Текст книги "Веха"

Автор книги: Владимир Песня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Снова мы у них пробыли два дня, после чего поблагодарили хозяев, у которых квартировали Александр и Марусей, за их гостеприимство, и рано утром, едва рассвело, тронулись обратный путь.

Пока гостили у них, я сходил с Сашкой в школу, где он работал директором, посмотрел всё. Мне очень понравилось, и я договорился с ним, что на следующий год приеду учиться, чтобы получить среднее образование, для поступления в институт.

Вообще у него было чему поучиться. Саня наш был человеком целеустремлённым, не терпящим несправедливость, да и вообще отстаивал свою точку зрения, не взирая ни на что. Когда к нему приехали с проверкой из области, и увидели в его кабинете, рядом с портретом Сталина, портрет Лермонтова в форме царского офицера, то завели даже дело. Но он не струсил и доказал всем, что это не просто царский офицер, который в те времена защищал наше Отечество, но он ещё и величайший поэт всех времён. И то, что эти два портрета рядом, наоборот говорит о силе нашего вождя. После этих слов никто не захотел оспаривать его слова, боясь последствий. Он ведь похвалил нашего вождя!

А вообще-то за подобные вещи можно было загреметь лет на десять. Вот эта его сущность и свела Сашку и Марией, которая полюбила его именно за то, что он мог постоять за себя, и не дать в обиду близких людей.

Снова, как и в прошлый свой приезд в гости к Александру, мы попали в метель, и снова под Беловском. Там мы заехали на стан, поменяли кошёвку на наши сани, и в сплошной серой массе метели, вернулись домой. Но на этот раз мы вернулись радостными и, организовав классный ужин, уселись отмечать своё возвращение под завывание пурги. Перед тем, как сесть за стол, я сбегал к Василю и позвал его с женой к нам отужинать вместе, да пропустить по стаканчику мутной жидкости.

Василий наш за это время передал колхозные дела и принял новые. Он даже выпивать и то отказался, пропустив только с полстакана и всё.

После ужина я с Иваном, как и в прошлый раз залезли на печку и, высунув головы оттуда слушали о чём гутарили отец с Василием. Иногда к ним встревала в разговор и мать.

– Ой, сынок! – сказала она, когда у них произошла заминка, беседуя с отцом. – Боюсь я дюже за тебя! Какие сейчас времена, срубят враз, если что не так. Да и если так, то могут свалить на тебя свои грехи! Ты же знаешь, как это делается! Напишет кто, и всё, разбираться там никто не будет!

– Ма! Ну, что ты такое говоришь? – засмеявшись, произнёс Вася. – Господи! Да если захотят, то и на этой работе могут подставить! Сама знаешь, как за мешок картошки можно десятку схлопотать! Так что все мы зависим от обстоятельств!

– Ты, сынок, не перевирай! – вклинился в разговор отец. – Ведь отлично же понял, о чём мать-то сказала, а то, что вся наша жизнь зависит от обстоятельств, или случая, это и без тебя понятно. Просто раз впрягся в это дело, то будь осторожен, а то твоя красавица жена и не дождётся тебя из мест очень отдалённых! Поверь! Я когда работал на Урале, всякого люда повидал, и не таких большевиков, как ты, полками командовали в гражданку!

Я уже неплохо разбирался в перипетиях революции и гражданской войны. Я вообще очень любил историю, особенно исторические книги, поэтому и разбираться в ней стал скорее по взрослому, чем по детски. Иногда даже вступал в дискуссии с отцом, но тут же получал подзатыльник, на что поначалу обижался, но потом меня это даже стало забавлять. Отец наш был человеком умным, но образование у него было начальное, но именно из-за его головы, его и назначали на всякие посты. Он даже бухгалтера одно время замещал, когда некому было вести учёт. Пётр Емельянович, наш председатель, умел только шашкой махать, то есть командовать, а образование имел тоже начальное, как и отец. Он ненавидел всю эту арифметику, и когда ему приходилось сесть за свой стол, то сначала его шея начинала багроветь, а затем швырял бумаги на пол и исчезал из конторы, после чего приходилось носиться за ним по полям, чтобы он подписал нужные бумаги.

Ванька уже спал, а я продолжал слушать взрослых, притворившись спящим. И, наконец, дождался своего.

Мать, посмотрев на меня, тихо произнесла. – На следующий год вон Павлика надо спроваживать учиться! Он прям рвётся, чтобы стать учителем, как Сашка! Надо было в этом годе его отправить, да работы дюже богато было. Дуська вон застряла непонятно почему, вроде и девка гарная, а всё с нами трётся. Ладно эта мелюзга, но она-то могла бы себе угол найти, или что, так и будя возле нас!

– Да ладно тебе, мать! – улыбнувшись, сказал отец. – Придёт время, и скучать ещё будешь! А с Павликом мы действительно, похоже припозднились! Главное, что башковитый, должен из него толк-то быть!

– Да ладно вам, предки! – засмеялся Василий. – Ну, какой он башковитый? Только и знает, что сказки свои читать!

– Дурак ты, Василь! – услышал я голос отца. – Тебе, видимо, не понять того, что сказки, если их правильно читать, да слушать, могут очень многому научить, но, так как ты их не читал, то понять тебе этого, не дано! Ты хоть знаешь, что сказки, это всего лишь быль, а быль это история нашего Отечества, просто в них добро всегда побеждает зло. В жизни очень часто всё наоборот, поэтому они и называются сказками! Читать надо, дурень, тогда может и поймёшь чего-то! Все поколения воспитывались на сказках, и если их не знаешь, то никогда не сможешь преподавать историю, или стать политиком!

Потом он встал, потянулся, и добавил. – Ладно! Хватит байки травить, я пошёл спать! С дороги-то всё-таки, а завтра, похоже, придётся повоевать со снегом! Хорошо хоть хлопцы уже спят, им-то в основном и придётся лопатами поработать, а мне в колхоз надобно!

Потом скрипнула дверь в комнату, и снова раздался его голос. – Луша! Ты давай не задерживайся, а то трое суток без передыху!

– Ну, ладно! – произнёс Вася, поднимаясь из-за стола. – Пойдём, что ли, домой, жёнушка! Пусть отдыхают, да и мне завтра надо с утра в Супрягино! Я наверное верхом поеду, чего лошадь-то мучать с санями!

Попрощавшись с матерью и Дусей, которая помогала матери, гости ушли, впустив в дом клубы холода и завывания ветра.

– Ничего, дочка, прорвёмся! – сказала мать Дусе, после чего стали убирать со стола посуду.

Тепло и навалившаяся усталость, сделали своё дело, и я провалился в темноту.

Проснулся от того, что мать стала греметь возле печи, двигая чугунки. Пока ещё все спали, она умудрялась наготовить на целый день еды, управиться со скотиной, всех покормить, и ещё успеть на работу в колхоз съездить вместе с отцом. Она работала на ферме бригадиром, а это значит ей надо было отпустить работницам по ферме необходимые корма, принять, а затем сдать молоко, которое потом отвозили в Супрягино на местный молокозавод, где его и сдавали на переработку. Отец, как и раньше, заведовал колхозным станом и конюшней, в которой в эту зиму осталось около тридцати лошадей. Кормов в этом году заготовили с избытком, поэтому голова не болела, чем покормить. Главная задача состояла в том, чтобы кормили, соблюдая норму, а для этого по норме и выдавали с учётом головы. Вместо деда Еремея, конюхом стал тоже дед, и тоже с Беловска. Он и проживал рядом с Еремеем, а звали его дед Матвей, хотя по возрасту он был чуть старше нашего отца. Любил выпить, но дело знал, и лошадей любил, поэтому его и назначил конюхом Пётр Емельянович, но предупредил его, что если застанет пьяным, засечёт плетью самолично. Он был такой, да и пожаловаться в те времена было некому и незачем, засмеют и только.

Дуся тоже стала шевелиться в кровати, на которой когда-то спал Василь. Через пару минут она вылезла из-под тёплого своего укрытия, в виде огромного тулупа и, потягиваясь, уселась за столом. Свет от лампы, подвешенной к потолку на крюк, вбитый в матку, то есть балку, проложенную на потолку через весь дом, растекался по комнате, оставляя углы в полумраке. На печь свет тоже не попадал и не мешал спать.

– Что, не спится, доча? – спросила тихо мать у Дуси. – Поспала бы, дело молодое, это мне, старой дуре, не спится, всё какие-то дела в голове. Иди, поспи ещё, я потом тебя подниму.

– Не, ма! – отозвалась сестра. – Иди-ка ты на мою кровать, приляг, а я тут управлюсь! Тебе ещё на ферму, а я дома буду с остальными домочадцами. Иди!

– А и правда! Умница ты моя! И что я буду делать без тебя, когда нас покинешь? – сказала мать и легла на кровать поверх тулупа, прикрыв одной полой грудь.

– Да всё нормально будя! Не переживай! – слегка засмеявшись произнесла Дуся и, чуть помолчав, добавила. – Павел вон на следующий год уедет, останутся Ваня с Ксюшей, дык и они уже подрастут! Мамка уже не дюже надобна, а Ксюша и помогать станет! Шурка только малая, так Ксюха за ней и присмотрит, а поесть ты и сама сготовишь, как и сейчас, зато ртов поубавится!

– Ага! – отозвалась мать с кровати. – Ртов-то что-то не убавляется, а наоборот добавляется! Помогать-то деткам надобно, что у них там, в городах тех? А вот рук точно поубавится! И как только отцу управиться с хозяйством-то!

– Господи! Да будут приезжать на сенокос, да на посев и уборку! Ничего с ними не сдеется, приедут! Жрать-то все хотят! – сказала Дуся, залезая головой в печку, чтобы удобнее было расположить чугунки в печи.

– Хорошо бы, дочка! – вновь отозвалась мать и тихо засопела, знать уснула сердешная.

Я хотел было слезть с печи, но передумал, чтобы не разбудить мать, хотя и подпирало по малой нужде. Сон ко мне больше не шёл, и мысли стали будоражить моё сознание, понимая, что мне в очень скором будущем предстоит окончательно слезть с этой печи, как былинному Илье Муровцу, правда тому было тридцать три года, а мне шёл только шестнадцатый год. Внутренне я как-то побаивался оторваться от семьи и уезжать не понятно, куда и зачем, но всё моё существо стремилось понять непонятное, узнать то, чего не знал, и чего не видел. Увидеть новых людей, нырнуть в те события, которые многих пугали, а меня почему-то влекло в них окунуться, почувствовать себя человеком, и понять чего же я на самом деле стою в этой жизни. Может и прав Василь, говоря обо мне так, беседуя вчера вечером с родителями. Мне, конечно же, было обидно, что мой старший брат так отзывается обо мне, хотя я всегда им гордился перед своими сверстниками ещё с детства.

27.04.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть первая!

Зима прошла без напряжения. В деревне, да и в округе люди повеселели, снова стали отмечать всякие праздники, молодёжь создавать новые семьи. Жизнь стала налаживаться, и это всех обнадёживало и радовало. Весной, как обычно, птицы расселись по гнёздам, а мы, как и прежде, весной, лазали по окрестным низинам в поисках утиных гнёзд, откуда забирали яйца и подкладывали их курям. Яйца мы все не забирали, а только штуки по три не больше, чтобы не распугать уток, которые оседали в наших краях. На зиму мы оставили несколько гусынь и одного гуся, они нанесли штук пятьдесят яиц, и сели на них.

В мае у нас во дворе уже был целый птичий базар. Этот писк, цокот, кудахтанье и кукареканье, разносилось повсюду, не только от наших пернатых. У одной гусыни появилось больше двадцати гусят, и от второй столько же. Утят тоже была целая ватага вечно голодных, и крякающих пернатых. Длинной струйкой вся эта крикливая свора стекала к реке, и растворялась на просторах водной глади, разыскивая пищу в водорослях и тине, на мелководье.

В конце мая одна гусыня пропала, скорее всего, её утащила лиса, коих в наших местах всегда было предостаточно. Малых гусят от этой гусыни, другая не захотела принимать, и малышня стала метаться, не зная к кому прибиться, отчего перестали расти. Видя такое дело, я стал за ними ухаживать. Каждое утро я брал лопату и собирал им червячков, разных букашек и скармливал их гусятам, в итоге они до такой степени привыкли ко мне, что стали ходить за мной по пятам. Меня даже, смеясь, стали называть мама-гусыня, на что я не обижался, а лишь улыбался своим друзьям и родным. Потом я и сам к ним привязался, пока они не подросли, и уже самостоятельно стали ходить на озеро вместе со всей живностью.

Лето мы поработали на подъёме. Хлеба на полях радовали глаз, да и не только. В огороде тоже поднялось по пояс, так что год должен был быть урожайным, а значит и радостным.

Приезжал к нам и Александр с семьёй погостить на недельку, а затем они уехали в Баклань, к родителям Марии, чтобы помочь с уборкой урожая, так как мужиков у них, кроме отца, в семье не было. С ним я и согласовал, когда мне приезжать в Почеп. Отец договорился с председателем, и тот обещал выдать мне справку, чтобы я смог выехать на учёбу. К осени мне уже пошёл семнадцатый год.

Шёл тысяча девятьсот тридцать четвёртый год. Управившись с основными делами, связанными с сенокосом и зерновыми, мы все занялись тем, чтобы приготовить всё к моему отъезду. Решили ехать рано, двадцать девятого августа, чтобы успеть поступить в школу. Мать без конца вздыхала и частенько плакала, чего я смеялся над ней.

– Ма! Ну, что ты, в самом деле, не на войну же еду! – говорил я ей и старался обнять её.

– Совсем вот отец один останется! – говорила она, всхлипывая. – Ты же помощник ему был, а от Ивана какой толк? Дуська вон за Матвея собирается Мурашко! Точно осенью снова свадьба! Хорошо хоть есть чем угостить, да и брагу заделала со свеженького! Вы же с Александром-то приезжайте! Маруся можа не поедет, дочка малая, хотя конечно и мать свою могёт попросить! Ну, это их дело, а вы чтобы были принепременно! Да отпросись там, в школе, чтобы картошку припутить, а то совсем нам будет тяжко!

– Успокойся, ма! – смеясь, ответил я. – Приеду, а отпрашиваться мне надо будет у Александра, так что, думаю, проблем не будет!

Дуся, нежданно-негаданно, как-то сошлась с Матвеем, мы этого даже и не заметили. Вообще этот парень нам всем нравился, и когда нам было тяжеловато управиться с какой-то работой, он никогда не отказывал в этом. Матвей очень хорошо сдружился с Александром, мы его и принимали, как друга нашей семьи. Мурашки вообще-то были какими-то дальними родственниками по материнской линии, поэтому препятствий в замужестве никто не видел. Естественно родители дали согласие Дусе, зная этого парня, как трудягу, и как надёжного друга. Семья у них была тоже спокойной, как и он, малопьющими, а если и выпивали, то их никогда не видели, чтобы они когда-нибудь буянили, чем, кстати, часто могли похвастаться именно в других семьях, включая и нашу, пьяными драками. Радовало родителей ещё и то обстоятельство, что жить они будут рядом , дом Мурашко находился от нашего чуть наискосок, ближе к колодцу, и спуску к Городцу, напротив дома, в котором проживал дед Иван.

Время пробежало быстро, и вот настал последний день и ночь пребывания в родном доме. До этого я как-то и не переживал о том, что куда-то уезжаю, мне было даже интересно это событие, но, поужинав и, проверив все свои вещи, когда в доме все угомонились, я с Ваней ушёл на свой чердак, но сон покинул меня напрочь.

Ванька немного покрутился возле меня, и затих, только посапывал с каким-то всхлипыванием, и это мешало мне сосредоточиться. На улице светила огромная, почти полная луна, будоража моё сознание. Мозги стали всё больше и больше поднимать всякие вопросы, на которые у меня просто не было ответа. Только сейчас я стал понимать, что уезжаю из дома, и уезжаю, вполне возможно, что насовсем, как Александр. У него теперь своя семья, свои проблемы, свои помыслы и планы. Я пока никак не мог сообразить, да и представить, что у меня ведь тоже появится своя семья, которая будет заполнять всё моё время. О Малышевке, друзьях, родителях и обо всём, что меня здесь окружало, мне предстояло только вспоминать, да изредка наведываться в гости.

И вот когда в моей голове созрели такие мысли, то мне стало, до боли жаль расставания со своими родными, и со своим детством. Мне предстояло стать тем человеком, кем и становятся взрослые. Как сложится моя жизнь, я далеко не заглядывал, но мечтал окончить институт, и остаться в Почепе, работая, как и Александр со своей Марусей, учителем. В душе я понимал, что не в этом, так в следующем году, мне всё равно предстояло делать свой выбор, поэтому я и сделал именно этот выбор. Всё остальное только будоражило моё сознание.

Уснул я далеко за полночь. Даже собаки в деревне и то перестали лаять, забившись по своим норам. Не успел я заснуть, как меня уже будил отец, тыча палкой в сено.

На улице уже светало и я, сообразив, что к чему, мигом слетел с чердака и побежал в дом, а Ваня, недовольно бурча, последовал за мной. Отец уже вывел кобылу и стал запрягать её в бричку, которую пригнал вчера вечером, возвращаясь с работы. Лошадь вчера решили в ночное не гнать, чтобы выехать пораньше, так как отец планировал вернуться назад к вечеру в деревню.

Позавтракали быстро, быстро и загрузились. В это время стали выгонять скотину на пастбище, да и птицу тоже, поэтому мы слегка задержались, и когда пастух погнал стадо на луг, мы стали прощаться. Процесс затягивался, отец довольно сердито прикрикнул на всех, и стеганул кобылу пугой. Она тут же сорвалась с места, и вынесла бричку со двора. Возле ворот стояли сельчане и махали нам вслед. И тут я увидел гусей, которые, вдруг, высыпали на улицу, и, размахивая крыльями, понеслись за нами. Все закричали, показывая на птиц. А гуси провожали свою маму, то есть меня, и тревожно горланили на всю округу. У меня даже слёзы выступили из глаз, но я смеялся. Я радовался этим птицам, которые не забыли меня и кинулись за мной вслед, понимая, что меня увозят от них навсегда!

Рядом с бричкой бежал Шарик и постоянно смотрел на меня. У него в уголках глаз блестели слёзы, вероятно от ветра, который бил ему в умную мордочку, от быстрого бега. Он даже не лаял, а повизгивал, провожая меня. Я с ним долго прощался и вчера вечером, сидя с ним под навесом, и сегодня утром. Ощущение было такое, что всё понимал, глядя мне прямо в глаза, постоянно облизывая моё лицо.

Отец повернулся назад и, увидев гусей, пожал плечами и произнёс. – Чудеса! – после чего стеганул лошадь, чтобы она быстрее бежала.

Постепенно гуси и деревенские мальчишки отстали от нас, скрывшись в клубах пыли, поднятой лошадью и бричкой. Шарик бежал до самого Беловска, а потом остановился, уселся прямо на дороге и завыл. Я смотрел на него и слёзы невольно выступили из глаз, пока он не скрылся за поворотом. За поворотом остался и тот, который когда-то спас меня от неминуемой смерти. За поворотом осталась вся моя предыдущая жизнь.

Беловск мы проскочили на одном дыхании, не проронив ни одного слова. Мы с отцом до такой степени были поражены произошедшим, что не знали с чего начать разговор. Гуси, как говорил отец, бестолковые пернатые, а проявили такую преданность ко мне. Я как подумал, что их скоро будут всех резать, мне стало плохо. Во мне что-то перевернулось, и я отлично понимал, что через пару месяцев, отец снова привезёт мне гусей, но уже разделанных, для еды. И как мне их есть, у меня не вкладывалось в голове.

Но, как бы то ни было, все события со временем притупляются, и уже то, очевидное, становится далеко не очевидным. Гуси – это конечно волнительно, но и держат их именно для того, чтобы зиму сытно питаться, как впрочем, и всё остальное. Такова жизнь! Все в природе кого-то поедают, не говоря уже о людях, которые без конца убивают себе подобных. А затем находятся разные умельцы, которые оправдывают все эти действия. А всё потому, что добро никак не желает уничтожить зло, вечно его жалеет, настрадавшись вволю от этого самого зла.

Это я усвоил ещё в детстве, читая эти самые сказки, а когда стал уже подростком, то уже читал и исторические романы. Я вообще обожал читать, и считал, что сами книги могут дать гораздо больше, чем то, что преподают в школе. В школе дают начальные знания, прививают любовь к тому, или иному предмету, или, наоборот, у ребёнка начинается отторжение от всего этого. Но главное, что даёт школа, всё же знание. Знания мыслить, читать, считать и двигать человека по жизни. Если ребёнок чего-то не усвоил, или застопорился в своём развитии, он превращается в обычного раба, который не задумывается о своей сущности, а проживает лишь одним днём. Я же с детства был мечтатель, любил путешествовать, находясь на чердаке, воображая, что где-то в океане, или в горах, а то и в джунглях могучей Амазонки, где проживают всякие дикие народы, и водятся огромные анаконды. Обожал путешествовать с героями Жюль Верна, огибая Землю по воде, воздуху и земле.

Не заметно для себя я уснул, устроившись на задке брички, под протяжное пение отца про бесконечную дорогу. Степь да степь кругом, путь далёк лежит! Это его любимая песня и пел он её до самого окончания этого самого пути. В Почеп мы приехали около одиннадцати часов дня, и сразу поехали к Александру. Хозяйка, у которой жили Александр с семьёй, договорилась со своей соседкой, чтобы она впустила меня на постой, вернее на проживание, пока не окончу школу.

Когда мы приехали к Александру, то дома, кроме самой хозяйки, никого не было. Оставив гостинцев для детей у хозяйки, отец, вместе с ней направился к её соседке, которая проживала через дом от них. Минут пятнадцать их не было, а я, в это время, нетерпеливо прохаживался возле кобылы, которая ела овёс, попив перед этим воды. Выпила почти полное ведро. Бросив ей под ноги охапку сена, я отпустил подпругу, ослабив сбрую, чтобы она могла спокойно поесть.

Выйдя из калитки, отец кивнул мне, и снова скрылся за ней. Я побежал к нему и, войдя в дом, где мне предстояло жить, осмотрелся, поздоровавшись с хозяйкой. Всё было почти так же, как и у нас, только вместо полатей, у них была отгорожена отдельная комната, с окном во двор, возле которого росла яблоня, ветки которой цеплялись за окно, издавая протяжный писк. Яблок было видимо-невидимо, и выглядели они очень аппетитно. Между комнатой и передней комнатой, стояла русская печь, но небольшая, на ней можно было только посидеть, или что-нибудь посушить. В большой, передней комнате находилась приличная грубка-лежанка, которая была соединена с печью, да и топилась она тоже отсюда.

Отец, увидев её, очень заинтересовался и, показав матери на печь, сказал. – Надо нам свою печь переделать на такую же! Видишь, как тут сделано, и не надо делать отдельно грубку в передней!

Тётка Матрёна, так звали хозяйку дома, улыбнулась и произнесла. – Это мой муженёк сделал, царствие ему небесное! – и она перекрестилась.

– Вот уже пятый годок пошёл, как стоит и радует меня, а он три годочка уже в земельке! – продолжила она, открывая комнатку передо мной. – Ну, что, соколик, устраивает тебя эта комнатка? Кровать есть, стол, вешалка отдельная, пара табуреток, свет тоже есть!

Мне эта комнатка понравилась до безумия, и я тут же вошёл туда и уселся на пружинной кровати. Я ещё никогда не спал на кровати, постоянно, или на сеновале, или на печи, а здесь даже постель была чистая и почти белая, застеленная большим, тёплым одеялом.

– Очень! – ответил я, и улыбнулся, отчего все засмеялись.

Мне действительно здесь всё нравилось, даже небольшое окно, выходящее на огород, больше похожий на сад. Окно открывалось, принося в комнату аромат сада, и спелых плодов. Я представляю, как же здесь красиво, когда зацветает этот сад.

– Ну, ладно, сынку! – произнёс отец, и положил руку на моё плечо. – Пойдём за вещами, а то мне в обратную дорогу надо ехать!

– Ой! Да куда же вы поедете не емши? Я вас не отпущу! – запричитала хозяйка Александра, всплеснув руками. – Хотя бы борщец поешьте, только сготовила, с мясом! Очень вкусный и наваристый получился!

– Ну, насчёт борщика-то я и не против! – улыбнулся отец, и вновь позвав меня с собой за вещами, добавил. – Можно и стопочку на дорогу!

Где-то минут через сорок отец уехал, оставив меня сердобольным женщинам. У тётки Матрёны было две дочери, но они проживали где-то на Украине, да и не хотела она о них говорить. Видно расстались не по родственному, да и ни к чему мне это было, молодому парню, которому только в июне исполнилось шестнадцать лет. Борща я тоже поел с отцом и, после того, как он уехал, меня стало клонить в сон.

– Да ты приляг, Павлуша! – сказала Матрёна, увидев, что я клюю носом. – Видать с дороги-то и тянет поспать! Отец вон поехал назад, а мог бы и переночевать с нами, путь-то неблизкий!

Да ему завтра надо быть на работе обязательно, вот он и рвётся домой. Его и так не хотели отпускать! – ответил я и, раздевшись, лёг поверх одеяла на кровать.

Уснул мгновенно, но мгновенно и проснулся, так как меня кто-то тряс за плечи. Этот кто-то был Сашка, который тормошил меня и смеялся.

– Ну, ты и сурок! – воскликнул он, увидев, что я открыл глаза. – Посмотри за окно, темно уже!

Действительно за окном уже темнело, а это значит, время уже подходило к восьми не меньше, и я тут же соскочил с кровати и обнял брата.

– Ну, что! – снова спросил Сашка. – Ужинать пойдёшь к нам, или продолжать будешь дрыхнуть? Здесь тебе не деревня! Можно и ночью работать, свет-то есть!

Когда он сказал про ужин, у меня засосало под ложечкой. Я быстро оделся и, предупредив хозяйку, направился вслед за Александром к ним в дом, где уже суетилась их хозяйка вместе с Марией. Малышка играла в их комнате, сидя на полу с голой попой, в одном платьице. Лида, так назвали её родители, с интересом смотрела на меня, хлопая своими удивлёнными глазками. Через два с половиной месяца ей уже должно было исполниться годик, но она ещё не ходила, хотя ползала по полу лихо.

Ужин получился весёлым и сытным. Мария была очень гостеприимной и жизнерадостной, они с Сашей явно подходили друг к другу, да и хозяйка у них тоже была весёлой и доброжелательной.

После ужина я попрощался со всеми и, в сопровождении Александра, вышел на улицу. В домах горел свет, и этот свет падал на дорогу, отчего было видно куда идти. Где-то метров за сто от домов, где мы проживали, на углу пересекающих улиц, болтался фонарь и тускло освещал небольшую территорию вокруг себя.

Договорившись с братом по поводу завтрашнего дня, мы расстались с ним возле калитки, откуда он отправился к себе домой, а я к себе.

Моя хозяйка уже дремала, но услышав, что я пришёл, поднялась и, показав мне, где стоит горячая вода, взвар из листьев смородины и малины, а также варенье, которое мы привезли, ушла в свою комнату, сказав только, чтобы я закрыл входные двери, да потушил свет.

Моя жизнь сделала крутой поворот, и вывела меня на новую дорогу, на которой меня поджидали всякие превратности судьбы. Но это была моя жизнь, в которой я должен был стать человеком! Таким образом, мои родители, показали мне путь, и выдали путёвку в жизнь. Путёвку, за которую я был им благодарен всю последующую жизнь!

30.04.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть вторая!

На следующий день я проснулся рано и, открыв окно в сад, протянул руку и сорвал яблоко, которое с трудом уместилось на моей ладони. На вкус оно было удивительным, слегка с кислинкой, слегка сладковато, слегка терпкое, и до предела сочное. Я никогда не ел таких яблок, да и не видел. Это уже потом я узнал, что сорт этих яблок называется «Князь», и решил, что когда стану взрослым и самостоятельным, когда у меня будет свой дом и своя семья, то обязательно разобью сад, и посажу такую яблоню.

Тётка Матрёна мне понравилась сразу, но она была в основном замкнутым человеком. Хозяйка Александра, Галина Петровна, была, наоборот, весёлым и суетным человеком. Очень была внимательной, и всегда старалась угодить своим квартирантам. Охотно помогала им во всём, смотрела и за малышкой, готовила поесть, да и вообще была похоже больше на мать, чем хозяйку квартиры. Да и имя у неё было какое-то доброе, ласковое, и я решил, что мою будущую жену тоже должны звать Галя! Это имя было созвучно с моей душой.

Увидев меня, когда я вышел из своей комнаты, тётя Матрёна, улыбнулась мне и, показав на стол, произнесла. – Давай, милок, умывайся, да за стол, а то видать полетишь сейчас голодный! Ты меня не обижай, а то будешь у Галюни кушать, я же не хуже готовлю!

– Спасибо вам тётушка! – ответил я и ушёл во двор, где у неё находился рукомойник.

Приведя себя в порядок, я вернулся в дом и, поблагодарив хозяйку ещё раз, принялся за еду. Матрёна следа напротив меня и, слегка улыбаясь, задумчиво смотрела на меня своими, чуть слезящимися глазами.

– Павлуша! – обратилась она ко мне, когда я поел и встал из-за стола. – Ты не смог бы мне водички принести, а то тяжеловато мне вёдра-то носить, да и колодец далековато, вон аж на углу. Метров сто будет, наверное!

– Ну, что вы, конечно же! – сказал я и, схватив вёдра, понёсся к колодцу.

Колодец здесь был оборудован цепью, которую вращало колесо, и ведро, наполненное водой, легко поднималось наверх из, довольно-таки глубокого колодца. У себя в деревне, каждый приходил со своими вёдрами и верёвкой, чтобы тащить ведро на этой самой верёвке.

– Что значит город! – подумал я, наполнив оба ведра водой. – Даже это и то продумали, чтобы людям было сподручнее набирать воду!

Когда нёс воду, увидел Александра, который направлялся в дом, где я проживал. Крикнув ему, я прибавил шагу, и через минуту был возле калитки, где и поджидал меня Сашка.

– Ну, ты чего телишься? – недовольно пробурчал он и добавил. – Давай, приходи, а то завтрак стынет, да идти уже пора!

– Саня! Да меня уже тётка Матрёна накормила до чёртиков! Ты иди и кушай, а я сейчас приду, воду только отнесу, и сразу к тебе! – улыбнувшись ему, отозвался я.

Саша ничего не ответил, махнул рукой и, повернувшись от меня, направился к себе. Через полчаса, мы втроём, то есть я, Саша и Маруся, уже шли по направлению к школе. Маленькую Лиду оставили на попечение Тёти Гали, которая с удовольствием оставалась с девочкой. Марии вообще-то сегодня не обязательно было идти в школу, но она увязалась вслед за нами из спортивного интереса. Вообще она мне сразу понравилась, ещё в первый приезд к нам в Малышевку. Она была очень обаятельная, скромная, общительная, но в меру. Никогда, никого не перебивала, но и не отмалчивалась, как, например, Александра Василия. Та могла вечер отсидеть и не промолвить ни единого слова. Меня такие люди напрягали, потому что не понятно, что у них на уме.

Со стороны, глядя на нашу троицу, можно было подумать, что трое друзей спешат куда-то и весело о чём-то разговаривают. Школа находилась от того места, где мы проживали, минут в двадцати ходом, а если поспешать, то минут за десять можно было и добежать.

Мне всё нравилось. Буквально всё. Я даже на какое-то время, позабыл свою родную Малышевку, своих родных, близких, друзей, которые остались там. Мне нравился даже этот воздух, этот шум, пусть и небольшого, но города. Я увидел много чего интересного, а главное свет, который предоставлял возможность читать, и заниматься хоть всю ночь. А читать я любил, но из-за наступления темноты, эта возможность исчезала. Долго заниматься под лампу не разрешал отец, и постоянно ворчал, намекая на то, что надо экономить керосин, который завозили к нам в деревню одни-два раза в месяц, да и наливали всего по литру. Были ещё и свечи, но на чердаке с ними было опасно, вокруг сено и если что, то и спрыгнуть не успеешь. Каждый год у нас в деревне кто-нибудь и горел. Тогда тушили всей деревней, боясь, чтобы огонь не перекинулся на соседний дом, или сарай.