Текст книги "Викториум"

Автор книги: Владимир Ралдугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Каким образом? – мгновенно перестроился на деловой лад Альбатрос.

– Я знаю, что рука вашего товарища Краба повреждена. Пускай завтра приходит по тому же адресу, что и в прошлый раз. Ему исправят руку. А вы получите четыре ящика винтовок Пибоди. Надеюсь, один вы сможете перенести их, верно ли? Эти винтовки следует распределить среди революционных рабочих порта. Когда в порт прибудет броненосец «Император Александр Второй», они должны поднять восстание. Порт должен быть парализован хотя бы на несколько часов. Вся работа в нем должна остановиться.

– Нет, – рубанул ладонью воздух перед собой Альбатрос. – Это совершенно невозможно. И что бы вы ни сказали, возможным это не станет. Никак. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

– Это еще почему? – никаких эмоций в механическом голосе благодетеля, конечно, не было слышно, однако Альбатросу показалось, что он возмущен.

– Сегодняшняя наша акция уже вызовет массовые репрессии в городе. Заводы, вокзал и порт оцепят дополнительными кольцами солдат. Туда и мышь не проскочит. Не то что я да еще и с ящиками с оружием. Да и если бы удалось, все равно этого нельзя было делать.

– Почему?

Теперь Альбатрос то ли додумал, то ли на самом деле услышал в металлическом голосе изумление.

– Потому что власти начнут искать виновных, и они их найдут. Я давно уже не боюсь ни смерти, ни каторги. Но меня-то как раз жандармам и полиции не поймать. Вместо этого они назначат виновными рабочих из числа тех, кого считают неблагонадежными. Человек пять-шесть показательно повесят. Еще с полсотни показательно выпорют. Порку переживет только половина. А ведь у них есть семьи, которые надо кормить. Есть дети, которым нужны родители. Я борюсь за свободу для народа. За свободу, но не такой ценой. Не ценой жизней тех, за кого я сражаюсь! Не ценой жизней их детей, которым предстоит или продолжить нашу борьбу или унаследовать отвоеванный нами у самодержавия мир!

– Браво! – похлопал в ладоши пару раз благодетель. – А вы не боитесь остаться без моей поддержки? Что вы будете делать без ружей, патронов, взрывчатки?

– Бороться, как и раньше, – отрезал Альбатрос. – Или вы думаете, что облагодетельствовали нас и теперь мы стали вашими рабами? Я ведь могу прикончить вас из вашего же револьвера. Запомните один раз и навсегда, господин, мистер, мсье, герр, не знаю уж как к вам правильно обращаться. Я принимаю вашу помощь – оружием или информацией. Но служить вам и вашим интересам моя боевая группа не будет. Мы боремся с царизмом, с самодурством и самодержавием, но ради будущего. Ради наших детей, чтобы они жили в свободном от всей этой грязи мире. Помогаете нам – спасибо. Отойдете в сторону – помните, что такая же боевая группа может устроить покушение на вас в вашем Париже, Лондоне или Берлине. Или где бы то ни было!

Выдав эту длинную тираду, Альбатрос перевел дыхание. Теперь он без страха глядел в черные провалы маски благодетеля. Черт побери, пусть он его боится!

– А теперь, где ваши винтовки Пибоди. Я заберу их – и использую по назначению. Может, не сегодня и не здесь. Но могу вам гарантировать, что ваш подарок будет использован в нашей борьбе с самодержавием.

– И самодурством, – голос благодетеля звучал совершенно механически. Он показался Альбатросу в тот момент заводной игрушкой, которая только и может что повторять чужие слова.

Глава 3

До порта нас с поручиком везла уже закрытая карета. Как будто мы арестанты какие-то. Да еще и конвой конных жандармов придавал сходства. Я не верил, что будет еще одно нападение на нас, однако сопротивляться воле местного начальства не стал. На место происшествия спустя десять минут примчалось все руководство севастопольской полиции и жандармерии. От золотых эполет зарябило в глазах. Тогда же прибыла и крытая карета с конвоем из конного взвода.

Слава богу, ждать меня броненосец «Император Александр Второй» не будет, а потому мучить меня расспросами начальство не стало. Времени на них попросту не оставалось. Так что нас с поручиком быстро определили в карету – и отправили в порт.

Дышать в карете было нечем. Воздух был тяжелый, а минут через пять стал еще и липкий. Он как будто налипал на тело, оставляя на наших синих мундирах темные пятна. Узкие же окна, через которые удобно отстреливаться, свежего воздуха почти не пропускали. Болтать сил после схватки не было, однако скука быстро взяла свое. Карета катилась по улицам Севастополя весьма неспешно.

– Интересный у вас пистолет, ротмистр, – сказал поручик. – Я таких никогда не видел.

– Это маузер, – ответил я, вытаскивая оружие и кобуры и протягивая его поручику. – Немецкая игрушка. Трофейный. Знатная штука. Двадцать патронов в магазине.

Этот маузер я забрал с трупа Черного Абдуллы. Башибузуку он был без надобности. Никто, в общем-то, не возражал против того, что возьму себе этот трофей. Мой старый пистолет остался лежать в чемодане. Правда, под эту модель пришлось перешивать кобуру.

– Подумать только, – протянул поручик. – Двадцать патронов. Страшное дело. Калибр только маловат. Убойная сила, наверное, меньше, чем у наших револьверов.

– Есть такое, – кивнул я. – Но это компенсируется большим количеством патронов. Три патрона против одного в смит-вессоне. И бьет точнее на большее расстояние.

Поручик поглядел на прицельную рамку. Там были отметки до тысячи метров. Поручик провел на ней бегунком. Вернул обратно.

– И что, на самом деле, бьет на километр? – подивился он, возвращая мне пистолет.

– Ну, не такое уж это чудо-оружие, – усмехнулся я. – Даже из винтовки на километр вряд ли попадешь, если стрелять без оптического прицела. А уж из пистолета так и подавно. Я ни разу не стрелял дальше чем на пятнадцать метров. Но на этой дистанции маузер бьет очень точно. В глаз, конечно, не попадешь, а вот в голову – запросто.

Наша карета остановилась. Дверца отворилась. На подножку забрался жандармский унтер с карабином через плечо. Ни слова не говоря, он сверился с бумагой, которую держал в руках. Кивнул то ли самому себе, то ли нам. И захлопнул дверцу. Через минуту карета двинулась дальше.

– Оцепление порта, – объяснил поручик. – Наше описание передали заранее. У второго кольца, того, что непосредственно охраняет пирс, куда причалит «Александр Второй», есть даже наши фотокарточки.

– Строго все, – кивнул я.

– Предельно, – подтвердил поручик. – Посольство охраняется по первому разряду. Высочайшее распоряжение. А у нас тут такой дурдом творится. Чувствую, полетят еще головы после нападения на нас с вами, ротмистр.

Я только плечами пожал. Говорить, что полетят эти головы, в общем-то, за дело, мне совсем не хотелось. Поручик ведь служил здесь – вместе с теми, о чьих головах мы говорили, а, скорее, даже под их начальством. И ему не слишком приятны будут мои слова.

Так, в молчании, миновали мы и второе кольцо оцепления. Только там нас попросили выйти из кареты. И точно так же, под конвоем, меня, словно арестанта, проводили до сходен «Императора Александра Второго».

Я даже на мгновение замер около сходен. Очень уж впечатляюще выглядел броненосец. Новой модели, спущенный на воду едва ли не в прошлом году корабль поражал своей мощью. Орудийные башни грозят любому врагу зачехленными орудиями. Стволы главного калибра смотрят в небо – их сразу два, для того чтобы вести огонь как можно быстрее. Те же, что поменьше, торчат из башен сразу по три. Башен этих пять штук. Три на носу. Еще пара – на корме.

Но впечатляли не они. Большие пушки мне приходилось видать в Кронштадте. Там в фортах даже побольше образцы имеются. А вот мощный таран, о который разбивались мелкие волны, и укрытые в каучуковые чехлы дисковые лезвия, – совсем другое дело.

Казалось, теперь, когда пушки стреляют на многие километры, в чем-то подобном нет смысла. Однако развитие металлургии довело как раз до обратного. Болванки, даже самых больших калибров, бывало отлетали от брони современных линкоров, оставляя на них только глубокие царапины. А уж при мизерном проценте попадания это и вовсе часто делало пушки практически бесполезными. И не раз корабли сходились буквально на пистолетный выстрел, обрушивая на вражескую палубу снаряды средних и малых калибров. В то время как под водой свое страшное дело делали такие вот дисковые лезвия и длинные тараны. При удаче они могли отправить самый мощный броненосец противника на дно за считанные минуты. Правда, чаще всего корабли расходились, не доводя до страшной гибели среди обломков.

Жить-то всем хочется.

Частично убранные под днище дисковые лезвия все равно мешали кораблю нормально причалить. Поэтому на броненосец вело двое сходен. Первые переброшены с пристани на лезвие. Вторые уже поднимались с полотна дисковой пилы на борт. У первых дежурил очередной наряд жандармов. Хотя, в общем-то, на пристани рядом с «Императором Александром» никого не было. За исключением нас с поручиком и нашего конвоя.

Еще у сходен стоял военно-морской офицер с мичманскими погонами на белом кителе. Он приветствовал меня воинским салютом.

– Задерживаетесь, – сказал он. – Вы должны были прибыть, – он глянул на свой хронометр, который демонстративно держал в руке и даже с открытой крышкой, – в одиннадцать десять. А сейчас одиннадцать тридцать две. Разрешите поинтересоваться, чем вызвана подобная задержка, ротмистр?

– Получите по радио сводку происшествий в Севастополе, – ответил я, – тогда и узнаете.

Я обернулся к поручику. Тот отдал мне честь. Я козырнул в ответ. И протянул ему руку.

– Бывайте, поручик.

– С богом, ротмистр.

Мы пожали друг другу руки. И я повернулся обратно к мичману. Поручик же вернулся в карету.

Мичман все более демонстрировал нетерпение. Однако ничего не стал говорить. Только щелкнул крышкой хронометра.

Мы с ним спустились по сходням на диск пилы.

– Осторожнее, – не оборачиваясь, произнес мичман. – Пила закрыта каучуковым чехлом только снизу и по режущей кромке. Сейчас мы пойдем по крашеному металлу. Постарайтесь не упасть, ротмистр.

Я ничего на это отвечать не стал. Быть может, это у меня просто дурное настроение, поэтому и кажется, что мичман пытается уязвить меня едва ли не каждым словом. А он просто предупреждает меня об опасности падения.

– Когда я могу представиться капитану «Александра»? – поинтересовался я, когда мы миновали скользкую поверхность пилы и остановились у сходен.

– Через полчаса, – оглядев меня с головы до ног, произнес мичман, – когда наш корабль покинет акваторию Севастополя. Но нужды в этом нет. Достаточно будет представления вашему начальнику.

Мне еще отчаянней захотелось врезать мичману по его надутой флотской физиономии.

– Матрос проводит вас, – кивнул мичман на здоровяка с лихо закрученными усами.

Ему как будто не терпелось избавиться от меня. А мне очень хотелось просто плюнуть ему вслед.

– Пожалуйте, вашбродь, – густым басом, какому бы позавидовал и оперный певец, произнес матрос.

Он проводил меня по кораблю. Тяжелые башмаки его глухо стучали по металлу палубы. А вот мне в туфлях было, действительно, тяжеловато. Шагать приходилось с носка на пятку. Если же я неосторожно наступал на каблук, то почти гарантированно терял равновесие. Но всякий раз меня поддерживал матрос. Он ловко хватал меня под локоть, не давая упасть.

Мимо нас то и дело пробегали другие матросы. Размеренным шагом мерили палубу офицеры в белых кителях. С ними я обменивался короткими салютами.

– Вы, вашбродь, на броненосцах бывали раньше? – по пути спросил у меня матрос.

– Не приходилось, – ответил я.

– По правому борту следует идти всегда к носу, – объяснил матрос, – по левому – всегда на корму.

Я кивнул ему. И тут же едва не полетел на палубу. Матрос подхватил меня под локоть.

Но вот мы ушли наконец в надстройку. И уже спустя несколько минут остановились у двери каюты, выделенной мне.

– Сосед ваш сейчас в каюте, – сказал напоследок матрос. Он отдал мне честь – и отправился по другим делам.

Я вежливо постучался в деревянную дверь каюты – и вошел.

Каюта была рассчитана на двух человек. И оказалась немногим больше купе, которое я делил с подпоручиком Лашмановым. Но в этот раз моим соседом был человек, немногим старше меня. И судя по висящему на спинке стуле кителю, он был жандармом, как и я. Только на одно звание старше. Плечи кителя украшали серебряные погоны с одним просветом, но без единой звездочки.

– Приветствую, – козырнул я с порога.

– Входите, ротмистр, – махнул мне рукой сосед по каюте. – И давайте сразу без чинов. Не люблю я всего этого чинопочитания. Слишком уж оно у нас в чести.

Везет мне сегодня на жандармов с либеральными взглядами.

– Давайте знакомиться, – продолжал жандарм. Он поднялся на ноги, протянул мне руку. – Князь Амилахвари, Аркадий Гивич. Ротмистр, как вы, думаю, успели заметить. Третье отделение. Первая экспедиция. Прикомандирован к посольству для расследования нападения на предыдущее.

– Штаб-ротмистр Евсеичев, Никита Ксенофонтович, – ответил я. – Вторая экспедиция. Прикомандирован к посольству. Правда, непонятно для чего.

– Значит, поступите в мое распоряжение, – кивнул князь. – Располагайтесь поудобней. Скоро «Император Александр» отчалит. Ждали, в общем-то, только вас. Из-за чего вы так задержались?

Выделываться как перед мичманом я не стал – и рассказал князю о нападении на нас с поручиком.

– Бомбисты в Севастополе, – протянул в задумчивости князь, – да еще в такое время. Знаете ли, Никита, это просто небывалое дело. Еще лет пять назад это было просто невозможно. В порту на военном положении свободно действуют террористы. Закидывают бомбами жандармов. Устраивают на них засады. Что же, нам теперь передвигаться по своим же городам придется в бронированных каретах и с конвоем из взвода всадников. Так скоро и в Питере шагу ступить не сможем по-человечески. А с другой стороны, тем проще нам будет в Стамбуле.

– А что будет в Стамбуле? – поинтересовался я, садясь напротив князя.

– В Стамбуле, Никита, будет война, – вздохнул тот. – Не явная, но от этого только сложнее. И вести ее придется нам с вами.

– А кто будет нашим врагом?

– Очень хороший вопрос, – кивнул князь. – Если я не ошибся, читая доклад о нападении на наше посольство, то это будет майор Лоуренс. Вы, конечно, не слыхали о таком, Никита, верно?

Я покачал головой.

– Это весьма примечательная личность, Никита, – улыбнулся ротмистр Амилахвари. – Я еще ни разу не встречался с ним лицом к лицу, но мне кажется, что мы старые знакомцы.

– Так что же он такой, этот майор Лоуренс? – задал я вопрос, которого ждал князь.

Майор Т. Е. Лоуренс выглядел весьма элегантно в своей новенькой форме. Он показательно щелкнул каблуками. Вытянулся во фрунт перед не изволившим подняться из своего мягкого кресла лордом Бредфордом. Звякнули пара медалей и нововведенный королевой орден «За выдающиеся заслуги». Лоуренс был одним из первых его кавалеров.

– Смотрю, для встречи со мной вы предпочли форму Британской армии, а не арабские тряпки, – заметил лорд Бредфорд.

– В халате и бурнусе удобнее среди песков, – ответил ему Лоуренс, глядя поверх головы сидящего лорда. – А на константинопольском паркете лучше надевать брюки и фуражку. Слишком уж тут скользко.

– Вы слишком дерзко ведете себя для бастарда, майор, – в голосе лорда послышался треск льда.

– А вы, милорд, слишком высокомерны для лорда, который не справился с поставленной задачей.

За словом в карман Лоуренс лезть не привык.

– Майор! – воскликнул Бредфорд. – Вы переходите все границы, вам не кажется!

– Мне это не впервой, – пожал плечами майор. – Я прибыл сюда из Оранжевой республики. Пересек границу с Трансваалем. Потом со Зулулендом – владениями молодого царя Динузулу ка-Кечвайо. После этого отправился в Наталь. Оттуда на север, через пустыню до границы султаната. Хотя найти ее в тамошних песках сложновато. Видите, милорд, сколько границ я пересек, чтобы попасть к вам в Константинополь.

– Да вы издеваетесь надо мной, Лоуренс! – вскричал лорд. Усидеть в кресле он уже не мог. Вскочил, но тут же понял, что он ниже Лоуренса на добрых пять дюймов. Майор продолжал глядеть поверх его головы. Лорд поспешил сесть обратно в свое мягкое кресло.

– Никак нет, – щелкнул каблуками Лоуренс.

– Вы знаете, что для чего я вызвал вас к себе, – решил сменить тон и как будто начать беседу с начала лорд Бредфорд. – Вы успешно организовали с помощью вашего арабского приятеля нападение на русское посольство.

– Моего арабского друга зовут Али, – заметил Лоуренс. – Шериф [13]13
  Шериф (ислам)( араб, шариф,буквально – высокий, благородный; мн. число – ашраф) – почетный титул мусульман, передаваемый по мужской и женской линиям.


[Закрыть]Али.

– И теперь, – как будто не услышав его слов, продолжал лорд Бредфорд, – надо не дать русским докопаться до истинных причин гибели их посольства. Всех, кто станет копать в этом направлении, следует уничтожить. Без жалости. Но, конечно, в вашем фирменном стиле, Лоуренс. Так чтобы и комар носа не подточил.

– А вам не кажется, что для этого дела не стоило столь срочно выдергивать меня из бурских республик, милорд? Разве для этого недостаточно сил Арабского бюро, которое вы тут представляете?

– Позвольте это решать мне, Лоуренс. Тем более что есть дело, которое относится и к вашим делам в бурских республиках.

– Простите, милорд? – впервые с начала разговора в голосе майора появились нотки заинтересованности.

– Вам ведь так и не удалось найти документов о собственности русского посла, купленной здесь, в султанате. На его имя.

– Так и знал, что именно в них было все дело! – воскликнул Лоуренс, широко улыбнувшись.

Отвыкший от эксцентричности майора лорд поморщился.

– Не только в них, конечно же, – отмахнулся Бредфорд. – Но это не снимает с вас обязанности найти эти документы. А кроме того, не дать русским следователям из комиссии выйти на наш след в уничтожении посольства. И все должно быть проделано чисто, Лоуренс. Очень чисто.

– А не то вы подчистите за мной, – усмехнулся Лоуренс, – или уже сразу меня. Я могу быть свободен, милорд?

– Одну минуту, – остановил его Бредфорд. – Из Лондона прибыл некто Джеймс Браун. Он недавно в нашем Арабском бюро, но уже успел зарекомендовать себя с лучшей стороны. Он окажет вам помощь в этой миссии. Если справится со своими обязанностями, то Браун останется здесь, а вы сможете снова отбыть в бурские республики.

– И где я могу встретиться с этим самым Брауном? – поинтересовался Лоуренс.

– Он ждет вас в приемной.

Щелчок каблуков. Ладонь к фуражке. И Лоуренс, печатая шаг, как на плацу, вышел из кабинета.

В приемной на стуле сидел один-единственный человек в коричневом костюме хорошего сукна. Рядом с ним лежал котелок, смотрящийся среди левантийской роскоши просто неуместно. Под стулом красовался саквояж.

– Джеймс Браун? – поинтересовался у него Лоуренс.

– К вашим услугам, – поднялся со стула молодой человек.

– Поступаете в мое распоряжение, – махнул ему рукой Лоуренс. – Буду вводить вас в курс наших местных дел.

Вместе они вышли в майскую жару Константинополя.

Глава 4

Дорога до Стамбула заняла почти неделю. С каждым днем жара нарастала. Все мы много времени проводили на палубе линкора. Однако к полудню она раскалялась будто адская сковорода. И передвигаться по ней можно было только в ботинках на толстой подошве. Такими постарались разжиться все. Ими щеголяли и офицеры «Александра Второго», и почти все пассажиры.

На борту броненосца плыли все члены нового посольства. Пока из-за нестабильной обстановки в столице султаната без семей. Здесь был и полномочный посланник Русской империи действительный тайный советник Иван Алексеевич Зиновьев, который до того был директором Азиатского департамента. И его первый заместитель статский советник Петр Валентинович Меркулов. И командир казачьего конвоя полковник Борис Захарович Медокур. Были и дипломаты рангом поменьше, и казачьи офицеры.

Рядовые казаки тоже предпочитали находиться на палубе, а не торчать в тесных, душных кубриках, вместе с матросами. Место на корабле ограничено, потому казакам просто повесили дополнительные гамаки в матросских кубриках. Ни те, ни другие подобному соседству были не рады.

Мы с князем почти не расставались друг с другом. Он рассказывал, чем нам придется заниматься в Стамбуле. И я понимал с каждым днем все больше, что дело мне предстоит непривычное и крайне сложное.

– Не жалеете о своем рапорте, Никита? – не раз спрашивал меня князь. И каждый раз я отрицательно качал головой. Я ни о чем не сожалел. Как бы сложно мне не пришлось в самом скором будущем, отказываться от начатого я не привык. Несколько раз я говорил это князю, но когда он в очередной раз задал мне свой сакраментальный вопрос, уже просто покачал головой.

И вот жарким майским утром на горизонте показались минареты Стамбула. Бронзовые полумесяцы на их шпилях сверкали на солнце. Купола мечетей медленно вращались, острые углы их сверкали едва ли не сильней. Когда они сойдутся, образуя луковицу, вроде тех, что украшают православные храмы, зазвучат механические муэдзины, призывая мусульман к молитве.

Всех свободных от вахты матросов выстроили на палубе. В белых парадных робах и бескозырках стояли они по обоим бортам. У сходен – отдельной группой офицеры под предводительством капитана. Посольство шагало по этому живому коридору с очень широко расставленными стенками. Первым шел посол Иван Алексеевич Зиновьев в вицмундире и при шпаге. За ним в таком же виде дипломатический корпус нашего посольства. Потом казаки Медокура в синих парадных мундирах – при шашках и карабинах. Среди них были и мы с князем. Других жандармов при посольстве не было, а потому шли мы вместе с донцами конвоя. Надеясь, что наши мундиры затеряются среди казачьих.

Так, в общем-то, оно и вышло.

Мы прошли по очень длинным сходням под гром духового оркестра, играющего на берегу. Матросы и офицеры «Императора Александра Второго» отдали нам честь. Все военные, сходящие на берег, ответили им воинским салютом.

– Благодарю вас, капитан, – протянул руку капитану «Императора Александра» Зиновьев.

Тот крепко пожал ее.

Еще раз кивнув капитану, Зиновьев ступил на сходни. И хоть он был уже пожилым человеком, к веревочным перилам их даже не прикоснулся. Голова высоко поднята. Спина прямая, будто у гренадера на смотре. Каблуки туфель отбивают четкую дробь по доскам сходен.

– Только так и должен идти мужчина, – полушепотом произнес мне князь Амилахвари. – Особенно военный. Любой взявшийся за веревки сходен уронит честь всего нашего посольства.

Но никто из нас чести посольства не уронил. Хотя идти надо было весьма приличное расстояние. Сходни были достаточно широки и тяжелы – совсем не качались. Небольшими группами сходили мы на левантийскую землю.

А там нас оглушал духовой оркестр. Несколько десятков одетых в синие мундиры с красными фесками солдат наяривали на самых разнообразных музыкальных инструментах. Играли они, конечно же, гимн Левантийского султаната.

Приветствовал нас сам падишах Абдул-Хамид II. Одетый в темно-синий мундир, по-восточному богато украшенный золотым шитьем. На голове красная феска, также богато расшитая золотом. Кисточка ее и вовсе была отлита из этого благородного металла. Через плечо переброшена шелковая перевязь, к которой крепится сабля, сверкающая от обилия драгоценных камней.

Его окружали многочисленные генералы и дипломатические чиновники. Все, как один, с длинными, густо намасленными бородами. Одеты они были подобно правителю в роскошные мундиры или же черные костюмы с котелками и цилиндрами. В глазах некоторых даже поблескивали монокли, как у самого падишаха.

И ни единого представителя местного духовенства. Да и просто человека в традиционной левантийской одежде не увидеть. Со слов князя Амилахвари я знал, что ее тут носят только те, кто открыто показывают свое неприятие изменений и европеизации. Из тех, конечно, чье мнение и демонстративное поведение хоть на что-то влияло. Остальные же представители левантийской элиты ограничивались одной только красной феской с золотистой кисточкой.

Оркестр заиграл несколько тише. Началась длительная церемония обмена любезностями. Вручение верительных грамот посольства. Передача даров от русского императора падишаху – и наоборот.

Специально для Абдул-Хамида по сходням провели самого требовательного пассажира «Императора Александра». Белоснежного ахалтекинского жеребца. С ним намучились не только сопровождающие его конюхи, но и матросы. Красавец занял самый большой отсек в трюме и его ежедневно выводили на палубу, чтобы не застоялся. Сейчас ахалтекинца взнуздали золоченой уздечкой. А на спину водрузили красное седло и затейливо украшенную попону.

Падишах долго восхищался статью и красотой коня. Гладил его по белой шее, называя ее лебединой. Говорил, что велит запороть насмерть своих конезаводчиков, потому что в его конюшнях нет ни одного жеребца, достойного стоять рядом с таких красавцем. Зиновьев принялся заступаться за них, рассказывая о достоинствах арабских лошадей. Благодаря заступничеству посла конезаводчики были спасены.

Переходили из рук в руки шкатулки с драгоценностями. Богато украшенные нож и сабли. Длинноствольные ружья. Падишах восхищался образцами русского оружия. Правда, уже не обещал запороть насмерть своих оружейников. Наоборот, он показывал Зиновьеву пистолеты и винтовки левантийского производства. И дарил их от своего имени нашему самодержцу. Правда, мне с моего места было видно, что все это образцы европейского оружия, только украшенные узором и золочением с левантийской пышностью.

Вся эта процедура длилась невыносимо долго. С обыкновенной на востоке многословной велеречивостью и неспешностью. А стоять на жаре было тяжело. На мундире моем давно уже проявились темные пятна пота. Я переминался с ноги на ногу. Но спина уже начинала невыносимо болеть. А от хоть и приглушенно играющего оркестра стала раскалываться голова. Пару раз я позволил себе снять фуражку. Провел носовым платком по лбу и внутреннему ободу фуражки. Но все равно она была неприятно влажной.

Когда падишах перешел к описанию достоинств коней, целый табун которых он подарил казачьему конвою посольства, я принялся вертеть головой. В глазах рябило от золотого шитья сопровождающих Абдул-Хамида генералов и дипломатов. Наверное, поэтому взгляд мой и остановился на стоящей за оцеплением открытой повозке. В ней сидели три человека. Лиц, конечно, с того расстояния, что разделяло нас, было не разглядеть. Однако двое одевались вполне европейски – в коричневые костюмы. На коленях у обоих лежали шляпы. Третий носил традиционный костюм, перетянутый красным кушаком, и с черным платком на голове. Как объяснил мне вполголоса князь Амилахвари, назывался он куфия.

Именно князь, к слову, переводил мне бегло все, что говорили посол и падишах. Разговор ведь они вели на турецком языке, который считался языком придворного общения в султанате. Все минимально интеллигентные люди предпочитали изъясняться именно на нем. Это тоже рассказал мне князь Амилахвари.

Я обратил его внимание на людей в открытом экипаже. Князь недолго глядел на них. Быстро отвел взгляд. Я последовал его примеру. Теперь мы оба снова смотрели на падишаха. Абдул-Хамид как раз держал в руках массивную британскую винтовку Метфорда, ложе которой было украшено затейливой резьбой, а приклад сверкал драгоценными камнями.

– Как вы думаете, Аркадий, – мы обращались друг к другу по именам, но на вы, – один из них Лоуренс?

– Скорее всего, – кивнул князь. – Приехал поглядеть на нас.

Джеймс Браун понял, для чего Лоуренс выбрал коляску с высокими колесами. С нее было очень удобно наблюдать поверх голов. За оцеплением, окружившим падишаха со свитой и русское посольство, собралась толпа зевак. Все они тянулись, пытаясь хоть что-то разглядеть, но видели, скорее всего, спины или затылки таких зевак. А вот у англичан были, можно сказать, лучшие места на этом спектакле.

– Начнем урок, Браун, – наставительным тоном произнес Лоуренс, – кого вы считаете самыми опасными среди русских?

– Вряд ли самого опасного удастся разглядеть с такого расстояния, – не раздумывая ни секунды, ответил Браун. – Они на виду держаться не будут.

– Неплохо, – кивнул Лоуренс. – Но это получается камень в мой огород. Я-то подставился, не так ли?

– И я не понимаю для чего, – буркнул шериф Али. – Мы торчим в городе уже больше недели. Ты уже забыл, когда носил бурнус и куфию, а не пиджак и шляпу.

– Мне надо было увидеть наших врагов, – улыбнулся ему Лоуренс. – И показать им себя. Пускай знают, что мы за ними следим. С самого начала.

– Они будут наготове, – заметил Браун.

– Безусловно, – улыбка Лоуренса стала еще шире и лучезарней. – Это будет давить им на нервы. Они начнут дергаться – и допустят ошибку. А я ей воспользуюсь.

– Тактика змеи. – Шериф Али произнес эти слова с уважением. – Но у тебя будет только один удар. Если змея промахивается, ей отрубают голову.

– Я пока еще ни разу не промахнулся. Браун, сегодня мы покидаем Константинополь. Шериф Али поможет вам с одеждой, походящей для местности, куда мы отправимся.

Черноволосый спутник и друг Лоуренса просиял при этих словах. Он мало говорил, но лицо его временами было красноречивее всяких слов.

– Мы вот так бросим русских? – удивился Браун.

– Сейчас им будет, чем заняться, Браун, – Лоуренс пребывал в великолепном настроении. – О, Браун, русские первые две недели будут очень заняты. Левантийское гостеприимство воистину не знает границ. Нам хватит этого времени для того, чтобы основательно подготовиться к действиям против русских.

Он толкнул глухонемого извозчика концом трости в спину. Тот щелкнул вожжами – и их высокая повозка на мягких рессорах покатилась вперед. Откуда извозчик знал, куда именно надо Лоуренсу, Браун не понимал. О чем и спросил майора.

– Этот парень мой слуга. Он из харишей, и вовсе не глухонемой, просто неразговорчивый. Здесь, в Константинополе, он – мои глаза и уши. Никто не обращает внимания на извозчиков. Особенно если те не из болтливых.

Извозчик, подтверждая его слова, взмахнул кнутом над головой.

Но был у Брауна другой вопрос, который он хотел задать майору с самого их знакомства. Вот только не решался. Они не слишком близко общались для подобных вопросов.

И все-таки, под скрип колес повозки, Браун решился задать его.

– Майор, что значат ваши инициалы? Мне никто из ваших коллег не ответил. Только усмехаются в кулаки – и советуют спросить у вас.

– Не всем советам стоит следовать, Браун, – снова сменил тон на наставительный Лоуренс. – Когда-то это было моей больной мозолью. И я очень резко реагировал, когда на нее наступали. Но благодаря моим аравийским друзьям, я стал проще относиться к этому.

– Ты – Лоуренс, – произнес шериф Али, который, видимо, говорил, когда хотел, невзирая на вежливость. А может, у него свои понятия об этой самой вежливости. Аравийские понятия.