Текст книги "Оля остается в Арктике"

Автор книги: Владимир Мураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

В нашей стране не принято частному лицу иметь частных телохранителей. Любой другой, менее продвинутый мужчина, в ответ на мое предложение мог бы просто покрутить пальцем у виска. Ты же привел логически обоснованные аргументы с полной материальной выкладкой. Твои аргументы неопровержимы с точки зрения целесообразности. Но, как известно, в мире совершается добрых тридцать процентов поступков вопреки целесообразности. Нецелесообразные поступки совершаются во всех сферах общественной жизни: в промышленности, торговле, на транспорте, в политике. Они совершаются умышленно по корыстным мотивам или просто в назидание, в качестве мести, по неосторожности – ошибочно, по любовным мотивам. Например, какая целесообразность тратить на вооружение миллиарды, когда миллионы людей голодают и живут в землянках? Ответ очевиден – а вдруг нападение? Но вопрос тоже очевиден – так договоритесь, чтобы не нападали. Оказывается, что договориться невозможно. А договориться невозможно потому, что у политиков не хватает ума. Ученые, конструкторы, создатели самолетов, ракет, подводных лодок и прочего в интеллектуальном плане далеко обошли политиков. Будь политики интеллектуально на уровне технарей – военных конфликтов никогда бы не было. Политики приходят на олимп власти не с помощью ума, а с помощью лести, подкупа, обмана, насилия. И тому подобным способом. В науке это невозможно.

С точки зрения целесообразности, в сорок первом году немцев нужно было встретить не с оружием, я имею в виду не в Бресте, а чуть пораньше – в посольстве, с хлебом-солью, и отдать им территории столько, сколько бы они захотели. В этом случае не были бы разрушены фабрики и заводы. Не были бы разрушены города. Люди бы жили и работали на своих фабриках и заводах спокойно, как и до войны. Остались бы в живых, как минимум, двадцать миллионов человек. Не исключено, что наша страна при немцах развивалась бы более успешно. Немцы бы расселились на огромной территории Советского Союза, растворились бы среди миллионов советских людей, переженились, пере братались, и через десять-двадцать лет уже никто бы не различал, где немцы, а где советские люди. Это с точки зрения целесообразности. А с точки зрения амбиций поступили – известно, как. И мы имеем миллионы жертв, уничтоженную экономику и вековую отсталость.

Так почему же люди часто поступают нецелесообразно? Проблема состоит в том, что целесообразность часто сталкивается с абсурдностью, вытекающей из амбиций, формирующихся на реальных, или, может быть, реальных, но в данное время невыполнимых желаниях, на чувствах любви, добра, ненависти, зла, банального невежества, жадности и тому подобное. Когда этими амбициями и патологией страдают обыватели, то вред причиняется небольшому кругу людей: родным, близким, соседям, коллегам. Но когда этими амбициями страдают вожди, целесообразность сталкивается с абсурдностью в мировом масштабе. Совершаются умопомрачительные глупости и преступления, от которых страдают целые народы, а иногда весь мир.

Вот ты, Андрей, привел, с точки зрения твоих собственных интересов, вполне целесообразные примеры: служба, погоны, должность, долг, материальная обеспеченность, а в перспективе еще и пенсия. Но готов ли ты ради чувств всем этим пожертвовать в ущерб своим собственным материальным и идейным интересам? Такой поступок может совершить очень сильный и очень амбициозный человек. Хорошо подумай.

Нет, Андрей, что касается военного билета, службы, трудового стажа, пенсии – все это рассуждения рядового обывателя. А мне нужен попутчик в жизни и романтик плюс боевик, как ты. Ты мне уже нравишься. И если ты будешь хорошо работать и хорошо себя вести, то, может быть, когда-нибудь, если наши отношения хорошо сложатся, если я тебя полюблю, если тебя полюбят моим родители, то может быть, я соглашусь когда-нибудь в будущем стать твоей женой. Тогда тебе не нужны будут ни трудовая книжка, ни пенсия. Я знаю, чего ты побаиваешься. Ты думаешь, что я хочу втянуть тебя в какой-нибудь криминал или просто болтаю – хочу показаться крутой. Мне действительно нужен хороший боевой телохранитель. Ты самый лучший и самый сильный изо всех, которых мне рекомендовали. Кроме того, ты юридически грамотный, имеешь специальную боевую подготовку. И вдобавок ты чуть-чуть симпатичный.

В твоем клубе я оказалась неслучайно. Его рекомендовал мне мой папа. Он сказал, что здесь тренируются бойцы самых элитных подразделений, и что только здесь я смогу найти самого сильного и грамотного телохранителя. Твоя обязанность будет только одна – постоянно находиться рядом со мной, конечно, только в дневное время, и смотреть, чтобы меня никто не обидел ни физически, ни морально. Это мое условие, и больше ничего. Мы будем ездить по стране по разным городам, будем жить в гостиницах, может, в частных домах. В связи с этим ты мне нужен абсолютно свободный. Зарплату будешь получать каждый месяц в два раза больше, чем та, которую ты получаешь сейчас в армии. Притом не в конце месяца, а в начале. Проезд во всех видах транспорта, питание, жилье и всевозможные расходы – за мой счет.

Катя достала из сумочки пачку сторублевок, протянула Андрею. Вот тебе зарплата за следующий месяц.

– Нет-нет, что ты, что ты, Катя, я не возьму. У нас с тобой пока что только разговор. Я еще ничего не решил. Но, даже если я решу, то увольнение из армии – это длительный процесс, так быстро никто не отпустит. Тем более, я у командования на хорошем счету. Меня могут вообще не отпустить. Катя, при всем моем желании, – быть твоим телохранителем я не смогу. Я служу в армии. Здесь я имею перспективу продвижения в звании, в должности, да и в зарплате. А что у тебя? Год-два я буду охранять тебя. Потом ты выйдешь замуж, и я буду охранять чужую жену. Какому мужу это понравится? Значит, либо до свадьбы, либо на второй день после свадьбы мне придется искать работу. Обратно в армию меня не возьмут. Армия – это не проходной двор. Другое дело работать с тобой периодически – в свободное от службы время. Так я согласен. При условии, что в твоей работе не будет никакого криминала.

– Нет, Андрей, периодически нельзя. Мы будем много летать и ездить – на поездах, на самолетах, на пароходах, может быть, даже на собаках. Мне телохранитель нужен постоянно и на очень долгие годы. Что касается моего замужества, то это пусть тебя не беспокоит. Замуж я никогда не выйду.

В продвижении по службе тоже есть перспективы. При условии – если будешь скромным, исполнительным, то есть, как и в армии. Конечно, риск для тебя большой, терять есть что, я тебя понимаю. Но ты должен решить – либо я, либо армия.

– Андрей, через две недели мы с тобой должны быть в Оренбурге. Если ты со мной, то в течение суток ты должен решить и подать рапорт на увольнение. И сразу же мне об этом позвони. Если остаешься на службе, тоже сообщи. В этом случае я буду подыскивать себе другого телохранителя. Хотя скажу правду, я бы очень хотела, чтобы со мной был ты. Я к тебе уже привыкла. Насчет волокиты не беспокойся. Если завтра подашь рапорт, то послезавтра получишь документы, и мы с тобой будем свободны, как птицы. Провожать меня не нужно. Здесь я никого не боюсь. До завтра! Жду твоего звонка с нетерпением. Нагнись, Слон!

Андрей нагнулся, не зная, зачем. Катя поцеловала Андрея в щеку и быстро пошла в сторону метро, но в метро Катя не спустилась. На другой стороне дороги ее ждала машина, Катя пошла прямо к ней. Андрей перешел на другую сторону дороги, остановил такси и тоже поехал домой.

Эту ночь он не раздевался и спать не ложился. Сна не было. Всю ночь то ходил по комнате, то садился за стол, то ложился на диван, подложив руки за шею, но решения найти не мог.

«Эх, – думает Андрей, – как круто разворачивается судьба! Если бы еще утром кто-нибудь сказал, что сегодня вечером я буду решать вопрос об уходе со службы в связи с тем, что мне какая-то девчонка предложила свою руку и сердце, при условии, что я должен бросить службу, я бы очень сильно рассмеялся. А здесь вот что: руку и сердце никто не предлагает, но предлагает должность личного телохранителя частного лица. Всего лишь телохранителя! И я – в ступоре. Конечно, если принципиально, то решение лежит на поверхности. Здесь только нужно поставить перед собой категорические вопросы и дать на них категорические ответы. Вопросы несложные. Например, «Андрей, ты кто?» – «Военный!» Но раз ты военный, твоя задача охранять и защищать страну. Посмотри в устав, в присягу, там все написано. О чем здесь думать! А тебе предлагают плюнуть на устав и присягу и пойти охранять какую-то девочку. Скажи это вслух среди офицеров – животы по надрывают от смеха. Скажут: Андрей страну и народ на девочку променял. Мол, какая тяжелая – всю страну перетянула. Твое сердце и мозг, скажут, поменялись местами. Ты думаешь уже не мозгом, а сердцем. Возьми себя в руки, Андрей, и действуй по уставу. То, что ты хочешь делать – это предательство.

Представь, ты лежишь в окопе. Из окопа врага к тебе подполз агент и говорит: Андрей, бросай эту братию! Перебирайся к нам. У нас хорошо – водка, вино, девочки, да и получать будешь в три раза больше, чем здесь. Будешь работать телохранителем самого генерала. Сколько ты будешь валяться в этой грязи! А ты ему говоришь: так это же дезертирство. Я на это не пойду! А мне агент подсказывает: ну, хорошо, есть другой вариант. Напиши рапорт на увольнение, подай командиру. Он подпишет тебе рапорт. Сдашь удостоверение – штык в землю, и строевым прямо к нам.

– В боевой обстановке ни один командир рапорт не подпишет.

– Подпишет, Андрей, подпишет. Потому что он сам только и выжидает момента, как бы улизнуть.

Андрей подумал: что-то подобное я уже где-то слышал. Ах, да… да… Катя! Катя же сказала, что, мол, твое дело подать рапорт, завтра же получишь документы.

– Ну что, Андрей, надумал? Будешь копошиться в мире собственных иллюзий или перейдешь в реальную жизнь, куда зовет тебя твое сердце? Ну хорошо, оставайся здесь, и собственными глазами увидишь: когда станет жарко, твои командиры первыми загонят штыки в землю и с белыми флагами побегут навстречу противнику, размахивая и крича: не стреляйте, мы свои. Солдатам они объяснят просто: «Мы уже мирные люди, «наш бронепоезд» давно продан. Наш девиз: мир, братство, равенство, демократия. У нас уже нет врагов!» И солдаты в это поверят. Ты тоже поверишь.

– Ну, хорошо, пусть командиры, – спрашивает Андрей, – а как же высшее политическое руководство? Тоже штыки в землю?

– К этому времени высшему руководству будет не до вас. Кремлевский свинарник разбежится первым, топчась по трудам Маркса, Ленина, по своим лживым программам. Для них в то время будет главным успеть схватить авоськи со свекольными котлетами, сосиски, кофеварку, сапоги, тапочки, прочую утварь, вовремя улизнуть незамеченным, оставив на произвол судьбы и на милость поджидающей разъяренной толпы своих, еще утренних, единомышленников.

Это ты смотришь снизу – вверх, и тебе кажется, что там одни ангелы и патриоты. На самом деле там одни шкурники и трусы. Когда станет жарко или невыгодно, они побегут первыми. Разница в том, что они будут бежать на грузовиках и самолетах, с приличным багажом народного добра, а ты побежишь на своих. Твой багаж – это твои идеи и твой долг, которые будут давить на твое сердце и твой мозг весь остаток твоей жизни с ядовитым вопросом: кому ты служил? Если ты, Андрей, хочешь собственными глазами увидеть, как разбегается кремлевский свинарник, если это у тебя единственное желание, то есть резон остаться. Ты еще молодой – все увидишь сам.

«В любом случае, – думает Андрей, – хоть убегут они или убегу я, служба – это временно, а Катя – это на всю жизнь. Катя не будет ждать, пока я расстанусь с иллюзиями. Она выйдет замуж за другого, а я всю оставшуюся жизнь буду жалеть и проклинать себя за допущенную мною роковую ошибку».

Таких сложных задач Андрею решать еще не приходилось. Уйти из армии – это все равно что вырвать печень. Упустить Катю – все равно что вырвать сердце. Вопрос неразрешим, но решать нужно. И дело не в том, где выигрыш, где проигрыш. Дело в том, что до боли в сердце жалко и того, и другого. И все же к утру Андрей решил: да, я подаю рапорт на увольнение.

После принятия решения Андрей почувствовал облегчение в душе и теле, полную свободу и четкий план действий.

Утром Андрей позвонил Кате.

– Катенька, доброе утро! Как спалось?

– Здравствуй, Андрей! До часу ночи думала о тебе. Потом уснула и хорошо спала до утра. Ты принял очень трудное, но единственно правильное решение об уходе из армии. Ты не только очень сильный физически, но сильный духовно. Поэтому я очень рада и искренне поздравляю тебя с твоим судьбоносным подвигом. На такое решиться способен только очень сильный человек.

– Катя, но откуда ты знаешь, какое я принял решение? Я об этом еще никому не говорил.

– Раз ты мне позвонил, это значит, что ты принял мое предложение. В противном случае ты бы мне не позвонил. Здесь, Андрей, не нужно быть телепатом. Я знаю, что ты всю ночь не спал. Если бы ты не принял мое предложение, ты позвонил бы мне вечером, как договаривались, или мог бы вообще не позвонить. Но раз ты позвонил мне утром, то ты принял мое предложение. Нам нужно срочно встретиться и обо всем поговорить. Встречаемся на старом месте. Я выезжаю.

Через полчаса Андрей уже был на месте. По дороге купил букет гладиолусов. И встал так, чтобы Катя, если приедет на метро или на машине, увидела его сразу издалека. Андрей был весел и счастлив, даже напевал какую-то песенку. Ему было легко и просто, как будто он рассчитался с каким-то неподъемным долгом или сбросил с себя тяжелый груз. Сейчас у него одно желание – встретить Катю, обсудить дальнейший план и в штаб. Рапорт на стол, а там пусть хоть режут. С армией завязано, хватит – я буду жить для себя и для Кати. Не уволят – просто уеду с Катей, куда глаза глядят.

Тут же Андрей вспомнил вчерашний разговор со своим другом детства генералом Сергеевым: «Подсунут какую-нибудь красотку, и поминай как звали». «Какое поразительное совпадение! – подумал Андрей. – А ведь и правда, я даже не знаю, кто она, как оказалась в центре, кто ей выписал пропуск и с какой целью. Я уже все бросаю, увольняюсь и уезжаю с ней, неизвестно куда и зачем. С точки зрения оперативной я уже в ее руках. Она делает со мной, что хочет».

Катя вышла из метро. Увидев Андрея, подняла руку, улыбнулась, ускорила шаг. Андрей тоже поднял руку, показать, что он ее ждет и рад видеть. Катя уже почти бежала. Ее сердце не билось, а трепетало не только от счастья и от волнения за успех в поединке с Андреем, но и от мысли о той суровой участи, которая ждет Андрея.

«Первый раунд я выиграла, – думает Катя, – Андрей смог переломить себя. Он бросил все ради меня. Значит, он меня любит и хочет быть со мной. Выдержит ли Андрей второй раунд? Неужели я потеряю этого гиганта: сильного, умного, красивого. Нет, нет – я не должна его потерять. Я увезу его на край света – туда, где нет выбора, чтобы он не все сразу узнал, а все увидел собственными глазами. Сейчас он пожертвовал собой ради меня. И я счастлива. Сможет ли он еще раз пожертвовать мной ради себя? Но это будущее, и я этого будущего очень боюсь. Это будущее будет роковым и для меня, и для Андрея. Тогда в моей жизни останется только один мужчина – это мой папа. Он все знает, он все простит. Маме он простил, значит, простит и мне».

К Андрею Катя подошла уже совсем не такой веселой и радостной, как вышла из метро. Сердце билось спокойно, но где-то внизу, под ложечкой. Глаза потускнели, лицо как будто сморщилось. Грудь сдавливала тревога перед будущим. Катя подошла почти вплотную к Андрею, сказала: «Ну, здравствуй, дорогой!» Она посмотрела на радостного, улыбающегося Андрея. Ей стало его жалко. У Кати на глазах появились слезы.

Андрей протянул Кате цветы, заметил ее подавленное состояние:

– Что с тобой, Катенька? Тебя кто-то обидел? Или что-нибудь дома?

– Нет, Андрей, все хорошо. Просто вспомнила Анну Каренину – стало жалко.

– Ну, Катя, если ты будешь плакать по всем трагическим персонажам литературы, о которых прочитала, тебе нужно носить с собой как минимум ведро для сбора слез. Если ты меня присмотрела в качестве носильщика этого ведра, то с рапортом я, наверно, воздержусь. Конечно, Катенька, я согласен носить ведро, но не с твоими слезами, а, как минимум, с пивом. Представь себе: в одной руке несу ведро с пивом, а на другой руке – тебя с пивной кружкой, – Катя рассмеялась.

Андрей! Я представил! Какой интересный и веселый клип. Ты, Андрей, глубоко творческий человек. Прямо на ходу сочинил шедевр. Предлагаю пойти в магазин, купить эмалированное ведро, купить пивную кружку и довести дело до конца.

– Что ты имеешь ввиду, Катя?

– Сделаем все точно, как ты сказал. Купим ведро, на льем полное ведро пива. Ведро с пивом ты возьмешь в правую руку, меня с кружкой пива будешь держать на левой руке. Чтобы было более убедительно, что в ведре не вода, а пиво, повесим тебе на шею вязку воблы. Обязательно нужно сфотографироваться.

– Зачем? – спросил Андрей.

– эту фотографию я покажу папе и маме. Они попадают от смеха.

– А ты не думаешь, Катя, что родители тебя спросят, где ты подцепила этого клоуна, и как низко ты опустилась.

– Конечно что-то в этом плане они спросить могу. Но я же скажу, что этот клип мы придумали для смеха.

– Хорошо, Катя, давай клип оставим на потом, а сейчас давай действовать по плану. Но все же скажи, что ты скрываешь. Почему ты подошла ко мне грустная и с мокрыми глазами?

– Да так, мелочь. Потом расскажу. Сейчас у нас дела поважнее, чем женские слезы. Поехали в штаб – подашь рапорт на увольнение.

Через час Андрей и Катя были уже в штабе. Катя осталась в ленинской комнате разглядывать ордена, медаль, грамоты и прочее. Андрей зашел к генералу. Андрей рассчитывал на долгий томительный разговор. Но после короткого разговора о выходных, об отдыхе и иных домашних делах генерал первым начал разговор:

– Что, Андрей, решил на гражданку?

– Да, решил, товарищ генерал, – ответил Андрей.

– Ты все взвесил – за и против?

– Да, взвесил, товарищ генерал.

– Ты помнишь, что тебе остается два года до выслуги?

– Да, помню, товарищ генерал.

– Ты учел, что ты являешься первым кандидатом на звание генерала?

– Да, учел, товарищ генерал.

– И тем не менее решил уйти?

– Да, товарищ генерал, решил.

– А тебе никто не говорил, что ты поступаешь, как клинический идиот?

– Нет, не говорил, товарищ генерал.

– Значит, мне положен приз. Я говорю тебе это первым.

Андрей, мы знаем друг друга с детства. Вместе воевали. Уже около двадцати лет вместе служим. Много раз выручали и даже спасали друг друга. За все эти годы ты не сделал ни одного глупого поступка. Что с тобой случилось? Мне кажется, что ты больной. Зарядил, как попугай: «Товарищ генерал! Товарищ генерал!» Как в дисбате.

– Мы с Катей решили уехать, – сказал Андрей.

– Пусть Катя едет одна.

– Катя не может ехать без телохранителя.

– Так ты что, Андрей, едешь с Катей в качестве ее телохранителя?!

– Да! – ответил Андрей.

– Хорошо! – сказал генерал. – Ты окончательно раскрыл мне глаза. Когда я шел на встречу с тобой, я рассчитывал тебя отговаривать от увольнения и на это имел веские аргументы. Но от того, что я только что услышал, я пришел к выводу, что тебя нужно не отговаривать от увольнения, а уговаривать уволиться из армии. Ты потерял голову, а без головы советский офицер твоего ранга, да еще и при оружии, да еще имеющий подчиненных – очень опасен. Ты либо сам залезешь в какую-нибудь яму, либо затащишь туда подчиненных. Я подпишу твой рапорт, но не потому, что ты меня убедил в необходимости увольнения, а потому, что я и сам вижу, что тебе нужно срочно увольняться. Увольняйся и скорее ложись в больницу. Давай рапорт! И помни! Отдохнешь, подлечишься и возвращайся в любое время. Твое место будет свободным. Специалистов твоего уровня в армии пока что нет.

Генерал нажал на кнопку. Вошел лейтенант.

– Лейтенант! Вот тебе обходной лист Андрея. Быстренько обойди, и сюда.

Через час Андрей уже был свободен, как птица. Осталось время вписаться в гражданское общество и на сборы в дорогу. Для Андрея эта дорога была в никуда.

Об уходе Андрея в центре никто не знал. Поэтому все были удивлены и ошарашены. Ведь с командой он работал долгие годы и об уходе никогда не говорил. Все были разочарованы. Над командой как будто завис траур. Андрей для команды был и начальник центра, и тренер, и отец. Многих он с нуля довел до мастеров спорта по многим видам. С некоторыми ходил на боевое задание. Никогда даже не пытался возвыситься над другими, хотя по званию, должности, мастерству и опыту для всех он был просто недосягаем. Всегда веселый, улыбчивый, простой. Ребята обступили Андрея. Стали сочувствовать «хором», считая, что Андрея выгнали со службы за какую-то провинность. Предлагали взять на поруки или коллективно подать рапорт на увольнение. Что Андрей уволился по собственному желанию, никто не верил.

Тогда Андрей использовал свой последний аргумент. Он позвал Катю, поставил ее впереди себя и сказал: «Есть ли среди вас хоть один или два бойца, которые могли бы взять меня в качестве языка? Так вот, учитесь у нее. Она одна разгромила штаб, нейтрализовала генералов, а меня взяла в качестве языка». Толпа взорвалась от смеха. Катя подтвердила, что она разгромила штаб противника, нейтрализовала генералов, а Андрея взяла в качестве языка и уже грозилась показать кляп, с помощью которого брала Андрея в качестве языка. Но Андрей попросил Катю, чтобы кляп пока что не показывала. После продолжительного смеха ребята поверили и единодушно заявили, что такая девушка могла свободно взять в плен не только Андрея, но весь штаб противника и даже целую армию. Андрею и Кате ребята поверили. Страсти улеглись. Стали обсуждать вопрос о проводах.

Предлагалось несколько вариантов: столовые, рестораны, на природе. Но все дружно сошлись на доме офицеров. На проводы пришли сослуживцы и начальство. Некоторые с женами. Катя обещала прийти с родителями и познакомить их с Андреем. И, наверное, с будущим зятем. Но папа Кати заболел, а мама осталась с ним. К концу вечера Андрей объявил, что на днях он с Катей уезжает, что следующая встреча будет лишь на свадьбе, если, конечно, Катя согласится. Гости, попрощавшись, разошлись. Андрей проводил Катю домой. Договорились один день отдохнуть, потом сборы, и в дорогу. Андрей на такси уехал домой.

Через день Катя позвонила. Сказала, что уже собралась, билеты куплены на завтра, что до Оренбурга поедут в плацкартном вагоне. Андрей намек понял, сказал, что согласен. На следующий день Андрей подъехал к дому Кати пораньше в расчете на то, что познакомится с родителями, поможет собрать вещи, посидеть в дорогу, попрощаться…

Однако, выйдя из такси, Андрей увидел, что Катя с вещами стоит у подъезда одна. Андрей удивился и даже сильно расстроился. Катя сказала, что папа еще болен, провожать не может, проводы – это лишний шум и дополнительное расстройство. Андрей предложил поездку отложить, пока папе не станет лучше. Но Катя сказала, что все согласовано с родителями. Мама и очень хороший врач постоянно находятся возле папы.

– Я с родителями попрощалась дома, а тебя познакомлю с ними как-нибудь в другой раз.

На вокзал приехали к самой отправке поезда. Заняли свои места на верхних полках, чтобы никому не мешать. Долго лежали молча, смотрели друг на друга, улыбаясь. Часто опускали головы, смотрели с полок в окно, махая руками, прощались с мелькающими за окном вагона знакомыми улицами и домами.

– Вот это и есть истинная свобода, – говорит Катя. – Лежишь, никаких забот, никаких хлопот, ни о чем не думаешь, ничего и никого не боишься, знаешь, что рядом человек, могучий и сильный, который никому не даст тебя в обиду. Правда, Андрей?

Андрей весело смотрел на Катю, кивал головой и поддакивал:

– Правда-правда, Катя. Я впервые в жизни чувствую себя беззаботным и счастливым. Я готов сейчас петь и танцевать, но жаль, что здесь негде. И этот душевный праздник сделала для меня ты, Катя».

– Я сейчас жалею только о том, – сказала Катя, – что мы едем только в Оренбург, и эта дорога скоро закончится. А мне хотелось бы, чтобы эта дорога нигде и никогда не заканчивалась, чтобы она была без конца и без края. Ехать всю жизнь, просто так – в никуда. Главное, чтобы был ты, и смотреть на тебя – как сейчас.

Потом Катя стала бормотать что-то нескладное. Андрей понял, что она засыпает. Он лег на спину, заложил руки за голову и стал размышлять.

Размышлять было, о чем. – «Во-первых, очень странное поведение начальства при увольнении. Обычно так просто никто не увольняется. Я рассчитывал на месяц-два, а то и больше. А тут дали добро на увольнение за час. Притом не потребовали никаких серьезных аргументов о необходимости увольнения. Фактически я бросил службу. И вся процедура увольнения свелась просто к товарищескому разговору. В душе даже обидно. Как будто не я сам уволился, а меня выгнали за серьезное нарушение служебной дисциплины или за преступление. Значит, вывод может быть только один: вопрос о моем увольнении был решен еще до подачи рапорта. Но кому и зачем это нужно? Да-да, припоминаю. Еще при первой встрече Катя сказала: «Сегодня подашь рапорт – завтра получишь документы». По поведению Кати не было заметно, что она как-то вхожа в это фактически секретное подразделение армии. Также никто из офицеров не выдал себя знакомым Кати – ни в штабе, ни на вечере во время проводов. На проводы Катя почему-то пришла одна. Сказала, что заболел папа. Но в болезнь папы я тогда не очень-то поверил. Заболел папа – пришла бы с мамой».

Андрей рассчитывал, что на проводы Кати придут подруги детства: одноклассники, сокурсники, родственники, соседи, и, конечно, будет торжественная часть. Но ничего этого не было. Катя стояла возле своего подъезда, возможно, даже возле чужого, одна с вещами, как сирота – ни родителей, ни родственников, ни подруг. «Главное – родители. Как можно отпустить дочь в далекую дорогу неизвестно с кем? Ни выйти, ни познакомиться, ни дать напутствие?

«Я бы со своей дочкой так не поступил! – подумал Андрей. То, что Катя меня любит, я в этом не сомневаюсь – хотя ради дела это может быть розыгрыш. Но и в том, что за всем этим стоит какой-то могущественный человек, который управляет всем этим процессом, крутит родителями, Катей и уже мной, – думает Андрей, – также нет сомнения. Остается выяснить: кто стоит за всем этим, и какую цель он преследует. Выяснить этот вопрос можно двумя методами – пассивным и активным. При пассивном методе – ничего не предпринимать. Только наблюдать, анализировать и ждать, когда само все раскроется. А раскроется оно обязательно. Но этот метод опасен. Так как конец может быть плачевным. Например, человек попал в бурлящую реку. Если он не умеет плавать или слабый, он утонет сразу. Если он не старается прибиться к берегу или схватиться за что-либо, рассчитывая, что его все равно выбросит на берег, то на девяносто пять процентов он будет выброшен на берег либо искалеченным, либо мертвым. Этот метод, конечно, мне не подходит.

Второй метод – незаметно подталкивая к активным действиям, внимательно наблюдать, обобщать, анализировать, оценивать новые факты. Но в этом случае умная и наблюдательная Катя может заметить слежку, насторожиться, и наши отношения незаметно могут перерасти из любовных в игру умов. Между нами вырастет прозрачная, невидимая стенка подозрения и недоверия, преодолеть которую будет очень трудно. Либо, если учесть, что между нами еще нет никаких обязующих отношений, эта стенка с каждым днем будет становиться все толще и толще и окончательно отдалит нас друг от друга. Этот вариант тоже не подходит.

Есть еще вариант – менее вероятный и более глупый. Но в мире много дураков. Среди них можно встретить что угодно. А именно – проверить меня, что мне дороже – служба или Катя. Но на это могли пойти только родители Кати, если, конечно, они у нее есть. Так как в сказку о больном папе и сиделке-маме я, конечно, не верю.

Потом, при чем здесь штаб военного подразделения? Причем здесь мой друг с детства и сослуживец генерал Сергеев? Он что – тоже участник чужих любовных романов? Тем не менее и это возможно. Разве короли, князья, императоры не развязывали войн между народами на любовной почве, где погибали сотни тысяч людей? Но, если даже это так, то весь этот спектакль должен был закончиться сразу же после моего увольнения. И карты должны были быть выложены. Судя по тому, что родители Кати не пришли ни на вечер, ни провожать Катю в Оренбург, то спектакль продолжается, и во всех актах этого спектакля я играю роль клоуна. Мало того, если этот спектакль будет иметь трагический конец, то я роль клоуна поменяю на роль потерпевшего или даже обвиняемого. Так как криминальная составляющая вполне может присутствовать.

Укладывая все собранные мысли в один протокол, Андрей пришел к выводу, что он и Катя едут в Оренбург без определенной цели. Тогда зачем? Ответ всплыл на поверхность: Катя предложила Андрею уйти со службы и стать ее телохранителем. Поскольку этот вопрос очень сложный и маловероятный в осуществлении, то его нужно было решить очень быстро, исключить тянучку, не дать опомниться и просчитать все «за» и «против». Поэтому срок был дан – неделя. Этот срок был подкреплен очень важным делом в Оренбурге, который откладывать невозможно. Поэтому и условия поставила жесткие: если не согласен, то я буду искать другого телохранителя. При менее жестких условиях вопрос об увольнении мог бы растянуться на долгие месяцы и даже годы и, в конечном итоге, потерять свою актуальность.

Город же Оренбург назван спонтанно. Это легко проверить: если в Оренбурге при решении важных вопросов Кате телохранитель будет не нужен, то это и будет означать, что они едут в город просто так. Но что делать в этом случае? Ничего. Просто слушать, смотреть, анализировать, и никаких провоцирующих вопросов. Жизнь сама все расставит на свои места. Для Андрея главное: не впутаться в криминал, не потерять человеческое лицо, честь, совесть и, конечно, Катю. На все остальное он готов.

Под всем остальным Андрей подразумевает драки, стрельбу, ранения… Все это он уже давно прошел, в этих вопросах он один из крупнейших специалистов. Будучи очень сильным физически и психически, в совершенстве владея приемами рукопашного боя, он считал, что может выдержать все. Но может ли он выдержать то, что его ожидает, что ему приготовила Катя? Об этом он не знает. Он в своей жизни пока что еще не был в такой ситуации, когда физическая сила и мастерство рукопашного боя абсолютно ничего не решают, а руки и ноги перестают подчиняться. Во всяком случае Катя тоже не была уверена, что Андрей выдержит. Катя даже заплакала, когда на их второй встречи, возле метро, подумала о том, что она может потерять Андрея. Это значит, что у нее в этом плане уже был трагический опыт. И уже тогда она знала, что может быть трагический конец, который от нее не зависит.