Текст книги "Перекресток дальних дорог (сборник)"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Стена все ближе. Она заполняет собой все, разрезая мир надвое. Нет ей ни конца, ни края. Она похожа на волну невидимого моря, вдруг вставшую на дыбы.

Манипулятор замедляет ход, сейчас он врежется в Стену или увязнет в защитном поле… И тут совершается чудо. Поле гаснет, и в Стене открывается узкое отверстие. На один миг, но этого достаточно. Стена остается за спиной, и он в мегаполисе.

Мегаполис… Улицы словно бездонные ущелья. Тысячеэтажные дома-гнезда. Грено рассказывал, что в таких домах можно прожить всю жизнь, так и не выйдя ни разу на вольный воздух. Ну и пусть, и пусть! Он готов на все, что угодно, только бы попасть туда, в сказочную державу, навек заказанную для землеца.

Румо едва ли мог бы объяснить, какая сила влечет его в таинственный и запретный мир, называемый городом. Однако мечта его была неистребима.

Но что толку в мечтах? Его жребий определен до конца – пшеница, пшеница, пшеница… Соседние планеты платят за пшеницу бешеные деньги, там она не родится. Все предпочитают натуральный хлеб, а не синтетический, хотя последний и рекламируют на все лады.

Румо открыл глаза и вздохнул. Видение мегаполиса исчезло.

Одна только отрада – раз в декаду разрешается свидание с таким же землецом, который управляет обработкой одного из соседних квадратов. Спасибо судьбе, ниспославшей ему в соседи Грено. Старик много повидал, умеет рассказывать. Они подолгу беседуют, но каждый раз Румо кажется, что Грено чего-то недоговаривает.

Как губка водой, насыщен участок всякими химикалиями и биостимуляторами. Участок разбит на небольшие квадратики, подобно шахматной доске. Работа проходит по простому графику. Пока в одном углу проходит сев, в другом белковые уже снимают урожай. И так круглый год. Благодаря замкнутому циклу поток зерна, поступающий с бесчисленных квадратов, не иссякает. Сборщик, осуществляющий контроль, внимательно следит за каждым квадратом, его не проведешь.

И сегодня недобор. Сборщик опять поставит ему минус. Пять минусов, и Румо накажут токовым разрядом. Грено говорит – удовольствие ниже среднего.

В чем же все-таки дело? Почему начали падать сборы? Пульт неизменно подтверждает, что на территории квадрата все в порядке: глазок аварийного сигнала не светится. Это все белковые. Румо инстинктивно чувствует в них врагов, мстительных и злобных. Словами этого не объяснишь, но Румо уверен: белковые его ненавидят! За что? «Извечная ненависть развивающейся системы к тому, что ограничивает ее свободу», – говорит Грено. Может быть, он прав. Но Румо от этого не легче. Его замучила эта атмосфера ненависти и недоговоренности. В последнее время Румо начало казаться, что белковые замышляют что-то недоброе. Простая мнительность, говорит Грено. Хорошо, если так.

Пока Румо предавался мечтам и грустным размышлениям, низкое солнце успело приметно склониться к западу. С поля возвращалась группа белковых. Возвращалась немного позже, чем следовало, – по вызову Румо они должны были быть здесь еще полчаса назад. К этой группе Румо испытывал наибольшую антипатию.

Идолы шагали вперевалку, движения их были заучены раз и навсегда, но на этот раз в походке белковых Румо почудилось что-то вызывающее.

Неужели и землецы вот так же ходили когда-то? Румо невольно усмехнулся с чувством собственного превосходства. Неужели его предки, подобно этим белковым идолам, медленно перемещались, переставляя ноги и неуклюже размахивая для равновесия руками? Грено говорит, что землецы не ходят уже триста лет. К чему ходить пешком, если есть манипуляторы? Маник доставит тебя куда угодно, только пожелай этого.

Вечерело. Румо все оттягивал момент, когда придется заняться настройкой белковых.

Вдали на дороге, рассекающей надвое большой квадрат поля, показалась точка. Румо приставил ладонь козырьком. Сборщик? Но сегодня не его день. Вглядевшись, Румо вскрикнул от радости: Грено!

Румо двинулся навстречу гостю.

Грено испытывал необъяснимое чувство симпатии к этому юноше с живыми глазами, в которых постоянно отражалась пытливая работа мысли. Даже маник Румо двигался всегда порывисто, скачками, отвечая внутреннему состоянию хозяина. И мечта Румо о мегаполисе была близка, хотя об этом не знал никто.

– Опять недобор, – пожаловался Румо.

– Большой? – с сочувствием спросил Грено.

– Такого еще не бывало, – вздохнул Румо.

– Думаешь, они виноваты? – понизил голос старик, кивнув в сторону белковых, которые прохаживались перед хранилищем, разминая затекшие мускулы.

– А кто же еще? – горячо сказал Румо.

– Настройку проверил?

– Нет еще, – опустил голову Румо.

– Ладно, вместе посмотрим, в чем дело. Мои тоже капризничают.

Они помолчали, глядя на умирающий закат. На западе слабо светилась ровная дуга горизонта, подобная остывающему слитку металла. Там и сям высились башни искусственного климата, которые тоже обслуживались белковыми. Но даже башни климата не в силах были окрасить удручающего однообразия ровной, как стол, поверхности.

– Слышал я когда-то такие слова: лицо планеты, – сказал Румо, задумчиво глядя вдаль. Немного помолчав, затем повторил: – Лицо планеты… Бессмысленные слова! Что же это за лицо, если оно лишено всякого выражения? На тысячи лет одно и то же: ровное поле.

– Не всегда наша планета была такой гладкой, – возразил Грено. – Когда-то лицо ее имело собственное выражение. Были и сопки, и овраги, и холмы…

– Куда же все это пропало?

– Сгладили. Так удобней выращивать и собирать пшеницу, – пояснил Грено. – Горы остались только где-то в заповедной зоне.

Они медленно двинулись к дороге. Их маники скользили рядом, бок о бок, словно две лодки.

– Скажи, Грено, – начал Румо, – я давно хотел спросить тебя… Ты так интересно рассказываешь о мегаполисе… А сам ты бывал в мегаполисе?

– Почему ты вдруг вспомнил мегаполис? – спросил Грено, не глядя на собеседника.

– Я думаю о нем всегда.

– Брось эти мысли, – строго сказал Грено. – Землец в город попасть не может.

– Знаю, – кивнул печально Румо.

– Да и что там хорошего, в мегаполисе? – продолжал Грено. – Суета, сумасшедшая гонка, ставки в которой – жизнь и смерть. Дым, копоть, чад… В общем, чувствуешь себя как в кипящей воде, – махнул рукой Грено, но Румо заметил, что глаза старика загорелись.

Маники продолжали скользить, а слева и справа к дороге подступала ветвистая пшеница. Стволы растений, толстые, как бамбук, с трудом удерживали налитые колосья. Кое-где зерно начинало течь: белковые явно не справлялись с работой.

– Я дал бы себе вырвать глаз, чтобы другим посмотреть на мегаполис, – сказал Румо.

– Запомни, мальчик: не всем быть урбанами, – рассудительно сказал старик. – Кому-то надо ходить в землецах. Вот как нам с тобой. И тут ничего не поделаешь. – Он высунул руку из манипулятора, отвел в сторону усатый колос и добавил: – Стену не пробьешь.

Загустевшие вечерние тени легли на пшеничные заросли.

– Послушай, Грено, – зашептал вдруг Румо. – А что, если бы мы сейчас разогнали маники до самой большой скорости…

– И?..

– И прямо в мегаполис!

– И расшиблись бы о силовую защиту. Или увязли в ней, как мухи в липучке.

– Знаю, – нахмурился Румо.

В этом месте послышался треск, и голос пропал. Очевидно, дешифратор размышлял над новым листком. Впрочем, пауза длилась недолго.

– …История, которая уходит корнями в глубь веков, – снова начал механический голос. – Год за годом город разрастался, поглощая окружающее пространство, подминая под себя окрестные селения. Наконец в перспективе возникла реальная опасность, что вся планета превратился в огромный город. Словно гигантский магнит, притягивал город людей. Приток их был беспрерывен и возрастал с каждым годом. Но синклит олигархов не мог отказаться от баснословных доходов, которые приносила пшеница. Для пшеницы же была необходима не только территория, но и люди – хотя бы по одному на каждый квадрат: слишком опасно было бы предоставить белковым полную самостоятельность.

Находить добровольных землецов становилось все труднее. Все уходили в мегаполис. И тогда синклит после долгих дебатов решился на крайние меры. Любой ценой нужно было оградить мегаполис от дальнейшего разрастания. И вот вокруг города выросла Стена, окаймленная защитным полем.

Но просто закрыть доступ в город было нельзя, как нельзя человеку перерезать артерии. По бесчисленным дорогам в город и из города непрерывно шли грузовые потоки – кровь, омывающая огромный организм. Тогда-то и придумали радиожетоны, позволяющие владельцу беспрепятственно проникать сквозь Стену…

Не знаю, кому попадут в руки эти записки. Знаю лишь, какая кара постигнет меня, если эти листки попадут к охране. Но все равно, я должен запечатлеть слово правды. Если я его не произнесу, оно убьет меня. Истина не жалует своих приверженцев, что ж! Зато по крайней мере я знаю, на что иду.

Итак, мегаполис оградили Стеной. Кстати, тогда же и возникло слово «город». Устало шагали века. Поколения рождались, жили и умирали, и с каждым из них углублялась пропасть между мегаполисом и остальным миром. Жители мегаполиса – урбаны – захватили все. На долю остальных – землецов – осталось только одно: пшеница, пшеница, пшеница…

Урбаны были таковыми от рождения, по наследству. Они проносились над планетой в аппаратах, позволяющих видеть все, оставаясь невидимыми.

Принято было считать, что так от бога.

Среди землецов ходили об урбанах разные слухи. Говорили, например, что урбан в два раза выше землеца, что с лица он темен, потому что в кожу въедается городская копоть, которую не отмыть. Говорили также, что жители мегаполиса умеют ходить пешком и даже предпочитают пеший способ передвижения, поскольку на городских магистралях слишком много манипуляторов. Да мало ли что еще говорили?

Что до землецов, то уже три сотни лет нога их не касалась почвы. Благо, поля были достаточно обширны, чтобы два встречных манипулятора могли разминуться…

Ноги землецов постепенно атрофировались. Попробуй полежи три дня – и ноги как чужие. А если три века!

– …Послушай, Грено, – сказал однажды Румо. – Силовое поле, окружающее город, захватывает машину, если у человека, сидящего внутри манипуляторов, нет жетона. Так?

– Конечно, – согласился Грено, не понимая, куда клонит юноша, – Ты что же, думаешь, жетон можно подделать?

– Не то, совсем не то! А что, если… – Румо перегнулся через борт маника и что-то быстро и горячо зашептал на ухо старику. Лицо Грено словно окаменело. Затем улыбка тронула обветренные губы.

– Неплохая идея, малыш, – сказал Грено. – Во всяком случае, для нас это единственный шанс попасть в мегаполис. Но ты представляешь, как много нам нужно трудиться?

– Какой землец боится труда! – воскликнул Румо.

– Что ж, тогда попробуем, – решил Грено.

…С некоторых пор Румо зачастил к Грено. Он бросал свой квадрат без присмотра, вернее, оставлял у пульта одного из белковых, хотя это строжайше возбранялось.

Грено и Румо запирались в просторном хранилище и долгие часы не выходили оттуда.

Если бы сборщик наткнулся на квадрат, брошенный землецом, виновному не поздоровилось бы. Но судьба благоволила к заговорщикам…

Дело подвигалось медленно. Осуществить то, что придумал Румо, оказалось куда труднее, чем могло показаться поначалу.

Первая попытка окончилась плачевно. Грено занял наблюдательную позицию у окна, откуда просматривалась главная дорога, по которой мог появиться сборщик. Наступила решительная минута.

– Ты первый. Давай, малыш, – сказал Грено. – Если что, я подам сигнал.

Румо отстегнул привязные ремни, осторожно отвел от висков эластичные щупальца-биоконтакты, с помощью которых его мысленные приказы передавались манипулятору. Теперь Румо был сам себе хозяин. Руки Румо слегка дрожали. Он перегнулся через борт манипулятора, и ему показалось, что пол где-то глубоко внизу…

– Не мешкай, – поторопил его Грено.

Румо взял двумя руками собственную ногу, легкую, будто ватную, и перенес ее через борт манипулятора. Затем то же проделал с другой ногой. Немного подождал, свесив ноги за борт. Затем наклонился и, оттолкнувшись руками, неловко спрыгнул. Ноги подогнулись, и Румо во весь рост растянулся на полу.

– Ушибся? – тревожно спросил Грено.

– Немного, – выдавил сквозь зубы Румо, пытаясь подняться. Это, однако, ему не удалось. Румо подполз к стене и ухватился за вертикальную стойку стеллажа. Перебирая по ней руками, он поднялся во весь рост и застыл, напряженно улыбаясь. Но старик видел, что Румо держится лишь на руках.

Переведя дух, Румо сделал попытку шагнуть… и снова рухнул на пол.

– Попробуем постепенно, – начал Грено.

– Пустая затея, – прервал его Румо, ударив кулаком по грязному пластику пола.

– Пожалуй, на сегодня хватит. Залезай-ка обратно в манипулятор, – сказал Грено.

Но добраться до маника Румо уже не мог: силы оставили его.

– Подзови к себе маник, – велел Грено.

Румо молчал.

– Отдай мысленный приказ, – громче сказал старик, но Румо не пошевелился. Встревоженный Грено переместился к Румо: юноша был в глубоком обмороке…

Кое-как Грено удалось водворить Румо обратно в полость манипулятора.

Когда Румо пришел в себя, он долго не хотел или не мог разговаривать, и в его больших глазах застыли слезы бессилия и ярости.

– Нет, я никогда не научусь ходить, – с отчаянием произнес он.

– Такие вещи не делаются сразу, – сказал Грено.

– Я не знал, что это так трудно.

– Мне будет труднее, малыш. Но я верю, что у нас получится. – Грено понизил голос и добавил: – Только бы никто не узнал. А теперь ступай на свой квадрат.

– Значит, до завтра?

– До завтра…

Грено смотрел на дорогу, пока не заслезились глаза. Машина, везущая Румо, казалось, скользила по земле – столь тонкой была воздушная подушка. Манипулятор мчался по прямой, как луч, дороге. Капля превратилась в точку, наконец и точка растаяла. А Грено все смотрел, смотрел…

Дешифратор запнулся, разбирая чужие символы. Стояла глубокая ночь. Звезды заглядывали в линга-центр сквозь купол, будто только мы двое интересовали их во всем безмолвном мире. Профиль Лены четко вырисовывался на фоне панелей, по которым скользили световые стрелки. Наверно, под влиянием странного рассказа мне в лице любимой почудилось что-то незнакомое.

Шли дни. Осень сменилась зимой. Выпал первый снег. Девственной пеленой скрыл он все изъяны стынущей почвы, сто раз истощенной и вновь искусственно подкармливаемой. Морозоустойчивым сортам пшеницы мороз был нипочем, они продолжали зреть, и хранилища не пустели.

Каждую свободную минуту Румо уделял теперь одному – тренировкам, которым предавался с фантастической настойчивостью. Правда, он не рисковал покидать манипулятор в присутствии своих белковых – любой из них мог бы донести сборщику на Румо, и нарушение главного запрета дорого бы обошлось молодому землецу. Румо старался массировать ноги, не выходя из машины, он щипал их, едва не плача не от боли, а оттого, что ее не было…

Чуть не каждое утро, кое-как справившись со своими нехитрыми обязанностями, Румо спешил к Грено. Здесь, под защитой старых, непрозрачных стен чудом сохранившегося древнего хранилища, оба, и старик и юноша, чувствовали себя в относительной безопасности. И они снова и снова пытались восстановить атрофировавшиеся в течение долгих столетий мышцы.

Так муравей, посаженный в банку, изо всех сил стремится вырваться наружу. Он ползет по вертикальной стенке, срывается, падает, но снова и снова идет на штурм. И наконец после сотой попытки муравей находит ту единственную траекторию, по которой оказывается возможным доползти до края банки и перевалить через нее…

Ноги двух землецов, как и всех остальных, представляли собой жалкие рудименты, ненужные придатки, давным-давно позабывшие, что такое самостоятельное движение, что такое упругий шаг.

Но два землеца были упорны, как муравьи.

И наступил день торжества.

– …Первый шаг, – радостно произнес Румо. Он только что шагнул от оконной фрамуги к стеллажу, на котором хранились запасные блоки для белковых. Шагнул – и тут же схватился за поручень. Шагнул зато сам, без помощи манипулятора, который сиротливо приткнулся в углу хранилища.

– Я же говорил, ты намного перегонишь меня, – сказал Грено, улыбаясь.

Прислонившись спиной к холодной кромке стеллажа, Румо отдыхал. Голова слегка кружилась, ноги дрожали от непосильного напряжения.

– Не беспокойся, я догоню тебя, – сказал Грено и принялся старательно разминать пальцами дряблые икры.

– Нам бы только поспеть к весне, пока сборщик… – Внезапно Румо замер на полуслове.

– Ты что? – побледнел Грено.

– Мне послышался шорох.

– Где?

– Снаружи.

Оба застыли, прислушиваясь. Шорох, не повторился.

– Тебе почудилось. В эту пору все белковые заняты. Здесь некому быть, кроме нас, – сказал Грено, на щеки которого возвращался румянец.

– Может быть, – согласился Румо. Отдохнув, он сделал несколько шагов по направлению к манику, но покачнулся.

– Помочь? – спросил Грено.

– Пустяки.

Румо подозвал манипулятор. Тот будто этого и ждал. Он неслышно подлетел к своему хозяину и, обхватив его щупальцами, осторожно погрузил в свое чрево.

– Даже не верится, что землецы когда-то умели ходить, – сказал Румо.

– А урбаны ходят и теперь, – ответил Грено.

– Конечно. Иначе зачем бы мы с тобой учились ходить? – усмехнулся Румо.

В этот момент за окном хранилища мелькнула тень. На этот раз ее заметили оба. Они переглянулись, и, словно сговорившись, два манипулятора друг за другом вынеслись из помещения. Гладкая площадка перед хранилищем была пустынна. Лишь поодаль ковылял белковый. Накануне он при непонятных обстоятельствах расшибся, и Грено оставил его сегодня для починки – повреждения были незначительны, и он надеялся справиться собственными силами.

– Наверно, ласточка пролетела, – сказал Румо. – Или тень от облака. – Он кивнул в сторону удаляющейся фигуры. – И я небось хожу так же смешно, как этот, а?

– Это он, – тихо сказал Грено.

– Что он?

– Он следил за нами. Мы погибли.

От негромкого старческого голоса по телу Румо побежали мурашки. Он сразу сообразил, насколько серьезно положение. Белковые ничего не забывают. При очередном контроле этот проклятый идол, конечно, воспроизведет на экране то, что он только что высмотрел в хранилище, и тогда их тайна раскроется. Неужели белковый истукан в самом начале погубит их замысел?..

Румо, не раздумывая, отдал команду. Сжатый воздух со свистом вырвался из-под днища, взметнув облако снежной пыли. Манипулятор сделал огромный прыжок. Услышав за собой погоню, белковый побежал, но Румо настиг его. Послушный воле Румо, манипулятор высоко занес щупальца с зажатым в нем тяжелым металлическим брусом и с силой опустил его на макушку робота, в то место, из которого торчал аккуратный кустик антенны. Раз, другой…

Белковый будто нехотя повернулся и тяжко рухнул в сугроб.

Взбунтовавшийся автомат прекратил свое существование.

– Мы поспешили, – нарушил Грено тяжелое молчание.

– У нас не было выхода, – сказал Румо.

– Пожалуй, ты прав, – удрученно согласился Грено. Оба не отрываясь смотрели на серую глыбу, которую уже успел припорошить снег.

– Что же теперь? – перевел Румо взгляд на старика.

Тот помолчал, обдумывая ответ.

– Спрячем подальше, – наконец сказал Грено.

– Все равно при контрольном пересчете хватятся, – с отчаянием прошептал Румо. Взгляд его блуждал.

– Не болтай глупости, – сказал Грено. – Пересчет будет не раньше дня равнодействия. Мы к этому времени будем уже в мегаполисе, и там нас никто не достанет.

– А теперь куда его? – покосился Румо на сугроб.

– Закопаем в почву поглубже, – решил Грено.

Через полчаса все было кончено.

– Теперь пути к отступлению у нас нет, – сказал Румо.

– Что верно, то верно, – согласился Грено.

Грено был стар. Об этом говорила и седая поросль на лице, и всегда усталый голос, и дрожащие руки. Первое время, когда их участки оказались рядом, он держался замкнуто. Постепенно ледок растаял, они сблизились, но Румо всегда ощущал, что у старика есть некая запретная зона, куда ему вход заказан.

Однако теперь, когда они вместе решились на неслыханно опасное дело, отношение Грено к молодому землецу изменилось. Однажды после очередного урока ходьбы они, усталые, отдыхали в маниках, стоящих рядом.

– Странно, что тебе так трудно дается ходьба, Грено, – сказал Румо.

Старик насторожился.

– Почему странно? – спросил он.

– Ноги у тебя крепкие на вид, – пояснил Румо. – Они не похожи на ноги других землецов.

– Я не всегда был землецом, Румо, – тихо произнес старик. – Раньше я жил в мегаполисе.

– Ты был урбан? – спросил быстро Румо.

– Тише, – прошептал Грено, оглянувшись. – Да, я был когда-то урбаном.

– Давно?

Старик вместо ответа махнул рукой.

– Знал я одного урбана… – сказал Румо.

– Где он? – оживился старик.

– Погиб.

– Погиб… – словно эхо повторил Грено.

Некоторое время они отдавали биокоманды своим белковым, завершающим на своих участках трудовой день.

– Послушай, Грено, а как ты из урбанов попал в землецы? – задал Румо вопрос, вертевшийся у него на языке.

– Долгая история, долгая и невеселая, – сказал Грено. – Мы жили в мегаполисе. Вдвоем. Я и сын. Семьи урбанов не разлучают. Это вы, землецы, не знаете ни отца ни матери. Ну вот. Я по дряхлости не работал, вел нехитрое домашнее хозяйство, а сын работал технологом. На его фабрике из пшеницы приготовляли брикеты, пригодные для транспортировки на другие планеты. Фабрика по Переработке пшеницы была самой большой в мегаполисе. Там трудилось много рабочих. Жилось там худо, и мой сын поднял борьбу за их интересы. По ночам я помогал ему выпускать листовки…

– Листовки?

– Это такие листки, призывающие рабочих к борьбе, Там, в мегаполисе, я покажу тебе листовки, они у меня спрятаны в тайнике… Рабочие пошли за сыном. Однажды они решили организовать забастовку. Не приступать к работе, пока олигархи не удовлетворят их нужды. Они собрались и вышли на улицу… – Старик посмотрел на Румо. – А ты знаешь, что такое улица?

Румо кивнул.

– Нечто вроде горного ущелья, – сказал он. – Только по бокам не горы, а дома.

– Примерно так, – согласился старик. – Впереди толпы шел мой сын. Он нес транспарант, на котором были написаны требования рабочих. Олигархи забеспокоились, что к урбанам с фабрики примкнут остальные, и выслали навстречу стражей порядка.

– Олигархи – это воспитатели урбанов? – спросил Румо, с жадным вниманием слушавший старика.

Грено улыбнулся.

– Олигархи – в некотором роде воспитатели всех, малыш, – сказал он. – Они правят нашей планетой. В их руках все – и сила, и власть…

Румо задумался. Ему представилась гигантская пирамида, на верхушке которой находятся загадочные олигархи, располагающие неограниченной властью. Пониже располагаются урбаны, те, кому судьба определила обитать в мегаполисе. Румо понял уже, что его представления об урбанах как о праздных и могущественных счастливцах были ошибочными, однако от этого тяга его к мегаполису – странное дело! – не только не уменьшилась, но стала еще сильнее. После урбанов, подумал Румо, идут воспитатели, за ними – землецы, и в самому низу, в основании пирамиды, находятся белковые роботы – искусственно выращенные существа, машины, которые обязаны подчиняться командам землецов.

Между тем старик продолжал свой рассказ.

– Стражи порядка перегородили улицу…

– Стражи порядка тоже урбаны? – перебил Румо.

– Нет. Это белковые роботы.

– Такие, как эти? – протянул Румо руку в сторону квадратного участка, на котором маячили плечистые фигуры роботов.

– Такие же точно. Одного выпуска. Только вместо ножниц для срезания колосков стражи порядка снабжены огнеметами, – сказал Грено. – Заняв позицию, они хором выкрикнули, что рабочие нарушают порядок, и велели им разойтись.

– Ты шел с рабочими?

– Да. В первом ряду, – с гордостью ответил старик. – Мы сказали, что от своих требований не откажемся. Тогда стражи порядка с дулами наперевес двинулись нам навстречу. Урбаны заколебались, дрогнули, остановились. Мой сын смело шагнул вперед.

– Один? – с горящими глазами спросил Румо.

– Один, малыш, чтобы ободрить остальных. Когда он сделал несколько шагов, роботы открыли по нему огонь… Такова, вероятно, была биокоманда олигархов. Из трубок роботов изверглось жидкое пламя. Огненная струя полоснула сына по ногам, и он упал. Я подбежал к нему, поднял на руки – ходить он уже не мог… Так нас и взяли вдвоем…

– Ваш сын потерял ноги? – спросил побледневший Румо.

Старик кивнул.

– Сын остался без ног, но на этом наши несчастья не кончились, – сказал он. – Совет олигархов решил, что нас следует лишить звания урбанов и изгнать из мегаполиса. Вот так мы с сыном и стали землецами. Но если уж не везет, так до конца. Жребий разбросал нас. Мы попали на разные участки базы, где должны были постичь премудрость работы землеца. С тех пор я не получал вестей от сына. Но я верю: он остался таким, как был, – сказал Грено с гордостью. – У него могли отнять ноги, но не душу. Знаю, мы еще встретимся с ним… Что с тобой, Румо?

– Ничего…

– Мне показалось, что тебе худо, – сказал старик. – Померещилось. Я долго присматривался к тебе, прежде чем рассказать все это. Осторожным стал… Хоть я и стар, а неохота болтаться в петле. Охота перед смертью повидать моего мальчика. Вот увидишь, вы будете друзьями.

Голос дешифратора смолк. У меня оставалось еще несколько непрочитанных листков. Какой из них разобрать теперь, на каком записано продолжение странной истории с далекой планеты? Я разложил на столе веером оставшиеся листки, и мы с Леной склонились над ними, так что ее прядь коснулась моего лба. Один листок – он отличался от других тем, что был испещрен символами, похожими на математические, – Лена отложила в сторонку.

– Утром отдадим астрономам, – сказала она. – Это, кажется, по их части.

Мы раскладывали тяжелые пластиковые прямоугольнички, словно пасьянс. Один из них был меньше других по размерам. Все листки выглядели почти новым, а этот, казалось, прошел через сотни рук, до того он был замусолен и захватан.

Я взял подержанный листок и сунул его в узкую щель дешифратора.

«Урбаны, объединяйтесь! Олигархи разбили нас на группы, чтобы властвовать. Долой Стену! Всем рабочим – человеческие условия жизни! Мы – люди, а не машины по обработке пшеницы. Долой власть олигархов! Объединяйтесь, урбаны!»

– Листовка, которую выпускал отец, – сказала Лена.

– И распространял сын, – добавил я и подумал, что самое интересное занятие в мире – работа на линга-центре. – И потом, разве не важен для землян опыт жизни чужих планет?

– …Грено, я должен сказать тебе одну вещь… – начал Румо и запнулся.

– Говори, сынок…

Румо решил было рассказать старику о гибели сына, но, бросив быстрый взгляд на Грено, подумал, что недобрая весть убьет его. Он не решился погасить слабый луч надежды, который светил Грено.

– Я о мегаполисе, – сказал Румо.

– Нам бы только пробраться туда, – произнес Грено. – Об остальном не беспокойся. Найдем и кров, и работу.

– Нас не узнают?

– Не думаю, – сказал Грено. – Узнать, поймать можно землеца. Это легко сделать по клейму на манипуляторе, без которого землец беспомощен, как младенец. А мы-то с тобой можем ходить. Мы будем урбаны! К счастью, на живом теле олигархи еще не додумались ставить клеймо, – добавил старик.

Только тут до Румо дошло, что в скором будущем предприятие их окончится счастливо, он станет урбаном. Юноша пошевелил ногами и сказал:

– Я буду делать то, что делал твой сын. Продолжать…

После долгой паузы старик произнес:

– Спасибо, сынок.

…Когда зима была на исходе, Румо и Грено уже могли совершать без помощи манипулятора довольно длительные прогулки. Два землеца в отсутствие белковых подолгу бродили по своим просторным квадратам, пьянея от запахов талого снега и пробуждающейся зелени.

Приближался решительный день. Все нужно было обдумать заранее. Малейшая оплошность могла погубить их.

А снег стремительно таял, и журчащие ручейки оживляли надежды, укрепляли веру в то, что дерзкая идея Румо может и впрямь воплотиться в действительность.

В то утро Румо проснулся рано. За пыльной прозрачной стеной комнаты еле намечался мутный рассвет. Белковые еще дремали, как всегда стоя. Прихоть конструктора придала им форму человеческого тела. Глаза белковых были затянуты тонкой защитной пленкой, отчего роботы напоминали статуи древних атлетов.

В назначенный час у каждого из них сработают биочасы и, послушные импульсным командам, они примутся за привычную работу. И нет им дела до того, что два землеца к этому моменту будут уже далеко…

В неясном круге иллюминатора показалось лицо Грено. Он вглядывался внутрь помещения, и щупальце его маника, изогнувшись, сделало призывный жест.

– Поторапливайся! – услышал Румо. Он последним, прощальным взглядом окинул рубку. На первых порах программу на пульте можно не менять. До тех пор, пока сюда не прибудет сборщик. К тому времени Румо и Грено, надо надеяться, будут недосягаемы.

Две капли, две вытянутые торпеды неслись рядом. Квадрат за квадратом улетал назад, и казалось, пшенице не будет конца. Часть ее еле-еле возвышалась над оттаявшей почвой, на других участках она уже приметно поднялась, на третьих тяжкие колосья как будто высматривали: скоро ли к ним придут уборочные машины и белковые роботы?

Они мчались по дороге, и скорость пела в ушах. Румо подумал, что они будут так скользить всю жизнь, а вокруг все будут поля, поля, поля – бесконечная шахматная доска…

Солнце успело вскарабкаться высоко, и его совсем по-летнему припекающие лучи заметно нагрели округлый борт манипулятора, и Румо грел руки, думая о том, что готовит им ближайшее будущее.

– Скоро Стена, – сказал Грено.

По мере приближения к мегаполису дорога становилась все оживленнее. Число скользящих аппаратов увеличилось. Некоторые манипуляторы были прозрачными лишь наполовину. В них угадывались неясные фигуры. Румо понял, что это урбаны, и сердце юноши забилось сильнее. Высшая каста, счастливые владельцы жетонов, покинувшие на время город по каким-то своим таинственным делам.

– Вот Стена! – воскликнул Грено.

Но Румо и сам увидел маячившее вдали смутное видение Стены. Теперь мчаться напропалую было опасно: каждый миг могло сказаться действие защитного поля Стены.

Приближалась минута, которая должна была решить их судьбу.

– Свернем в сторонку, – предложил старик.

Под мегаполисом пшеницу не сеяли, и почва сохраняла естественные складки. Два землеца остановили манипуляторы над крутым обрывом. Глубоко внизу серебрился ручей, сжатый гранитными глыбами.

Убедившись, что никто их не видит, Румо и Грено вышли из манипуляторов. Короткая команда – и оба маника приблизились к самому краю обрыва.

– Может, оставим их невредимыми? – прошептал Румо.

– Нельзя, малыш, – покачал головой Грено. – По этому следу нас в два счета разыщут.

Лицо Грено стало хмурым, видимо, мысленная команда, которую он только что отдал, стоила старику немалых усилий.