Текст книги "Рациональность, Наука, Культура"

Автор книги: Владимир Порус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Разрыв культуры и цивилизации, лежащий в основе расколотости существенных свойств современной науки, – опасность слишком грозная, чтобы полагаться только на собственные, нравственные, духовные силы ученых. В конце тридцатых годов перед самым началом второй мировой войны В.И.Вернадский писал:

"Мы стоим сейчас перед готовыми к взаимному истреблению многочисленными государственными организациями – накануне новой резни. И как раз в это время, к началу ХХ в., появилась в ясной реальной форме возможная для создания единства человечества сила – научная мысль, переживающая небывалый взрыв творчества. Это – сила геологического характера, подготовленная миллиардами лет истории жизни в биосфере. Она выявилась впервые в истории человечества в новой форме, с одной стороны, в форме логической обязательности и логической непререкаемости ее основных достижений и, во-вторых, в форме вселенскости, – в охвате ею всей биосферы, всего человечества – в создании новой стадии ее организованности ноосферы"519.

Мировая резня все же произошла. Опасность всемирной бойни не исчезла и в наши дни. Наука, способная создать ноосферу, способна и на участие в этой бойне, которая может оказаться последней. Она не стала духовным оплотом человечества, организатором вселенского единения "мыслящего человечества".

Наука и мораль

Распад единства культуры и цивилизации преломляется в науке проблемой отношений между наукой и моралью, проблемой нравственной ответственности ученых. Подчинен ли научный разум требованиям морали? Или, напротив, мораль должна отступать перед требованиями науки?

Вопрос может показаться надуманным. А существует ли вообще какое-либо противоречие между наукой и моралью? Да и есть ли смысл в подобном сопоставлении?

Было время, когда казалось, что никакого противоречия нет и быть не может. Наука как деятельность по производству знаний так же стоит "вне морали", как и всякая прочая производственная деятельность. Сопоставлять с моралью следует не науку, а поступки людей, работающих в науке, или использующих ее результаты. Но, по широко распространенному убеждению той эпохи, когда в успехах науки видели ясное указание на светлые исторические перспективы человеческого общества, люди науки должны быть носителями высокой морали. Ярче других это убеждение выразил А.Пуанкаре: "Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас: ...позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль"520.

Любовь к истине и ее красоте – что может быть лучшим основанием для морали? Так думал великий ученый. Наука дает образцы морального поведения коллективизм, солидарность, бескорыстное служение идеалам, укрощение темных инстинктов, предрассудков и суеверий, отвращение ко лжи и слепому подчинению. Мораль поддерживает науку, направляет поведение ученых, помогает дать правильные общественные оценки деятельности ученых. "Мораль и наука по мере своего развития будут превосходно согласовываться друг с другом", предсказывал А.Пуанкаре незадолго до своей смерти. А вскоре началась первая мировая война, и впереди был еще весь ХХ век, заставивший смотреть на отношения науки и морали с гораздо меньшим оптимизмом.

С.Л.Яки называет современную науку нравственно несостоятельной и инертной. Ученые, заявляет он, оказались явно неспособными "положить конец тем действиям, которые могли бы оказаться гораздо более эффективными в приближении дня Страшного суда, чем все ангельские трубы вместе взятые". Отдельные и разрозненные призывы прекратить работу над водородной или нейтронной бомбой, над стратегической оборонной инициативой, известной под названием "звездных войн", использовать до предела экологически безопасные источники энергии, такие как солнечная энергия или приливные волны, оказались наивными. Научное сообщество не смогло возвыситься над общим уровнем нравственности общества, в котором "ни одной трещины не дает броня нравственной глухоты, с готовностью приветствующей увеличение уровня жизни благодаря технологии, которая одновременно составляет угрозу"521.

Однако диктат морали может быть и губительным для науки. Несколько десятилетий назад мысль о пересадке человеческих органов от живого или мертвого донора для спасения жизни или исцеления пациента могла казаться не только фантастической, но и аморальной. Сегодня уже сотни людей живут с пересаженным донорским сердцем, тысячи – с другими трансплантированными органами. В прошлом морально-религиозный запрет на анатомирование трупов тормозил развитие медицины, физиологии и других наук о человеческом организме. Моральное осуждение вивисекции сдерживало развитие знаний о системе кровообращения у высших животных. В наше время моральному и религиозному осуждению подвергаются эксперименты, связанные с так называемым "клонированием" человеческих существ, хотя, по мнению некоторых специалистов, такие опыты могли бы резко повысить возможности медицины. Эти и другие примеры показывают, что мораль не может выступать безапелляционным судьей развития науки. Принципы морали могут противоречить друг другу. Стремление к истине – моральный долг ученого, но моральная ответственность за судьбы открытий может заставить ученого отказаться от исследования.

Видимость парадокса возникает из-за чрезмерной жесткости сформулированной дилеммы. Наука не может решать проблемы ответственности ученых, ссылаясь на непреложность моральных кодексов. Жизнь ставит людей науки перед нравственным выбором. Совершая выбор, человек берет на себя ответственность за него. Выбор не предопределен, бремя свободы не может быть снято с человека. Но общественная ситуация может влиять на выбор, предлагать спектр возможных решений, шкалу моральных и правовых оценок поведения. Когда формы цивилизации и культурные идеалы в разладе, моральный выбор для ученого оказывается парадоксальным. происходит расщепление поведенческих ориентировок: сознание мечется между долгом гражданина и долгом ученого, между стереотипом социального успеха и нравственной самооценкой.

Напротив, равновесие культуры и цивилизации могло бы регулировать и моральные проблемы науки. Профессиональная этика не диссонирует с нормами общечеловеческой морали. Нежелательные эффекты научных исследований предвидятся учеными лучше, чем кем-либо. Максимально возможная информированность общества об этих эффектах, открытость дискуссий, влияние общественности, включая ученых, на принятие социально значимых решений – все это создает условия для разрешения моральных и правовых вопросов, не допуская перерастания их в трагические конфликты.

***

Противоречия культуры и цивилизации – не временные трудности, преодолимые общественным "прогрессом". Они выражают собой присущую человеческой истории необходимость. Разрешаясь на одном уровне развития, противоречия вновь возникают на последующих. Спор и взаимообусловленность культурных и цивилизационных начал – вечная проблема. Признание этого не означает примирения с противоречием. Вспомним слова Н.А.Бердяева: человеческое сознание все глубже осознает свои собственные противоречия. Вместе с этим растет понимание того, что высшей ценностью является творческая свобода, возвышающая и оправдывающая само существование человечества. Овладение этой ценностью достигается дорогой ценой: вечным борением духа с самим собой, непрестанным стремлением выйти за рамки собственной ограниченности, вечной неудовлетворенностью достигнутым в поиске совершенства.

Наука – одна из важнейших форм этой духовной работы. Она ощущает на себе разрушительное действие разлада между культурой и цивилизацией. Более того, она может усугублять этот разлад, когда происходящая в ее пределах интеллектуальная деятельность односторонне гипертрофирована в ущерб идеально-ценностному наполнению процессов познания. Но вместе с тем наука способна влиять на отношения культуры и цивилизации. Прежде всего она превращает эти отношения в предмет своего исследования. Для этого требуется исключительное напряжение рефлексии – с древних времен известно, что труднее всего познать самого себя. Но у человечества просто нет иного выбора: либо с помощью науки разрешать противоречия бытия, угадывать и исполнять свое предназначение, либо прийти к апокалипсису.

Человек находится в центре культуры. Формируя культуру, наука формирует человека. Наукоемкость культуры – индекс ее развития в современную эпоху. Еще более важный индекс – место и значимость человека. Наука как производство знаний увеличивает мощь человека, создает предпосылки его свободы. Чтобы мощь и свобода возвышали, а не унижали и уничтожали человека, необходимо направить их действие на реализацию высших идеалов и ценностей. Наука участвует в выработке этих идеалов. Преодолевая противоречия, превозмогая скепсис, обобщая исторический опыт, вступая в диалог с иными формами духовной и практической жизни людей – искусством, религией, – учась на своих поражениях и гордясь победами, наука утверждает ценность истинного познания и самопознания, удовлетворенных земных желаний, одухотворенных и возвышенных нравственностью и идеями бессмертия человеческой сущности, о которой могут по-разному судить религиозно и материалистически мыслящие люди.

"Констатация простой уверенности, что хотя бы в этой крайне важной области курс проложен верно, несет в себе силы и утешение для тех, в чьих душах могло бы зародиться сомнение в будущем нашей культуры. Каким бы обескураживающим ни был кризис мысли, он способен лишь тех привести в отчаяние, кому не хватает мужества принимать эту жизнь и этот мир такими, какими они достались нам в дар"522.

Наука в культуре. М., 1998. С. 5-33

1 Здесь я просто назову имена моих учителей и друзей, в работах которых я находил стимулы к размышлениям на тему научной рациональности. Это прежде всего работы В. С. Степина, П. П. Гайденко, Л. М. Косаревой, Б. С. Грязнова, В. С. Швырева, В. А. Лекторского, Е. А. Мамчур, Б. И. Пружинина, Р. С. Карпинской, З. А. Сокулер, Н. А. Юлиной, Т. И. Ойзермана, И. Т. Касавина, Н. С. Автономовой, М. А. Розова, Н. И. Кузнецовой, А. И. Ракитова, Е. Л. Чертковой, А. Л. Никифорова, И. П. Меркулова, В. Г. Федотовой и еще многих и многих других.

2 Baran B. Przyczynek do krytyki biezcych bada nad racjonalnoci// Stud. Filoz., 1980, No 2, S.111.

3 Конечно, прежде всего так полагали и полагают сами ученые, которым, впрочем, удалось (в былые времена это стоило огромных интеллектуальных усилий) превратить свое мнение в общезначимую культурную оценку. В. Ньютон-Смит не без иронии так начинает свою книгу о рациональности науки: "Образ, в котором научному сообществу нравится представлять самого себя и который фактически служит тем образом, в котором большинство из нас воспринимает это сообщество, – образ рациональности par excellence. Научное сообщество видит себя в качестве самой парадигмы институционализированной рациональности" (В. Ньютон-Смит. Рациональность науки // Современная философия науки. Хрестоматия., М., 1994. С. 163) .

4 Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С.220-222, 410.

5 Эта тема подробно исследована в зарубежной и отечественной литературе. См.: Никифоров А. Л. От формальной логики к истории науки. Критический анализ буржуазной методологии науки. М., 1983; Черняк В. С. Логика, история, наука. М., 1989; Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1985.

6 "Релятивизм – это отставка философии и ее смерть" (В. Виндельбанд. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. Т.2. От Канта к Ницше. СПб., 1905.С.378).

7 Quine W. Ontological relativity and other essays. N.-Y., 1969.P.78.

8 Ibid. P.82.

9 См.: Naturalizing Epistemology. Cambridge, 1985.

10 См.: Stabler E. Rationality in naturalized epistemology // Philos. Sci. 1984. Vol. 51, ? 1, P. 64-78.

11 См.: Siegel H. Can philosophy of science be naturalized? // Abstr. VII Intern. Congr. Logic, Methodology and Philos. Sci. Moscow, 1987. Vol. 4, pt,2. P.170-172.

12 "Критика, вообще говоря, может быть неверной, но тем не менее важной, открывающей новые перспективы и поэтому плодотворной. Доводы, выдвинутые для защиты от необоснованной критики, зачастую способны пролить новый свет на теории и их можно использовать в качестве (предварительного) аргумента в пользу этой теории" (Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. С. 54).

13 Там же. С. 67.

14 Понятно, почему "проблеме демаркации" и ее критико-рационалистическому решению придавалось такое значение. Цена этого решения необычайно высока, поскольку оно затрагивает центральную нервную систему всей философии, а не только конкретной методологической программы, вытекающей из попперовского "фальсификационизма". Попперовская "демаркация" была контуром социального идеала, ориентира, направляющего развитие человеческого общества к гуманной цивилизации. Вместе с тем, Поппер, конечно, понимал, что ни реальная демократия в современных обществах (как бы далеко они ни продвинулись по пути к демократическим идеалам), ни реальная наука (о близости которой к идеалу Большой науки могут говорить разве что уж очень восторженные ее почитатели) не могут адекватно представлять Рациональность и претендовать на воплощение этого идеала. Рациональный критицизм в науке постоянно сталкивается с многочисленными и разнообразными проблемами коммуникации между оппонентами (а эта коммуникация непрерывно питается отнюдь не только рациональными источниками), и это тем более верно по отношению к рациональному критицизму в общественной жизни. И все же наука более рациональна: все-таки в ней действительно происходят кардинальные изменения, которые можно назвать революциями, что бы по этому поводу ни говорили методологи-эволюционисты (например, С. Тулмин), и эти революции благотворны для науки, тогда как попытки революционного решения социальных проблем как правило отбрасывают общество на более низкую ступень развития. См об этом содержательную статью В. А. Лекторского "Рациональность, критицизм и принципы либерализма (взаимосвязь социальной философии и эпистемологии Поппера) (Вопросы философии, 1995, No 10, с. 27-36).

15 Поппер К. Реализм и цель науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. М., 1996 (2 изд.). С.93.

16 Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания. Гл. 10 // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

17 И. Лакатос, например, понимал этот попперовский термин как "квазитеоретическое размерное отличие между количеством истинных и ложных следствий теории, отличие, которое мы в точности никогда не можем определить, но о котором можем делать предположения". Этот смысл не следует смешивать с "классическим", когда "правдоподобие" понимается как степень "приближения к реальности самой по себе". Поэтому, писал Лакатос, "целью науки может быть возрастание "правдоподобия" в попперовском смысле, но без обязательного возрастания классического правдоподобия"(Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995. С.208-209).

18 См.: Светлов В. А. Дискуссия по проблеме правдоподобия научных теорий // Логические проблемы современной науки. М., 1980. С. 59-98.

19 Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.56.

20 "В книгах по социальной философии Поппер не очень-то жалует понятие идеала, ибо оно кажется ему чем-то слишком близким к утопии. Между тем, как мне представляется, в результате выявившегося расхождения попперовской концепции рациональности и эмпирических фактов философ в последние годы жизни все более склонялся к тому, чтобы толковать нормы рационального критицизма как некий идеальный эталон (или даже своего рода утопию)" (Лекторский В. А. Цит. соч., с.34-35). Это правильно по существу, но я бы сказал, что теория научной рациональности Поппера всегда, а не только в последние годы жизни этого философа, вдохновлялась идеалом науки и предложенные им еще в 30-е гг. критерии "демаркации" уже были абсолютистскими в указанном выше смысле.

21 Кун Т. Логика открытия или психология исследования? // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.26.

22 Там же. С.40-41.

23 См. подробный обзор этой полемики в: Порус В. Н. О философских аспектах проблемы "несоизмеримости" научных теорий // Вопросы философии, 1986. No 12.

24 Кун Т. Цит. соч. С. 40.

25 Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.57.

26 См.: Motycka A. Relatywistyczna wizja nauki. Analiza krytyczna koncepji T. S. Kuhna i S. E. Toulmina. Wroclaw etc., 1980.

27 Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 203.

28 См.: Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 107.

29 Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С.250.

30 Т. В. Адрианова, А. И. Ракитов. Философия науки С. Тулмина // Критика современных немарксистских концепций философии науки. М., 1987. С. 131. См. также: Порус В. Н., Черткова Е. Л. "Эволюционно-биологическая" модель науки С. Тулмина // В поисках теории развития науки. М., 1982. С. 260-277.

31 Хахлвег К., Хукер К. Эволюционная эпистемология и философия науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. (2 изд.). М., 1996. С.175.

32 Тулмин С. Человеческое понимание. С. 47-48.

33 Там же. С. 48.

34 Тулмин С. Человеческое понимание. С. 48-49.

35 Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М.,1986. С.158-159. Эти пассажи перекликаются с ницшеанской критикой науки и морали ("Не победа науки является отличительной чертой нашего XIX века, но победа научного метода над наукой", "Мораль – полезная ошибка..., ложь, осознанная как необходимость"). Однако в отличие от Ницше, который рассматривал науку прежде всего как средство для достижения господства над природой, а "волю к истине" – как форму воли к власти (Ницше Ф. Воля к власти // Избранные произведения в 3-х томах, т.1. М., 1994. С. 178, 218, 273, 287), Фейерабенд больше подчеркивал творческую привлекательность интеллектуальной игры с природой.

36 Касавин И. Т. Цит. соч. С.99.

37 Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 162.

38 Zahar E. Why did Einstein's programme supersede Lorentz's // British Journal for the philosophy of science, 1973, vol.24, p. 95-123, 233-262; Feuer L. S. Einstein and the generations of science, N.Y., 1974.

39 См.: Zahar E. "Crucial" experiments: a case study // Progress and rationality in science. Dordrecht, 1978.

40 Ньютон-Смит В. Цит. соч. С.167.

41 Например, Ф. Мэньюэл в своей знаменитой биографии И. Ньютона прибегал к психоаналитическим объяснениям идейных импульсов автора "Математических начал натуральной философии" (F. Manuel. A portrait of Isaac Newton. Cambr. (Mass.), 1968).

42 Ньютон-Смит В. Цит. соч. С. 175.

43 См.: Мамчур Е. А. Проблема соизмеримости теорий // Физическая теория (философско-методологический анализ). М., 1980; Петров В. В. Семантика научных терминов. Новосибирск, 1982; его же: Структуры значения. Логический анализ. Новосибирск, 1979; Kitcher Ph. Theories, theorists and theoretical change // Philosophical review, 1978, vol. 87, ? 4.

44 Ньютон-Смит В. Цит. соч. С.195.

45 Там же. С. 196.

46 Термин "методологический прагматизм" в современной философии науки в большой степени связан с именем Н. Решера (См.: N. Resher. Methodological pragmatism. A systems-theoretic approach to the theory of knowledge. Oxford, 1977). Но в отличие от В. Ньютона-Смита, Н. Решер предпочитает говорить о границах "когнитивного релятивизма", а не об "умеренном рационализме"; надо сказать, что его терминология лучше передает суть дела (см.: Решер Н. Границы когнитивного релятивизма // Вопросы философии, 1997, No.7). Решер напрямую связывает динамику моделей рациональности в науке с решениями того или иного научного сообщества, которые обусловлены в первую очередь успешностью работы ученых; он не слишком доверяет попперовскому "правдоподобию" и практически полностью ставит истинность научных суждений в зависимость от логической когерентности и практической пользы. Решер еще настойчивее, чем Т. Кун, проводит мысль о том, что оценка научной работы как рациональной или иррациональной проводится внутри конкретного "научного сообщества". Коммуникация между научными сообществами, в особенности, когда речь идет о сравнении "парадигм", основывается на критериях успешности, практической полезности. Таким образом, получается, что именно эти критерии являются как бы мета-критериями рациональности. Это типичная стратегия прагматизма в решении проблемы рациональности, о которой еще пойдет речь ниже.

47 Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С.9.

48 Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное // Философский прагматизм Ричарда Рорти и российский контекст. М., 1997. С. 17, 18.

49 Там же, с.30.

50 В отличие от многих нынешних интерпретаций этого явления, в которых ставится акцент на неких "позитивных" моментах постмодернизма, якобы открывающего новую перспективу современной культуры, я придерживаюсь мнения, по которому постмодернизм есть прежде всего негативная реакция на печальный опыт современной культурной истории. Специфика современной (европейской или "западной") цивилизации состоит в том, что она уже как бы привыкла к мысли о том, что всякие "позитивные" культурные проекты, то есть теоретические представления о смысле и ценностях культуры, направляемые "положительными идеалами", универсальными идеями и т. п. продуктами конструктивного Разума, неминуемо терпят крах. Все или почти все крупнейшие трагедии современной истории стали объяснять именно этой причиной, как бы сваливая на Разум грехи человечества. "Ощущение исчерпанности старого и непредсказуемости нового, грядущие контуры которого неясны и не обещают ничего определенного и надежного, и делает постмодернизм, где это настроение выразилось явственнее всего, выражением "духа времени" конца ХХ в., очередным fin du sicle, вне зависимости от того, сколь влиятельным в литературе, искусстве, критике и философии он является на сегодняшний день" (Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М., 1996. С. 234). Здесь невозможно подробно останавливаться на этой теме. Замечу только, что постмодернизм, который силен в критике культурных проектов прошлого, совсем не так убедителен, когда речь идет о его собственной культурной ориентации. Мне уже приходилось заметить, что последовательный постмодерн ориентирован не на культуру, а на пост-культуру, хотя точно определить значение последнего термина еще очень трудно (см.: Порус В. Н. "Конец субъекта" или пост-религиозная культура? // Полигнозис, 1998, No 1).

51 Рорти Р. Философия и зеркало природы, с.285.

52 Юлина Н. С. Постмодернистский прагматизм Ричарда Рорти. Долгопрудный, 1998. С. 88.

53 Там же. С.90-91.

54 Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное. Цит. соч. С. 42.

55 См.: Порус В. Н. Ч. Пирс и современная "философия науки" // Вопросы философии, 1982, No 3. С. 137-144.

56 Putnam H. Three kinds of scientific realism // Philos. Quart. 1982. Vol. 32, No 128. P. 198.

57 Х. Патнем, конечно, понимает методологическую бесплодность релятивизма. Он формулирует концепцию т.н. "внутреннего реализма", согласно которой истинность теории должна подтверждаться опытом, хотя сам опыт концептуализирован и в этом смысле его источником является не мир "вещей-в-себе", а мир, который изначально структурирован концептуальной схемой нашего языка. Патнем признает и объективность знания, которая определяется когерентностью последнего и "рациональной приемлемостью". Но "объективность в понимании Патнэма, по существу, означает простую общезначимость. Однако, хорошо известно, что общезначимость не позволяет полностью преодолеть релятивизм, поскольку то, что считается общезначимым в одной култьтуре, может не быть общезначимым в другой культуре и т.д." (Макеева Л. Б. Философия Х. Патнэма. М., 1996. С. 122-123).

58 Jarvie J. Toulmin and the rationality of science // Essays in memory of Imre Lakatos. Dordrecht. 1976, p.311-334.

59 Hacking J. Imre Lakatos' philosophy of science // Brit. J. Philos. Sci. 1979. Vol. 30, ? 4, p. 397.

60 Koertge N. Rational reconstructions // Essays in memory of Imre Lakatos. P. 359-369.

61 Such J. Modele racjonalnoci w fizyce // Stud. Filoz. 1983. No 5-6, S. 215.

62 Ракитов А. И. Рациональность и теоретическое познание // Вопросы философии, 1982, No 11. С. 69.

63 Никифоров А. Л. Научная рациональность и цель науки // Логика научного познания. Актуальные проблемы. М., 1987. С. 271.

64 Ракитов А. И. Указ. Соч. С. 70.

65 Там же. С. 73.

66 См.: Rescher N. The coherence theory of truth. Oxford, 1973.

67 Алексеев И. С. О критериях научной рациональности // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С.115.

68 Касавин И. Т. О социальном содержании понятия "рациональность" //Философские науки, 1985, No 6. С. 64, 65.

69 См.: Евдокимов В.С., Сатдинова Н. Х. Проблема рациональности в познании и деятельности // Философские науки. 1988, ? 1. С.114.

70 Motycka A. Ideal racjonalnoci. Szkice o filozoficznych rozdroach nauki. Wroclaw, 1986.

71 Feyerabend P. In defence of Aristotle: comments on the condition of content in crease // Progress and rationality in science. Dordrecht, 1978. P. 178.

72 На эту связь обратил внимание В. А. Окладной в статье "Ценностная регуляция конкуренции научных теорий" (Наука и ценности. Новосибирск, 1987. С. 134-146).

73 См.: Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 326-329.

74 Грязнов Б. С. Логика и рациональность // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С.98.

75 Там же.

76 См.: Степин В. С. Идеалы и нормы в динамике научного поиска // Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981. С. 10-64.

77 Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания. М., 1986. С. 144.

78 См.: Порус В. Н. Некоторые гносеологические проблемы многозначной логики. Автореф. канд. дисс. М., 1973. С. 14, 15.

79 См.: Кузнецов Б. Г. Идеалы современной науки. М., 1983. С. 85-145.

80 Найссер У. Познание и реальность. М., 1981. С.29.

81 См.: The Structure of Scientific Theories. Urbana, 1974.

82 Уваров А. И., Фигуровская В. М. Об общем и специфическом в методологии технического и социального познания // Abstr. VIII Intern. Congr. Logic... P. 366.

83 См. Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 78-80.

84 Порус В. Н. Конвенции и рациональность // I Российский Философский Конгресс. Человек – Философия – Гуманизм. Т. 5. Философия в мире знания, техники и веры. Санкт-Петербург, 1997. С. 151-155.

85 См.: Bartley W. W. Rationality versus the theory of rationality // The critical approach to science and philosophy. N.-Y., L., 1964.

86 Я предпочитаю говорить именно об "образе", а не о "понятии" науки. Образ более подвижен, чем дефинитивное понятие, его содержание скорее напоминает "нечеткое множество" в смысле Л. Заде. См.: Порус В. Н. Образ науки как категория теоретической эпистемологии // Логика научного познания: материалы IX Всесоюз. совещ. по логике, методологии и философии науки. М., 1986. С. 43-44.

87 Степин В. С. Научные революции как "точки" бифуркации в развитии знания // Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С.44.

88 Такие утверждения чаще всего иллюстрируют примерами из науки прошлого, например, науки эпохи Возрождения. В. С. Степин приводит пример, связанный с трактатами У. Альдрованди, в которых наряду с вполне научными (с современной точки зрения) способами классификации животных применялись описания чудес и пророчеств, сказаний о драконах, астрологические предсказания и т. д. Не следует, однако, представлять дело таким образом, что подобная зависимость норм научного описания и объяснения характеризация "младенческой", незрелой науки, якобы исчезающая на ее современных этапах. Можно показать, что и в последующие века нормы объяснения и описания находились и находятся под значительным влиянием культурных влияний. Здесь пригодились бы примеры, связанные со становлением дарвинизма как научно-исследовательской программы, с индетерминистскими интерпретациями квантовой механики, с выдвижением синергетики на роль одного из лидеров современного естествознания и т.п.

89 Антипов Г. А. Присуще ли науке нравственное начало? // Наука и ценности. Новосибирск, 1987. С. 56.

90 Александров А. Д. Истина как моральная ценность // Там же. С. 34, 35. Нетрудно услышать в этих высказываниях перекличку с попперовским возвышением критического духа, а также с мыслями А. Пуанкаре: "Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас: ...позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль". Очевидно и другое: А. Пуанкаре говорил о единстве морали и рациональности на заре двадцатого века, и тогда эта мысль воспринималась как нечто вполне понятное и естественное, тогда как на закате века в подобных высказываниях уже нет былой уверенности и пафоса.

91 Подробный анализ роли ценностей в моделях научной рациональности см. в книге: Микешина Л. А. Ценностные предпосылки в структуре научного познания. М., "Прометей", 1990.

92 Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.1. М., 1992. С.49.

93 Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990. С.25.

94 Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С.187.

95 Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии, 1992, No 6 С.5,6.