Текст книги "Двоепапство (СИ)"

Автор книги: Владимир Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глупость или неопытность? Сильно в том сомневаюсь. В Рим бы не послали откровенного бездаря, сколь бы важной персоной он ни был. Тем более Агостино Барбариго, всё время своего правления борющийся с весьма сильной оппозицией, откровенно мешающей ему проводить желаемую политику. Уж некомпетентностью племянника дожа эта самая оппозиция охотно бы воспользовалась, можно даже не сомневаться! Тогда остаётся что? Правильно, нежелание даже в малой степени выпускать из надёжных рук возможный контроль за происходящим в Вечном Городе.

– Посол, – жестом я приказал охране пропустить венецианца. – Чем обязан, отчего на вашем лице столь отчётливо читается желание поговорить? Сейчас великий день, у всех, помимо ненавидящих науку воинствующих мракобесов из Авиньона и им сочувствующих, отличное настроение и желание отпраздновать сход на воду первого корабля нового вида. А тут вы. Джованни. С лицом, словно умерла любимая тёща. Вроде и надо опечалиться, да только сперва стоит десять раз подумать, будет ли печаль искренней и не вызовет ли понимающие усмешки.

– Письмо от дожа Агостино Барбариго. Ваши Величества, – выдав сразу два поклона, мне и Лукреции, венецианец протянул мне письмо с легко узнаваемой печатью венецианских дожей. – Сперва прочтите, а об остальном, питаю надежды, вы и сами захотите поговорить.

Крак. Сургуч был незамедлительно сломан, а открывшееся послание Агостино Барбариго предстало перед глазами моими и Лукреции. Рядом лишь родственник дожа и посол по совместительству, а также охрана. Всё, больше никого и не подпустят. Народ вышколенный. Понимающий расклады. Раз появилось письмо, которое я с интересом читаю, да к тому же не абы какое, значит остальных, оказавшихся поблизости, будут заворачивать обратно. Сперва вежливо. Потом, коль не поймут, не очень.

Читаю каллиграфически начертанные строки, продираясь через обязательное вступление к собственно основе. Та-ак… Неожиданно, но в то же время удивляться не стоит. Получается, затейники из Парижа во главе лично с Людовиком XII Валуа, если верить сведениям, полученным венецианцами, таки да спелись с султаном Баязидом II. Не против нас, понятное дело – подобное мало кто в Европе понял бы, а не поняв, могли со всей охотой сколотить антифранцузскую коалицию – а против Мамлюкского султаната.

Неожиданным являлся именно союзник и противник, поскольку суету французов, готовящихся к уже собственной войне с магометанами, наблюдали все имеющие глаза и толику разума. Да они и сами не скрывали, понимая, что шила в мешке не утаишь. А уж подготовку армии и флота тем паче. Просто маскировали под желание ударить по магрибскому сектору как по наиболее выгодному с точки зрения добычи противнику и вместе с тем не столь опасному в свете последних событий. Там ведь основой силы являлся флот, а он становился всё менее внушительным с учётом продолжающих резвиться на море наших каперов.

Выгода финансовая и иная, идеологического характера. Для Людовика XII Валуа были чрезвычайно важны обе этих части. С трудом удерживаемая им как единое целое Франция, подъедаемая изнутри очагами сепаратизма, требовала вливаний как финансовых, так и идеологических. С золотом было плохо, а идеалы… Авиньонский Раскол мог стать основой, но не сам по себе, а исключительно в случае сколь-либо зримых результатов. Пока же получалось так. что пока Рим собирает союзников и проводит успешную атаку на османскую империю под знамёнами Крестового похода, в Авиньоне… стараются ещё сильнее разжечь костры инквизиции. Пусть Крамер и его свора только-только начинали свои поганые делишки на французских землях, да и сдерживались по возможности, но запашок гари уже поплыл. Пока что слабенький, местами, но этим тварям дай только начать, а уж остановиться они по своей воле никогда не остановятся.

Отсюда и необходимость показать, что они, создавшие Авиньон как символ раскола и столицу нового Папства, также должны показать себя в амплуа борцов с врагами христианства. Не с османами, потому как сие направление уже было отработано, а с другими. Вот отсюда и вроде как магрибское направление. Вроде как! На деле же вот как оно выходит.

– Твари! И совсем-совсем не божьи, – прокомментировала Лукреция уже прочитанную часть послания. – И они что, думают, будто союз с теми, кого недавно били крестоносцы, сойдёт им с рук? Можно так всё представить, что…

– Читай дальше. сестра. Там будет самое интересное, многое меняющее.

Недовольное ворчание, но возражений как таковых не прозвучало. И это правильно, потому как дальше становилось ясно, на что нацелились неожиданные союзнички. Одним требовался Иерусалим, другим, соответственно, Мекка и Медина. Ну и разделить иные части Мамлюкского султаната Франция с Османской империей однозначно не откажутся.

Достоверность написанного в письме? Верить по умолчанию я не собирался, но вероятность была высока. Про намеренное дезинформирование нас венецианцами и вовсе речи не шло. Ибо на кой? Ложь всё едино всплывёт, а положение венецианцев не такое хорошее, чтобы ещё сильнее раздувать пламя неприязни, уже существующее между республикой и королевством. То есть уже королевствами.

Это что касалось вводных данных. Меж тем одними ими послание не ограничивалось. Агостино Барбариго, сильно озабоченный получаемыми Венецией доходами от посредничества торговли пряностями – а она шла как раз через мамлюков, с которыми республика давно и прочно была повязана торговыми договорами – был намерен любыми способами сохранить за собой эту золотую дорогу, пропахшую перцем, корицей и прочим имбирем. Потому и предлагал нам, Борджиа, то, что могло стать закономерным развитием успехов Крестового похода. Или же следующим походом под теми же знамёнами, но направленным на другую, но очень важную для христианского мира цель. Иерусалим, чтоб ему пусто было! Символ веры, святыни, восстановление ранее существовавшего Иерусалимского королевства в том или ином виде и всё тому подобное. Знал, с-собака зверохитрая, что отказаться от подобного после всего случившегося я в принципе не смогу. Положении защитника христианства – а на деле европейской цивилизации, поскольку миссионерство уже напрочь сворачивалось и восстанавливаться в принципе не собиралось – не позволит. Оставалось лишь соглашаться, пусть и сопровождая положительный ответ площадной бранью в адрес хитрожопых венецианцев, таки да ухитрившихся и рыбку съесть и на хер не сесть. Или пока не ухитрившихся?

Насколько я понял, в письме говорилось о том, что венецианцы намерены каким-то образом убедить мамлюкского султана отдать Иерусалим и окрестности в качестве платы за помощь в войне с Османской империей и их французскими союзниками. Звучит, конечно, разумно и логично, но где те самые разум с логикой применительно к мамлюкским фанатикам и дикарям? Они даже с огнестрельным оружием из-за каких-то догм и суеверий толком подружиться не в состоянии. Даже одного своего султана прибили по сему поводу. А тут вдруг отдать целый Иерусалим каким то так неверным? Сильно сомнительно, что это будет возможно. Посему…

– Неужто почтенный Агостино Барбариго уже успел договориться о передаче Италии Иерусалима в том случае, если мы согласимся защитить ваши и мамлюкские интересы, Джованни?

– Переговоры ведутся, а мы послали туда лучших дипломатов и щедрые дары султану и его эмирам, – попробовал было увильнуть посланник. – Это Восток. Там всё и сложно, и не быстро. Главное для нас – договориться с вами и вашей сестрой, Ваше Величество. И конечно с Его Святейшеством!

– Можете считать нас троих за единое целое. Аккурат как святую троицу, – усмехнулся я, будучи полностью безразличен к разного рода возможным «святотатствам». -Но без подтверждения договорённостей от султана Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури всё это останется лишь словами. Венеция может поручиться за успех переговоров и возместить весь возможный урон в случае их провала?

– Я могу утверждать, что республика приложит все усилия…

– Усилия без результата нас слабо интересуют.

– Совсем не интересуют. – мило улыбнулась Лукреция.– Вот если вы, венецианцы, пообещаете нам Иерусалим. Все вы, то есть дож, Совет Десяти, иные советы и даже Сенат. Не только пообещаете, но и тут, в Риме, поклянётесь, поцеловав крест в руках викария Христа…

Упс! Сестренка – не знаю уж, их желания изощрённо поиздеваться над послом или с тонким расчётом – внезапно подкинула совсем интересную идею. Ту самую, которую грешно не попробовать реализовать.

– Думаю, посол, нам и впрямь удастся договориться. Более того, вы если и потеряете в деньгах с «дороги пряностей», то немного. По крайней мере, пока из Нового Света поставки не пойдут. Вы ведь, насколько я понимаю, просто обязаны понимать в торговых делах?

– Я из Венеции, Ваше Величество.

– Вот и я о том же. А основной закон торговли – один из таковых – гласит, что для получения большей прибыли разумно устранять посредников. Посредником в гашем случае являются именно мамлюки с их завшивленным султанатом. И отсюда возникает вопрос…

– Вам нужны эти магометане или деньги, которые вы получаете с их помощью? – подхватила Лукреция, которая научилась с лёту развивать прозвучавшие мысли. – Если второе. то мы договоримся.

Естественно, второе. Торговцы, они во все века мыслят примерно одинаково. Прибыль есть альфа и омега их поведения. А уж если они приходят к власти в отдельно взятой стране, то бедное государство перестраиваться аккурат на пути-дорожки чистогана. Вот и навострил уши Джованни Барбариго, готовясь со всем вниманием слушать и запоминать для последующей передачи услышанного своему родичу-дожу.

Сложного в предложениях ничего не было, скорее совсем наоборот. Есть Иерусалим, равно как и остальные места, образующие собой Мамлюкский султанат. Большая их часть выгодна с экономической – собственно, Нил и окрестности, равно как и «коридор» до Красного моря – другие же имеют исключительно идеологическое значение. И это я не только про Иерусалим, но и про Мекку с Мединой. Да, это чисто исламские святыни, но если суметь наложить на них лап, то перспективы открываются оч-чень интересные. Этакое демонстративное унижение всего Востока. То есть пока лишь омусульманенной части, но и сие будет ой каким немалым достижением.

Вот уж и впрямь новый Крестовый поход, начинающийся очень скоро после недавно завершившегося. Более того, имеющий классическую цель, против которой даже тем фанатикам из Авиньона будет нечего визгнуть-пискнуть! Зато в их сторону можно запустить оченно вонючие идеологические мины, связанные с готовностью вступать в союз с врагами христианского мира, то есть Османской империей. И всякие-разные отговорки в стиле «ради Иерусалима подобное допустимо» легко будут парированы. Дескать, пока вы искали возможность договариваться с врагом, мы нашли возможность иную, доказывая вашу никчёмность и беспомощностью в политических делах… и это в самом мягком из возможных вариантов. Ведь нельзя исключать и злонамеренного сговора.

Примерно это, пусть и в сильно урезанном виде – исключительно про возможность НЕ договариваться с мамлюками, если не захотят отдавать Иерусалим с окрестностями с первого раза – я и излагал Джованни Барбариго. Про Мекку с Мединой молчок. Про идеологическую диверсию в адрес Парижа с Авиньоном тоже пока стоило помалкивать… Это я только своим рассказывать буду, а не всяким мутным венецианцам.

Только и сказанного хватило для того, чтобы посланник хлопал глазками и разевал рот словно рыбка из неизвестного в этом времени детского стишка. Моргал, хлопал… но потом отмер и сразу же попросил дозволения немедленно начать писать письмо дожу. Заинтересовался. Особенно тем, что прибыли с «дороги пряностей» останутся на венецианский прожор почти в прежнем объёме. До поры до времени, определяемыми развитием поставок из Нового Света, само собой разумеется.

Золотая блесна! Как же местами печально, но большей частью приятно сознавать, что на неё ловились и будут ловиться любители наживы. За злато-серебряным лесом не видящие подлинной силы, для которой богатство всего лишь один из инструментов. Джованни Барбариго был в высокой степени уверен, что мы, то есть Борджиа, сдержим данное обещание. Правильно, сдержим, но именно по букве договора, что относиться станет исключительно к пряностям. Ибо к чему цепляться за старую золотую жилу, если знаешь, как разработать сразу несколько новых, к тому же ничуть не истощённых, не освоенных конкурентами? Вот то-то и оно!

Что же касаемо новой войны, второго во время взлёта Борджиа Крестового похода – так тут главное правильно разыграть карты. На сей раз не стоит нести основную тяжесть боёв на себе, доверив эту «великую честь» даже не ближним союзникам-полувассалам, а союзникам дальним, но ещё больше тем, кого мы вынудим таковыми стать. Кто это будет? Первым делом венецианцы, которым на сей раз придётся растрясти мошну на предмет найма опытных воинов в тех же германских землях и в швейцарских горах. Португальцы… Им тоже есть что предложить! Пусть даже с пряностями им придётся шастать в кругаля, огибая Африку, да и то можно договориться, чтобы оставили именно поставку пряностей, переключившись в этом аспекте на Новый Свет… Зато иные товары из индийских и не только земель по любому удобнее будет таскать через ныне мамлюкские земли. Плюс перспективы выхода на колонизацию ещё одного очень важного региона. Другие европейские страны пообщипать по принципу с каждого по колечку – крестоносцу справная кольчуга. Священная Римская империя, Англия, Шотландия, Ливонский Орден. Наконец. Венгрия с Польшей, будь они неладны! Хлопот куда больше ожидается, чем проку, но за ради создания впечатления о «едином порыве» того стоит. Проклятье, да тут лучше вообще хоть символически, но всех подтянуть тем или иным образом. Полезно первым делом для того, чтобы показать единение европейской цивилизации, условного Запада, против всей проистекающей с Востока гнили и чумной заразы. разлагающей не столько тела, сколько души. Примеров то более чем достаточно.

Про Испанию – это как раз близкий союзник – и вовсе молчу, Трастамара и вынуждать не надо. Разве что сделать пару дополнительных финтов ушами, привязывая их к интересам Борджиа ещё сильнее и надёжнее. Пусть Изабелла Католичка думает до поры, что может проглотить и переварить ядовитую семейку. Как бы на деле совсем наоборот не оказалось… в хорошем смысле слова, конечно. На Испанию я в принципе не собираюсь покушаться с целью аккуратненько так поглотить, удаву уподобившись. Подобный монстр будет не слишком жизнеспособен, к тому же раздираем внутренними противоречиями. Лучше уж классический союзник… в ближайшие несколько десятков лет. Этого должно хватить. Для чего? Чтобы любые попытки откатить историю назад если и и будут, то окончились бы быстро и безрезультатно.

Удалился донельзя взбудораженный венецианский посол, а я всё стоял у стены. Стоял и гонял по извилинам мысли, которые, будучи воплощёнными в жизнь, способны были вывести ядовито-грозную семейку если и не на околоземную орбиту в плане будущего влияния, но уж на уровень стратосферы точно. Знающая же мою сложную натуру Лукреция, дотронувшись до моей руки, тихо произнесла:

– Чезаре… Пойдём отсюда. Я же вижу, что у тебя вызрели очередные замыслы. И на людях им лучше не звучать. А я прикажу, чтобы всех нужных людей прямо в кабинет… или в библиотеку доставили. Это ведь срочно?

– Не срочно, но важно, – проворчал я, влекомый сестрёнкой из забитого танцующими, флиртующими и всяческими иными способами развлекающимися людьми зала. – Но отец и Бьянка быть просто обязаны. И эта змея, ошибочно названная Львицей Романии, тоже не повредит.

– Тогда будет большая гадость для наших врагов. И мир содрогнётся!

Лучше и не скажешь, Лукреция. Лучше и не скажешь. Но порой миру это только на пользу… Ибо застой и стагнация в самые критические моменты на порядок опаснее любой встряски. Уж я то знаю. Видел и осознал, к чему подобное может привести.

Интерлюдия

Франция, Авиньон, октябрь 1496 года.

Тишина и покой. Благолепие, никаких светских праздников, зато большое число духовных, долженствующих создать подобающую обстановку для твердыни истинного христианства. Противовес развратному, тонущему в пороках Риму. Вот что старались создать из Авиньона его нынешние хозяева во главе с Папой Юлием II. Пусть многие из них были совсем не чужды радостям плоти, но прилагали все силы к тому, чтобы не показывать это добрым христианам. Молитвы, посты, шествия с самобичеванием участников оных, показательная скромность и щедрая раздача милостыни. Привлечение паломников опять же. Большого количества паломников, которые действительно стали стекаться в Авиньон. Не так много, как в Рим, но для начала и это было очень неплохим знаком.

Причины подобного? Для начала, многие особенно известные своим аскетизмом и склонностью к умерщвлению плоти монахи перебрались если не в сам Авиньон, то в близкие края. Давно Франция не видела подобного нашествия! Затем различные священные реликвии, пусть и не чета особенно важным и редким. Откуда? Опять же из монастырей. Те же доминиканцы, к примеру, заранее их вывозили – сначала в особенной тайне, потом не слишком и таясь – из своих монастырей и церквей, опасаясь дальнейшего. Может зря, может и нет. Вроде как Александр VI, он же Родриго Борджиа, вкупе со своими родственниками и сторонниками если на что и покушался, то на золото и земли. Но мало ли как могло обернуться.

А где святые реликвии, мощи – там и готовые жертвовать верующие. Их становилось тем больше, чем сильнее становилась трещина, потом и вовсе Раскол. С момента же избрания нового Авиньонского Папы перемены вышли на новую стадию. Запрет на продажу индульгенции, отмена целибата, иные нововведения в булле «О церковной реформе»– они изрядно помогли, сделав Авиньон настоящим центром веры для не желающих смиряться с той самой реформой. Потоки недовольных хлынули во Францию из Италии. Милана, Флоренции, Испании, Португалии и некоторых других, менее значимых мест.

Юлий II и его кардиналы торжествовали, рассчитывая, что ещё немного и Авиньон станет сперва вровень с Римом, а потом и… Но нет, не вышло. К ним бежали именно недовольные, а таковыми в основе своей были именно монахи, аскеты, фанатики. При всей их несомненной пользе не они составляли те силы, на которые опирались Борджиа. Армия, наука, ремесленники. Этим трём опорам не было такого уж сильного дела до церковных дрязг. Знать тем более не намеревалась идти на какие-либо жертвы, дабы помочь далёкому Авиньону. Им было и так хорошо, ведь король созданной, склеенной из кусков Италии давал им главное – не подачки, а возможности добыть силой меча золото и новые земли. Крестовый поход… точнее замаскированный под него завоевательный поход. Удачный поход!

Богатые, плодородные земли. Многочисленные крепости. Дружественно настроенное к освободителям население, ненавидящее изгоняемых османов люто и желающее мстить. Много золота, серебра и разных дорогих товаров. Никак нельзя было отрицать, что Борджиа сдержали свои обещания, а влияние Рима и лично Александра VIкак понтифика резко возросло. А чем мог ответить Авиньон? Одного благочестия и дыма костров инквизиции, к тому же сильно ограничиваемым самим Юлием II и королём Франции Людовиком XII, не хватало. Требовалось некто сопоставимое с достижениями Рима.

Вот потому что сам Джулиано делла Ровере, что его родственники-кардиналы, что кардиналы иные, но столь же преданные – по разным причинам, но с одним результатом – облегчённо перекрестились, лишь заслышав о возможности нападения на Мамлюкский султанат вместе с ослабевшей, но пока ещё достаточно сильной Османской империей. Заранее обговоренный раздел будущих завоеваний позволял надеяться не только на золото – нужное как Авиньону, так и Парижу – и земли, но и на Иерусалим. Вернувшие этот город не могли не получить славу и уважение всех христиан. Даже результаты завершённого недавно Крестового похода могли и должны были померкнуть в сравнении с таким успехом. Оставалось лишь подготовиться и напасть! Но только вместе, поскольку у Франции был сильный флот и немалая армия. У османов – исключительно армия, но огромная, несмотря на ранее понесённые потери. Народу в Османской империи всегда хватало, как и умения быстро сбивать разгорячённых призывали мулл в неисчислимые многотысячные орды, несущие с собой смерть и разорение.

Король и его маршал Луи де Ла Тремуйль заново готовили армию, собирали в нужных портах корабли, не забывая и о том, чтобы не оголять границы и просто гарнизоны в опасных, склонных к бунту провинциях. В Авиньоне готовились к иному, но не менее важному – разжечь пламя веры в пастве, убедить французов и не только в том, что скорая война с мусульманами станет непременно победоносной и угодной Господу. Только вот сперва приходилось скрывать настоящую цель, делать вид, что собираемые войска отправятся на кораблях отнюдь на в земли мамлюков. Зато потом…

Вот как раз потом и случилось страшное. Расслабившись за то долгое после Раскола время, сначала ожидая от Борджиа ответного удара, Джулиано делла Ровере и сам поверил было в то, что его давние враги отвлеклись на более важные для себя дела. Падение Ливорнской республики и показательная казнь всем мало-мальски видных последователей Савонаролы тоже была принята как естественное явление. Слишком уж они… обнаглели, а с землями Борджиа под боком так поступать было опасно для жизни. Потеряли страх, не позаботились о себе? Сами и виноваты. А к тому же из них получились очень хорошие мученики, полезные Авиньону.

Но других мучеников ни Юлию II, ни приютившему и вознесшему его вверх Людовику XII не требовалось. Однако… пути господни воистину неисповедимы. И не только собственно господни, но и тех, кто представлял бога там, в Риме.

Это случилось два дня тому назад, в соборе Нотр-Дам-де-Дом, который с недавних пор стал резиденцией Ордена святого Доминика, а ещё твердыней инквизиции. Всем было известно, что именно в подземную часть этого собора – расширяемую в связи с необходимостью – доставляют часть особо злостных еретиков и заподозренных в колдовстве. И именно оттуда у попавших если и получается выбраться живыми, то большей частью на одну из площадей, до костра, на котором ожидает смерть либо от огня, либо, в качестве особой милости, от удавки с последующим сожжением уже мёртвого тела. Сам Папа Юлий II неоднократно сдерживал что Крамера со Шпенглером, что иных, менее высокопоставленных братьев-инквизиторов. Это получалось, но хотя бы раз в неделю и хотя бы парочка жертв непременно горела, услаждая взоры одних и вызывая страх у других. В любом случае, все делла Ровере, равно как и король Людовик XII знали. с кем именно они имеют дело. Зверя надобно кормить свежим мясом, а не травкой. Только так его можно удержать от того, чтоб тот не бросился на хозяина. Однако…

Некого теперь было удерживать! Крамер, его друг, сподвижник, соавтор «Молота ведьм» и наиболее доверенное лицо Шпенглер частенько коротали вечера за вином. Бумагами и разговорами о развитии доминиканского ордена. Порой и не одни, а в компании ещё кого-то из инквизиторов. Обычное времяпрепровождение, тайной не являющееся. И не любили, когда их беспокоили, даже если засиживались глубоко за полночь. Возраст и сопутствующая ему бессонница, особенно у Шпегнлера. Если же что-нибудь было необходимо – так на то присутствовали слуги из тех же монахов-доминиканцев, но простых, не продвинувшихся ещё в иерархии братьев-проповедников.

Забеспокоились лишь утром, когда из комнат Крамера так никто и не вышел.Сразу же открыли дверь. Точнее сломали, поскольку та была заперта изнутри на засов. Открыв же… Глазам вбежавших, вроде бы готовых к чему угодно братьев предстала довольно страшная картина. Вокруг была только и исключительно смерть! Посиневшие лица, выпученные глаза, смрад от рвоты, удушливого дыма и каких-то непонятных, но очень неприятных запахов. Запахов, от которых и только что появившимся становилось дурно. Тут же выбитые окна не слишком поправили ситуацию, но хотя бы позволили как-то дышать. И почти сразу нашлись источники тех самых запахов. Свечи, курильницы, какие-то кувшины в разных местах комнаты… комнат.

Яд! Никакой ошибки тут не могло быть. Да и откуда бы ей, ошибке, взяться, еслистали лишаться чувств и те доминиканцы, которые нашли мертвого главу Ордена и его ближайших сподвижников. Кардинал Крамер, архиепископы Шпенглер и бежавший из Испании Диего де Деса, ближайший сподвижник Томаса Торквемады, ещё пятеро высокопоставленных инквизиторов. Все мертвые, причём умершие незаметно для себя, сперва лишившись чувств.

Кстати, более половины вошедших в «комнаты смерти» тоже скончались, не приходя в сознание. Странный, быстро действующий, но вместе с тем загадочный яд – всё это явно указывало на виновников, на Рим и на тех, кто правил им и Италией в целом. Борджиа! Только они не просто умели пользоваться ядами, но и применяли столь жуткие и устрашающие составы. Лишь через пару часов, когда воздух сам по себе окончательно очистился, улетучившись через выбитые окна и открытые двери, дознаватели из числа опытных в подобных делах монахов сумели воссоздать очень приблизительную, но всё же картину случившегося.

Свечи. Яд был подмешан в их воск. Причём лишь в срединную часть, чтобы начать действовать не сразу после того, как они будут зажжены. Курильницы, где к обычным благовониям было подмешано нечто иное, тоже ядовитое. И кувшины… «вода» в них подернулась каким-то странным налётом, а на дне можно было разглядеть гнилостного цвета осадок, которого просто так образоваться не могло. Травили наверняка, но вместе с тем так, чтобы яд начал выделяться не сразу, и первое время его нельзя было почуять. Сперва отравленные теряли сознание, словно бы засыпая, а уж потом… Потом было поздно.

Виновник? Не тот, что отдавал приказы, а исполнитель! Тут тоже не было вопросов. Брат-инквизитор Отто Виттерштейн, в последнее время приближенный кардиналом Крамером за свои изобретения нового, особенно устрашающего пыточного инструмента. Особенно «прославилась» его «железная дева», представляющая собой особенный шкаф, ощетинившийся изнутри множеством гранёных игл. Причём длина этих самых игл могла увеличиваться и уменьшаться извне. Палачу или инквизитору-дознавателю для этого нужно было лишь поворачивать в ту или другую сторону несколько расположенных снаружи колёс. И не только «железная дева» была порождением разума Виттерштейна. «Маска молчания» и «пояс целомудрия», не просто сживающие или – в зависимости от особенностей – колющие голову и срамные органы, но и жгущие плоть изнутри едкими жидкостями, поступающими по полым трубкам-иглам…

Такого мастера дознания кардинал Крамер не мог к себе не приблизить, удостоверившись предварительно, что тот «твёрд в вере». Это доказывалось личным участием брата Отто в допросах еретиков с применением его же пыточных механизмов. Он и участвовал, хотя и как наблюдатель. И вот, неожиданно для всех, он исчезает, в то время как остальные мертвы.

Кто-то мог считать, будто это случай или бедного инквизитора, сделавшего для Ордена святого Доминика немало, коварно похитили, но… Только не Юлий II. Уж он знал, как долго способны Борджиа готовить удар, как умеют подготавливать подходящее для этого орудие. И разменять какого-то германского механика, работающего за золото или за иные награды, на уничтожение главы инквизиторов… Это они могли, и без каких-либо сомнений!

А потом и раздумывать стало излишним, поскольку Отто Виттерштейн нашёлся. Так нашёлся, что лучше бы этого не случалось. Очень уж находка оказалась ядовитой, опасной и возмутительной для всех сторонников Юлия II и авиньонского Святого Престола. Сам он, конечно, там не был, но рассказали во всех подробностях, упомянули про каждое слово. Проклятые Борджиа! Проклятый брат Отто, оказавшийся совсем не братом добрым христианам!

***

Авиньонская площадь, несколько ранее.

Кружащаяся голова, подступающая к горлу тошнота, уплывающее куда то сознание. И вместе с тем понимание, что надо держаться, сохранять рассудок и уж точно не падать в обморок. Вместе с осознанием, что сам виноват, что не стоило оставаться в заполняющейся ядовитым воздухом комнате дольше, чем на пару-тройку минут. Тем более не стоило дожидаться потери сознания Крамером и остальными, затем частично приводить кардинала в чувство, чтобы последними услышанными тем словами были те, заставляющие осознать причину его скорой смерти и крушение не только личных, но и вообще планов Ордена святого Доминика.

Не стоило. Но отказать себе в подобном Отто не мог. Не мог и не стал. А ещё не чувствовал в себе желания дальше жить, влачить разом потерявшее смысл существование. Крушение сперва всего, во что верил, затем потеря последнего, то есть желания отомстить… Он прошёл свой путь. А ещё должен был расплатиться за те жуткие вещи, которые делал во имя того, чтоб добраться до настоящих виновников постигшей его трагедии.

Раньше у него были любящие родители, брат, две сестры. А затем пришла она… оспа. Не стало родителей, затем, от невыносимости жить с изуродованным болезнью лицом и полуслепотой, бросилась в реку сестра. Осталась последняя, Гретхен. Только она, после всех постигших семью несчастий, решила, что сделает всё, дабы избежать болезней, скудости, жизни в небольшой деревеньке. И уж тем более не могла понять брата, который отправился в монастырь, чтобы удалиться от так жестоко обошедшегося с ними всеми мира.

Не могла понять, но родственные чувства всё равно никуда не исчезали. Потому время от времени, но не реже раза в год, она появлялась поблизости от монастыря францисканцев близ Франкфурта, а уж там всегда находила возможность встретиться с ним, со своим братом, рассказывая о произошедшем в жизни и то хвалясь успехами, то сетуя на неудачи. Год за годом, постоянно и неизменно. Потому Отто знал и о замужестве, сперва казавшемся Гретхен удачным выбором, а затем… превратившемся в нечто иное. А поскольку сестра ещё тогда, после смерти от оспы родителей, поклялась, что сделает всё, лишь бы миновать подобной участи… Неудивителньо, что знающий, какими именно травами и настоями из них можно лечиться, ведает и об ином применении растений. Особенно том, которое укорачивает или и вовсе прерывает жизнь.

В общем, муж Гретхен умер «естественной смертью», выпив слишком много вина и упавв реку, где его и нашли. А уж о том, какие именно добавки в вине вынудили его сперва полностью потерять разум. а затем и лишиться чувств… Это знала лишь его нынешняя вдова и он, брат Отто, францисканский монах. И оба они, знающих, не собирались раскрывать тайну кому-либо третьему.