Текст книги "Корфу (Собрание сочинений)"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Командиры судов коротко здоровались между собой и рассаживались за столом также в порядке старшинства. Свое место в капитанском списке каждый из них знал, как «Отче наш», впрочем, как и старшинство любого другого из присутствующих.

Наконец, из кормовой каюты показался Ушаков с какими-то документами в руках. С ним и младший флагман контр-адмирал Овцын.

– Господа офицеры! – скомандовал капитан «Павла» Евстафий Сарандинаки.

Загрохотали отодвигаемые стулья. Все разом встали. Ушаков нетерпеливо махнул рукой:

– Господа офицеры!

Снова движенье стульев – расселись.

– Я собрал вас, чтобы огласить расписание судов на нынешнюю морскую кампанию. На сей год нам предстоит крейсерство на широте Севастополь – Очаков. Мой флаг будет и впредь поднят на «Святом Павле», младшим флагманом корабельной эскадры определен контр-адмирал Овцын. Его флаг на «Святой Троице». Начальствовать же арьергардией определяю капитана Селивачева с поднятием ординарного вымпела на корабле «Захарий и Елисавет».

Зачитав состав авангарда, кордебаталии и арьергарда, командующий перешел к заслушиванию самих капитанов. Каждый доложился о готовности к плаванию, о том, что уже им получено и что еще недополучено. Ушаков всех внимательно слушал, с чем-то соглашался, с чем-то нет, но все аккуратно записывал в тяжелую шнуровую книгу, которую эскадренные остряки не без ехидства именовали «книжкой добрых дел». Затем флаг-офицер ознакомил командиров с очередностью подхода пороховых и продовольственных барж, получения запасного такелажа на ближайшие дни.

О том, что уже имеется высочайшее повеление быть готовым к встрече с французским флотом, Ушаков пока командирам не объявил, так как бумага была секретной. У французов везде шпионы и перестраховаться никогда не помешает. Зато для каждого командира уже были приготовлены секретные пакеты, в которых все самым подробным образом изложено. Пакеты эти командиры вскроют уже по выходу в море по его сигналу.

Расписываясь у флаг-офицера в получении, командиры по очереди брали тяжелые парусиновые пакеты. Каждый пакет был полностью просмолен, чтобы защитить корреспонденцию от морской воды, в каждый вложена еще и горсть шрапнели, чтобы в случае крайней надобности его можно было быстро утопить, и враг не узнал того, что знать ему не положено.

После совещания Ушаков, как хлебосольный хозяин, пригласил всех капитанов отобедать у него чем бог послал. От ушаковских приглашений отказываться не было принято. Потому остались все, включая даже фрондера Сенявина.

Из воспоминаний современника: «Федор Федорович Ушаков был гроза турок, именуемый ими паша Ушак, приобрел все чины и звания, знаки отличия без всякого покровительства, храбростью и усердием; был роста среднего, сухощав. В плечах широк; лицо имел моложавое, приятное… Нрава был чрезвычайно вспыльчивого: беспорядки, злоупотребления заставляли его выходить из приличия, но гнев скоро утихал».

Обеды у Ушакова всегда были простые, но сытные, да и держал командующий всегда себя за столом по-домашнему радушно. Сам почти не пьющий, он, тем не менее, всегда имел запас хорошей водки, которым с удовольствием и в меру потчевал гостей. Хлебное вино у Ушакова было действительно знатным. После перегона в кубе «надлежащим образом», адмиральский кок настаивал его на истолченной корице, а затем еще и на мелко изрезанной померанцевой корочке, отчего водка приобретала соответствующий и запах, и вкус.

Посреди стола медные хлебницы, искусно сделанные в виде транспортных судов, наполнены свежими сухарями. На тарелках изображение флагманского корабля, летящего куда-то в неизвестность на всех парусах.

– Ваш тост, господин лейтенант! – поднял первую рюмку Ушаков, оборотившись к командиру посыльного судна «Ирина» Анастасию Влито.

По старой традиции первый тост за офицерским столом всегда говорит младший по чину.

– За здоровье государя нашего императора Павла Петровича! – поднявшись, провозгласил смущенный всеобщим вниманием Влито.

Капитаны разом поднялись, тост за императора всегда пьется только стоя. После первого тоста дело пошло повеселее.

Испили капитаны адмиральской водочки, под грибочки и огурчики соленые, похвалили. Затем, вооружившись ложками, закусили горячими щами и кашей мясной.

Ушаков первым густо намазал лежавший на его тарелке кусок мяса горчицей. За ним потянулись к горчице и командиры кораблей. Именно так в море отбивали запах у не слишком свежей солонины. И хотя сейчас мясо было самым свежим, привычка у всех осталась.

Беря сухари, офицеры, как по команде, застучали ими о край обеденного стола. Делалось это, чтобы выбить засевших в сухарях жучков. Разумеется, сейчас все знали, что адмиральский вестовой перед накрытием стола заранее простучал каждый сухарь, но привычка сказалась и в этом. Командующий на это нисколько не обиделся, более того, он и сам постучал сухариком.

Перекусив, командиры начали собираться по своим судам. До выхода в плавание оставались считанные дни, дел у всех еще было невпроворот – кто-то порох не загрузил, кто-то продовольствие. При этом еще никто не наливался водой. Дело в том, что воду каждый командир старался брать в самый последний момент, чтобы та как можно дольше хранилась в свежести. Когда же десятки шлюпок со всей эскадры одновременно начинали черпать пресную водицу в устье Черной речки, то там порой возникали недоразумения. Посему на этот раз Ушаков загодя определил туда офицера, который бы и правил всей очередностью заливки.

Командующий никого из капитанов не задерживал. Видно было, что и сам он не склонен затягивать обеденные посиделки. Дел хватало и у него. Взять только продовольствие, ведь без малого семь тысяч человек команд нуждались в ежедневном питании. Для этого, помимо всего прочего, необходимы были тысячи пудов сухарей, да не простых, а тех, что делали только из особого сорта муки, а потом еще и соответствующе закаливали. На солонину в Севастополь гнали сейчас целые стада скота крупного и мелкого. В одной из балок устроили бойню. Туда же с Перекопа возами везли соль и бочки для засолки. Процесс засолки тоже не так прост, как кажется. Если засаливать будет настоящий мастер, то мясо получится и вкусным, да и храниться будет куда дольше. Поэтому здесь присмотр тоже нужен немалый. Часть скота на корабли и суда надо грузить живьем, чтобы хотя бы первые недели у команды было свежее мясо. Особая проблема – бочки. Их нужно тысячи и тысячи, как для солонины, так и для воды. Лучшие из всех бочек – это дубовые, но где в Крыму найдешь столько хорошего дуба! Поэтому бондари делали их из другого дерева, стремясь придать, по возможности, прочность и герметичность. Каждую из бочек надлежало проверить и принять. Кроме того, надлежало закупать, привезти и загрузить всевозможные крупы, специи, вино и зелень. И это только продовольствие. А порох и ядра? А холстина для картузов? А дерево для починки рангоута? А сам рангоут? А такелаж – многие версты различных канатов, которые так же надо было проверить на прочность, ибо от этого зависела жизнь людей. А многопудовые чугунные якоря, доставка которых в Севастополь так же была весьма непроста? Кроме всего этого команды надлежало еще и одеть, да денежным довольствием и лекарствами обеспечить. Помимо всего этого надо было подготовить и сами суда: откилевать, заменить гнилое и вызывающее сомнение дерево, выкрасить и вычистить. И за все от выверенности навигационных инструментов до качества матросской махорки отвечал он – командующий эскадрой.

На выходе от командующего Шостак наскоро переговорил с командиром фрегата «Михаил» Сорокиным. У обоих назавтра была назначена погрузка боезапаса. Договорились, что до обеда красная (пороховая) баржа пойдет к Сорокину, а уже после обеда перетянется к «Григорию». Время же до обеда Шостак планировал занять погрузкой шкиперского имущества, которое было уже получено и сложено на стенке Артиллерийской бухты.

– Сдается мне, что нынешняя кампания будет столь же тоскливой, что и предыдущая, – недовольно пробурчал Сорокин, обменявшись с Шостаком прощальным рукопожатием.

– Поживем – увидим! – ответил тот, уже спускаясь в свою гичку.

Корабельные оркестранты разом задудели в трубы, а литаврщик от всей души ударил в тарелки. Это провожали младшего флагмана Овцына. Но едва голова контр-адмирала оказалась на уровне палубы, музыка столь же резко оборвалась. Так велит провожать российских адмиралов морской устав, и никто не вправе что-либо в этом менять. Командирам кораблей и судов первых рангов при подъеме и сходе оркестр не положен по чину, им бьет барабан, и свистят дудки, командиры же мелких судов и вовсе обходятся одной дудкой.

* * *

1798 год вообще выдался для Черноморского флота не простым. Уже в январе у входа на Севастопольский рейд был снесен ветром и выброшен на берег у Артиллерийской бухты транспорт «Березань» под командой лейтенанта Ивана Сытенского. Люди, слава богу, остались живы и командира по суду оправдали.

В июле флот постигла уже куда более страшная трагедия. Возвращавшийся из-под Евпатории кирлангич «Ахилл» под командой лейтенанта Кононовича был опрокинут жестоким шквалом. Погибла вся команда из 76 человек. Чудом уцелел лишь один матрос Ермолай Лазарев. Уцепившийся за обломок мачты, он был выброшен на берег, там подобран дозорными казаками и привезен в Севастополь с вестью о трагической гибели «Ахилла». Впрочем, мало ли и раньше гибли моряки в штормах да бурях?

К моменту прибытия фельдъегеря корабли уже вытягивались на середину Севастопольской бухты, заканчивая загрузку припасов и последние приготовления к повеленному плаванию. Письмо императора произвело на вице-адмирала должное впечатление. И было от чего! В новом рескрипте уже ни слова не говорилось о турецкой угрозе, зато черным по белому значилось, в случае прорыва французов в Черном море дать им генеральный бой.

«Мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, – писал император Павел, – что честь нашего флага соблюдена будет…»

– И мужество, и храбрость, и искусства нам не занимать! – прочитав бумагу, вздохнул Ушаков. – Ну а что касаемо чести флага, то оную черноморцы всегда выше иных доблестей ставили!

В те дни Севастополь напоминал разворошенный муравейник. Все куда-то бежали, что-то везли, что-то грузили. Один за другим корабли и суда эскадры вытягивались на внутренний рейд, где окончательно приводили себя в порядок и отрабатывали корабельную организации.

В последнюю очередь на корабли началась погрузка солдат черноморских батальонов полковника Скипора, майоров Буаселя и Бриммера. Солдаты грузились с песней:

 
Не бушуйте вы, ветры буйные, вы буйные ветры, осенние.
Успокойся ты, море синие, не волнуйся ты, море Средиземное.
Ты постой, постой, лето теплое, не теки постой, солнце красное!
По указу царя Белого наказать врага вероломного…
 

* * *

Свой флаг вице-адмирал Ушаков поднял на 84-пушечном «Святом Павле». Младшим флагманом к себе просил он контр-адмирала Гавриила Голенкина, командовавшего в ту пору Херсонским портом. С Голенкиным Ушакова связывала старая дружба и боевые дела. Но Мордвинов демонстративно отказал, причем не по необходимости, а из вредности. Младшим флагманом к Ушакову он определил своего человека – контр-адмирала Овцына.

Командиром флагманского корабля стал давний соратник и товарищ Ушакова капитан I ранга Евстафий Сарандинаки. Никакого образования у Сарандинаки не было, зато опыта хватало. Еще в 60-х годах под началом знаменитого капера Качиони дрался он с турками на Средиземном море. Затем со своей фелюкой прибыл к адмиралу Спиридову и поступил на русскую службу, чтобы снова воевать, но уже под Андреевским флагом.

В войну 1787–1791 годов с турками Сарандинаки уже командовал фрегатом, воевал храбро и умело и за Калиакрию получил заслуженный Георгиевский крест.

С Ушаковым командир «Святого Павла» просто дружил, а потому и на его корабле пребывать ему было приятно.

Несмотря на все старания, Ушакову не удалось отстоять второго близкого к нему командира – капитана I ранга Ознобишина, командовавшего новым кораблем «Захарий и Елисавет». Ознобишина Мордвинов просто списал на берег. Вместо него командиром «Захария и Елисавет» был определен старейший из черноморских капитанов 50-летний Иван Андреевич Селивачев, лишь немного уступавший в старшинстве самому Ушакову. Уже начало прошлой войны с турками он встретил в чинах капитанских и в должности командира линейного корабля «Слава Екатерины». Имел и Георгиевский крест за Калиакрию. В последние время Селивачев уже частенько прибаливал и тяготел к береговой службе, а потому последние два года служил презусом генерального военного полкового кригсрехта (председателем гарнизонного трибунала). Должность считалась почетной, но пенсионной. Новое назначение стало для Селивачева неожиданностью, однако моряк отказываться не стал. Тем более что, помимо командования кораблем, Селивачев назначался и начальником арьергардии, с правом поднятия брейд-вымпела.

Вторым новостроенным линейным кораблем «Святой Петр» командовал самый молодой из капитанов I ранга 36-летний Дмитрий Сенявин, бывший генеральс-адъютант Потемкина, герой набега на Синоп, любимец Мордвинова и недруг Ушакова. Впрочем, при всем этом Сенявин был выдающимся моряком и честным человеком. Отметим и то, что и Ушаков, и Сенявин, при всей личной антипатии друг к другу, признавали профессионализм и талант друг друга. Как известно, на такое способны весьма немногие!

Дмитрий Николаевич Сенявин

Историк Д.Н. Бантыш-Каменский так вспоминал о командире «Петра»: «Дмитрий Николаевич Сенявин росту высокого и стройного; имел прекрасные черты и много приятности в лице, на котором изображалась доброта души и всегда играл свежий румянец. Наружность его вселяла любовь и почтение. Будучи крепкого сложения, никогда не жаловался он на болезни, и лечение его состояло в домашних простых средствах. Он отличался веселым, скромным и кротким нравом; был незлопамятен и чрезвычайно терпелив; умел управлять собою; не предавался ни радости, ни печали, хотя сердце чувствительное; любил помогать всякому; со строгостью по службе соединял справедливость; подчиненными был любим не как начальник, но как друг, как отец: страшились более всех наказаний – утраты улыбки, которою сопровождал он все наказания свои и с которою принимал их донесения. Кроме того, он был исполнен преданности к престолу и дорожил всем отечественным. В обществах Сенявин любезен и приветлив. С основательным умом он соединял острый, непринужденный разговор; знал языки немецкий, французский, английский и италианский, говорил ни на одном из них и с иностранцами всегда объяснялся посредством переводчика». Пройдет совсем немного времени и Дмитрий Сенявин станет одним из самых выдающихся флотоводцев в истории России…

74-пушечным «Богоявление Господне» командовал хорошо известный на Черном море капитан I ранга Антон Павлович Алексиано. Еще в молодости Алексиано отслужил пять лет матросом в британском флоте, поплавав от Америки до Индии. Затем дрался капером с турками, был принят адмиралом Спиридовым на русскую службу и снова воевал под началом своего старшего брата Паниотти, будущего контр-адмирала российского флота и героя Очаковского сражения. Младший Алексиано также отличился под Очаковым, имел орден Владимира 4-го класса за Тендру и Георгиевский крест за 18 морских кампаний. Как и Сарандинаки, Алексиано никогда ничему не учился, а все постигал сам. При этом он был прекрасным моряком, знал английский, итальянский и испанский языки. В послужном списке его значится: «В поведении и должности хорош и рачителен, но по совершенной слабости здоровья часто бывает болен».

74-пушечной «Святой Троицей» командовал Иван Степанович Поскочин. В 1781 году он начальствовал галерой во время путешествия императрицы Екатерины Второй по Днепру. Затем воевал на Дунае, имел Георгия за Измаил. Но в чинах продвигался плохо. Не имея никаких взысканий, отбарабанил восемь лет капитан-лейтенантом. Говорили, что виной тому был его вспыльчивый и прямой характер. Но Ушакову Поскочин нравился и в 1796 году он забрал его с галер к себе на линейный флот, сразу произведя в капитаны II ранга. А накануне отправки эскадры в Средиземное море Поскочин наконец-то стал и капитаном I ранга.

Наконец, 74-пушечной «Марией Магдалиной» командовал еще один питомец ушаковской школы капитан II ранга Григорий Иванович Тимченко, имевший Георгиевский крест за Фидониси.

На самом мощном из черноморских фрегатов 60-пушечном «Григорий великая Армения» капитанствовал уже известный нам капитан-лейтенант Иван Шостак. В 1787 году он вместе с Поскочиным сопровождал императрицу Екатерину по Днепру. В турецкую войну отчаянно дрался в Лимане, за взятие Тульчи и Исакчи получил первого Георгия, а за штурм Измаила – особый золотой знак с прибавлением старшинства в три года. Затем достойно показал себя при обстреле Гальца и Браилова, удостоившись за это еще одного Георгия, уже 3-го класса. Шостак был единственным из черноморских капитанов, имевших сразу два Георгиевских креста. Весь флот знал, что Шостак любимец Ушакова, но сам капитан-лейтенант, несмотря на это, всегда держался предельно скромно, за что и был уважаем особо.

Теперь, командуя тяжелым фрегатом, он был первым кандидатом в командиры линейного корабля. Все зависело от того, как Шостак проявит себя в ближайшей кампании.

50-пушечным фрегатом «Святой Михаил» командовал капитан II ранга Александр Сорокин. Как и все остальные капитаны, хорошо показал себя в турецкую войну, воевал в Лимане, штурмовал Очаков, получив капитан-лейтенанта «за отличие». Затем, служа старшим офицером на корабле «Мария Магдалина», участвовал во всех сражениях Ушакова: при Тендре, под Керчью и при Калиакрии. За Тендру получил Владимирский крест.

Хороши были и остальные капитаны: Фома Мессер с 46-пушечной «Богородицы Казанской», Кирьяк Константинов с «Сошествия Святого Духа», племянник бывшего черноморского флагмана граф Дмитрий Войнович с «Навархии», капитан «Святого Николая» Павел Марин и фрегата «Счастливый» Григорий Белли.

Каждого из них Ушаков знал не один год, с большинством прошел не одно сражение. Неплох был и младший офицерский состав, большая часть которого тоже была крещена огнем. В последние два года команды пополнились рекрутами. Но старые матросы все же имелись еще в достатке.

Вперед эскадры к Тамаре был отправлен авизо «Панагия» лейтенанта Тизенгаузена – сообщить о выходе эскадры из Севастополя.

Черноморский флот России начинал очередную морскую кампанию, которая обещала быть весьма насыщенной плаваниями. Однако никто еще не предполагал, что она получится и на редкость боевой.

Глава третья
Погоня за Бонапартом

В самом конце 1797 года в Париж вернулся генерал Бонапарт. Только что он собственноручно продиктовал австрийцам условия Кампо-Форминского мира, предварив его каскадом своих ошеломляющих побед в Италии. Всем было очевидно, что над Европой взошла новая полководческая звезда. В столице директория французской республики устроила триумфатору торжественную встречу. Пока один директор республики Баррасс говорил напыщенную речь, второй – Бурьен рыдал в объятьях генерала. Еще недавно почти никому не известный Бонапарт был теперь нужен всем. С ним искали встреч и на этих встречах без всякой меры заискивали самые влиятельные политики.

– Нашему герою всего двадцать восемь лет, а он уже выиграл двадцать сражений! – восхищались обожатели. – Что же он наделает к шестидесяти? Дойдет до Индии или покорит весь мир?

Женщины, видя маленького и худого юношу с бледным лицом и длинными волосами, падали от возбуждения в обморок. А вскоре генерал Бонапарт выступил с пылкой речью:

– Сограждане! Приложим все наши усилия в сторону моря и уничтожим Англию! После этого вся Европа будет лежать у наших ног!

Когда первые страсти улеглись, Бонапарт, как новый командующий армией вторжения в Англию, объехал порты вдоль Ла-Манша. Результаты поездки были неутешительны. Состояние французского флота не оставляло никаких шансов благополучно добраться даже до недалекого враждебного берега.

Вторя ему, французский посол в Генуе Сотен публично заявил, поглядывая на английского посланника:

– Наша экспедиция направлена против Англии, а потому пусть они заранее готовятся к капитуляции. У Франции осталось теперь лишь два противника: Англия и собственное естество!

Что подразумевал посол под «собственным естеством», так и осталось для всех загадкой.

Некоторое время французы думали высадить десант прямо в Англии и одним махом покончить с ней и со всеми проблемами. Для этого на побережье они расположили армию генерала Луи Шарля Дезе. Начали понемногу собирать в Бресте и флот. Перебросили туда с Корфу эскадру вице-адмирала Брюеса, начали строить и мелкосидящие канонерские лодки. Однако пыл нетерпеливых остудил генерал Бонапарт. Его авторитет после блистательных побед в Италии был непререкаем.

– Мы уже имеем печальный опыт ирландской экспедиции 1796 года, когда кроме потерь и позора не было больше приобретено ничего! Пока мы не завоюем господство на море, о вторжении в Англию лучше и не мечтать! – внушал он народным депутатам. – Мы нанесем удар, но там, где англичане его ожидают меньше всего! Угрозу же вторжения непосредственно в Англию будем использовать лишь как дезинформацию!

– Куда же мы ударим? – вопросили решительного генерала депутаты.

– А ударим мы по британским колониям!

Бонапарт мечтал о славе Александра Македонского. Директория, в свою очередь, уже начала опасаться этого не в меру энергичного и тщеславного генерала, считала за лучшее слышать о его победах в далеких пустынях, чем видеть в Париже. Кроме этого далекий поход флота и армии непременно оттянул бы за собой часть британского флота и, тем самым, облегчил подготовку к вторжению на Британские острова через пролив.

В узком кругу членов директории, куда призвали и Бонапарта, решали, что делать дальше.

– Увы, мы не можем сейчас ничего противопоставить Англии! – сокрушался директор Бурьенн. – Льву трудно драться с китом!

– Отнюдь! – тут же возразил ему Бонапарт. – Да, мы пока не можем атаковать саму Англию, но мы вполне можем испортить кровь англичанам в других местах. Наш враг силен своими конюшнями-колониями, и как только он почувствует, что мы поджигаем эти конюшни, то сразу примет все наши условия!

– Что же вы конкретно предлагаете? – подал голос велеречивый Баррас.

– Нанести удар там, где англичане его меньше всего ожидают! – усмехнулся генерал.

– И где же? – даже привстали в своих креслах члены директории.

– В Египте! Захватив его, мы возьмем англичан за горло! Мне хватит шести лет, чтобы добраться до Индии!

Несколько мгновений в зале заседаний царила полная тишина, зато потом начался шум и гвалт. Мнения собравшихся сразу же разделились, и теперь каждый старался доказать соседу правоту своего.

Впрочем, для многих идея молодого и честолюбивого генерала неожиданностью не стала. О вторжении в Египет мечтал еще четверть века назад великий Лейбниц в своем секретном докладе Людовику Четырнадцатому. О том же мечтал в свое время и всемогущий министр Шуазель. Тогда был даже заключен договор с мамелюкскими беями об открытии французам торгового пути в Ост-Индию. С началом революции об этих замыслах, казалось, забыли и вот теперь о Египте снова заговорили.

Спустя несколько дней решение о подготовке египетской экспедиции было принято. Так как в стране то и дело открывали роялистские заговоры, а агенты, как Бурбонов, так и англичан шныряли всюду, было решено цель похода хранить в большом секрете. Тогда же главнокомандующим еще не существующей Восточной (Египетской) армии был назначен Бонапарт.

Итак, подготовка к секретной экспедиции началась. В Тулон потянулись войска и обозы. Везли продовольствие и фураж, ядра и порох. Везли все, что только могло понадобиться солдатам в тысячах лье от Франции. По раскисшим от грязи дорогам маршировали войска. Помимо регулярных батальонов в армию были включены несколько особых отрядов «colonnes mobiles», укомплектованных убийцами и насильниками. Приговоренным к гильотине во Франции предложили на выбор – смерть или экспедицию в Египет, почти все выбрали последнее. Преступники не скрывали своих намерений:

– Нам главное добраться до ближайшего города, а там мы покажем, на что способны! Уж мы-то сумеем развязать языки обывателям, выбивая их них золото и камешки!

Тем временем слухи о цели французской экспедиции все множились и множились. Газеты цитировали речь директора Жана Барраса: «Мы просто обязаны увенчать столь прекрасную жизнь нашей Франции завоеванием, которое удовлетворило бы оскорбленное достоинство великой нации!»

От таких заявлений становилось не по себе. Затем вместо первоначальных известий, что французы нацелились на Гибралтар, Сицилию или Сардинию, стали говорить, что директория решила идти на помощь турецкому султану против России, чтобы помочь ему вернуть Крым и вольность Польше.

– Зачем сейчас французам Россия? – недоумевали наиболее здравомыслящие. – У них что, нет других проблем?

– Это же якобинцы! – отвечали им. – А у этих все не как у людей!

Англичане тешили себя робкой надеждой, что Париж оставит их в покое. Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Вскоре с целью дезинформации Бонапарт потребовал от директории принять обратно на службу всех бывших морских офицеров, изгнанных за годы революции. В Англии опять заволновались:

– Французы готовятся высаживать десант через Канал!

Началось спешное укрепление берегов. Туда стягивались войска и свозились пушки. Боевых кораблей англичанам для выполнения одновременно всех задач уже не хватало. Пришлось идти на поклон к российскому императору Павлу Первому. Тот милостиво согласился помочь.

Командующему эскадрой на Балтике вице-адмиралу Макарову доставили императорский рескрипт: «По отношению к Нам Его Величества Короля Великобританского в требовании помощи морскими Нашими силами вследствие заключенного с Нами союзного оборонительного договора противу французов, покушающихся ныне сделать нападение на берега Его Величества Короля Великобританского, решились Мы послать эскадру Нашу, состоящую в 10 линейных кораблей, 3 фрегатов и одном катере под вашею командою в соединение с английскими флотами, в число которой повелели Мы следующей эскадре от города Архангельского под начальством вице-адмирала Е.Е. Тета иттить прямо к английским берегам для соединения с вами и быть под вашим началом».

Одновременно Павел Первый подписал указ организовать крейсерство в Балтийском море еще трех эскадр: адмирала Круза, вице-адмирала Скуратова и контр-адмирала Шешукова. В Кронштадте помимо них готовилась еще и резервная эскадра контр-адмирала Карцова.

А посол Сотен тем временем уже вещал в Генуе, что Бонапарт хочет перерезать Суэцкий перешеек, затем прорыть канал из Средиземного моря в Красное, чтобы затем переправить флот на Индию. В самом же Париже распускали слух, что десант Бонапарта будет высажен в Вест-Индии. Европа терялась в томительном ожидании, а французы, тем временем, заканчивали свои последние приготовления.

Для участия в экспедиции был собран 36-тысячный корпус. Французский военный флот состоял из 72 судов, а транспортный – из 400. Помимо французских судов в его состав было включено множество захваченных венецианских. Республика Святого Марка прекратила существование, но ее большой торговый флот сразу же обрел нового хозяина.

В самом Тулоне спешно переделывали линейные корабли под транспортные суда, складировали боеприпасы, амуницию и медикаменты.

Помимо всего прочего, с подачи Бонапарта, директория распорядилась определить в экспедицию 167 академиков – весь цвет тогдашней французской науки. Кого там только не было: математики и астрономы, натуралисты и химики, художники и архитекторы, медики и историки, геологи и механики, музыканты и даже поэты. Среди тех, кому предстояло прикоснуться к древним тайнам, были светилы мировой науки: великий геометр Гаспар Монж, великий химик Клод Беролле, великий математик Жан Фурье и многие другие. Была подобрана и научная библиотека экспедиции – более 500 томов. Не жалея денег, закупалось и научное оборудование.

Во главе флота был определен чудом выживший при якобинцах вице-адмирал Брюес, храбрый и опытный. Генералитет Бонапарт подобрал из своих соратников по Италии тех, кому он лично доверял.

28 апреля в Тулон для проведения генерального смотра войскам прибыл Бонапарт. Обойдя полки, он взобрался на близлежащий холм.

– Солдаты! – обратился он к своей армии. – Я принял над вами команду, когда вы были голы и безоружны! Я обещал вам, что обогащу вас и приведу к победам! Сдержал ли я свое слово?

– Сдержал! – глухо отозвались батальоны.

– Я повел вас в Италию, где вы сверхмеры получили награды за вашу храбрость! Теперь я поведу вас в другую страну, где все вы станете еще богаче, а Отечество познает вкус новых побед. Вернувшись, каждый из вас сможет купить шесть десятин лучшей земли! Верьте мне, я и теперь сдержу свое слово!

Речь командующего была встречена неподдельным восторгом.

– Да здравствует республика! – кричали солдаты.

Уже перед самым отплытием был пущен новый слух, что экспедиция отправляется к Дарданеллам, чтобы изгнать турок из Европы в Азию. Для чего понадобилось вдруг французам изгонять турок, не мог понять никто, однако все усвоили твердо, что «якобинцы» твердо желают «ограбить области, принявшие их перемену и отнять у них все золото и серебро».

Вскоре началась посадка войск на суда, и 8 мая флот вышел в море, взяв курс мимо Генуи на Корсику.

– Наша сабля, наконец-то, удалилась! – с облегчением произнес директор Баррас, получив известие об отплытии Бонапарта из Тулона.

Сам же Бонапарт поднял свой флаг на 120-пушечном линейном корабле «Ориент», где находился и командующий флотом вице-адмирал Брюес.

Стоя на квартердеке флагманского корабля, генерал вглядывался в уходящую за горизонт вереницу кораблей и транспортов.

– С такой силой мы непобедимы! – довольно заметил он, убрав от глаз зрительную трубу.

– Пока не напоремся на англичан! – сухо заметил Брюес.

На траверзе Аячо состоялась встреча с еще одним подошедшим отрядом судов. Затем потянулись однообразные дни плавания. На флагманском «Ориенте» Бонапарт коротал время в кают-компании в окружении генералов и ученых. После обеда они вели многочасовые разговоры от вопросов политических до религиозных. Об англичанах старались не думать. Душой компании был генерал-инженер Каффарелли, одаренный не только умом, но и чувством юмора. Что касается Бонапарта, то он любил слушать споры о Боге набожного математика Монжа с материалистом химиком Бертолле, принимая в большинстве случаев сторону первого.