Текст книги "Зеркало для ангела (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Молодого графа звали Александром, глаза у него были синими, как у маленького ребенка, лицо чистое, словно из мрамора изваянное, нос прямой, тонкий, и весь он – вылитый римский патриций, бюст которого у отца в кабинете стоял. Влюбилась Елена в графа без памяти, день и ночь о нем думала, и нисколько это ее не мучило, потому что была она счастлива – Александр ее тоже любил. Они катались на лошадях, гуляли, взявшись за руки, читали стихи и даже танцевали, просто так, без музыки.

Любовь молодого графа казалась княжне слишком возвышенной – он целовал руку, а ей хотелось большего. Холодна была эта любовь, словно парил граф в ночном небе или смотрел из глубины замерзшего пруда. Елене даже страшно становилось – не замерз ли он там совсем, в этом пруду, жив ли еще.

И вот однажды, возвращались они с утренней прогулки, ехали рядом, рука об руку. Глядь, а навстречу им девушка идет, дочка старухи ворожеи, повивальной бабки. Бабку эту в деревне не любили, сердитая она была, старая, сгорбленная, седая, и волосы клочьями в стороны торчат, нос крючком – настоящая баба-яга. Но какой бы сердитой ни была бабка, кровь она останавливать умела, грыжу заговаривала, а когда принимала роды, детки рождались здоровыми и веселыми.

Была у бабки дочка, и лет ей было ровно столько же, сколько и молодой княжне. Дружить они не дружили, да и не могли, но иногда встречались. Было у них кое-что общее. Обе они любили лошадей, и не только лошадей, но прочую живность. Елену звери и птицы любили, не прятались от нее, в щечку норовили лизнуть или бочком потереться. А дочку ворожеи зверье слушалось, становилось покорным, боли не чувствовало, не брыкалось, но и корма из рук не брало. Елене это казалось странным, но старухина дочка была рыженькой, как огонек, а звери огня боятся, вот, они и опасались Дину – так звали старухину дочку.

Дина и лошадей ковать помогала, и коров лечила и коз, и кур. Но боялись ее ничуть не меньше, чем саму бабку – сглазить она могла, заколдовать. Боялись, но заглядывались. Бегали парни к Дине, дрались из-за нее, некоторые, просто, с ума сходили, но не надолго. Уговор был у деревенских с ее матерью, если что с кем из парней из-за Дины случиться, не жить им в этой деревне, а может, и вообще – не жить.

Так вот, едут княжна и граф, а навстречу им дочка ворожеи. Остановилась, ждет, когда проедут, а сама на графа смотрит, и взгляд у нее, словно воск свечи тает и, как полуденное небо раскаленное, жаром дышит. Подъехали, лошадь Елены голову опустила, а жеребец графа как взбрыкнет! Копытом ударил, чуть Дину не задел. Она так и села в траву. А граф и бровью не повел, мол, так и надо, нечего под ноги лезть. Елена оглянулась и видит: смотрит им вслед Дина, а из глаз у нее слезы льются, рукой заслонилась и по дороге побежала.

Никогда такого раньше не случалось, чтобы лошадь на Дину фыркнула, или сама она заплакала. Другие рыдали, а она и слезинки не уронит. Случай тот княжне запомнился, но Дина им больше не встречалась и на княжеский двор наведываться перестала.

В ту пору жила в их доме еще одна девушка – дочка управляющего. Постарше Елены, ровесница Александра, даже не девушка, а молодая женщина, причем, незамужняя. Имя у нее было нежное, как цветок, звали ее Лилией. Лицом Лиля была светла и кругла, как полная луна в черном небе, черными были волосы Лили, а глаза такими темными, что и не разобрать, карие они или черные.

Отец Лилии, управлял поместьем. Жены у него, как и у князя, не было, и это их когда-то сблизило. Лиля помогала отцу вести дела, девушка она была умная, начитанная, занималась подсчетами, знала иностранные языки, и кое-чему сумела научить и Елену. А еще Лиля умела говорить. Не заговаривать грыжи, как старуха-ворожея, а просто говорить с людьми. Люди слушали Лилю, и все становилось ясно само собой. Часто ей приходилось выступать в роли мудрого судьи, чем и снискала она всеобщее уважение, как во владениях князя, так и за его пределами. Даже старый граф, отец Александра, когда приезжал в свое имение, не раз беседовал с Лилей и всякий раз оставался чрезвычайно доволен, а оставшись доволен, советовал князю выгнать управляющего, которого терпеть не мог, и все дела передать смышленой девушке. На что князь отвечал, что расставшись с отцом, придется расстаться и с дочерью.

Но отвечал он так даже не из-за отца Лилии – высокого, худого как щепка, старика, в круглых очках, с водянистым взглядом и скрипучим голосом – понятно, почему его старый граф невзлюбил. Дело было в самом князе. Советы и просьбы графа он на дух не переносил. Когда-то они были дружны, но встала между ними женщина. То ли принцесса, то ли графиня, которую отряд князя отбил у турок. Князь принцессу спас, а граф ее не уберег. Вскорости принцесса умерла. Князь с графом помирились, но обида осталась.

Старый граф, которого звали так же, как и сына – Александром, жил в Петербурге, и вдоволь нагулявшись и натанцевавшись с княжной, молодой граф укатил обратно к отцу.

Настала осень, падали листья, Елена скакала по голым полям, но сердце ее рвалось к любимому. Надеялась она, что Александр испросит у отца разрешения жениться на ней и в следующий приезд сделает предложение.

Пришла зима, за ней весна, а за ней и лето, и в отцовское имение снова приехал молодой граф. Был он так же приветлив, но отношение его к Елене переменилось. Словно узнал он о ней что-то нехорошее и, хоть, не поверил этому нехорошему, стал больше приглядываться и прислушиваться, стал осторожничать, как будто, ему что-то нагадали, а может, так оно и было.

И вот, в один прекрасный день, который сразу перестал быть прекрасным, Елена узнала, что через три дня Александр уезжает, и руки ее просить он не будет. Отец молодого графа против этого брака. Не хочет он родниться с князем, и причина – в ларце, который хранится у князя и предназначен в приданое княжне. Так сказал Лилии сам Александр.

Ларец, о котором шла речь, достался князю вместе с другими трофеями в одну из русско-турецких компаний. Пылился он в шкафу, но князь строго-настрого запретил его открывать до замужества Елены и рождения наследника. Раньше никак нельзя – дурное может случиться с княжной и ее детьми.

Но как не открыть ларец, если в нем ответ, будет она счастлива или нет? Если этого не сделать сейчас, то, может статься, этот ответ никогда уже и не понадобится – умрёт Елена от тоски и любви своей неразделенной.

Напрасно пыталась Лиля отговорить княжну. Ничего не желала слушать отчаявшаяся наследница. И тогда Лиля сказала, что этой ночью самое удобное время. Князь в гости уехал и, как водиться, просидит допоздна за картами, так что, вернется лишь завтра, а может и послезавтра.

Как сказала Лиля, так и вышло. Не вернулся князь до полуночи, значит, не вернется и до утра. Пробили часы полночь, поднялась княжна в кабинет отца, достала ларец из черного дерева, открыла крышку, и все вокруг озарилось сиянием тысячи свечей. Свечи погорели погорели и погасли, а в ларце остались лежать четыре темных зеркальца.

Взяла княжна одно, глядь, а в глубине зеркальца, будто кто-то пробежал и на пол спрыгнул. И как спрыгнул, так в спальне отца кровать скрипнула, и кто-то негромко рассмеялся. Княжна испугалась, крышку захлопнула, сунула ларец обратно и бросилась со всех ног в свою комнату. Знала, что отца нет в доме, но все равно, так испугалась, что даже зеркальце на место положить забыла.

А в это самое время, старый князь, сидя за карточным столом, замешкался и снес не ту карту. Почудилось князю, что червовый король в феске подмигнул ему правым глазом и ощерил беззубый рот. Точно, как тот турок, что всучил ему ларец в подарок будущей дочери. Может, обиду на князя держал и ларец нарочно подсунул, в отместку. Как бы то ни было, но игра за карточным столом продолжалась, и, хоть, снес князь не ту карту, снос оказался удачным, и после везло ему, не переставая, так что, он и думать забыл об ухмылке червового короля.

Ну, а Елена прибежала в свою комнату и только тогда заметила, что руке у нее зеркальце. Стали они с Лилей зеркальце рассматривать. Сделано оно было из темного камня с синим проблеском, одна сторона гладкая, а на другой узор – завитки и закорючки. Лиля сказала, что это по-арабски написано, но что непонятно. Может, и поняла Лиля, да только княжне говорить не захотела, чтобы не пугать ее понапрасну и, чтобы не отнесла она зеркальце обратно.

Елена и не отнесла, держит в руках зеркальце, дышит на него, хотела молитву прочесть, да вовремя спохватилась. А Лиля молчит, ни чем помочь не может. Положила княжна зеркальце на стол, смотрит, и, вдруг, видит в нем Александра, лежит он на кровати, глаза закрыты. Только она наклонилась к зеркальцу, чтобы Александра поцеловать, тот руки на груди крестом сложил и пропал. Сколько княжна не пыталась снова его увидеть, так ничего у нее и не вышло, только слезы из глаз потекли от отчаянья.

Посмотрела Лиля на все эти мучения и сказала, что так ничего не выйдет. Надо кого-нибудь позвать, у кого есть сила. Что за сила Лиля не сказала, но то, что не святая Елена и сама догадалась. Позвать, а кого? Кроме Дины больше некого, не мать же ее звать. Только, вот, согласиться ли она? Александр ее обидел, и будет ли толк от ее прихода? Но Дина, как будто почувствовала, что может понадобиться – утром сама на двор пришла, весточку от князя принесла, мол, задержится он до следующего дня, пусть, не волнуются. Тут Лиля с ней обо всем и договорилась.

Сели они втроем на следующую ночь ворожить. Елена сходила за ларцом, открыла его и достала зеркальца, все темные, одно с синим отливом, другое с зеленым, третье с красным, а четвертое черное. Зеленое зеркальце Дина положила перед княжной, красное – перед собой, черное перед Лилей, а синее перед пустым стулом.

Сидят они, в зеркальца смотрят, но ничего не видят. Елене даже скучно стало. И, вдруг, зеркальце перед ней посветлело, и будто кто-то смотрит оттуда. Пригляделась, а это она сама, только глаза грустные, и вся она какая-то печальная. Посмотрела княжна в зеркальце к Дине, а там смеется сама Дина. Смеется и в язычки пламени превращается, плещутся язычки в глубине зеркальца, но наружу не выплескиваются. Смотрит княжна к Лиле, а у той, словно луна по небу бежит. То ли луна, то ли лицо ее круглое, только холодное какое-то, словно не жива она, а мертва.

Смотрит Елена дальше, в синее зеркальце и видит в нем Александра. Лежит он и руки на груди скрестить пытается, но никак ему это не удается. Наклонилась Елена над любимым и в губы его поцеловала, а как поцеловала, так он сразу проснулся. Проснулся, встал, вокруг поле, а перед ним Елена стоит, взять с собой просит. Любит она его сильно, умрет без него. Александр ей отвечает, мол, не может он взять ее, не ему она предназначена. А она все умру, да умру без тебя. Сжалился молодой граф над княжной, вскочил на коня своего вороного, за спину ее посадил, и помчались они туда, куда ветер дул.

Скачут над полем, а ветер все выше и выше их поднимает, туда где ночь без звезд и луны, черным черна. И лежит их путь мимо двенадцати богатырей, что по шесть в ряд выстроились и говорят: Бом-м-м-м, когда мимо них проезжаешь. Но молчат богатыри, и чувствует Елена – хмурится Александр, и чем дальше они едут, тем больше он хмурится. Всех проскакали, один богатырь остался, копье свое опустил, и они вот-вот об него ударятся. И, вдруг, слышит сзади голос Дины: Поворотись, разобьешься! Оглянулась она и видит: летит Дина на рыжем коне, догоняет их, хочет Елену к себе пересадить, но лишь ожерелье жемчужное, что Лиля снять просила, да она забыла, схватить успевает. Тянет к себе ожерелье Дина, жемчуг в горло впился, в глазах потемнело, вот-вот Елена руки отпустит, с коня упадет.

Но лопнула нить, и разлетелись бусинки-жемчужинки во все стороны. Летят и рассыпаются, а осколки жемчужинок тоже рассыпаются все мельче и мельче и в пыль превращаются. И несет эту пыль ветер, и все вокруг посыпает, и поле внизу, и богатырей, и ночь без звезд и луны. И серым становиться все вокруг, и не видно уже, куда они скачут и скачут ли вообще. Отпустила Лена руки и упала с коня, а граф молодой вперед ускакал. Падает она и видит: Александр коня своего поворотил, скачет обратно, но на пути у него Дина стоит. Испугалась Елена, что стопчет князь Дину, руками замахала и очнулась.

Смотрит, в комнате никого, ни Дины, ни Лили, по полу жемчуг разбросан, а на столе ларец стоит и зеркальца в нем. Только зеленое зеркальце разбито, и одного осколка не хватает. Собрала Лена жемчуг, и две жемчужинки в ларец положила вместо осколка. Отнесла ларец на место и легла спать.

На следующее утро просыпается поздно, солнце уже высоко, Лилии в доме нет, отец тоже еще не вернулся. Позавтракала и пошла за ворота, молодого графа встречать – уезжал он сегодня, обещал заехать, попрощаться. Ждет Александра, а сама волнуется, светлым он был, когда во сне к ней скакал, и если бы не Дина, то доскакал бы, но не беда – еще доскачет, времени до обеда много.

Стоит княжна за воротами, на дорогу смотрит и видит: скачет Александр на своем вороном жеребце, только пыль летит. Обрадовалась Елена, машет ему и, вдруг, видит: Дина идет по дороге, и граф ее вот-вот стопчет. Испугалась княжна, руками замахала, но граф Дину заметил, подскакал к ней, наклонился, с земли подхватил, посадил впереди себя, коня на дыбы поднял, развернулся и ускакал обратно, только пыль над дорогой висеть осталась.

Как стояла Елена, так на землю без чувств и упала, а очнулась лишь к вечеру. Слышит голос князя. Спрашивает он управляющего, кто в его отсутствие ларец трогал, одно зеркальце разбил и жемчужинки подложил. А управляющий отвечает, что сам только утром приехал и ничего не знает.

Ночью княжна встала, из дома вышла, а в небе луна светит, покривела немного, полная вчера была. Тихо вокруг, только ветер листву на деревьях ворошит, да в лесу сова ухает. Зашла она за дом и слышит, как управляющий дочь свою отчитывает, говорит, не внутри ларца ответ был, а в нем самом. Не открывать его нужно было, а обратно на туретчину отослать. Что напрасно князь тот ларец взял, нельзя было судьбу делить на хорошее и дурное. А сейчас старый граф то же самое делает – молодому жениться запрещает, а надо наоборот, тогда, все дурное само уйдет. Вернее, ушло бы, но теперь поздно, ничего не изменишь.

Слушает Елена и снова видит, как жемчуг с ее ожерелья рассыпается и по свету разлетается, и несет ветер эту пыль и все вокруг, словно, пеплом посыпает.

Вернулась она в постель, а на утро заболела, жар у нее, мечется в бреду, Александра зовет, просит с собой взять, а ларец обратно отослать.

Так день прошел, другой, а на третий управляющий князю правду открыл о той ночи, когда его дочка ларец брала. Князь нахмурился, кулаки сжал и до вечера свой кабинет шагами мерил, а вечером вызвал к себе управляющего и велел карету заложить. Утром прислуга проснулась, а управляющего в доме уж нет, и дочери его тоже нет, и ларца. А еще через день Елена стала поправляться.

И все бы хорошо, да к утру третьего дня на княжеский двор мать Дины заявилась – дочь свою требует обратно. Бабке говорят, мол, граф молодой твою дочку увез, а она – нет, не граф, после графа Дина вернулась, а вечером снова пропала. Пусть, князь выйдет и расскажет, куда ее Дину дел. Князь выходить не стал, и тогда старуха стала кричать, что не будет ему покоя на этом свете, пока он дочку ее не вернет, и детям его, и внукам, и правнукам, всем какие народятся, покоя не будет, пока не вернется ее доченька. Так и кричала, пока со двора не прогнали, а это случилось не сразу.

Сидел князь и думу горькую думал. Только он от одной беды избавился, как другую ему посулили. Не трогал он ведьминой дочки, забрали ее солдаты, которым она лошадей лечила, туда ей и дорога, нечего было в господский дом соваться. А к старухе он пошлет человека и передаст, если что с его дочерью случиться, не сносить старой ведьме головы.

И отправил он к старухе своего кучера, тот слова князя передал, а бабка ему и отвечает, мол, не в ней дело, а в ларце, что князь у себя держал. Если бы Дина вернулась, и ларец вернулся, то все бы исправить можно было.

Правду ли сказала старуха, в ларце ли было дело или в ее проклятии, но через год после того, как княжна замуж вышла, рождается у нее дочь, но сама она при родах умирает.

Князь узнал – за голову схватился, что же он натворил, зачем ларец взял из рук врага ненавистного, зачем от него не избавился, зачем в карты играть уехал, зачем дочку колдуньи у солдат не забрал. За голову держится, на стуле качается, все до мелочей разбирает и в каждой себя винит. Так до ночи и докачался, пока стул под ним не рассыпался. Вскочил князь и видит в окно, как на другой стороне оврага костер горит, и кто-то над ним склонился, вроде как старуха-колдунья. Кликнул он слуг, побежали они на ту сторону оврага и видят: склонилась старуха над костром, зелье варит, корешки в котел бросает и приговаривает, мол, вернись ко мне доченька, пусть тот, на ком вина место твое займет, а ты вернешься.

Схватили слуги старуху, голову ей отсекли и в огонь бросили – давно этого хотели. И поднялось тогда пламя, ветви дуба опалило, даже сейчас видно, хоть, и два века прошло. А утром князь приказал то место камнем завалить, да видать, чуток промахнулись, краешек старухиного костра по ночам видно.

Спустя полгода, пришло князю письмо из Константинополя. Что было в том письме, никто не знает, но князь, как письмо получил, бросился к камню, сдвинуть его попытался, живот надорвал и вскорости умер. Князя похоронили, только остался он неприкаянным – бродит по ночам вокруг валуна, то ли сдвинуть пытается, то ли старуху стережет, чтобы она нового зла не натворил... Да ты, я смотрю, спишь. Ну, спи, спи.

7. ПРОБУЖДЕНИЕ

Лена проснулась поздно. Она лежала и смотрела, как пылинки резвятся в косых солнечных лучах, и настроение у нее было расчудесное. Всю ночь ей снилось, будто она скачет на серой лошади с шелковой длинной гривой по зеленым лугам и золотым полям, мимо дубовых рощ и березовых перелесков. Рядом скачет молодой граф на гнедом жеребце, улыбается ей, и на душе у нее так радостно, что радость эта выплескивается наружу, и все вокруг тоже радуется. Радуются грозные дядьки в начищенных до блеска шлемах. Весело кричат: Бом! Бом! Бом! и опускают свои длинные копья. Лошади прыгают и перепрыгивают эти копья, и несутся дальше, а навстречу им идет Дина с охапкой полевых цветов, улыбается и машет вслед, а чуть поодаль стоит Лиля со своим отцом, тоже улыбается, и тоже машет, а они все скачут и скачут.

Сон был хорош, а рассказ про княжну еще лучше. Все плохое кончилось, осталось одно хорошее. Жизнь прекрасна, и нет преград на пути к счастью – именно так Лена поняла рассказ Митрича. Конечно, княжна поторопилась с ларцом, но князь от него избавился, и, пусть, он бродит по ночам вокруг валуна, колдунье никогда из-под него не выбраться. Если бы Лене встретился тот самый Александр, то это была бы достойная партия. Из нее бы получилась неплохая графиня. Уроки верховой езды она брала, неплохо танцует, по-французски не говорит, но все понимает и весьма недурна собой. Но пора бы и встать.

Лена встала, умылась, почистила зубы, спустилась на первый этаж, вышла на веранду и увидела в окно рядом со своим понтиаком... Александра! На гнедом жеребце, в сапогах, начищенных до блеска, в синем доломане – коротком гусарском мундире, в синем ментике – курточке на одном плече, с саблей на боку.

Стояла она, как громом пораженная, а гнедой жеребец крутился, вставал на дыбы и никак не хотел успокоиться. Лена девушка была образованная и знала о реинкарнациях, но чтоб так, вместе с конем – этого она и представить себе не могла.

Наконец, всадник спешился, привязал жеребца к турнику посреди двора и вошел в дом. Как он был хорош! У Лены сердце замерло, и голова закружилась. Именно таким, она представляла себе молодого графа в рассказе Митрича. Откуда взялся этот образ? Из романов, из фильмов, из «Войны и Мира». Совпадение было стопроцентным.

Увидев Лену, синий гусар остановился. Секунду вглядывался в ее лицо, потом, широко улыбнулся и спросил:

– Вы Лена? Вы меня не помните? Мы в детстве...

Что-то подобное и должен был сказать молодой граф княжне, когда они встретились у ручья. С Еленой они были знакомы с детства, но долго не виделись. Какое совпадение!

Лена хотела выразить свое восхищение. Возможно, она и вспомнила бы блестящего молодого человека, но в этот момент на веранду, покачиваясь, выплыл Митрич.

– И чего так вырядился? Опять кино? Он у нас звезда! – Митрич повернулся к Лене. – В двух фильмах снялся!

– В двух массовках, полторы секунды всего, исторические реконструкции, – Александр отмахнулся от Митрича, как от назойливой мухи, – ты меня, хоть, представь.

– Александр, мой троюродный внучатный племяш, а заодно, потомок того графа, который был влюблен в княжну, – Митрич подмигнул Лене. – Жаль, что вы в детстве разминулись. Они из-под Питера лет десять, как перебрались.

Из Питера? Тоже Александр? Это не случайное совпадение!

– И что же достопочтенный граф изволит делать в своих владениях? – осведомилась Лена. Сердце у нее билось все сильнее и сильнее.

– Договорился с фотографом, опаздываю. Прошу простить!

Александр поклонился и вышел. Лена проводила его восхищенным взглядом. Наверное, это судьба! – стучало у нее в голове. Очень громко, но не очень долго.

Не успел Александр дойти до турника, как во двор впорхнула Диана с фотоаппаратом в руках и принялась его отщелкивать в разных ракурсах, и не только фотографировать, но поправлять стойку доломана, волосы и пуговицы на ментике. Она его ласкала, а Александр млел и даже не пытался отстраниться или придержать назойливые руки.

Счастье Лены, только что ее переполнявшее, как было, так и рухнуло, как будто, его спустили в унитаз в грязном станционном сортире. Сердце заломило, руки похолодели, она покачнулась, но была подхвачена Митричем.

– Вот, стерва, старается! – просипел Митрич. – Заранее договорились, для рекламы. Мотель на месте вашего лагеря будет.

– Достойный продолжатель своего рода! – резюмировала Лена.

Митрич покраснел.

– Не надо так. Он ради тебя приехал, познакомиться хотел.

– Полторы секунды. Ничего не меняется!

Лене все, вдруг, стало неинтересно – князи, графы, кони, валуны, легенды. И, когда Диана вошла и спросила, не решила ли она ехать в Стамбул, Лена согласилась, не раздумывая.

– Рейс в час, успеешь? – спросила Диана.

– Да я, хоть сейчас. Паспорт при мне, расписка тоже.

Лене хотелось уехать, как можно быстрее, лишь бы оторваться от всех обманутых надежд. Возможно, в Стамбуле она найдет ответ. Недаром, об этом говорила Лиля в рассказе Митрича.

8. Я ТАК ЛЮБИЛА!

Самолет набрал высоту. За бортом простиралась белая равнина облаков, залитая солнцем. Диана смотрела в иллюминатор, исподволь разглядывая Лену, ее руки, волосы, губы. Наконец, спросила:

– Тебе никогда не хотелось быть амазонкой? Сильной, свободной.

– Я себя такой и представляю, – улыбнулась Лена, – когда злюсь.

– А замуж, зачем торопишься?

Тема была изучена вдоль и поперёк.

– Замужество не самоцель, это – критерий.

– Ты говоришь, как Митрич, красиво, но непонятно.

– Зато, точно. Я выйду замуж за того, кому буду верить, как себе. Чтобы он верил мне, чтобы не нужно было сомневаться. И тогда мы будем оба свободны от подглядываний. Любовь, как песня, одна фальшивая нота, и все насмарку.

Диана криво усмехнулась:

– Хоровое пение со школы не перевариваю.

– Ни чем не могу помочь!

Лена отвернулась. Облака за бортом сверкали на солнце. Такой же безупречной должна быть любовь. Диана с сомнением покачала головой:

– И ты в это веришь?

– Я это знаю! Я так любила!

– А зачем развелась?

И правда, зачем? Все покатилось, как снежный ком, одно за другое цеплялось и не могло остановиться.

– Я ошиблась.

– То есть, он оказался не такой? И любовь не такая? Ты ничего не путаешь, подруга? Прощают папы, слушаются дети, сливаются половинки, чтобы рожать детей. А что потом? Кирхен, кюхен, киндер? И это твой идеал? Любовь – это страсть. Приходит и уходит, как дикая кошка. Насытится и ждет новую добычу.

– Вот, уж нет! Страстью любовь не заменишь. Садо-мазо, шарики в рот – б-р-р-р! Внутри пусто, и накручивают себя. Любовь – в душе, в глубине тебя, без нее счастья точно нет, и замужество без нее – тюрьма.

– А кто ее видел, эту любовь, хирурги? Патологоанатомы? Как можно верить в то, чего никто не видел?!

На них уже начали оглядываться другие пассажиры. Лена решила сбавить обороты.

– Как говорила моя бабушка, в бога верят не потому, что видят доказательства, а потому что слышат его в себе. Кто слышит, тот верит, а кто не слышит, тот не верит.

– И ты слышишь?

– Я – да!

– Тогда, это сильный аргумент! Тогда, мне возразить нечего. Это не мое.

Диана отвернулась, но через минуту повернулась обратно и сообщила:

– Между прочим, у нас с тобой много общего. Гораздо больше, чем ты думаешь, – что общего у них с Леной, она уточнять не стала.

От этого спора у Лены остался неприятный осадок. Она чувствовала, что в чем-то сильно ошибалась и даже была виновата, но в чем именно – разобрать не могла, и от этого становилось еще неприятнее.

Однажды, ей приснился сон. Она просыпается в самолете. Кресла пассажиров пусты. Она идет по проходу, над полом туман, на большом экране застыли титры фильма. Дверь в кабину пилотов открыта, за штурвалами никого. Вокруг ни облаков, ни луны, в черной пустоте мириады звезд окружают самолет со всех сторон. Одна маленькая звездочка стремительно приближается, быстро увеличиваясь в размерах.

Лена бежит обратно, падает в кресло, затягивает ремень. Самолёт вздрагивает, раздается скрежет лопающегося металла, переходящий в визг, впереди что-то крошится и разлетается с дробным стуком. Экран с титрами вздувается грязно-оранжевым пузырем, лопается и выпускает из себя узкое желтое лезвие, разрезающее салон самолета от пола до потолка.

Лена сидит в среднем ряду, лезвие движется прямо на нее. В последний момент, она успевает расстегнуть ремень и вывалиться на пол. Желто-оранжевая стена проходит рядом, оставив от спинки ее кресла ровно половину. Она вскрикивает, и в тоже мгновенье самолет разламываться на две гигантские лодки, с килями в виде крыльев, устремляющиеся к земле.

Лицо и руки Лены покрываются инеем, она не может ни вздохнуть, ни пошевелится, но, вдруг, ей становится хорошо. Ласковое море принимает ее в свои объятья, несет к островам, и она выходит на берег из пены волн, подобно Афродите – богине любви и красоты.

Всякий раз, когда Лена летела самолетом, она вспоминала этот сон, и каждый раз страх вжавшейся в кресло девочки отступал перед силой и красотой Афродиты. Но сейчас, в этом сне что-то испортилось, и на берег вместо белокурой Афродиты выходила рыжеволосая Артемида – богиня охоты. Лене же доставалась роль испуганной девочки, страх, холод и неизвестность.

Она проснулась. Было щекотно. Самолет заходил на посадку, и Диана будила ее прядью волос.

Только таких нежностей ей и не хватало! Через час они сели в такси и, забросив вещи в отель, отправились на поиски ювелирного салона.

9. ГОЛУБЬ ЙОНАС

Нужный дом отыскался без труда. Они вошли в зеркальную дверь и обратились к менеджеру, прогуливающемуся вдоль витрин с золотыми украшениями. Менеджер тут же исчез, и в зале появился управляющий в черном костюме и в галстуке с золотой заколкой. Даже не взглянув на расписку, он указал направление – десять шагов вниз по улице и сразу направо, в подворотню. Им следовало обратиться к ростовщику Йонасу. Вход в его контору располагался именно там.

По скользкой булыжной мостовой они проследовали к украшенной растительным орнаментом арке.

Под темными сводами пахло сыростью, звуки улицы сразу стихли, но стали слышны совсем другие звуки. Ревел мул, кричал и щелкал бичом погонщик. Мимо арки прошел янычар в берке – шапке с белым рукавом на плече. Лена хотела рассмотреть янычара по-подробнее, но Диана уже тащила ее к неприметной дверце в глубине подворотни, за которой находилось угрюмое помещение с крашеными стенами и длинной стойкой. Никакой другой мебели, кроме этой стойки, в помещении не было.

Лена по-другому представляла себе убранство конторы ростовщика, но сам ростовщик, появившийся за стойкой, через пару секунд после того, как они вошли, вполне соответствовал ожиданиям. Это был пожилой тучный еврей в лоснящемся сюртуке, ермолке и в круглых очках в проволочной оправе. Имя Йонас, означавшее «голубь», не очень ему подходило, как, впрочем, и самому его роду занятий.

– Имею вам здрасьте! – приветствовал их Йонас с характерным одесским выговором, чем сильно удивил Лену.

Лена протянула расписку.

– О, какая редкость! – воскликнул ростовщик, отказываясь брать расписку в руки. – Чем могу помочь?

– Я хочу получит то, о чем здесь говориться.

– Таки уже получено! – удивился Йонас. – И, как я вижу, – он заглянул Лене за спину, – уже использовано.

Лена обернулась. На стене и двери никаких надписей не было.

– Все, что причитается по договору, сполна! – уточнил ростовщик.

Уже получено? Неужели ее опередили? Лена растерянно посмотрела на Диану, но та сделал знак рукой, мол, расскажи поподробнее.

– Видите ли, мой предок по материнской линии вернул ларец с зеркальцами, и взамен получил эту расписку. Могу ли я получить ларец обратно?

Йонас смотрел на Лену пару секунд молча, как будто пытался понять, шутит она или нет, потом, как-то странно пискнул и затрясся от смеха. Очки на его толстом носу подпрыгивали, под стойкой что-то позвякивало. Наконец, он успокоился и объявил:

– Если бы кто-то сумел попользоваться и таки вернуть, то это была бы самая выгодная сделка с того дня, как Адам послушал Еву. Послушай женщину и сделай наоборот!

Лена не поняла, причем здесь Ева, но догадалась, что приехала напрасно. Очередная разводка – не более того. Однако, она поторопилась.

– Речь идет о дубликатах. Очевидно, клиент, – Диана постучала ногтем по расписке, которую ростовщик почему-то назвал договором, – запросил копии взамен утраченных.

При слове «дубликаты» Диана подмигнула Йонасу, мол, особо не придирайся, потом, сочтемся.

– Это кардинально меняет дело! Чтоб я так платил налоги, как она объясняет! Вроде, все, а на деле ничего! Зеркальца, вы говорите? Можно и зеркальца.

Йонас пошарил рукой под стойкой и достал небольшой кожаный футляр. Отрыв футляр, он извлек из него зеркальце, и в то же мгновенье фонтан зеленого света ударил в потолок лавки. По стенам побежали огни, преображающие серую поверхность. Откуда-то появились шкафы, набитые фарфором, золотом и серебром. Стены, пол и потолок лавки оказались устланы коврами, а деревянная стойка, за которой стоял ростовщик, очистилась от краски, и стало видно, что это сапфир, поразительной чистоты и глубины.