпоративной среде. Она всегда была поглощена работой, карьерой, своим материальным ростом и репутацией холдинга, которым она жила. А что касается меня…

Что до меня, я так и не работал ни одного дня, искренне полагая, что есть масса других, более приятных способов жить безбедно. Находиться на уровне. Это все, что мне было нужно от жизни.

Друзья, приятели, просто знакомые, и женщины, сотни, целые полчища женщин. Московская тусовка, ее извечная мельтешня, личные проблемы, возведенные в ранг мировых, и мировые, низвергнутые до уровня шума, отголосков, случайным образом докатывающихся до глянцевой прессы, – все это и было моей жизнью. Вечеринка за вечеринкой, презентация сменяется показом, а по средам баня, где собираются все.

Именно поэтому я и занялся организацией частных вечеринок для богатеньких лохов. Что может быть приятнее, чем дарить людям праздник? Нет, вернее сказать: «продавать». Итак, что может быть приятнее, чем продавать лохам атмосферу? Эти-то бирюки, давно уже схапавшие свои миллионы, разучились веселиться сами по себе. Они ждут, бедные дети бюрократическо-корпоративной машины, что вот придет дипломированный специалист с целым пакетом решений в портфельчике Cartier, и тут же мигом все изменится, заискрится весельем, зажгутся улыбки красавиц, словно неоновые вывески казино на Новом Арбате. Все сразу же станет тип-топ, вплоть до самого утра, с танцами и пьяным братанием, почти по-русски, только с некоторым таким особым гламурным налетом. Ночь, упругий электронный бит, да русский размах – мне нравилось.

Правда, в конце концов, оказалось, что и в этом бизнесе основная составляющая – изматывающая скучнейшая рутина. Именно поэтому у меня и не было системности, желания расширить свою деятельность. Обычно я довольствовался заказами, что поступали случайно от вышеперечисленных друзей, знакомых и женщин. Бывало, торчишь в какой-нибудь пафосной дискотеке, с тоской смотришь в глаза окружающего тебя быдла и нет-нет, а срубишь пару тыщонок. А потом и эта круговерть стала утомлять меня. Все оказалось как-то слишком мелко, как-то чересчур поверхностно.

В моей жизни не осталось никакой идеи. Возможно, она и не была мне особенно нужна. Так что я забил и на эту деятельность. Я просто перестал понимать, ради чего все это. Было абсолютно ясно, что суперпромоутером мне не стать, миллионов не заработать. А на жизнь мне хватало, богатые друзья выручали. Вернее сказать, – подруги.

По будням моя бывшая жена просыпалась в 6:30. Представляешь, куколка? Вот тебе и ответ, почему мы развелись. Мы просто жили с ней в разных плоскостях, в разных измерениях. 6:30. В это время я иногда еще и не думал ложиться. Моя бывшая никогда даже не пыталась собираться бесшумно, чтобы не разбудить меня, справедливо полагая, что раз уж я не работаю, то и проблемы недосыпания у меня не существует. Вообще, все то время, что мы жили вместе, Светлана культивировала образ занятого человека, кормильца и опоры. То есть саму себя она планомерно возводила на пьедестал.

Впрочем, я никогда не противился подобной постановке вопроса, меня всегда устраивала роль второго плана. Вот разве что ранние подъемы бесили. Ровно в 7:15, приняв душ и собравшись, моя дочь и жена садились завтракать, порой и я присоединялся к ним. Сонно гладил дочку по головке, сонно выслушивал наставления и поручения своей половины. Обычно она не стеснялась давать их мне, опять же справедливо полагая, что раз уж она купила мне машину, то я обязан колесить на ней по городу по хозяйским делам.