Текст книги "Веха"

Автор книги: Владимир Песня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Отец так и не рискнул ехать на заработки, оставив семью в такой ситуации. Но он частенько ездил в Почеп, подвозя людей, или какие грузы, зарабатывая таким образом хоть какую копейку. Ездить было далеко не безопасно и многие этого искренне боялись, но наш отец был бесшабашным, постоянно возил с собой ружьё и топор, спрятанные под полушубком, который отец расстилал себе под низ, а сверху укрывался тулупом. Как правило такие поездки занимали два, а то и три дня, всё зависело от того, для чего его нанимали.

Однажды, это было в середине февраля, к нам попросились на ночлег мать с девочкой, лет десяти. Отец привёл их в дом всех в снегу и обессиливших. На улице завывала метель, время было уже позднее, и начинало темнеть. Если бы они остались в поле, и не успели дойти до деревни, то погибли бы неминуемо.

В доме у нас было тепло от жаркой печи. Мать недавно приготовила свежий хлеб, и в доме стоял пьянящий запах, от которого им стало дурно, и девочка потеряла сознание, а женщина опустилась на лавку возле окна и расплакалась, закрыв лицо руками.

– Осподи! Сердешная ты моя! – запричитала мать, пытаясь помочь девочке и женщине раздеться. Дуся принесла нашатырь и, смочив тряпочку им, сунула девочке под нос.

Девочка пришла в себя и, прижавшись к своей маме, испуганно смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Наконец нашей маме, с помощью Дуси и отца, удалось их раздеть и усадить за столом. Потом она достала из печи чугунок с тушёной картошкой, Дуся принесла сала, огурцов, капусты и помидор. Поставила огромную миску с простоквашей. Через несколько минут на столе появились варёные яйца, и хлеб. Хлеб, с которого не сводили жадного взгляда наши гости. Они и не скрывали, что больше всего на свете хотят именно хлеба. Отец отломал по большому куску и протянул их женщине с ребёнком. Я никогда не видел до этого момента, чтобы можно было с таким остервенением есть. Они не жевали, а глотали куски, которые просто рвали зубами.

Потом отец подошёл к женщине, положил ей руки на плечи и сказал. – Ты не торопись! Вас же никто не гонит! Сейчас все повечёрием и ляжете на полати спать! Вы откуда сами-то?

Женщина проглотила застрявший кусок хлеба, и чуть слышно произнесла. – Скажуще!

После этого она остановила свою дочь и, подождав, когда мы все уселись за столом, добавила. – Мы уже неделю ничего не ели! На ради Христа, извините нас!

– Да вы успокойтесь! – произнёс отец и снова спросил. – Так откуда вы? И как вас кличут?

– Скажуще! – снова промолвила женщина, и добавила. – Я Марфа, а дочка Света.

– Ну, ладно, Марфа! Не желаешь говорить, откуда ты, не надо! Мы подождём, когда ты скажешь! – сказал отец и уселся на своё место.

Ели молча, поглядывая на гостей и не понимали, почему они не хотят говорить сразу, откуда родом. После ужина их разморило до такой степени, что они еле залезли на полати.

– Марфа! – вновь спросил женщину отец. – Ну, так откуда вы пришли?

– Скажуще! – ответила женщина и уснула мёртвым сном.

– Чудная какая-то! – протянул отец, почёсывая свой затылок. – Ну, и что тут секретного сказать, откуда они?

– Ну, что пристал к людям, откуда, да откуда! – возмутилась мать, убирая со стола. Она же тебе сказала, что скажет! Чего ты добиваешься? Вот завтра утром встанет и скажет.

Через час мы уже тоже улеглись по своим местам, и под завывания метели уснули. Не прошло и часа, как закричала в истерике девочка, переполошив всех в доме. Мать снова зажгла лампу, и принялась вместе с женщиной успокаивать девочку.

– Настрадалась бедная! – произнесла Марфа, виновато улыбнувшись. – Вы нас извините! Как только рассветёт, мы пойдём!

– А куда вы хоть направляетесь? – услышал я голос матери. – А то откуда вы не говорите, так хоть скажи куда идёте-то? Может и я, чем-то вам, подсоблю!

– Да уже недалече осталось! – прошептала она и продолжила. – К брату иду в Клетню, думаю, что дня за три дойдём, а откуда идём, я же сказала, скажуще!

– Ну, ладно! – примирительно произнесла мать и, забрав с собой лампу, ушла в переднюю комнату к отцу.

Мать ушла и унесла с собой свет, а в это время на улице лютовал сильный ветер со снегом. В трубе гудело, как бы предупреждая всех нас о неминучей беде, которая поджидает нас в скором будущем. Я хорошо запомнил, как ели наши гости, как они глотали куски свежего хлеба, не разжёвывая его. Осознав увиденное, мне стало страшно и я тихо, чтобы никого не разбудить, заплакал. Нет, мне не было больно. Мне было до безумия жалко этих людей, которых голод согнал со своего родного места, и погнал в такую метель неизвестно куда. Мать и маленькая девочка, которая была ровесницей нашего Вани, шли одни даже, не задумываясь об опасности. Опасность умереть с голода и погнала их в это рискованное путешествие, в надежде именно выжить. Просто случай, что им повстречался наш отец, и привёл в свой дом, где их обогрели, покормили и предоставили кров.

Уже далеко за полночь, я уснул, терзаемый страшными снами. Проснулся я тогда, когда что-то упало на пол с грохотом. Оказывается, это упала заслонка из печи, возле которой уже суетилась мать. Сквозь небольшие окна уже пробивался свет. Отца в доме не было, а за столом сидели наши гости, рядом с которыми сидела Ксения с Иваном. Дуся помогала матери собирать на стол.

Не успел я слезть с печи, как в избу ввалился отец в тулупе и, весело улыбнувшись, произнёс. – Ух! Дерёт, зараза! Ветер утих, но мороз явно за двадцать! Ну, и куда это вы пойдёте в такую погоду?

– Нет! Что вы! – запротестовала Марфа. – Мы и так вам столько неудобств доставили! Спасибо огромное, а мороз это не страшно, будем быстрее идти, это же не метель с ветром и снегом!

– Ну, это конечно ваше дело, но я вам всё-таки посоветовал бы денёк ещё переждать, авось и спадёт морозец! – снова произнёс отец, снимая тулуп с плеч.

Затем, устроившись на своём месте за столом, он добавил. – Я сейчас еду в колхоз, могу немного подвезти, да и дорогу показать, как идти, но вообще-то дальше начинаются леса, а там стаи волков. Зима не лучший период для таких путешествий!

– Спасибо вам, люди добрые! – вновь произнесла Марфа и, горько усмехнувшись, добавила. – Ничего я уже не боюсь, после того, как трое моих деток и муж умерли от голода. Как Господь распорядится, так и будет!

Больше никто не пытался её переубедить. Мать подлаживала им еду, налила по большой миске горячих щей, рядом стояла большая миска с целой картошкой и обширной сковородой, на которой дымились шкварки сала, залитые яичницей. Пока они ели, она собрала им приличный узелок и, устроившись на лавке возле окна, вздыхала, наблюдая за этими несчастными людьми, которые добровольно шли на свою смерть. А там кто его знает! Может как раз они и убегали от смерти, ведь прошли же уже больше сотни километров, как Марфа сама и сказала, хотя так и не сказала откуда они идут.

Через полчаса, поблагодарив всех за приём, за хлеб и соль, мать с дочерью вышли из дома, где их поджидал отец, сидя в санях, придерживая кобылу, которая не желала стоять на месте. Я оделся и тоже вышел следом за ними вместе с матерью и Дусей. Снега подсыпало, но не много, хотя с вечера сильно вьюжило.

– Так откуда вы топаете, Марфа? – спросила мать, когда те уселись в санях.

– Господи! Да я же уже вам говорила, что скажуще! – произнесла она и слегка улыбнулась. – Это недалеко от Клинцов, километрах в пяти от города.

– Ну, так почему ты всё говоришь, что ещё скажешь, откуда идёте? – удивлённо спросила мать, недоумённо посматривая на женщину.

– Господи! А я-то думаю, почему вы всё спрашиваете? – улыбнувшись, произнесла Марфа. – Да деревня такая под Клинцами, Кажушье называется, вот я и отвечаю вам скажуще!

Наконец-то до нас дошло и мы, невольно все засмеялись. Через пару минут отец тронул кобылу, и сани плавно выскользнули за ворота. Больше мы их не видели.

Вечером, когда приехал отец, он сказал, что подвёз их до соседней деревни, которая лежала на их пути, там и оставил, а сам вернулся в Беловск, где и пробыл почти до вечера. Вася тоже был там, а вечером они оба и вернулись.

В начале марта мы уже сами почувствовали, что такое недоедать. Когда чего-то не хватает, особенно хлеба, ты уже не можешь наесться. Постоянное чувство голода мешает даже спать. К этому времени у нас почти закончилась мука, картошка тоже была на исходе, оставалось только пару мешков, кроме сеянки. Но, а так, как сеянку никто доставать из ямы не будет, то приходилось экономить. До нового урожая ещё было далеко, и что делать, никто не знал. Отец ходил хмурым и злым, если кто начинал хныкать, он лупил вожжами, висящими возле косяка дверей.

Плохо, что заканчивалось сало, и птица. В заначке оставалось немного мяса, пересоленного вместе с салом, но его мать берегла на пасху.

В других семьях лучше не было. Кроме того, что самим было нечего есть, так ещё и скотина жила впроголодь. Корова наша истощала, и мать каждый день молилась Богу, чтобы она дотерпела до травы, а до неё ещё было, как минимум месяц, а то и больше.

Как назло весна выдалась холодной и затяжной, но она всё-таки наступила и к концу апреля скотину стали выводить на луг. Куры бегали в любую погоду, им было проще и, уже в начале апреля, четверо из них сидели на яйцах. Заработанные деньги отец потратил на закупку гусят и утят. Ещё зимой водили свинью к хряку, и к концу апреля она опоросилась, принеся двенадцать поросят, трое из которых пропали сразу, но остальные выжили и носились по двору. Лошадь, которую передали нам из колхоза, отец вернул в колхоз, после чего облегчённо вздохнул. Около половины розданного скота за зиму околело, несколько человек из Беловска были осуждены за это на небольшие срока, и отправлены на стройки страны.

Жизнь начала возрождать после майского праздника. Кое-как отсеялись у себя в огороде, экономя семена, чтобы оставить хоть немного для еды. Пётр Емельянович раздобыл семена в районе, и в полях развернулась работа. Мысли были одни, чтобы получить хороший урожай, но тут начались другие проблемы. С середины мая зарядили дожди, которые практически не прекращались почти всё лето. Только изредка выглядывало солнце, и снова сплошные облака затягивали небо. Травы выросли огромные, но убирать их не было возможности.

Мы, помогая отцу в заготовке сена, вырывая моменты, когда прекращался дождь, неслись на луг, где был наш участок. Скосив немного травы, мы загружали её сырой и везли во двор. Потом затаскивали на чердак, или под навес, и расстилали тонким слоем, постоянно её вороша, пока она не подсыхала до нужной кондиции. Потом её снимали, и укладывали в небольшие копны, укрыв брезентом, если копна была под открытым небом.

Практически тоже самое делали и в колхозе, соорудив типа, вешал под крышей на току, где ветерок делал своё дело. Радовало только то, что травы были обильные и, как бы погода не издевалась над людьми, мы собрали достаточно сена за лето. Зато почти весь урожай пропал от нескончаемых дождей, и это было ужасно.

23.04.2015 год.

Веха!

Начало пути!

Часть девятая!

Как я уже говорил, лето было гнилым, зато река поднялась, и пруд наш тоже наполнился до предела, но рыба стала появляться только в конце лета, да и то мелочь.

До нас доходили слухи о повальном голоде в Поволжье, где вымирали целые деревни. Прошёлся голод собственно по всей стране, но такого голодного мора, как там, не было нигде. Я хорошо запомнил ту женщину, Марфу с дочерью, которые забрели к нам, что их и спасло. По крайней мере, именно тогда, а как сложилась их дальнейшая судьба, никто из нас не знал.

Тридцать третий год тоже предстоял явно не лёгким. Урожай снова был практически уничтожен, хоть и собрали зерновых на этот раз больше, чем в прошлом году. Зато картошка уродила очень плохо. Засыпав на семена, мать ужаснулась. Было понятно, что не хватит даже и до середины зимы, а это значило, что надо было экономить изначально. Кроме всего прочего ещё предстояло ожидать продразвёрстку, и что останется после этого, никто не знал.

Хорошо хоть сена припасли, да овса отец затаил с избытком. Зерно он закопал сразу, оставив небольшую часть, чтобы показать проверяющим, что у самих крохи. Детство наше как-то затушевалось, превратившись в тягучие, трудовые будни. Никто не смотрел, сколько тебе лет, и гнали на поля с особой жестокостью. Нам было обидно, но потом, повзрослев, мы осознали, что другого выхода тогда не было и, чтобы выжить, надо было трудиться везде, забыв о сне и покое.

Отец всегда вечером говаривал. – Нечего ныть! Зима придёт, и будете отдыхать! Она, ведь всех подровняет, и дай Бог, чтобы все выжили!

Осень как-то не подошла, а навалилась на всех какой-то тяжёлой, смрадной тревогой. Мы снова сделали всё как всегда, припутив птицу и скотину, оставив снова только одну корову, лошадь, с десяток курей и одну свиноматку. Всё остальное было разделано, и уложено в ящики, хорошо просолено. Также затарили бочонки с солениями огурцов, зелёных помидор, и капусты с яблоками, коих в этом году было много. Мы, детвора, отъелись их до того, что начали страдать с животами.

Как ни странно, но в этом году к нам в деревню вообще не приезжали за, так называемыми, излишками. Вероятно, посчитали, что после такого лета, делать в деревне нечего. Это нас и спасло! Мать молилась тихонько в своей комнате, когда в доме не было отца. Он запрещал маме это делать, хотя понимал, что всё было бесполезно. Она и в церковь ходила по праздникам, вернее её возил отец, якобы на ярмарку, в Супрягино, где она и посещала церковь. Из-за этого у Василия тоже были проблемы в партийном комитете.

В середине ноября месяца, мы решили проведать Александра с Марией, а заодно привезти им продуктов.

В гости мы поехали все, кроме Шурки, которая снова осталась с Александрой. Родители набрали всяких подарков в виде пары разделанных гусей, огромного куска сала, мешка картошки, и всяких овощей. Самое интересное было в том, что погода наконец-то смилостивилась, и выглянуло солнце. Даже было тепло относительно этого времени года. Обычно к середине ноября снег уже плотно ложился, и лежал до самой весны.

Когда мы приехали в Почеп, то не узнали его. Нет, сам город не изменился, но изменились люди. Во-первых, они как бы попрятались по домам, и на улицах было безлюдно. Только кое-где появлялся, и тут же исчезал одинокий прохожий, или повозка, и всё. Это было странно, но Александр объяснил нам, что в городе голодно, в магазинах пусто, и в основном люди выживают за счёт пайков, которые выдают только тем, кто работает, а тем, кто сидит дома по разным причинам, тому пайков нет. Вот люди и бедствуют. Многие вообще на зиму уезжают к родне в деревни, или куда-то на стройку, где хоть кормили и то дело.

Жили они по сравнению с другими их соседями неплохо. Всё-таки кое-что привозили от нас, да родители Марии тоже очень хорошо помогали им.

Пробыв у них два дня, отец заспешил домой, боясь попасть под метель, которая обычно налетала в ноябре, и после этого начиналась зима. Повозка наша была на колёсном ходу, и в случае снега, то кобыла бы измучилась бы тащить её по снегу.

Не успели, но зато доехали почти до Супрягино, откуда до нашей деревни было ещё около десяти километров. Сначала подул северный ветер, а через некоторое время всё небо затянули тёмно-свинцовые тучи, и понесло. Пробившись до Беловска, кобыла отказалась тащить дальше повозку, и отец повернул на колхозный стан, где и поменял повозку на сани.

Дав отдохнуть лошади, подкормив её овсом, а также напоив водой, мы, в сплошной темноте, въехали к себе во двор.

– Слава тебе, Осподи! – произнесла мать, слезая с саней и, перекрестившись, отправилась открывать дом.

– Павлик! – вдруг сказала она, остановившись у дверей, которые вели в сени. – Сбегай под навес за дровами, да тащи в дом, а то там, наверное, холодища!

Возле моих ног крутился Шарик, радостно повизгивая перед нами. Отец принялся распрягать кобылу, девки похватали вещи из саней, и потащили их в избу, а я направился за дровами, пряча лицо от хлёсткого ветра и снега, который залепливал глаза.

Как бы то ни было, но мы были уже дома и, в предчувствии скорого ужина, радовались тому, что наши приключения уже позади. А метель набирала обороты, укрывая всю округу толстым слоем пушистого одеяла.

– Наконец-то! – вдруг промолвил отец, посматривая за окно, сидя на лавке возле него. – Дай Бог и зима наладится, а от неё и урожай будущий зависит! Да и реки своё набирают!

После этого он замолчал, думая о чём-то, о своём. Он вообще последнее время мог часами сидеть и о чём-то думать, не проронив ни слова. Дуся, как мы вернулись из поездки, сбегала к Василю предупредить их, что мы уже дома, и принесла от них целый горшок тушёной картошки. Пришли и они все к нам вместе со своей Анютой и нашей Шуркой. Вместе и за стол сели. Взрослые все выпили по стакану самогона, и мы принялись за трапезу. Через несколько минут всё, что было на столе, было уничтожено, так мы проголодались. Печь радостно разносило по дому тепло и я, разомлев от еды и тепла, залез с Иваном на печь, и через минуту уже спал мёртвым сном.

Метель бушевала три дня, после чего всё утихло, но свинцовые облака продолжали висеть над нами до самого Нового года.

Не успела начаться зима, как пошли ходоки с городов, и тех мест, где урожай полностью был уничтожен, но мы ещё с трудом осознавали, что где-то от голода вымирают семьями. Как правило, отец, или мать уходили из дома в поисках пропитания, а вернуться уже не могли, так и погибали в чужой сторонке, скрутившись калачиком где-то дороге. Никто не интересовался судьбами этих людей, потому что самим было не до этого. Дети, не дождавшись родителей, тихо умирали в своих нетопленных домах.

Все эти страсти нам рассказывали те, кто забредал в нашу деревню. От этих рассказов мать потом долго охала и плакала, но всегда кормила людей и собирала хоть что-то в дорогу, за что люди целовали ей руки. От этого она ещё больше расстраивалась, и часами вздыхала, бормоча себе под нос непонятно что.

К концу января у нас также закончилась картошка, но ещё оставались крупы и, самое главное, мука, из которой мать всё реже и реже пекла хлеб. Корова перестала давать молоко, куры тоже не неслись, поэтому вся наша еда состояла из каши, борщей и сала, которое мать отрезала каждому всё меньше и меньше.

Наступала пора, когда становилось не до веселья. Я хорошо помню то чувство голода, которое сопровождало нас везде и всегда, будь мы в школе, или дома. Практически перестали бегать и дурачиться на улице. Все, от мала, до велика, ждали приход весны, чтобы, как говаривали взрослые, выйти на траву.

Февраль вообще тянулся нескончаемо, и было такое ощущение, что зима вообще никогда не закончится. Мы все стали худеть, особенно мать, она вообще старалась есть меньше, подкладывая нам, особенно Шурке, которой шёл только четвёртый годик, и она ничего ещё не понимала, что творится вокруг неё. В начале марта корова не разродилась и стала умирать, тогда отец вынужден был её зарезать, чтобы не пропало добро. Еда сейчас была на первом месте.

Нам действительно это очень помогло, и не только с едой, а ещё и в том, что нашей кобыле хватило корма до весны.

Мать очень долго плакала, что потеряли кормилицу, но сделать уже ничего нельзя было. Половину мяса мы обменяли на тёлку, и несколько мешков картошки.

Все ждали тепла, но оно не шло. Весь март мело, да так, что было ощущение будто это февраль, хотя день поболел, да и повеселее стало на сердце, понимая, что весна не за горами.

Она началась сразу и стремительно. Начиная с первого апреля, на улице установилась тёплая погода, а юго-западный ветерок помогал солнцу управляться со снегом. К середине апреля снега уже больше не было, а в конце апреля мы, пацаны, уже стали пропадать на пруду, таская домой свежую рыбу, которая за зиму успела подрасти.

В этом году мне исполнялось пятнадцать лет, и мне тоже надо было определяться о дальнейшем своём житие. Школу я окончил, у нас, как я уже говорил, была только семилетка, а я хотел тоже пойти учиться на педагога. Но после такого года, очень тяжёлого года, когда мы еле дотянули до весны, моя совесть не позволяла бросить отца с одними бабами, не считая Ваню. От него толку было мало, поэтому его и не воспринимали в семье, как достойного работника. На сенокосе он быстро уставал, после чего ходил и ныл, пока отец не давал ему подзатыльник, и не отправлял домой. Так он вёл себя на любой работе, поручать ему хоть что-то было бесполезно, поэтому мать, или отец всегда говорили мне, чтобы я делал, но привлекал Ивана.

Вообще он был неплохим пацаном, постоянно мечтал стать военным, никогда, никого не закладывал, ни на кого не жаловался, но был с ленцой. Даже отец ему говорил, что, дескать, не получится из тебя человека, только в военные надо идти, там дисциплина, да и траву косить не надо.

В колхозе я уже работал наравне с мужиками, ко мне прикрепили косилку и выдали коня для работы. После этого я сразу же почувствовал себя мужиком, даже говорить старался баском, хотя на вид мне было тяжело дать даже двенадцать лет. Я всегда был худеньким, не высокого роста пареньком, но очень шустрым непоседой, а на работе вытяжным. Некоторые мужики и то не выдерживали нагрузки, а мне было нипочём. Да и все мы были примерно такие же, включая и отца нашего, Харитона, правда после сорока лет он стал набирать и догнал по комплекции других мужиков. Прыть с годами у него не исчезла, он так же мог сутками работать, не зная устали.

После тяжёлого дня работы на колхозных лугах, а это было в аккурат на мой день рождения, мы с отцом возвращались домой на своей кобыле, запряжённой в обычную телегу, подъехав к дому, увидели баб, сидящих возле нашего дома на огромном бревне. Они, как всегда судачили о тяжёлой судьбинушке, которая выпала им в эти годы. Отец загнал кобылу во двор, мать тут же подошла к нему, а я стал поить лошадь из бадьи, заодно распрягая её. Отец услышал бабский разговор и не выдержал.

– Дуры вы, бабы! – серьёзно сказал он и, повернувшись к матери, добавил. – Это у вас-то судьбинушка? Луша! Расскажи им, бестолковым, как к нам заходила Марфа с дочкой! Вы даже представить себе не можете, как нам всем повезло! Вы знаете, что в Поволжье, да на Украине бабы детей своих варили, чтобы другие с голода не умерли, что целыми семьями вымирали! У них кроме воды вообще ничего не было. Да и не только там, горя хватило и у нас, на Брянщине, особенно в западных частях, где сплошные пески, а на Украине? Там сейчас основные промышленные стройки идут, вот и выгребали всё у крестьян, чтобы кормить строителей. Так что молите своего Бога, что мы все не испытали всего этого!

– Дуры! – снова произнёс он и, повернувшись зашагал в сарай, а я, покормив кобылу, погнал её на пойму реки, куда выгоняли лошадей в ночное.

Когда я вернулся, солнце уже висело прямо за деревьями нашего погоста.

Не успев зайти в дом, и повесить плётку у дверей, я был встречен недовольным голосом отца.

– Ну, и где тебя черти носят, босяк? – пробурчал он, сидя на своём месте за столом.

Все домочадцы также сидели за столом, и с улыбками посматривали на меня. На столе уже всё стояло и парило от горячих щей, которые аппетитно пахли, притягивая к столу. Возле отца стояла четверть самогона и несколько гранёных стаканов.

Я сбросил с себя куртку, и устроился рядом с ним по правую руку. Мать сидела напротив отца, а девчата по левую руку, рядом с отцом. Ваня примостился рядом со мной.

Отец потянулся за бутылью, и в это время в хату вошли Василий с Александрой, которая вела за руку малышку.

– Без нас не получится, батя! – произнёс он, едва переступив порог. – Хотите братишку без меня обмывать?

Потом он подошёл ко мне и, похлопав по спине, добавил. – С днём рождения, Павел!

За ним последовала Александра, поцеловав меня в щеку, отчего я весь даже покраснел.

– Ну, вот, паразит! – снова недовольно пробурчал отец, посматривая на детей, поджидая, когда они усядутся за столом, а мать в это время наливала им по мискам щи. – Опередил батьку!

Потом он разлил мутную жидкость по стаканам и, поднявшись за столом, посмотрел на меня.

– Ну, что Павлик! С днём рождения тебя, всё-таки пятнадцать лет, настоящий мужик! Мы тебя все поздравляем с этим! – произнёс он и добавил. – Так! Хватит об этом, а то в животе урчит, сил нет!

Мы все чокнулись, кроме Ксюши и Шурки, которым мама налила берёзового сока, заквашенного ячменём, и дружно принялись за еду. Есть действительно хотелось со страшной силой, поэтому все разговоры мгновенно утихли. Слышалось только аппетитное чавканье и отхлёбывание щей из деревянных ложек.

Только после того, как поели, то заговорили сразу все. Естественно, после сытной трапезы, стало веселее. Отец стал зевать и посматривать на переднюю комнату, но его остановил Вася.

– Батя! Послушай! Понимаешь, мне предложили работу финансовым инспектором по району! Ты, как на это смотришь, а то моя Шурка меня достала! Зачем, мол, тебе всё это, ещё горя принесёшь? Ну, какое горе? Я же наоборот могу пользу принести! – сказал он, прижав свою Шурку правой рукой к себе. – Ну, что ты мне скажешь на это?

– Да, что я могу тебе сказать, сынок? – в свою очередь спросил отец у него. – Вы молодые, умные, вот и дерзайте, только голову не потеряй! Сам знаешь, какое сейчас положение в стране, и не заметишь, как в Сибири будешь лес заготавливать!

– Во-во, папа! – воскликнула Александра, поддерживая, таким образом, слова отца. – Я ему тоже самое говорю, а он мне, замолчи дура, ты ни чего не понимаешь!

– Ну, вот чего ты встреваешь в разговор, когда мужики гутарят? Что ты не дура? – закричал на неё Вася, и даже замахнулся рукой, но не ударил.

Александра только улыбнулась, и стала разговаривать с матерью, отвернувшись от него.

– Вообще-то она права, бухгалтер! И ты это отлично знаешь! Что тебе мало того, когда выпулили из Почепа, только из-за того, что её отец был кулаком? Ты думаешь, что там об этом забыли? Да малейший твой промах, и попрут на стройку поднимать индустрию нашей родной страны! Понял? – произнёс он, вставая, и направился к дверям в переднюю, но остановился возле дверей, и бросил через плечо. – Смотри сам, сынок! Переубеждать я тебя не буду! Я знаю, что ты справишься, голова у тебя работает, но только не забывай про людей! От них беды приходят!

25.04.2015 год.

Веха!

Начало пути!

Часть десятая!

В общем тридцать третий год, в смысле урожая получился неплохим, даже по меркам прошлых лет, и люди заулыбались. Вечерами снова послышались песни и гармошка. Молодёжь снова тала водить свои хороводы. Мне уже тоже пошёл шестнадцатый год, и девчата стали посматривать в мою сторону, да и, работая на току, или в поле, ненароком подталкивая, явно заигрывая со мной. Не понятно почему, но меня к девчатам почему-то не тянуло, как, к примеру того же Василия, который пропадал ночами, загуливая с ними до самого рассвета. Я скорее был той же породы, что и Александр, хотел учиться, и на следующий год, так мы договорились с отцом, я тоже уеду в Почеп, чтобы продолжить учёбу.

Затарились мы неплохо, даже с учётом того, что были вынуждены отдать. За лето у нас выросло приличная стая гусей и уток, кроме них, бегали с десяток приличных поросят, из тёлки выросла чудная корова, которая давала не меньше двадцати литров молока в день. Мы на зиму оставили три десятка курей, такого количества мы уже давно не оставляли. Снова появились овцы, у нас их было пять штук. Кроме кобылы, на зиму мы оставили корову, свиноматку, поменяли свинью на молодого хряка, и тоже оставили, чтобы был свой производитель. Поросят мы резали по очереди, не боясь того, что не хватит кормов. Картошка уродила прекрасная, и мы забили ею подполье, а семена зарыли в яму, как обычно. Всего остального было в достатке, поэтому зиму встречали с радостью. Отец тоже повеселел, да, собственно, как и все в округе.

Зима наступила в начале ноября, но мы уже всё спрятали, и были готовы к её приходу. Во второй половине ноября пришло письмо, что Мария Александра родила дочь, и мать тут же засобиралась в дорогу, одурив всем голову. Отец, конечно же, по привычке на неё ругался, но съездил в колхоз на санях, и поменял их на кошёвку. Это такие сани, только побольше с обустроенными стенками из лозовых прутьев, и когда их укрываешь чем-нибудь, то в санях становится уютней, и даже как бы теплее.

Выехали снова все, кроме Шурки, которую забрала к себе Александра. Вася тоже рвался с нами, но его не пустил председатель, да он и дела свои передавал, дав согласие в районе на работу финансовым инспектором. На что батя только махнул рукой и всё.

– Бракоделы! – произнёс отец, и тронул со двора. Отъехав от дома с сотню метров, он добавил. – Надо же один сын, девку сделал, а теперь и другой девку. Безобразие! Ты, Павлик хоть не подкачай, а то обрастём одними бабами, кто же работать будет-то!

– Харитоша, родной! – произнесла мать, кутаясь в тулуп, укрыв ноги. – Ну, что же тебе девочки-то не нравятся? Они же такие куколки!

– Ага! Куколки! А кто же род продолжать будет? Мы с тобой уже вряд ли наделаем, а они одних баб рожают! – недовольно пробурчал отец, на что мы все только засмеялись.

Погода была прекрасной, лёгкий морозец, в районе пяти градусов, слегка скользил по нашим щекам, и от тепла полушубков, а также мягкого и тёплого сена, тянуло в сон. Перед отъездом мы плотно покушали и, не успев проехать Беловск, как все уснули под убаюкивающую, до предела нудную песню, которую завёл отец. Степь да степь кругом, путь далёк лежит! И это было бесконечно.

Я проснулся тогда, когда впереди показались дома Почепа. Иван с Ксеньей ещё спали, а Дуся о чём-то разговаривала с мамой. Мне было тепло, и в тоже время свежо от морозца. Не было сил, да и желания шевелиться, но очень уж хотелось по нужде, и я был вынужден попросить отца остановиться.

– Пап! – сказал я, вылезая из своего укрытия, разбудив попутно и всех остальных. – Останови, а то нет сил, терпеть! Писать хочется!

– Ну, вот! Начинается! – произнёс он и, сказав – трруу – остановил кобылу.

Сказал я, а полезли из саней все, включая и его самого.

– Ну, вот! – подумал я, обиженно. – Сами все захотели, а я виновным остался!

Батя, как прочитал мои мысли, посмотрев на меня и, справив нужду, подошёл ко мне и хлопнул по спине.

– Молодчина, сынку! А то терпели бы до дома, а до него ещё с полчаса нам ползти! – произнёс он и, улыбнувшись, обнял меня за плечи, и повёл к саням. Пока мы занимались своими делами, наша кобыла тоже подзаправилась овсом.

Где-то минут через сорок мы уже были у Александра. Они очень обрадовались нашему визиту и, пока все обнимались, целовались и болтали обо всём подряд, я, с Иваном перенёс в дом все гостинцы. Для этого нам надо было сходить туда и обратно, раз по пять.