Текст книги "Год белой кометы"

Автор книги: Владимир Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

11

Комета Кирилова неумолимо приближалась и выглядела на снимках уже не просто как туманное пятнышко, а как небесное тело со вполне различимой структурой. Информация о наблюдениях неожиданной небесной гостьи, имя ее открывателя замелькали в прессе, и Кирилову приходилось давать по этому поводу интервью самым разным изданиям. Поначалу это было даже приятно, но когда он прочитал одну за другой несколько статей в журналах и газетах, то почти ужаснулся. Пытаясь перевести на доступный язык сложную для непосвященных суть предстоящих исследований, репортеры, нисколько не смущаясь, допускали такие искажения и фантазии, что Кирилову было иногда стыдно поднимать глаза при встречах с коллегами.

– Да ты не смущайся, – посмеивался Гребков, – мы ведь понимаем, что ты здесь ни при чем…

– Нет, ты посмотри, – горячился Максим Петрович, – один заголовок чего стоит! Вот, «Крисчен Ревю» – «Будет ли конец света: интервью русского профессора…» Еще немного и запишут в пророки!

– Мне, честно говоря, даже завидно, – снова хохотнул Гребков – А вообще тебе вполне пойдут воздетые к небесам руки, сутана и сияние…

– Все, достали, – Кирилов с досадой хлопнул глянцевой обложкой журнала по столу, – Раз тебе завидно, все последующие отношения с прессой я оставляю именно тебе!

– Это в каком смысле?

– Это в том смысле, что я начинаю выполнение приказа директора, то есть твоего…Уезжаю. Звонил Малахов, телескоп опять стал и похоже не на день и не на два.

– Ну ладно, только имей в виду, если будет необходимо, я тебя вытащу оттуда в любой момент.

– Слушай, Вадим Сергеевич, я что-то тебя не понимаю, то ты требуешь заняться телескопом, то пытаешься держать возле себя…

– Привык… привык, что ты всегда рядом. Это, как какая-то опора, теперь вот думаю, надо ли было затевать твое перемещение. Ну да ладно, езжай, командуй, посмотрим, что получится.

Через две недели после нового года Кирилов появился на Астростанции и сразу окунулся в прорву накопившихся проблем и нерешенных вопросов. Сотрудники и жители поселка шли к нему нескончаемым ручейком, и, казалось, что все трудности работы станции заключаются в основном в бытовой и хозяйственной сфере, но телескоп по-прежнему не работал. Наблюдений не было уже почти месяц, и это тяготило Кирилова больше всего. Он вызвал своего заместителя по административной работе Семенова и подвинул к нему горку бумаг.

– Руслан Алиевич, вы уж возьмите пока эти дела на себя, как решите, так и будет. Я все равно не разберусь во всем сразу. Сейчас надо вдохнуть душу в телескоп, а когда нам это удастся, будем потихоньку заниматься и остальным.

Семенов склонился над подвинутыми бумагами и перебирая их тихо сказал:

– Я ведь почему передал это вам? Ваш предшественник решал все эти вопросы сам, и я привык этим не заниматься… Да… Ну, ладно, я конечно, по крайней мере половину из всего этого разгребу.

– Вот и прекрасно! Завтра я поеду наверх, разбираться с техникой и, наверное, пробуду там долго. Дерзайте!

– Не доедете, там с позавчерашнего вечера буран, дорогу занесло, дежурная смена добирается почти ползком три кило– метра.

– Ну что же, чем я хуже других? Дойду.

…Утро следующего дня было серым и ветреным. Еще с автобусной площадки Кирилов увидел над цепью расположенного на юге хребта четкую и яркую облачную полосу, которая стояла неподвижно и как бы делила небо на две неравные половинки. «Явный признак ураганного ветра,» – подумал он и уже менее, чем через полчаса после того, как автобус двинулся вверх по заснеженной трассе, убедился, что не ошибся. Там, где дорога пересекала небольшой перевал между двумя смежными долинами, ветер намел за ночь сугроб метра в два высотой, и автобус остановился. Дневная смена с трудом выкарабкивалась из натопленного салона, застегиваясь на все пуговицы и поднимая воротники. Люди почти ползком перебирались через снежный занос и, не обращая внимания ни на свист ветра, ни на колкие удары снежных зарядов, медленно двигались по тропке, которую протаптывал идущий впереди. Кирилов шел четвертым, и когда его дыхание совсем сбилось, он на секунду остановился, низко наклонив голову.

– Что, Максим Петрович, тяжко? А мы вот каждую зиму так, да помногу раз! Сюда бы не автобус, а полярный вездеход! – крикнул на ухо идущий сзади.

Кирилов согласно кивнул.

– Да вы не останавливайтесь, а то простудитесь, продует! Надо идти!

Скоро тропинка вышла к кромке леса, ветер немного ослаб, но едва только люди выбрались на открытый склон, он сразу показал свою первозданную ураганную мощь. Кирилова несколько раз валило с ног, опрокидывало на снег, и он с огромным трудом выбрался наконец под алюминиевый навес башни. Все были измотаны до предела. Когда смена вошла в вестибюль башни и стряхнула снег, Кирилов оглядел сотрудников и устало сказал:

– Всем отдыхать, через два часа жду вас у себя.

Он поднялся в кабинет, который теперь надолго мог стать его домом, и устало повалился на диван, слушая гулкий и частый пульс, как будто сердце стучало не в нем, а где-то рядом, в тишине полупустой комнаты…

По старой привычке он проснулся сам, за пятнадцать минут до назначенного себе срока, машинально включил в розетку чайник, вытер влажным полотенцем лицо, горевшее от ветра и снега, сел в кресло. Дверь в кабинет тихонько приоткрылась.

– Можно?

– Да, да, входите.

Один за другим все, кто входил в дежурную смену, вошли в кабинет и расположились за длинным полированным столом.

Кирилов откашлялся и спросил:

– Как самочувствие, работать можете?

Полнеющий, одетый в серый поношенный свитер инженер, Виталий Матвеич Макаров, один из старожилов Астростанции, которого Кирилов знал уже давно, глухо ответил:

– Как обычно, нам это не впервой… Привыкли.

– Тогда у меня к вам пара вопросов. Есть ли возможность отремонтировать телескоп достаточно быстро и, если нет, то что надо сделать, чтобы он все-таки заработал? Что скажешь, Малахов?

Малахов устало взглянул на Кирилова. Максим Петрович знал, что он уже несколько суток спал урывками, пытаясь разобраться, как можно выйти из положения.

– Ну, ситуация в общих чертах вам известна, и я, вероятно, повторюсь. Совершенно неожиданно сгорел электромашинный усилитель – ЭМУ, который управляет движением трубы телескопа по азимуту. (Азимут – направление по горизонту относительно точки юга.) Скорее всего, где-то замкнула, а потом сгорела выходная обмотка. Мы проверили все ступени системы управления до этого места. Все работает нормально, а на выходе – ноль. В принципе, уже существуют такие устройства на тиристорах большой мощности, но увы – у нас их тоже нет. Пытались связаться с заводом-изготовителем, но они говорят, что сгоревшая машина нестандартная, сделана специально для нас, и быстро изготовить новую они не смогут… Боюсь, что в ближайшее время ремонт путем замены ЭМУ не получится…

– Да… обрадовал… А что вы скажете, Матвеич?

– А что я могу сказать? – Матвеич заговорил слегка охрипшим низким голосом, растягивая слова – Вы вот опять хотите, чтобы мы подвиг совершили… То, что мы сегодня сюда залезли – это уже подвиг в любой нормальной стране. Теперь вот чинить нечем, а вы хотите, чтобы мы что-то придумали – опять подвиг! Может и можно было бы придумать, да неохота. Придумаем, а потом ваши же наблюдатели, чуть что случится с системой, запишут в журнал простои, срыв наблюдений, а с нас премии снимут. Мы бы тоже хотели, чтобы все было в порядке, да вы же сами знаете, что управление сделано ненадежно! Почему же мы должны за это отдуваться?

– А Вы, Виталий Матвеевич знаете, что телескоп у нас один, и нет ничего ценнее наблюдательного времени! Особенно сейчас, зимой, когда ночи наиболее длинные…

– Это вам нужно время, а нам нужны деньги.

В кабинете нависла напряженная тишина.

Кирилов несколько секунд вглядывался в лица, потом тихо спросил:

– Это что, общая точка зрения?

– Думаю, что скорее крайняя, – нарушил тишину Малахов, – хотя, то что сказал Макаров во многом справедливо.

– Я готов эти проблемы обсудить, но не в связи с аварией.

– Я слышу эти обещания уже не один год. Поэтому, с вашего позволения, я пойду. Свои обязанности в условиях отсутствия запчастей я выполнять не могу, поэтому буду находиться на рабочем месте и ждать их доставки. Так, кажется, полагается?

Он встал и вразвалку вышел.

Сидевший рядом с Малаховым Володя Гармаш поднял руку.

Кирилов кивнул: – Да, конечно.

– На самом деле выход, кажется, есть. Только надо сделать кое-какие расчеты.

– Так в чем все-таки идея?

– Я говорил Малахову, пусть лучше он…

– Да полно те прятаться за чужую спину, – со смешком сказал Малахов, – давай, говори, интересное предложение!

Гармаш встал.

– Ведь что такое ЭМУ? В общем, генератор, который управляется каким-то напряжением. В машзале стоит подходящий генератор, который применялся когда-то в других целях, а сейчас отключен. Можно, кажется, попытаться задействовать его вместо сгоревшей машины. Понадобится, конечно, переключить несколько цепей, может быть переделать входной контур, но здесь всего не просчитаешь и не учтешь… Надо попробовать.

– Что скажешь, Геннадий Николаевич? – Кирилов вопросительно посмотрел на начальника электроучастка Круглова, – получится?

– Не знаю. У генератора совсем не такие характеристики. Попробовать можно…

– Ну, раз других идей нет, так и давайте пробовать. Я вот тоже минут через тридцать к вам присоединюсь, покручу гайки.

Через минуту все разошлись и только Малахов задержался в кабинете Кирилова.

– Ты, Максим, не сердись на Макарова. Вообще-то он неплохой специалист, но, правда, к энтузиастам не относится… В том, что он говорил, есть изрядная доля истины, и тебе придется решать некоторые проблемы отношений, увы, но, конечно не сейчас.

Кирилов поднял глаза и, молча глядя на Александра, взял телефонную трубку.

– Ало! Анна Филипповна? Да, я… сверху… Нет, здесь очень сильный ветер, почти ураган… Нет, пока спускаться не планирую. Вот что, Анна Филипповна, соедините меня с институтом, и как можно быстрее. Жду!

Максим Петрович положил трубку и показал Малахову на стул.

– Садись, Саня. Знаешь, я глубоко убежден, что в науке должны работать подвижники. Если у человека таких качеств нет, то лучше поискать другую работу! В конце концов я знаю тебя, знаю здешнего механика Точилина, вот и Гармаш твой, все-таки, явно с огоньком в душе… А этот?

– Ты желаешь идеального положения со специалистами на станции, но оно совсем не идеально. Макаров хорош уже тем, что говорит то, что думает. Другие, многие, думают так же, но молчат. И это ни чем не лучше! Тебе полезно поговорить с людьми, тогда многое станет понятнее и проще. Мне кажется, что это надо будет сделать, как только мы справимся с аварией.

Зазвонил частыми и длинными звонками телефон и Кирилов рывком поднял трубку.

– Институт? Танечка, соедините с Гребковым! Нет, перезванивать не буду, срочно найдите и позовите к телефону. Он поймет… Подожду!

Малахов поднялся и вышел из кабинета. Судя по интонации голоса Максима Петровича, разговор с директором предстоял весьма напряженный…

Кирилов появился в машзале примерно через час после того, как дежурная смена приступила к работе. ЭМУ был уже демонтирован и на его месте стояла другая машина, немного большего размера. Механик и электрик орудовали гаечными ключами, а Малахов с начальником электроучастка разбирались с кабелями.

– Ну, какие проблемы?

– Пока никаких, – не поднимая головы от схемы негромко ответил Геннадий Николаевич, – Сейчас мы соединим кабели, а Гармаш немного увеличит управляющие напряжения, кажется, для этого варианта они маловаты.

– И можно пробовать, – добавил Малахов.

Еще через два часа голос дежурного оператора пригласил Кирилова на центральный пульт.

Когда он поднялся, возле пульта собралась уже почти вся дежурная смена, кроме двух уборщиц и Геннадия Николаевича, который предпочел остаться возле генератора. Володя Гармаш вводил тестовые данные в компьютер, и когда все было готово, он обернулся к стоявшим сзади.

– Пускать?

– Давай!

Гармаш нажал кнопку пуска телескопа, гигантская ажурная труба, как бы нехотя, сдвинулась и, плавно набирая скорость, пошла по кругу. Все радостно переглянулись.

– Подходит к точке, сейчас остановится.

Телескоп действительно остановился, но потом после нескольких секунд остановки снова пошел, набирая скорость в обратном направлении. После трехкратного повторения качаний телескопа влево и вправо Малахов скомандовал:

– Стоп, стоп! Что-то не так, надо подумать.

Вбежал запыхавшийся Круглов.

– Генератор сбрасывает напряжение с опозданием, у него инерция явно больше.

– Ясно, сказал Малахов, – телескоп проскакивает точку из-за большей инерции генератора, компьютер пытается вернуть его назад на той же скорости, и он снова проскакивает. Вот и болтается. Как будем выходить из положения?

– Можно уменьшить скорость наведения.

– Потери времени на наведение сразу заметно возрастут, особенно при больших расстояниях между объектами.

– Можно попробовать запрограммировать момент остановки пораньше. Тогда компьютер снимет большую скорость не за пять градусов до объекта, а, скажем, за десять и телескоп успеет остановиться. Вообще, эту величину можно подобрать поточнее.

– Это долго?

– Около десяти минут…

Малахов с Гармашом вышли в помещение, где стояли управляющие компьютеры и скоро вернулись. Володя снова ввел проверочные данные и запустил телескоп. Над пультом повисла напряженная тишина. Телескоп набрал скорость, потом сбавил ход, а еще через десяток секунд на сигнальном табло центрального пульта появилось сообщение, что ошибка наведения в пределах допуска. Кирилов почувствовал как ослабли его плечи, как будто он освободился от тяжелого груза. Малахов вытирал выступившие на лбу капельки пота. Геннадий Николаевич прятал в рукаве зажженную сигарету – никто даже не обратил внимания, когда он закурил. И только Володя Гармаш довольно улыбался, развернувшись спиной к пульту управления на вращающемся кожаном кресле.

Следующей ночью ветер утих, а усилившийся мороз выдавил облачность в долину. Наблюдения возобновились, но Кирилов пробыл у телескопа еще несколько дней, пока не убедился, что измененная схема работоспособна и безопасна.

В последние сутки своего пребывания на горе Кирилов увидел, что на дежурство к пульту управления снова заступил Виталий Матвеич Макаров. Было еще светло, и до включения телескопа оставалось достаточно много времени. Кирилов позвонил по внутреннему телефону и пригласил Макарова в свой кабинет. Макаров вошел, внешне совершенно спокойный и так же спокойно сел на стоящий перед начальником стул. Максим Петрович несколько секунд всматривался внимательно в его лицо, как бы пытаясь понять, что скрывается за флегматичной внешностью сидящего перед ним человека.

– Не надо меня так рассматривать, будто я ископаемое, – нарушил молчание Макаров. – И если вы хотите меня уволить за выступление на собрании, имейте в виду: ничего у вас не выйдет! Нет такой статьи в КЗОТе – за отсутствие трудового энтузиазма. Виталий Матвеич криво улыбнулся и с вызовом посмотрел на Кирилова.

– Да я и не собирался вас увольнять, хотя, признаться, вы наверняка довольно дурно влияете на настроение сотрудников.

– А вы заявите… Возможности есть…

– Да полноте, Виталий Матвеич! Я просто хочу понять, откуда у вас такое раздражение и злость на собственную работу, за что вы ее так невзлюбили?

– А за что, извините ее любить? Кому она нужна, собственно, ваша астрономия. Ну я понимаю: растить хлеб, строить дома, выпускать машины – дело полезное. А это? Сами же говорите, от звезд даже свет идет не одну тысячу лет. Кому они нужны? Правильно о вас народ в станице говорит – дармоеды…

– Но если и вы так всерьез думаете, зачем работаете на Астростанции? Вокруг достаточно мест, где выращивают хлеб. Вы не раб, никто вас не держит.

– Вот-вот… А я смогу там получить приличную квартиру с удобствами? Мне каждый месяц дадут такие деньги? В том же коровнике я буду ходить по макушку в навозе, а получать вчетверо меньше. А вечером приду домой и буду колоть дрова, носить воду, доить корову… Жизнь меня здесь держит. Если бы мне создали в колхозе такие условия, как здесь, давно бы плюнул на все ваши зеркала! – Матвеич хохотнул, – Черт-де что! И за что вас государство так облизывает, миллионы на ветер летят, пользы – ноль, а в деревнях до сих пор ни дорог, ни магазинов, ни связи, школы дровами отапливают…

Кирилов слушал не перебивая и все более и более понимал причины раздражения Макарова. Конечно, между тем миром, который неожиданно возник перед жителями окрестных сел в виде комфортных домов, ухоженного городка со всеми удобствами и самими этими селениями была настоящая бездна. Конечно, далеко не каждый мог понять суть того, чем занимается Астростанция. Конечно, в таком положении вещей заключена колоссальная несправедливость. Но он не понимал другого: Макаров был дипломированным специалистом, казалось бы должен был обладать некоторым кругозором. И вот этого, судя по всему, не было.

– Ладно, Виталий Матвеич, ваша точка зрения вполне понятна. Вы мне скажите, что вы заканчивали.

Разгоряченный монологом Макаров остановился, не договорив фразы.

– Ну… техникум, специальность «Промавтоматика». Что, не подходит?

– Нет, нет, вполне подходит. Но вы, как всякий грамотный человек должны помнить, что эту самую астрономию придумал не я, не чиновники в академии наук, и даже не Правительство. В нашем Отечестве она изучается со времен Ломоносова, а вообще этой науке больше четырех тысяч лет! Вы и вправду считаете, что мы… вы, кто угодно вправе прекратить или запретить дело, на которое положили свои жизни десятки поколений? И потом, неужели вам самому интересно жить с такими настроениями?

– Знаете, мне так жить не интересно, но я вынужден, я вам это говорил только что. Но раз государство задало мне такие правила игры, я буду их соблюдать, буду работать строго по правилам, а трудового героизма от меня не ждите. Я получил хорошую квартиру, со временем получу нормальную пенсию, а больше меня ничего не интересует.

– А Вам не приходило в голову, что такое ваше отношение к жизни и к общему делу оскорбительно для ваших товарищей?

– Вы действительно так думаете? – удивленно приподнял брови Виталий Матвеич и громко рассмеялся, – вы, видимо просто наивный мечтатель! Да я могу таких на пальцах пересчитать: ну, конечно ваш друг Малахов, этот еще восторженный телок Гармаш, без году неделя, наверное Дунаев, один у механиков, может быть кто-то еще у электриков… И все! Остальным вообще на все наплевать, кроме своего дома и своих дел.

Макаров на секунду замолчал, а потом добавил:

– Я так думаю, все это– он обвел рукой вокруг– нужно только маленькой кучке эгоистов для самовозвышения: статьи, мировая известность, зарубежные командировки… Ну, еще чтобы кто-то в Москве мог сказать: «У нас есть Царь-телескоп!» Приложение к Царь-пушке и Царь-колоколу! А нам это все, как говорится, «до печки дверца».

– Думаю, что вы все же ошибаетесь, – с нажимом ответил Кирилов, – агитировать вас не вижу более смысла, увольнять не собираюсь, но помните, с сегодняшнего дня я постараюсь не поручать вам никаких серьезных дел.

– Да я и не рвусь! Я тут пережил не одного начальника, переживу и вас. Всего хорошего.

Макаров не спеша встал и медленно вышел из кабине– та, оставив дверь приоткрытой, а Кирилов еще долго сидел за столом, глядя в одну точку и пытаясь успокоить нервно подрагивающие пальцы.

12

Кирилов почувствовал, что устал. Только теперь он до конца понял, что есть огромная разница между ответственностью только за себя и ответственностью за многих людей, за их настроение и благополучие, за большое и сложное хозяйство, за десятки проблем, которые каждый день возникают из противоречий человеческого бытия. Он поднялся в свой гостиничный номер, сел в глубокое мягкое кресло и заварил кофе. В его служебной квартире шел ремонт, поэтому он жил пока здесь, в своей любимой комнате, где он жил всегда, когда приезжал на наблюдения.

Максим Петрович рылся в своем блокноте, пытаясь еще раз осмыслить и восстановить в подробностях прошедшие на горе дни, но это получалось плохо, мысли путались, а его глаза все больше смотрели почему-то не в блокнот, а на небольшую фотографию, стоявшую на столе. С фотографии улыбалась Сима, освещенная высоким солнцем и вокруг нее блестели еловые иголки, мокрые от дождя. Он носил этот снимок с собой всегда, даже после того тяжелого дня, когда совсем неожиданно получил ее письмо, горькое и резкое, наполненное обидой и болью. Он помнил его почти дословно…

«Уважаемый Максим Петрович!

Я вполне понимаю, что у многих мужчин стремление к победам над женщинами – это черта чисто биологическая. Никак не могла предположить, что и вы принадлежите к этой когорте, поэтому поверила вам, и, как я понимаю, сразу же была обманута. Теперь я уже знаю, что вы поддерживаете отношения со своей первой женой и никогда их не порывали. Вы скрывали это от меня, когда встречались со мной, видимо, чтобы не создавать себе лишних проблем. Я должна вам сказать, что я не игрушка и не дамочка для легких развлечений во время ваших командировок. Вы совершили вероломный и не имеющий оправданий шаг, впрочем, наверное, вполне рядовой для вашего круга. Прошу вас больше никогда не приходить ко мне и не искать со мной встреч. Не смею мешать вашей жизни и вашим отношениям с супругой, они наверняка наладятся!

Серафима.»

Когда Максим Петрович получил это письмо, он понял, что в Галаевской что-то произошло, поэтому тоже решил написать Симе, но на все свои письма не получил ни одного ответа. Некоторое время спустя он узнал от Танечки, что им очень интересовалась Тамара и у него появилось смутное ощущение того, что этот интерес как-то связан с письмом Серафимы. Ощущение это еще более усилилось, когда однажды вечером Тамара неожиданно позвонила ему по телефону.

– Не ждал?

– Признаться, даже забыл, что ты существуешь…

– Как видишь, еще существую. Впрочем, твоя забывчивость вполне объяснима. Слышала, что у тебя появилась новая подруга… Правда, не в наших краях.

– Не понимаю твоего интереса к этой проблеме. Ты за– мужем, как будто все у тебя благополучно.

– Максим, у меня в жизни многое переменилось, я хотела бы с тобой встретиться и поговорить. Прошу тебя, будь великодушен!

– Ну хорошо, хорошо, ты знаешь, где мой кабинет, приходи завтра после шести… Ничего, я подожду… До свидания.

Они не виделись уже не один год. Когда дверь кабинета открылась и Кирилов увидел Тамару, он с удивлением отметил про себя, что она почти не изменилась: та же корона густых светлых волос, те же глаза… разве только вокруг этих глаз появились едва заметные лучики морщинок, да взгляд стал немного настороженным, совсем не таким, каким он был в молодости.

– Ну, здравствуй! Ты замечательно выглядишь, совсем не изменилась.

– Спасибо, Максим, очень рада это слышать. Не могу не сказать того же. Правда, ты смотришься сейчас намного солиднее.

– Что делать? Работа, наблюдения, статьи, в общем постоянное, так сказать, творческое напряжение…

– Да, да, я где-то читала, что ты открыл новую комету, стал знаменитым.

– Это просто случайность и не самое главное в моей теперешней жизни. И моя знаменитость – штука временная. Комета пролетит, о ней все забудут так же, как и обо мне. Это нормально.

– И все же о тебе говорят в научных кругах как о восходящей звезде!

– Да полно тебе, Тамара, что я, эстрадный певец что ли? Даже неудобно слушать! Насколько я понимаю, эти самые круги вовсе не научные, а вероятнее всего «околонаучные» и почти наверняка дамские. Ты лучше расскажи о себе: как живешь, как семья? Как Степан Савелич?

– Ты еще не знаешь, что мы разошлись? Странно…

– Да нет, ничего странного. Я в последнее время настолько отключился от внешнего мира, что в свободное время занимался только просмотром научных статей. А что же так?

– Да вот так… Оказалось, что между нами мало чего общего. Ему хотелось домашнего уюта, тепла, детей, мне не хотелось бросать театр…В общем, все закончилось довольно скоро. Я осталась совсем одна. Папа, ты знаешь, умер, мама больна.

Тамара грустно и пристально посмотрела в глаза Кирилова.

– По вечерам сижу на кухне и вспоминаю, как подавала тебе чай, когда ты возвращался с работы. Как оказалось, больше вспоминать почти не чего, – добавила она, смахнув с ресницы слезинку – А как у тебя, все так же один?

– Как тебе сказать? У меня ведь есть весьма ревнивая и капризная дама, которая почти не терпит соперниц – астрономия.

Тамара достала из сумочки пачку сигарет.

– Можно?

– Ради Бога, – ответил Максим Петрович и подал зажженную спичку.

– Знаешь, Максим, я наделала за эти годы кучу глупостей и только теперь до конца это поняла. Все могло быть совершенно по другому… Мне надо было понять, что кто-то из двоих всегда должен быть главным, что ради успехов его жизни и карьеры надо все время чем-то жертвовать. Иначе в семье не получится ничего хорошего.

– Это говоришь ты? Совершенно искренне? – удивленно спросил Кирилов.

– Искренне, как никогда. Если бы я была хоть немного уверена, что в тебе сохранились хотя бы какие-то остатки добрых чувств ко мне, я бы постаралась тебе это доказать, как никто другой.

Максим Петрович опустил взгляд, стараясь не смотреть на Тамару. Цель ее визита стала совершенно понятной, как и причина того письма, которое он получил из Галаевской. Было пока не совсем ясно, как Тамара добралась до Симы, но сейчас это было и не важно. Максим Петрович, с трудом сдерживая гнев, взглянул на Тамару и спросил.

– Если я правильно тебя понимаю, ты предлагаешь мне вернуться к нашим прежним отношениям? Как ты это себе представляешь?

– Если бы у нас это получилось, я бы все сделала, как ты захочешь. Где жить – это теперь не важно, можно и у тебя…

Она повернулась к окну и замолчала.

– Видишь ли, дорогая Тамара, ни у тебя, ни у меня не получится. Я через некоторое не очень большое время перебираюсь на Астростанцию на должность тамошнего начальника и теперь уже насовсем. Приказ уже готов. Так что…

Тамара медленно повернулась к Максиму и ее глаза заблестели зло и сухо.

– Ты это всерьез?

– Более чем.

– Значит это правда…

– Что именно?

– То, что ты спутался там, в станице с деревенской девкой и собираешься с ней…сожительствовать! Образцово-показательная семья! Он – ученый с мировым именем, она – телятница! По вечерам она доит корову, он читает ей «Астрономический журнал»!

– Прекрати! – почти выкрикнул Кирилов. – Ты ничего о ней не знаешь. Серафима образованная и обаятельная женщина, с чистой душой и сильным характером. Если ты считаешь, что главное достоинство человека – это принадлежность к светским кругам, то для меня это не имеет никакого значения!

– Да ты и сам к ним никогда не принадлежал. На самом деле ты – дитя плебса и всегда им останешься.

Она нервно раздавила сигарету о пепельницу и резко встала.

– Я хотела тебе помочь выкарабкаться из этой ловушки, я сделала для этого все, что смогла, а ты… ты делаешь большую ошибку, Максим. Подняться к вершинам общества ты никогда не сможешь: там тебя просто не поймут. Прощай!

Тамара быстро вышла, стукнув дверью. Кирилов посмотрел ей в след и подумал: «Ни капли не изменилась и останется такой на всю жизнь».

… Максим Петрович отвел глаза от фотокарточки и подумал: «Надо обязательно встретиться с Симой. Обязательно и как можно быстрее».