Текст книги "Русский фольклор.Песни, сказки, былины, прибаутки, загадки. игры, гадания, сценки, причитания, пословицы и присловья"
Автор книги: Владимир Аникин
Жанр:
Древнерусская литература
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Жил старик со старухою; не было у них ни одного детища, только и был, что козёл: тут все и животы! [142]142
Тут все и животы– тут все и богатство.
[Закрыть]Старик никакого мастерства не знал, плел одни лапти – только тем и питался. Привык козёл к старику: бывало, куда старик ни пойдет из дому, козёл бежит за ним из дому.
Вот однажды случилось идти старику в лес за лыками, и козёл за ним побежал. Пришли в лес; старик начал лыки драть, а козёл бродит там и сям да траву щиплет; щипал, щипал, да вдруг передними ногами и провалился в рыхлую землю, начал рыться и вырыл оттедова котелок с золотом.
Видит старик, что козёл гребет землю, подошел к нему – и увидал золото; несказанно возрадовался, побросал свои лыки, подобрал деньги – и домой. Рассказал обо всем старухе.
– Ну, старик, – говорит старуха, – это нам бог дал такой клад на старость за то, что сколько лет с тобою потрудились в бедности. А теперь поживем в свое удовольствие.
– Нет, старуха! – отвечал ей старик. – Эти деньги нашлись не нашим счастьем, а козловьим; теперича надо нам жалеть и беречь козла пуще себя!
С тех пор зачали они жалеть и беречь козла пуще себя, зачали за ним ухаживать, да и сами-то поправились – лучше быть нельзя. Старик позабыл, как и лапти-то плетут; живут себе поживают, никакого горя не знают.
Вот через некоторое время козёл захворал и издох. Стал старик советоваться со старухою, что делать:
– Коли выбросить козла собакам, так нам за это будет перед богом и людьми грешно, потому что всё счастье наше мы через козла получили. А лучше пойду я к попу и попрошу похоронить козла по-христиански, как и других покойников хоронят.
Собрался старик, пришел к попу и кланяется!
– Здравствуй, батюшка!
– Здорово, свет! Что скажешь?
– А вот, батюшка, пришёл к твоей милости с просьбою, у меня на дому случилось большое несчастье: козёл помер. Пришел звать тебя на похороны.
Как услышал поп такие речи, крепко рассердился, схватил старика за бороду и ну таскать по избе.
– Ах ты, окаянной, что выдумал – вонючего козла хоронить!
– Да ведь этот козел, батюшка, был совсем-таки православной; он отказал тебе двести рублей.
– Послушай, старый хрен! – сказал поп. – Я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а зачем ты по сю пору не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя уж давно помер.
Взял поп с мужика двести рублей и говорит:
– Ну, ступай же скорее к отцу дьякону, скажи, что бы приготовлялся; сейчас пойдём козла хоронить.
Приходит старик к дьякону и просит:
– Потрудись, отец дьякон, приходи ко мне в дом на вынос.
– А кто у тебя помер?
– Да вы знавали моего козла, он-то и помер!
Как начал дьякон хлестать его с уха на ухо!
– Не бей меня, отец дьякон! – говорит старик, – ведь козёл-то был, почитай, совсем православной; как умирал, тебе сто рублей отказал за погребение.
– Эка ты стар да глуп! – сказал дьякон. – Что ж ты давно не известил меня о его преславной кончине; ступай скорее к дьячку: пущай прозвонит по козловой душе!
Прибегает старик к дьячку и просит:
– Ступай, прозвони по козловой душе.
И дьячок рассердился, начал старика за бороду трепать.
Старик кричит:
– Отпусти, пожалуй, ведь козёл-то был православной, он тебе за похороны пятьдесят рублей отказал!
– Что же ты до этих пор копаешься! Надобно было пораньше сказать мне; следовало бы давно прозвонить!
Тотчас бросился дьячок на колокольню и начал валять во все колокола. Пришли к старику поп и дьякон и стали похороны отправлять; положили козла во гроб, отнесли на кладбище и закопали в могилу.
Вот стали про то дело говорить промеж себя прихожане, и дошло до архиерея, что-де поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на расправу старика с попом:
– Как вы смели похоронить козла? Ах вы, безбожники!
– Да ведь этот козёл, – говорит старик, – совсем был не такой, как другие козлы; он перед смертью отказал вашему преосвященству тысячу рублей.
– Эка ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а зачем ты его заживо маслом не соборовал! [143]143
Заживо маслом соборовать– совершать над тяжелобольным обряд помазания.
[Закрыть]
Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам.
СОЛДАТ И ЧЁРТСтоял солдат на часах, и захотелось ему на родине побывать.
– Хоть бы, – говорит, – чёрт меня туды снёс!
А он и тут как тут.
– Ты, – говорит, – меня звал?
– Звал.
– Изволь, – говорит, – давай в обмен душу!
– А как же я службу брошу, как с часов сойду?
– Да я за тебя постою.
Решили так, что солдат год на родине проживёт, а чёрт всё время прослужит на службе.
– Ну, скидавай!
Солдат всё с себя скинул и не успел опомниться, как дома очутился.
А чёрт на часах стоит. Подходит генерал и видит, что всё у него по форме, одно нет: не крест-накрест ремни на груди, а все на одном плече.
– Это что?
Чёрт – и так и сяк, не может надеть. Тот его – в зубы, а после – порку. И пороли чёрта каждый день. Так – хороший солдат всем, а ремни все на одном плече.
– Что с этим солдатом, – говорит начальство, – сделалось? Никуда теперь не годится, а прежде всё бывало в исправности.
Пороли чёрта весь год.
Изошёл год, приходит солдат сменять чёрта. Тот и про душу забыл: как завидел, всё с себя долой.
– Ну вас, – говорит, – с вашей и службой-то солдатской! Как это вы терпите?
И убежал.
ПЕТУХАН КУРИХАНЫЧЖила-была старуха, у нее сын Иван. Раз Иван уехал в город, а старуха одна осталась дома. Зашли к ней два солдата и просят чего-нибудь поесть горяченького. А старуха скупа была и говорит:
– Ничего у меня нет горяченького, печка не топлена и щички не варены.
А у самой в печке петух варился. Проведали это солдаты и говорят между собой:
– Погоди, старая! Мы тебя научим, как служивых людей обманывать.
Вышли во двор, выпустили скотину, пришли и говорят:
– Бабушка! Скотина-то на улицу вышла.
Старуха заохала и выбежала скотину загонять. Солдаты между тем достали из печки горшок с похлёбкой, петуха вынули и положили в ранец, а вместо него в горшок сунули лапоть.
Старуха загнала скотину, пришла в избу и говорит:
– Загадаю я вам, служивые, загадку.
– Загадай, бабушка!
– Слушайте: в Печинске-Горшечинске, под Сковородинском, сидит Петухан Куриханыч.
– Эх, старая! Поздно хватилась: в Печинске-Горшечинске был Петухан Куриханыч, да переведён в Суму-Заплеченску, а теперь там Заплетай Расплетаич. Отгадай-ка вот, бабушка, нашу загадку!
Но старуха не поняла солдатской загадки.
Солдаты посидели, поели черствой корочки с кислым квасом, пошутили со старухой, посмеялись над ее загадкой, простились и ушли.
Приехал из города сын и просит у матери обедать. Старуха собрала на стол, достала из печи горшок, ткнула в лапоть вилкой и не может вытащить. «Ай да петушок, – думает про себя, – вишь как разварился – достать не могу». Достала, ан… лапоть!
ИВАНУШКА-ДУРАЧОКБыл-жил старик со старухою; у них было три сына: двое – умные, третий – Иванушка-дурачок. Умные-то овец в поле пасли, а дурак ничего не делал, все на печке сидел да мух ловил.
В одно время наварила старуха аржаных клецок и говорит дураку:
– На-ка, снеси эти клецки братьям; пусть поедят.
Налила полный горшок и дала ему в руки; побрёл он к братьям. День был солнечный; только вышел Иванушка за околицу, увидал свою тень сбоку и думает: «Что это за человек? Со мной рядом идет, ни на шаг не отстает; верно, клецок захотел?»
И начал он бросать на свою тень клецки, так все до единой и повыкидал; смотрит, а тень всё сбоку идёт.
– Эка ненасытная утроба! – сказал дурачок с сердцем и пустил в неё горшком – разлетелись черепки в разные стороны.
Вот приходит с пустыми руками к братьям; те его спрашивают:
– Ты, дурак, зачем?
– Вам обед принёс.
– Где же обед? Давай живее.
– Да вишь, братцы, привязался ко мне дорогою незнамо какой человек, да всё и поел!
– Какой такой человек?
– Вот он! И теперь рядом стоит!
Братья ну его ругать, бить, колотить; отколотили и заставили овец пасти, а сами ушли на деревню обедать.
Принялся дурачок пасти: видит, что овцы разбрелись по полю, давай их ловить да глаза выдирать; всех переловил, всем глаза выдолбил, собрал стадо в одну кучу и сидит себе радехонек, словно дело сделал. Братья пообедали, воротились в поле.
– Что ты, дурак, натворил? Отчего стадо слепое?
– Да пошто им глаза-то? Как ушли вы, братцы, овцы-то врозь рассыпались, а я и придумал: стал их ловить, в кучу сбирать, глаза выдирать; во как умаялся!
– Постой, ещё не так умаешься! – говорят братья и давай угощать его кулаками; порядком-таки досталось дураку на орехи!
Ни много ни мало прошло времени; послали старики Иванушку-дурачка в город к празднику по хозяйству закупать. Всего закупил Иванушка: и стол купил, и ложек, и чашек, и соли; целый воз навалил всякой всячины. Едет домой, а лошаденка была такая, знать, неудалая, везёт – не везёт! «А что, – думает себе Иванушка, – ведь у лошади четыре ноги, и у стола тоже четыре, так стол-то и сам добежит». Взял стол и выставил на дорогу.
Едет-едет, близко ли, далеко ли, а вороны так и вьются над ним да все каркают. «Знать, сестрицам поесть-покушать охота, что так раскричались!» – подумал дурачок; выставил блюда с ествами наземь и начал потчевать:
– Сестрицы-голубушки! Кушайте на здоровье!
А сам всё вперёд да вперёд подвигается.
Едет Иванушка перелеском; по дороге все пни обгорелые. «Эх, – думает, – ребята-то без шапок; ведь озябнут сердечные!» Взял понадевал на них горшки да корчаги. Вот доехал Иванушка до реки, давай лошадь поить, а она не пьёт.
«Знать, без соли не хочет!» – и ну солить воду. Высыпал полон мешок соли, лошадь всё не пьёт.
– Что ж ты не пьёшь, волчье мясо? Разве задаром я мешок соли высыпал?
Хватил её поленом, да прямо в голову – и убил наповал.
Остался у Иванушки один кошель с ложками, да и тот на себе понёс. Идёт – ложки назади так и брякают: бряк, бряк, бряк! А он думает, что ложки-то говорят: «Иванушка-дурак!» – бросил их и ну топтать да приговаривать:
– Вот вам Иванушка-дурак! Вот вам Иванушка-дурак! Ещё вздумали дразнить, негодные!
Воротился домой и говорит братьям:
– Всё искупил, братики!
– Спасибо, дурак, да где ж у тебя закупки-то?
– А стол-от бежит, да, знать, отстал, из блюд сестрицы кушают, горшки да корчаги ребятам в лесу на головы понадевал, солью-то пойво лошади посолил, а ложки дразнятся – так я их на дороге покинул.
– Ступай, дурак, поскорее, собери всё, что разбросал по дороге.
Иванушка пошёл в лес, снял с обгорелых пней корчаги, повышибал днища и надел на батог корчаг с дюжину – всяких: и больших и малых. Несет домой. Отколотили его братья; поехали сами в город за покупками, а дурака оставили домовничать. Слушает дурак, а пиво в кадке так и бродит, так и бродит.
– Пиво, не броди, дурака не дразни! – говорит Иванушка.
Нет, пиво не слушается; взял да и выпустил всё из кадки, сам сел в корыто, по избе разъезжает да песенки распевает.
Приехали братья, крепко осерчали, взяли Иванушку, зашили в куль и потащили к реке. Положили куль на берегу, а сами пошли прорубь осматривать.
На ту пору ехал какой-то барин мимо на тройке бурых; Иванушка и ну кричать:
– Садят меня на воеводство судить да рядить, а я ни судить, ни рядить не умею!
– Постой, дурак, – сказал барин, – я умею и судить и рядить; вылезай из куля!
Иванушка вылез из куля, зашил туда барина, а сам сел в его повозку и уехал из виду. Пришли братья, спустили куль под лед и слушают; а в воде так и буркает.
– Знать, бурка ловит! – проговорили братья и побрели домой.
Навстречу им, откуда ни возьмись, едет на тройке Иванушка, едет да прихвастывает:
– Вот-ста каких поймал я лошадушек! А ещё остался там сивко – такой славный!
Завидно стало братьям, говорят дураку:
– Зашивай теперь нас в куль да спускай поскорей в прорубь! Не уйдёт от нас сивко…
Опустил их Иванушка-дурачок в прорубь и погнал домой пиво допивать да братьев поминать. Был у Иванушки колодец, в колодце рыба елетц а моей сказке конец.
ЛИСА-ПОВИТУХАЖили-были кум с кумой – волк с лисой. Была у них кадочка медку. А лисица любит сладенькое; лежит кума с кумом в избушке да украдкою постукивает хвостиком.
– Кума, кума! – говорит волк, – кто-то стучит.
– А, знать, меня на повой зовут! [144]144
Меня на повой зовут– зовут принять рождающегося ребенка. Повой – от «повивать» – пеленать младенца.
[Закрыть] – бормочет лиса.
– Так поди сходи, – говорит волк.
Вот кума из избы да прямехонько к мёду, нализалась и вернулась назад.
– Что бог дал? – спрашивает волк.
– Початочек, – отвечает лисица.
В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком.
– Кума, кто-то стучится, – говорит волк.
– На повой, знать, зовут!
– Так сходи.
Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку на донышке осталось. Приходит к волку.
– Что бог дал? – спрашивает её волк.
– Середышек.
В третий раз опять так же обманула лисица волка и долизала уже весь медок.
– Что бог дал? – спрашивает её волк.
– Поскребышек.
Долго ли, коротко ли – прикинулась лисица хворою, просит кума медку принести. Пошел кум, а меду ни крошки.
– Кума, кума! – кричит волк, – ведь мёд съеден.
– Как – съеден? Кто же съел? Кому окромя тебя! – погоняет лисица.
Волк и крестится и божится.
– Ну хорошо! – говорит лисица. – Давай ляжем на солнышко, у кого вытопится мёд, тот и виноват.
Пошли, легли. Лисице не спится, а серый волк храпит во всю пасть. Глядь-поглядь, у кумы-то и показался медок; она ну-тко скорее перемазывать его на волка.
– Кум, кум! – толкает волка. – Это что? Вот кто съел!
И волк, нечего делать, повинился. Вот вам сказка, а мне кринка масла.
ЛИСА-ИСПОВЕДНИЦАОднажды лиса всю большую осеннюю ночь протаскалась по лесу не евши. На зоре прибежала она в деревню, взошла на двор к мужику и полезла на насест к курам.
Только что подкралась и хотела схватить одну курицу, а петуху пришло время петь: вдруг он крыльями захлопал, ногами затопал и закричал во все горло. Лисица с насеста-то так со страху полетела, что недели три лежала в лихорадке.
Вот раз вздумалось петуху пойти в лес – разгуляться, а лисица уж давно его стережёт; спряталась за куст и поджидает: скоро ли петух подойдёт.
А петух увидел сухое дерево, взлетел на него и сидит себе.
В то время лисе скучно показалось дожидаться, захотелось сманить петуха с дерева; вот думала-думала, да и придумала:
«Дай прельщу его!»
Подходит к дереву и стала здоровкаться:
– Здравствуй, Петенька!
«Зачем её лукавый занёс?» – думает петух.
А лиса приступает со своими хитростями:
– Я тебе, Петенька, добра хочу – на истинный путь наставить и разуму научить. Ты, Петя, на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех не подыму.
Петух стал спускаться ниже и ниже и попал прямо лисе в лапы. Схватила его лиса и говорит:
– Теперь я задам тебе жару! Ты у меня за всё ответишь; попомнишь, блудник и пакостник, про свои худые дела! Вспомни, как я в осеннюю темную ночь приходила и хотела попользоваться одним куренком, – а я в то время три дня ничего не ела, – и ты крыльями захлопал и ногами затопал!..
– Ах, лиса! – говорит петух. – Ласковые твои словеса, премудрая княгиня! Вот у нашего архиерея скоро пир будет; в то время стану я просить, чтоб тебя сделали просвирнею, и будут нам с тобой просвиры мягкие, кануны [145]145
Канун– здесь: мед и пиво к церковным праздникам.
[Закрыть]сладкие, и пойдёт про нас слава добрая.
Лиса распустила лапы, а петух порх на дубок.
КОЧЕТ И КУРИЦАЖили курочка с кочетком, и пошли они в лес по орехи. Пришли к орешне; кочеток залез на орешню рвать орехи, а курочку оставил на земле подбирать орехи: кочеток кидает, а курочка подбирает.
Вот кинул кочеток орешек, попал курочке в глазок и вышиб глазок.
Курочка пошла – плачет. Вот едут бояре и спрашивают:
– Курочка, курочка! Что ты плачешь!
– Мне кочеток вышиб глазок.
– Кочеток, кочеток! На что ты курочке вышиб глазок?
– Мне орешня портки раздрала.
– Орешня, орешля! На что ты кочетку портки раздрала?
– Меня козы подглодали.
– Козы, козы! На что вы орешню подглодали?
– Нас пастухи не берегут.
– Пастухи, пастухи! Что вы коз не бережёте?
– Нас хозяйка блинами не кормит.
– Хозяйка, хозяйка! Что ты пастухов блинами не кормишь?
– У меня свинья опару пролила.
– Свинья, свинья! На что ты у хозяйки опару пролила?
– У меня волк поросёночка унёс.
– Волк, волк! На что ты у свиньи поросёночка унёс?
– Я есть захотел, мне бог повелел.
ЖЕНА-СПОРЩИЦАБыла у одного мужа жена, да только такая задорная, что всё ему наперекор говорила, Бывало, он скажет: «Бритое», – а уж она непременно кричит: «Стриженое!» Всякий день бранились!
Надоела жена мужу; вот он и стал думать, как бы от неё отделаться.
Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладина: «Постой, – думает он, – вот теперь-то я её изведу». Как стала она переходить по перекладинке, он и говорит:
– Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!
– Так вот же нарочно буду!
Тряслась, тряслась, да и бултых в воду.
Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде в гору вверх, против течения.
– Что ты тут ищёшь? – говорят ему прохожие мужики.
– А вот жена утонула, вон с энтой перекладинки упала!
– Дурак, дурак! Ты бы шёл вниз по реке, а не в гору; её теперь, чай, снесло.
– Э, братцы, молчите! Она всё делала наперекор, так уж и теперь, верно, дошла против воды.
БАРИН И МУЖИКЖил-был мужик; имел у себя много овец. Зимний временем большущая овца объягнилась и взял он её с двора в избу, с ягнёночком.
Приходит вечер; едет барин, попросился к нему ночевать. Подошёл под окошко и спрашивает:
– Мужичок, пусти ночевать!
– А не будете ночью озоровать?
– Помилуй! Нам бы только где темну ночку проспать.
– Заезжай, барин!
Взъехал барин с кучером на двор. Кучер убирает лошадей, а барин в дом пошёл.
На барине был огромный волчий тулуп. Взошёл в хату, богу помолился, хозяевам поклонился:
– Здорово живёте, хозяин с хозяюшкой!
– Добро жаловать, господин!
Сел барин на лавочку. Овца волчий тулуп увидала и глядит на барина; сама глядит, а ногой-то топ, и pas, да и два, да и до трёх. Барин говорит:
– А что, мужичок, овца ногой топает?
– Она думает: ты волк, слышит волчий дух. Она у меня волков ловит; вот нынешнюю зиму с десяток пымала.
– Ах, дорого бы я за неё дал! Не продажна ли она? Для дороги мне она хороша.
– Продажна, да дорогá.
– Эх, мужичок, да не дороже денег; у барина хватит.
– Пожалуй, уважить можно.
– А сколько она стоит?
– Пятьсот рублей.
– Помилуй, много! Возьми три сотенки.
Ну, мужик согласился, продал.
Барин ночь переночевал, на зорьке встал и в путь собрался; хозяину три сотенки отдал и овечку взял, посадил в санки и поехал.
Едет. Идут встречу три волка. Вот овца увидала волков, так и прыгает на санях…
Барин говорит кучеру:
– Надо пускать: вишь как она раззадорилась!.. Сейчас пымáт. (А она боится.)
Кучер и говорит:
– Постой немножечко, сударь, она раззадорится.
Сверстались волки с ними ровно. Барин выпустил овцу; овца испугалась волков, в лес полетела, коротким хвостом завертела. Как волки за ней залились, только снег раздувáтся, а кучер за ней собирáтся.
Поколе лошадушку выпрягал, в погон за овцой скакал, волки овцу пымали и шкуру с неё содрали, сами в лес убежали.
Кучер подскакал – овца на боку лежит, а её шкура содранá лежит. Подъезжает к барину. Барин его спрашивает:
– Не видал ли чего?
– Ах, сударь, хороша овца! Вся изорвалась, а волкам не поддалась!
Мужичок три сотенки получил, сидит топерь барину сказочки рассказывает, а три сотенки в кармане лежат.
ПРЕДАНИЯ, БЫЛИЧКИ И БЫВАЛЬЩИНЫТРУБКА СТЕНЬКИ РАЗИНА
За Волгой на Синих горах, при самой дороге, трубка Стенькина лежит. Кто тое трубку покурит, станет заговоренный, и клады все ему дадутся и все; будет словно сам Стенька. Только такого смелого человека не выискивается до сей поры.
ПУГАЧ И САЛТЫЧИХАКогда поймали Пугача и засадили его в железную клетку, скованного по рукам и ногам в кандалы, чтобы везти в Москву, – народ валма валил и на стоянки с ночлегами и на дорогу, где должны были провозить Пугача, – взглянуть на него; и не только стекался простой народ, а ехали в каретах разные господа и в кибитках купцы.
Захотелось также взглянуть на Пугача и Салтычихе. А Салтычиха эта была помещица злая-презлая, хотя и старуха, но здоровая, высокая, толстая и на вид грозная. Да как ей не быть было толстой и грозной: питалась она – страшно сказать – мясом грудных детей. Отберет от матерей, от своих крепостных, шестинедельных детей, под видом, что малютки мешают работать своим матерям, или другое там для виду наскажет, – господам кто осмелится перечить? И отвезут-де этих ребятишек куда-то в воспитательный дом, а на самом-то деле сама Салтычиха заколет ребенка, изжарит и съест.
Дело было под вечер. Остановился обоз с Пугачом на ночлег; приехала в то же село или деревню и Салтычиха: дай-де и я погляжу на разбойника-душегубца, не больно-де я из робких.
Молва уже шла, что когда к клетке подходил простой народ, то Пугач ничего не разговаривал; а если подходили баре, то сердился и ругался. Да оно и понятно: простой чёрный народ сожалел о нём, как жалеет о всяком преступнике, когда его поймают и везут к наказанию, – тогда как, покуда тот преступник ходил на воле и от его милости не было ни проходу пешему, ни проезду конному, готов был колья поднять, – сожалел по пословице: «лежачего не бьют»; а дворяне более обращались к нему с укорами и бранью, что-де, разбойник и душегубец, попался!..
Подошла Салтычиха к клетке: лакеишки её раздвинули толпу.
– Что, попался, разбойник? – спросила она.
Пугач в ту пору задумавшись сидел, да как обернется на зычный голос этой злодейки и, – богу одному известно, слышал ли он про нее, видел ли, или просто-напросто не понравилась она ему зверским выражением лица и своей тушей, – да как гаркнет на неё; застучал руками и ногами, индо кандалы загремели; глаза кровью налились: ну, скажи, зверь, а не человек. Обмерла Салтычиха, насилу успели живую домой довезти.
Привезли её в именье, внесли в хоромы, стали спрашивать, что прикажет, а она уже без языка. Послали за попом; пришел батюшка; видит, что барыня уж не жилица на белом свете, исповедовал глухою исповедью; а вскоре Салтычиха и душу грешную богу отдала. Прилетели в это время на хоромы её два чёрные ворона…
Много лет спустя переделывали дом её и нашли в спальне потаенную западню и в подполье сгнившие косточки.
