Текст книги "Корфу (Собрание сочинений)"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Вскоре, прекратив отвечать на огонь англичан, «Тоннант» удалился под ветер и занял новое метро в строю впереди «Вильгельма Телля». Преследовать его противник не решился.

В полной темноте сражение несколько поутихло, лишь в отдельных местах пальба так и не прекратилась. Однако с первым лучом солнца оно было снова продолжено, причем с еще большим ожесточением. В 4 утра французы силами четырех кораблей (среди которых был и неутомимый «Тоннант»!) обрушились на «Александер» и уже порядком избитый «Меджестик». Однако и здесь добиться перевеса французам не удалось. Вскоре к двум британским линкорам подошли еще два – «Тезей» и «Голиаф». Дав несколько залпов, спустил флаг французский фрегат «Аретуза», командир которого необдуманно выскочил перед ними. С «Тезея» отправили было на «Артемиз» шлюпкой призовую партию, но французы, съехав на берег, взорвали свой фрегат. Тем временем еще четыре французских линкора и два фрегата, дрейфуя под ветер от английских кораблей, намеревавшихся их атаковать, оказались вскоре вне досягаемости английских пушек.

Аристид Обер Дюпти Туар

Около 6 часов утра «Зилиес», «Голиаф» и «Тезей» снялись с якоря. Повинуясь сигналу Нельсона, они снова атаковали французские корабли. Вскоре еще два французских линкора «Эрю» и «Меркурий» выбросились на мель и подняли белые флаги.

В 11 утра линейные корабли «Женере», «Вильгельм Телль» и «Тимолеон» с фрегатами «Джустик» и «Диана», до этого практически не участвовавшими в сражении, подняли все возможные паруса и в самый крутой бейдевинд устремились на выход из бухты. Шедший последним линкор «Тимолеон», находясь под ветром, не сумел выйти из бухты одним галсом, а потому выбросился на берег. Бежавших французов пытался преследовать «Зилиес», однако был возвращен к эскадре сигналом Нельсона.

Командующий не желал более рисковать, так как дело и так было сделано и сделано блестяще. Из тринадцати французских линейных кораблей один был взорван, а восемь захвачены. Два линкора с двумя фрегатами бежали, а последние два линейных корабля, разбитые вконец, стояли неподалеку от английской эскадры не в силах дать ход. Это были «Тимолеон» и храбрый «Тоннант». На последнем матросы, выполняя приказ своего погибшего командира, прибили флаг к мачте гвоздями. Но и у Нельсона уже тоже не было сил атаковать. В таком неопределенном положении противники провели остаток дня и целую ночь.

* * *

Лишь утром 23 июля «Тезей» и «Леандр» снялись с якоря и подошли к «Тоннанту». Тот отбиваться уже не мог. Поэтому остатки французской команды взорвали свой корабль и переправились на берег. С собой они унесли и обезображенное тело Дюпти Туара.

Молебен на флагмане Нельсона Вэнгарде после Абукира. Раненного Нельсона поддерживает капитан Берри

Вскоре на «Вэнгард» к Нельсону прибыл шлюпкой капитан Джеймс Сомарец. Нельсон встретил его на шканцах. Голова контр-адмирала была забинтована. Сомарецу тоже досталось. У него были контужены бедро и бок. Вначале капитан поздравил Нельсона с победой, и тот заулыбался в ответ. Но затем Сомарец решил высказаться об ошибках Нельсона.

– Очень жаль, что мы не… – только и успел произнести он.

Не желая слушать от подчиненного критику в свой адрес, Нельсон оборвал Сомареца, прокричав в ответ:

– Слава богу, что мы не находились в желаемом вами порядке!

С этими словами он опрометью бросился вниз со шканцев и скрылся в своей каюте. Обескураженному Сомарецу не оставалось ничего другого, как убраться на свой корабль. Историки считают, что Сомарец решил упрекнуть Нельсона за маневр между французским флотом и берегом, который он считал излишне рис-кованным и невыгодным. Именно эта стычка на шканцах «Вэнгарда» будет стоить Сомарецу карьеры. Нельсон не смог никогда простить опытнейшему капитану (который был к тому же старше его возрастом) даже попытки критики в свой адрес. Он отказался представить его к награждению по итогам сражения, где Сомарец сыграл далеко не последнюю роль!

Окончательным итогом Абукирского погрома была потеря французами 11 кораблей и 5 тысяч человек. Английские потери составили 895 человек. Французского Средиземноморского флота больше не существовало!

23 июля на эскадре победителей был отслужен благодарственный молебен, на котором все стояли со слезами на глазах. Затем Нельсон горячо благодарил своих капитанов. Тогда же офицеры английской эскадры собрали 600 фунтов стерлингов, чтобы раздать их вдовам и детям погибших матросов.

Узнав о трагедии в Абукирской бухте, Бонапарт был вне себя. Еще бы, теперь он был отрезан от Франции, а вместе с тем от всякой помощи и предоставлен самому себе. На людях Бонапарт еще держался и даже ободрял своих соратников:

– У нас больше нет флота. Что ж, нам остается только погибнуть или выйти отсюда великими, как древние!

Армия уже не слишком верила в своего полководца, впрочем, и он, оставаясь в одиночестве, хватался за голову:

– Брюес, несчастный, что ты со мной сделал!

Получив известие о разгроме при Абукире, члены французской исполнительной директории распорядились срочно укрепить Корфу, Анкону, Мальту и Корсику, чтобы любая попытка их атаки с моря была обречена на неудачу.

* * *

Тем временем в Абукирской бухте Нельсон провел ревизию захваченным французским кораблям. Три из них из-за больших повреждений были сожжены. Остальные шесть под командой Джеймса Сомареца отправлены в Гибралтар в распоряжение командующего британским Средиземноморским флотом адмирала Сент-Винцента.

Весть об истреблении французского флота быстро достигла Тулона. Приморские города погрузились в траур. Почти в каждом доме оплакивали отца, сына, брата. Люди проклинали директорию, однако до уличных беспорядков дело не дошло. Еще свежи были воспоминания о якобинском терроре.

Причинами сокрушительного поражения французов при Абукире (в Англии и сегодня принято называть его сражением при Ниле) историки единодушно считают выдающиеся командные качества Нельсона, прекрасную выучку команд на его кораблях, которая особенно бросалась в глаза на фоне слабой подготовки французских команд, ослабленных революционными репрессиями, нерешительность адмирала Брюеса и трусость командующего французским авангардом адмирала Вильнева. Последнее обстоятельство особенно волнует французских историков, которые вот уже более двухсот лет пытаются найти объяснение более чем странному поведению командира французского арьергарда.

Карикатура на Нельсона и его команды борту «Вэнгард» после битвы на Ниле. Эта карикатура отражает национальные чувства британцев к Нельсону, к его поведению и отношению к своим людям.

В отношении преступного поведения Вильнева историк французского флота адмирал Журьен-де-ла-Гравьер писал: «Во власти Вильнева была единственная вероятность склонить перевес на сторону французов, и между тем, удерживаемые какою-то пагубною инерцией, корабли эти так долго оставались спокойными зрителями этой неравной борьбы! Они были под ветром у сражавшихся, но только мертвый штиль мог помешать им преодолеть слабое течение, господствовавшее у этого берега; штиля, однако, не было, и они одним галсом могли бы занять место, более чем приличное. Длина линии не превышала полторы мили, а им достаточно было подняться на несколько кабельтов, чтобы принять участие в деле. Корабли Вильнева имели в воде по два якоря, но они могли бы обрубить канаты в восемь, в десять вечера, чтобы идти выручать авангард, точно так же, как на другой день, в одиннадцать часов утра, они обрубили их, чтобы избежать поражения. Если бы даже они лишились средства вновь встать на якорь, то они могли бы сражаться под парусами, или, наконец, абордировать какой-нибудь из неприятельских кораблей. Словом, чтобы они не сделали, все было бы предпочтительнее, чем их бедственное бездействие…»

Пьер-Шарль-Жан-Батист-Сильвестр де Вильнёв

* * *

Что касается англичан, то и у них есть своя тайна Абукира. Дело в том, что по сегодняшний день остается вопрос: кто же принял судьбоносное решение обойти французский флот и атаковать его со стороны берега, Фолей или Нельсон? Этот спор весьма напоминает аналогичный спор английских историков о том, кто является автором знаменитого маневра прорезания французского флота в сражении при Мартинике, адмирал Родней или его флаг-капитан?

В случае Абукира авторство Нельсона, как и авторство Фолея, имеет множество свидетельств. Увы, даже этот частный факт наглядно показывает, как мало можно полагаться на память и на мнения людей! Достоверно известно, что Нельсон не делал никакого сигнала своим кораблям обходить неприятельскую линию. Очень характерное признание по этому поводу сделал капитан Гуд, который на своем корабле следовал за «Голиафом» Фолея, с которым они вместе атаковали французский линкор «Геррье»: «Этот корабль стоял всего на 35-футовой (10,5-метровой) глубине, и я все время боялся, что «Голиаф» и «Зилиес» станут на мель, и никак не допускал мысли, что мы попытаемся пройти между ним и берегом». Это признание доказывает, что Нельсон не давал на обход французов никаких указаний. Однако при этом некоторые капитаны утверждают, что такой маневр якобы обсуждался Нельсоном ранее и Фолей исполнил только то, что он него хотел командующий. Приоритет Фолея подтверждает и английский адмирал Броун, который служил позднее с Фолеем и не раз слышал от последнего рассказ об Абукире. Броун пишет: «Положительно, могу подтвердить тот факт, что Фолей вел британскую эскадру без предварительных условий и указаний». Капитан Берри утверждал: «Составленный Нельсоном план сражения был точно выполнен в бою».

Не соответствует истине утверждение английских историков об уникальности нельсоновского маневра. Именно проходом вдоль берега в 1676 году знаменитый французский адмирал Турвиль разбил объединенный голландско-испанский флот. А еще за 300 лет до этого английский же король Эдуард Третий аналогично выиграл сражение при Слюи. И совсем уж невозможно поверить, что Англичане (включая и самого Нельсона) не знали о маневре с обходом под берегом турецкого флота, примененным в 1791 году вице-адмиралом Ушаковым в сражении у мыса Калиакрия.

* * *

Впрочем, Абукир имел еще и послесловие. Через день после сражения Нельсон вызвал к себе капитана Томпсона:

– Дорогой Томас, я предоставляю тебе честь первым известить мир о великой победе британского флота! Вот пакет с моими депешами по Абукиру, доставишь графу Сент-Винсенту!

– Благодарю за оказанную честь!

Спустя несколько часов 50-пушечный линейный корабль «Леандр» покинул Абукирскую бухту, где еще догорали остатки французского флота. Среди трофеев Томпсон должен был отвезти шпаги плененных французских капитанов, которые Нельсон презентовал лондонскому лорду-мэру. На «Леандре» отправился и капитан «Вэнгарда» Берри.

На рассвете 18 августа с «Леандра» увидели к зюйд-осту неизвестный линейный корабль, приближавшийся попутным ветром.

Томпсон с тревогой смотрел на неизвестный корабль. Дистанция была еще очень далека, чтобы рассмотреть флаг, но капитан был обеспокоен. Дело в том, что во время сражения корабль уже потерял более трех десятков человек, помимо этого перед выходом в море с «Леандра» передали на захваченные в сражении призы лейтенанта и пятьдесят лучших матросов. Таким образом, у Томпсона не хватало более трети команды. Кроме этого «Леандр» никогда не принадлежал к хорошим ходокам, да и полсотни стволов для линейного корабля не бог весть что.

В своей биографии «Леандр» уже имел на счету один поединок с неприятельским линейным кораблем. В 1789 году, крейсируя у берегов Ост-Индии, он встретился с 74-пушечным французским кораблем «Плутон». Тогда все было по-иному. «Леандр» атаковал, а «Плутон» защищался. После двух часов жаркого боя «Плутон» спасся бегством. Что получится на этот раз, не знал пока никто.

Видя, что уйти ему не удастся, Томпсон велел править так, чтобы с наибольшей выгодой встретить возможного противника. Он еще не знал, что наперерез ему спешит 74-пушечный «Женере» капитана Лежоаля. Находясь в арьергарде французского флота при Абукире, Лежоаль успел обрубить якорь и выскочить в открытое море. Теперь у него был хороший шанс поквитаться за пережитый позор.

К 8 часов утра «Женере» под неаполитанским флагом приблизился на пушечный выстрел. «Леандр» в то время шел под всеми парусами в галфвинд левым галсом. Затем «Женере» сменил неаполитанский флаг на турецкий, но это было лишнее – англичане уже опознали противника.

В 9 часов утра французский линейный корабль привелся к ветру и стал выходить на позицию открытия огня.

Томпсон изо всех сил работал парусами, чтобы привести противника под свои пушки. Лежоаль, заметив это, разрядил орудия по «Леандру», не неудачно – большинство ядер пролетели перед носом английского корабля. Зато в ответ получил залп всего борта.

Поединок начался, корабли постепенно сближались. Французы приготовились к абордажу, имея большое численное превосходство в людях, Лежоаль рассчитывал на успех в рукопашной схватке. Еще один обмен залпами. Осколком щепы был ранен Томпсон. На этот раз точнее был «Женере». Английский линейный корабль получил большие повреждения в мачтах, парусах и такелаже. Вдобавок ко всему стих ветер, что тоже было на руку французам, так как мачты «Женере» были выше, чем на маленьком «Леандре».

Теперь Томпсон не мог уклониться от навала. «Женере» ударил носом в левый крамбол «Леандра», а потом протерся вдоль его борта, сорвав несколько портов нижнего дека. Огонь английских стрелков пока сдерживал французов от атаки. Орудия обоих кораблей в упор расстреливали друг друга. Но в это время подул небольшой ветер. Первыми натянулись паруса «Женере», и, отойдя от «Леандра», он повернул ему под нос. Английский корабль был в самом жалком положении. Вскоре «Женере» привелся к ветру, а «Леандр» развернулся и прошел у него за кормою. Томпсон воспользовался ситуацией и разрядил французу в корму свои пушки. Это был успех, но, увы, успех последний. Тут же француз развернулся и ответил всем бортом. А так как дистанция между кораблями была самая минимальная, ни одно французское ядро не пропало даром. Был ранен капитан Берри, в него попал оторванный человеческий череп. Дважды ранен был и Томпсон.

Ветер снова стих и на море воцарился полный штиль, но перестрелка не прекращалась. В это время «Женере», уловив легкий порыв, спустился к ветру и занял положение на левом крамболе «Леандра». Пушки английского корабля были завалены обломком фор-стеньги и не могли действовать. Лежоаль, видя, что противник прекратил огонь, прокричал:

– Так вы сдаетесь или нет?

«Леандр» находился к этому времени уже в совершенно беспомощном состоянии: нижние реи упали на планширь, а весь рангоут, исключая бушприт, был сбит ядрами «Женере». Напротив того, французский корабль имел весь рангоут, исключая крюйс-стеньги целым, а потому спускался вдоль «Леандра», намереваясь зайти ему с кормы. Понимая, что после этого залпа ему конец, Томпсон прицепил на шпагу французский гюйс и принялся размахивать им, крича:

– Мы сдаемся! Не стреляйте!

Так как все шлюпки на «Женере» были разбиты, боцман и несколько мичманов бросились в воду, переплыли на «Леандр» и вступили в командование призом.

Нельсон – герой битвы при Ниле. Народный лубок

Всего бой длился шесть часов. За время боя «Леандр» потерял трех мичманов и более трех десятков матросов, почти шестьдесят человек было ранено. Позднее англичане писали, что французы потеряли сотню убитыми и две сотни ранеными, но эти цифры сильно завышены. Вряд ли потери на «Женере» были больше, чем у англичан.

Историк Джеймс, сам пораженный поведением своих сдавшихся соотечественников, пишет: «Экипаж “Леандра”, покорявшийся угнетениям новых владетелей, более всякого другого, доказал ненарушимость правил сдачи; львы превратились в ягнят, и неповиновение их оказалось только в самовольном спуске шлюпки для перевоза капитана Томпсона и офицеров на “Женере”, также для взятия с французского корабля человека высших достоинств с более благородными чувствами, нежели бессмысленные мичмана, к нам прибывшие. Капитан Томпсон и офицеры его, ждавшие ласкового приема, скоро увидели свою ошибку. Французский командир совершенно ободрал их. Г. Лежоаль позволил пленнику оставить у себя только три рубашки и взамен платья дал ему старую шинель. Корыстолюбец не позволил даже храброму капитану удержать куртку, в которой он был ранен».

Томпсон и офицеры старались умилостивить французов, но тщетно.

– Очень жаль, но мои матросы привыкли грабить! – посмеялся Лежоаль над сетованиями своего английского коллеги.

В разговор вмешался капитан Берри:

– Пусть ваши люди вернут мне пару моих турецких пистолетов, их отнял какой-то ваш матрос.

– Это наглость! – согласился Лежоаль.

Матроса-мародера нашли, отобрали дорогие пистолеты, но они понравились Лежоалю, и он забрал их себе.

Отобрали французы ланцеты и у английского врача.

– А чем мне оперировать раненых? – опешил тот.

– Вначале наши врачи прооперируют наших раненых, а потом вы займетесь своими, впрочем, возможно, что к тому времени работы у вас будет уже не так много! – посмеялись французские матросы.

Тем временем английские матросы вооружили фальшивый рангоут, часть запасного такелажа перевезли для этого с «Женере».

Когда оба корабля двинулись к Корфу, вдалеке показался бриг «Мютэн», который вез дубликаты писем Нельсона. Увидев приближение английского брига, французы загнали на «Леандре» команду в трюм, забили люки и приготовились к бою. Любопытно, что на бриге избитый «Леандр» не опознали. Его приняли за французский «Вильгельм Телль», а потому предпочли обойти линейные корабли стороной.

На Корфу пленным английским офицерам разрешили вернуться в Англию под честное слово. Матросы же остались в плену.

Мы еще встретимся и с «Женере» и с его капитаном Пьером Лежоалем…

Глава седьмая
Паруса, полные ветра

В Константинополе известие о высадке французов в Египте и захвате Александрии вызвало настоящий шок. Этого, разумеется, все давно опасались, но надеялись, что ничего подобного не случится, ведь у французов столько дел в Европе! И вот теперь безбожники франки грабят главную житницу Высокой Порты! Напрасно Бонапарт пытался представить захват Египта, как свержение мамлюков во имя султана. Обмануть в Константинополе ему не удалось никого. Там множились слухи, что Бонапарт поклялся страшной якобинской клятвой разорить Мекку и Медину, а в Иерусалиме восстановить жидов. Это было уже слишком! Разгневанный Селим Третий во всеуслышание объявил:

– Я готов без устали воевать тридцать лет, спать на войлочной циновке, греться у тлеющего кизяка и питаться прелыми лепешками, но я вышвырну франков из Египта!

Толпы горожан кричали, требуя объявления газавата. Янычары били себя кинжалами в грудь и, истекая кровью, умоляли послать их убивать проклятых франков. Великий визирь Изет Мегмет-паша немедленно отдал распоряжение о подготовке турецкого флота к нападению на французов у египетских берегов.

После недолгих разговоров с членами дивана, Томара понял, что объявление войны Франции – вопрос уже решенный.

А вскоре великий визирь пригласил к себе российского посла и без долгих экивоков предложил объединить флоты.

– Но ведь договор между нашими державами еще не подписан? – на всякий случай поинтересовался Томара, хотя все прекрасно понял.

– Э! Договор – простая бумажка! – махнул рукой Изет Мегмет-паша. – Мы его все равно подпишем, пока же надо напасть на франков. Слуга дьявола Бонапарт алчен, проглотив Египет, он захочет проглотить и Стамбул. И как знать, наестся ли он тогда и не захочет ли еще полакомиться Россией!

– К сожалению, флот наш сейчас в крейсерстве, – развел руками посол, – И прежде чем плыть к Египту, ему надо вернуться в Севастополь и пополнить запасы.

– Ай! – вскинул вверх ладони великий визирь. – Слушай, зачем возвращаться! Что надо, мы все дадим!

– Думаю, снаряжение не займет много времени. Во главе эскадры известный вам Ушак-паша. Он сумеет быстро приготовить корабли.

– Пусть Ушак-паша и плывет к Египту! – сразу оживился великий визирь. – Вашего капудан-пашу Мордвина нам не надо! Он глуп на море, и франки его побьют. А Ушак-пашу мы помним хорошо, много бед он сделал в прошлую распрю. Пиши царю Павлу, что султан просит только Ушак-пашу!

– Думаю, что через месяц вы можете предупредить начальников крепостей в Босфоре о прибытии российских кораблей! – подумав, объявил Томара.

* * *

В последние дни июня император Павел Первый разбирался с очередной жалобой с Черноморского флота. Вместе со своим любимцем адмиралом Кушелевым они решали, как прекратить изрядно всем надоевшую тяжбу двух черноморских флагманов – Мордвинова и Ушакова.

На Черноморском флоте на самом деле было далеко не все ладно. Дело в том, что с момента своего создания при Екатерине Второй Черноморский флот не подчинялся адмиралтейств-коллегии и был почти полностью самостоятельным. На этом тогда настоял всесильный князь Потемкин, который подчинил флот лично себе. Это облегчало светлейшему решение на мес-те многих вопросов. Но умер Потемкин, потом ушла из жизни императрица Екатерина, а южный флот России так и остался подчиненным самому себе. Старшего черноморского флагмана адмирала Мордвинова такое положение дел вполне устраивало. Еще бы, ведь он никому не был подотчетен и властвовал так, как ему хотелось.

Личность адмирала Николая Семеновича Мордвинова вообще весьма примечательна. В прошлую войну с турками он показал себя как совершенно никчемный флотоводец и был отрешен от командования кораблями. На берегу Мордвинов чувствовал себя уверенней. Он любил заниматься хозяйственными делами, считался просвещенным экономистом, слыл либералом и значился масоном. Уже много лет спустя масоны-декабристы будут именно его прочить в масонское правительство России. А потому частный, на первый взгляд, конфликт между русофилом Ушаковым и масоном-англоманом Мордвиновым на самом деле имел весьма серьезную подоплеку.

Николай Семёнович Мордвинов

Когда после воцарения у Павла Первого дошли руки до черноморцев, то он своим указом вернул самостийников в лоно адмиралтейств-коллегии. Однако одно дело написать указ и совсем другое воплотить его в жизнь. Известие о подчинении адмиралтейств-коллегии мгновенно разделило черноморцев на две партии. Первая из них, состоявшая из чиновников флотских управлений, сидевших в Николаеве, во главе с главным командиром Черноморского флота и портов адмиралом Мордвиновым, была недовольна указом, ведь отныне они не могли единолично распоряжаться огромными деньгами и властвовать так, как хотела их левая нога. Другая часть черноморского офицерства – корабельные офицеры и в первую голову командиры судов, находящиеся в Севастополе, наоборот, были рады концу чиновничьего произвола и почти узаконенного воровства. Эту партию возглавил командующий корабельной эскадрой вице-адмирал Ушаков.

Противостояние двух группировок сразу же стало очень острым. Поводом для конфронтации стала постройка двух новых линейных кораблей «Святой Петр» и «Захарий и Елисавет». Херсонский корабельный мастер Катасонов впервые в российском кораблестроении применил в них новую конструкцию: бак и шканцы были соединены сплошной палубой. Это давало ряд преимуществ, прежде всего, повышалась жесткость корабельной конструкции. Строительство линейных кораблей происходило по инициативе Мордвинова, что сразу вызвало неприятие в Севастополе.

Против новоустроенных кораблей решительно выступил вице-адмирал Ушаков. Севастопольский флагман и его окружение считали новые корабли неудобными в работе с парусами, из-за излишней задымленности при ведении огня и большой парусности корпуса, которая затрудняла маневрирование. Дело осложнялось еще и тем, что командиром «Святого Петра» являлся капитан I ранга Сенявин, сторонник Мордвинова и давний недруг Ушакова. Когда-то Сенявин, еще будучи молодым генеральс-адьютантом князя Потемкина, ослушался и сдерзил Ушакову, но был быстро поставлен на место самим князем. Теперь же Сенявин нашел поддержку у Мордвинова и, пользуясь этим, снова частенько выходил за рамки субординации.

Командиром же «Захария и Елисавет» являлся, наоборот, один из ближайших соратников командующего эскадрой капитан I ранга Ознобишин. Оба они давали совершенно противоположную оценку мореходным и боевым качествам своих кораблей. Если Сенявин хвалил новую конструкцию, то Ознобишин, наоборот, считал ее весьма неудачной. Для Мордвинова негативное отношение Ушакова к его нововведению было очень болезненным, так как, в случае проигрыша спора, он оказывался в дураках перед императором Павлом и сразу возникал вопрос о его компетенции как моряка. Так как адмиралтейств-коллегия негативно относилась к сепаратизму Мордвинова и к нему самому, то ее члены немедленно поддержали Ушакова. В затянувшийся на два года скандал постепенно втягивался все более широкий круг людей вплоть до самого Павла Первого. При этом в ход шло все: подтасовка фактов, давление на подчиненных и доносительство, где преуспевала мордвиновская партия.

Поддерживая Ушакова, адмиралтейств-коллегия провела финансовую инспекцию в Одесском порту, где выявила вопиющее воровство. Над Мордвиновым стали сгущаться тучи. Теряя выдержку, он опустился до прямых оскорблений командующего эскадрой. Тот, не оставшись в долгу, написал жалобу на высочайшее имя, жалуясь «на неприятство и политическое притеснение».

Затем последовал откровенный скандал. Началось с того, что на совещании флотских флагманов Ушаков пожаловался Мордвинову на недостойное поведение его любимца Сенявина.

– Вы, Федор Федорович, просто не умеете обходиться со свои-ми подчиненными и поступаете с ними жестоко! – публично одернул Ушакова старший черноморский флагман.

Тот не смог не ответить:

– Таковой сделанный мне штраф делает меня уже недостойным и неспособным выполнять высочайшую волю и повеления!

– А вы и есть точно недостойный! – оскорбил при всех заслуженного флотоводца Мордвинов.

Именно тогда вице-адмирал и написал на высочайшее имя письмо, которое и сегодня нельзя читать без волнения: «Ревность и усердие о сохранении интереса Вашего Императорского Величества с некоторого времени подвергли меня гневу и негодованию моего начальства… Смерть предпочитаю я легчайшую несоответственному поведению и бесчестному служению. Всеподданейше испрашиваю Высочайшего позволения, после окончания кампании, быть мне на малое время в Санкт-Петербурге, пасть к стопам Вашим и объяснить лично вернейшим и обстоятельнейшим донесением о состоянии тех двух кораблей».

Было очевидно, что далее держать двух флагманов на одном флоте нельзя. Но Мордвинов в столицу командующего эскадрой не отпустил. Главный командир Черноморского флота поспешил туда сам, формально якобы для того, чтобы предоставить отчет об административной деятельности флота, на самом же деле, чтобы уладить вопрос о вскрытых злоупотреблениях в Одесском порту и нанести удар по ушаковской партии.

Вместо себя на флоте он вынужден был оставить первого по старшинству. Таковым же являлся Ушаков. Однако вместо того, чтобы ехать интриговать в Николаев, вице-адмирал сказался больным и большую часть времени провел в Севастополе.

Впрочем, Мордвинова не зря считали одним из лучших экономистов и администраторов России, от всех обвинений он отбился и из столицы вернулся победителем.

Тем временем всю кампанию 1797 года Ушаков собирал данные о плохом качестве новопостроенных кораблей и по окончании компании отправил в адмиралтейств-коллегию обобщенную бумагу. Коллегия, в свою очередь, запросила мнение петербургских корабельных мастеров. Те единодушно высказались за нововведения своего херсонского коллеги Катасонова. Но Ушакова дружно поддержали члены адмиралтейств-коллегии, а вслед за ними и балтийские флагманы. В этой ситуации Павел Первый долго сомневался, чью сторону принять. Наконец, велел от нововведений отказаться и пока строить корабли по-старому.

Но Мордвинов сдаваться не собирался. В пику Ушакову в следующем, 1798 году он велел произвести новые испытания «Святого Петра» и «Захария и Елисавет». Состав комиссии на этот раз адмирал утвердил сам, включив в нее своих людей. Исключение составил лишь Ушаков, которого Мордвинов просто не мог не включить в силу занимаемой тем должности. Разумеется, что мордвиновская комиссия сделала выводы совершенно противоположные прошлогодней ушаковской. Единственным членам комиссии, который отказался подписать положительное заключение, был конечно же Ушаков. Трудно сказать, сколько бы еще продолжался скандал вокруг двух линкоров, если бы 4 августа 1798 года в Севастополь не прискакал императорский фельдъегерь с бумагой, которая сразу ставил точку на всех местных дрязгах.

А пока император и президент адмиралтейств-коллегии решали вопрос, как быть дальше с изрядно уже всем надоевшей историей с двумя линейными кораблями и как лучше развести в стороны двух строптивых черноморских адмиралов.

– Мордвинов хорош как администратор, но совершенно негоден как флотоводец! – внушал императору президент адмиралтейств-коллегии Кулешов. – Что касаемо Ушакова, то он прекрасный воин и в преддверии последних событий в Европе будет весьма востребован!

– Что ты предлагаешь? – хмуро посмотрел на своего любимца Павел.

– Если мы действительно соберемся посылать Черноморский флот в Средиземное море, то лучшей кандидатуры для командования и не найти!

– Что ж, когда примем окончательное решение, вернемся и к кандидатуре Ушакова! – закончил разговор император. – Что там еще?

В приоткрытую дверь выдвинулся дежурный генерал-адъютант:

– Ваше Величество, к вам канцлер граф Безбородко по неотложному и важному делу!

– Пусть войдет! – кивнул Павел.

Кошелев привстал, давая понять, что готов удалиться, но Павел махнул рукой, сиди, мол.

По тому, что канцлер просил аудиенции, не дождавшись своей очереди, и по выражению его лица Павел понял – канцлер принес весьма важные и срочные новости. Так оно и было!

Поклонившись, Безбородко молча положил перед императором письмо российского посла в Турции. Пробежав глазами текст, Павел вскочил с кресла. Томара черным по белому писал, что турки созрели к союзу с Петербургом, причем выражают ни только готовность пропустить наш флот в Средиземное море, но и сопутствовать ему своими кораблями.

– Немедленно писать указ о выходе в море Севастопольской эскадры и ее готовности к бою с французам, ежели оные дерзнут войти в пределы черноморские! – выкрикнул возбужденный Павел Безбородко. – Старшим флагманом определяю вице-адмирала и кавалера Ушакова! – Отлично, Ваше Величество, – заулыбался Павлу Кушелев. – Вы только что одним махом разрубили гордиев узел! А я уж велю, чтобы в эскадру Ушакова были включены и два столь неугодных ему корабля. Пусть он их в бою и проверит!