355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Мураев » Оля остается в Арктике » Текст книги (страница 10)
Оля остается в Арктике
  • Текст добавлен: 14 января 2021, 15:30

Текст книги "Оля остается в Арктике"


Автор книги: Владимир Мураев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Папа предложил ему поступить учиться в авиационный институт. К этому времени Славик уже прослужил один год. Это давало ему юридическую возможность для поступления. Славик согласился. Папа и командир военной части написали ему хорошую рекомендацию. Славик успешно сдал экзамены. Институт закончил с красным дипломом. Папа тут же пригласил его к себе. Через два года Славик защитил кандидатскую. Стал помощником главного конструктора, то есть помощником папы. Папа ценил Славика очень высоко. Славик внес немалый вклад в усовершенствование реактивных самолетов. Может, работал бы до сих пор, если бы не одно обстоятельство.

– И что же это за обстоятельство? – спросил Андрей.

– Однажды, это было давно, еще до моего рождения, – продолжила Катя, – организовали небольшой вечер в связи с успешным завершением работы с истребителем нового поколения. На вечер были приглашены с женами все, кто принимал участие в разработке двигателя, и, конечно, мой папа с мамой. Получив пригласительную открытку, мама долго вертела ее в руках, долго разглядывала что-то, раздумывая, и наконец сказала:

– Знаешь, Толик, у меня к этому мероприятию какое-то отталкивающее чувство. Мое сердце чувствует, что там возникнет что-то нехорошее – какой-то скандал или, может, даже какое-то бедствие. Нам лучше воздержаться – сослаться на болезнь. Короче говоря – что-нибудь придумать. Но папа был непреклонен. У него были свои аргументы и довольно веские – он главный конструктор.

Папа сказал:

– Этот вечер без меня все равно что свадьба без жениха. Представь себе, Юля, со свадьбы жених удрал, невеста стоит одна, а толпа хлопает в ладони и кричит – горько! Кроме того, я числюсь среди награжденных и должен произносить речь. Даже, Юля, если я буду в реанимации, меня должны принести туда на носилках. Фактически, Юля, мы срываем торжество. Там будут как минимум замминистра обороны, командующий военно-воздушными войсками СССР. Будут вручать ордена, медали, почетные грамоты, премии, звания и прочее. Там произойти ничего не может. Все будет происходить на территории завода. Ты знаешь, что туда не пролетит даже муха. Посторонних людей там не будет. Просто, Юля, ты плохо себя чувствуешь.

Мама предложила папе идти одному, но папа категорически возразил.

– Идти одному, – сказал папа, – все равно что идти на костылях. И, потом, Юля, мы с тобой вдвоем трудились, вдвоем рано вставали и поздно ложились, сутками просиживали за схемами и чертежами, создавая боевую авиацию, чтобы защитить нашу страну от внешних врагов, чтобы не разрушали наши города и не убивали миллионы наших людей, как это было в прошлую войну. А как идти на торжества в честь нашего трудового подвига, ты посылаешь меня одного. Это, Юля, нечестно!

Мама с удивлением посмотрела на папу:

– Толик, ты это о чем? Я ни разу не была в твоем конструкторском.

– Ты была в моем сердце. Ты все время придавала мне физические и психические силы, вдохновляла меня на труд. Всё это я сделал с тобой, для тебя и ради тебя. Один без тебя ничего бы я не сделал.

– Значит, мне тоже вручат орден?

– Нет, Юля, орден дадут только Славику и мне, а я вручу его тебе. Кстати, Юля, ты не только меня вдохновляла на труд. Ты помнишь, как философским путем помогла мне решить сложную техническую проблему, которая легла в основу создания реактивного двигателя? И если бы ты оставила медицину, как я тогда тебе предлагал, и перешла к нам в авиацию, то твою грудь сам товарищ Сталин упаковал бы золотыми звездами.

– А ты не боишься, Толя, что товарищ Сталин в обмен на звезды на мою грудь попросил бы меня повесить кое-что на его плечи? Нужно не забывать, что товарищ Сталин прежде всего мужчина. К тому же, говорят, что товарищ Сталин профессиональный бабник.

– В древние времена, Юля, жены шли в постель короля всего лишь за рога на ворота ее дома, кстати, муж даже этим гордился, а соседи ему завидовали.

– Значит, ты допускаешь?!

– Юля, все это риторика. Нужно быстрее ехать. Мы и так уже опаздываем.

Наконец мама сдалась. Они оделись по-праздничному и уехали.

Папа и мама приехали с небольшим опозданием, но торжество еще не началось. В клубе уже все были в сборе. Люди с Минобороны и ЦК КПСС стояли в кучке и обсуждали проект. Славик был среди них и что-то оживленно рассказывал и показывал на чертежах. Когда папа и мама вошли, на них все обратили внимание, стали улыбаться и хлопать в ладоши. Не хлопал и не улыбался только один Славик. Он уставился своими глазами прямо в глаза маме и стал медленно подходить к ней. Конечно, все это видели и внимательно наблюдали. Мама тоже раньше не видела Славика. По мере того, как Славик приближался, мама стала прижиматься к папе, потому что ей становилось страшно. Когда Славик подошел почти вплотную, папа сделал шаг ему навстречу и спросил:

– Славик, что ты делаешь, что с тобой? Возьми себя в руки, ты же себя и нас позоришь перед людьми.

Но Славик не унимался. Мама вся от стыда покраснела, не зная, что делать. Ей казалось, что он может на нее напасть. Мама все плотнее прижималась к папе. Тогда папа подошел почти вплотную к Славику, взял его за руку, будто хотел поздороваться, и так сжал ему ладонь, что у того из пальцев чуть не брызнула кровь. Славик тут же очнулся. Сам сориентировался в происходящем, принял вполне нормальный вид, и они все втроем сделали вид, что все это заранее спланировано. Дальше поведение Славика не создавало конфликтов. После окончания торжества Славик подошел к маме и папе и сердечно попросил прощения, свое поведение объясняя тем, что настолько был заворожен красотой мамы, что не мог управлять своими поступками. Однако этот любовный приступ круто изменил всю его дальнейшую жизнь.

За самолет нового поколения всех наградили по достоинству: кому – благодарности, кому – почетные грамоты, денежные премии, кому – звезды на грудь, на погоны. Папе дали вторую Звезду Героя. Ученые звания у папы были уже в пике – он был генерал-полковником и академиком. У Славика военного звания не было, он был гражданским. Славику дали Звезду Героя труда.

После окончания торжественной части начальство из Генерального штаба и ЦК КПСС разъехалось. Папа торжественно снял со своей груди золотую Звезду Героя и так же торжественно, с произнесением длинной речи, повесил ее на мамину грудь. Все были в восторге. Работники организовали веселье и гуляли до десяти вечера: пели, танцевали и, конечно, больше всего говорили о двигателях, о самолетах, о политике. Работа папы была очень близка к политике, ведь он ковал средство доставки оружия возмездия. Еще были совсем свежи ужасы варварства американцев в Японии – атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Никто не сомневался, что следующий атомный удар примет СССР. Тем более разведка докладывала, что Черчилль гастролирует по Америке, подговаривает американцев нанести атомный удар по Советскому Союзу. Благо, Гарри Трумэн оказался умнее Черчилля и не пошел на его авантюру.

К концу вечера Славик окончательно пришел в норму, подходил к маме, разговаривал, танцевал с ней. Короче говоря, мама увидела в нем вполне нормального молодого человека, особенно после того, как его объявили Героем труда и повесили на грудь Золотую звезду. Мама простила его первоначальную выходку, простила и забыла. В дальнейшем они стали друзьями. Славик часто бывал у нас дома. А когда я родилась, Славик, можно сказать, не вылезал от нас, нянчился со мной, как нянька. Он буквально прикипел к маме, ко мне и вообще к нашей семье. В то же время мама прикипела к нему. Все свободное время они проводили вместе, были, как говорят в народе – не разлей вода. А когда мне исполнилось полтора года, он водил, а чаще всего носил меня по паркам, в кукольный театр, зоопарк, катал на катерах по Москва-реке, водил в лес, рассказывал сказки, читал стихи. Это я уже сама помню. Я Славика никогда не называла на «Вы». Он был мне другом. Я любила его, как папу.

– А как же папа? – спросил Андрей.

– Папа у меня умный, он умеет управлять собой. За недолгое время их совместной жизни папа привык к тому, что в маму влюблялись все мужчины, которым она попадалась на глаза. Но для ревности ему нужны очевидные конкретные факты или признание. А обычная симпатия или даже любовь мужчины, тем более нормальное человеческое общение, не является поводом для ревности и подозрений. Кроме того, у меня мама пуританка – для нее главное – соблюдать нравственные принципы. Папа гордился, что у него жена – красавица, что ему все завидуют.

Конечно, было понятно, что мама и Славик любят друг друга. При этом Славик – высоконравственный джентльмен и на подлости никогда не пойдет.

– Далее, – продолжает Катя, – когда мне было семь лет, Славик решил оставить работу и уехать. Этому предшествовало его неадекватное отношение к работе: иногда опаздывал на работу. За чертежами и схемами просиживал целыми днями, а сам летал неизвестно где. Короче говоря – Славик завис где-то в воздухе. Папа, конечно, видел это. Предлагал взять отпуск, поехать на море хорошенько отдохнуть, но Славик не соглашался. Папа решил, что у Славика наступил творческий кризис. Но папе жалко было расставаться с молодым грамотным ученым и высококвалифицированным конструктором. Однако Славик все чаще и чаще заявлял о желании уйти.

Однажды утром Славик подошел к папе и сказал:

– Анатолий Ильич, я хочу поблагодарить Вас за отеческое отношение ко мне, за то, что Вы вытащили меня на широкую дорогу науки. Всем этим я обязан только Вам. Но, Анатолий Ильич, меня стало тошнить от этого стола, от этих схем, чертежей, формул. Меня зовут снега, морозы, звезды, полярные ночи и северное сияние. Кроме того, у меня там старики. Я им сейчас очень нужен.

Папа не стал Славика отговаривать. Пожелал ему три фута под килем, найти свою судьбу, и в случае, если когда-нибудь надумает вернуться – дверь всегда перед ним открыта.

– Пиши письма, – сказал папа Славику. – Я, Юля и Катя будем о тебе помнить и сильно скучать. Славик, не теряй с нами связь. У тебя большие организаторские способности. Я помню, как ты оказывал нам с Юлей неоценимые услуги по организации стриптиз-вечера. А у нас растет дочка. Никто не знает, обойдет ее беда или нет.

Славик попрощался с папой, приехал к нам. Мы с мамой проводили Славика на поезд. Славик попрощался с мамой, попрощался со мной. Я просила его не уезжать, но он уехал. Я ревела еще три дня. Больше всего потому, что он уехал из-за мамы. Он ее очень сильно любил, но вида не подавал. Он не мог больше висеть между небом и землей и уехал искать свою судьбу. Первое письмо получили от него через полгода. Мы, конечно, сильно обрадовались. И обе с мамой заплакали. Он писал, что в Ухте купил оленей, погрузил свои вещи, подарки, все, что купил для чума, кочевой жизни, и приехал к родителям в чум на оленях, как на кабриолете. Родители, потерявшие надежду на его приезд, плакали от радости. Радости и веселья было много. Съехались родственники и друзья с соседних чумов. Праздновали три дня. Только огненной воды выпили десять бутылок, да еще пробовали коньяк, шампанское, пиво. Славик детвору угощал шоколадом, конфетами, пряниками; надарил разнообразных московских игрушек.

При постановке на партучет Славику предлагали различные должности, даже должность начальника ШУ-2 в Воркуте. Но он твердо решил остаться с родителями и заняться оленеводством. Развел огромные стада оленей – в несколько тысяч голов. И вот уже пятнадцать лет живет здесь. После шумной Москвы и сидячего образа жизни: чертежи, схемы, приборы… восемь-десять часов в сутки в постоянном напряжении и в подчинении – здесь он чувствует себя абсолютно свободным и счастливым. Здесь он в собственной колыбели: ночь, идеально белый снег, над головой бриллиантовые звезды, синее небо, северное сияние; олени, нарты, собаки; за спиной рюкзак, карабин, фляга с огненной водой – вот что нужно человеку, родившемуся в тундре. Здесь у него все. Здесь он просто живет, а в Москве он просто работал. Здесь он наладил цех по выделке оленьих шкур и пошив из них красивой женской и мужской обуви, головных уборов и верхней одежды. За большие показатели в развитии оленеводства недавно он получил вторую Звезду Героя социалистического труда. Мне кажется, Андрей, что, если бы он жил где-нибудь в колхозе, занимался выращиванием проса или, скажем, чечевицы, он бы все равно получил бы Звезду Героя. Так что Славик в этих местах, да и во всей стране, человек почетный и известный.

– Прости, Катя, а Славик что, не женат? – спросил Андрей.

Катя с ироничной улыбкой посмотрела на Андрея и ответила:

– Почему же – женат.

– Тогда почему же у нас на вечере он был один? – спросил Андрей.

– Он был не один. Он был с женой.

– Прости, Катя, но это какая-то мистика, – сказал Андрей.

– Да, действительно, Славик – это личность мистическая. Он женат на моей маме, и она постоянно живет с ним – в его сердце. При этом трагедии он не чувствует. Это вроде бы как Тургенев.

– Случай очень редкий. Не завидую, – сказал Андрей, – он, наверное, болен.

– Ты уже знаешь, что моя мама – профессор медицины и работает заведующей кардиологическим центром. Лечить сердца – это ее профессия. Так что сердце Славика под надежной защитой.

Параллельно с медикаментозным лечением мама применяет «метод личного участия». Этот метод благоприятно воздействовал на пациентов и помогал их быстрому выздоровлению. Особенно тех больных, которые заболели из-за социальных факторов. Иногда с одним больным мама проводит несколько часов, выходит с больными на прогулку. Гуляют по парку, сидят, беседуют на скамейках. Мама изучала причины возникновения заболевания. В прежние времена люди получали инфаркт не в связи с атеросклерозом, который возникает от чрезмерного потребления продуктов животного происхождения, как в большинстве случаев сейчас, а в связи с сильными душевными травмами, сильным нервным потрясением, вызванным войнами, бандитизмом, потерей близких людей.

Таких больных мама вылечивала часто не лекарствами, а своим присутствием, своей скромностью, чувствами, своим обаянием, своей красотой и энергией, которая исходила от нее. Когда мама предлагала больной и особенно больному, прогуляться с ней по скверу, то больного это исцеляло иногда лучше, чем инъекция гепарина. После таких прогулок и разговоров с мамой лежачий больной уже на второй день ходил по палате, по коридору, улыбался. Все это указывало на целебное воздействие душевного отношения.

Увлеченные разговорами, Катя и Андрей не заметили, как пролетело время. По радио объявили посадку. Пассажиры стали покидать зал ожидания и выходить на перрон.

На улице было темно, лишь по углам вокзала, на входе и выходе, под металлическими абажурами, покачиваясь на ветру, горели электрические лампочки. Снег прекратился час тому назад, но небо было серое, и снежные тучи висели прямо над головой. Мороз стоял под сорок градусов. Сухой снег хрустел под ногами. Рабочие фанерными лопатами с длинными черенками, сделанными из ящиков из-под «Беломора», уже заканчивали очистку перрона от снега. Поезд стоял возле вокзала. Осмотрщики-автоматчики ходили вдоль поезда, стучали молотками по колесам, доливали в буксы масло. Слесари просматривали и меняли тормозные колодки. Машинисты сидели на своих местах, высунувшись почти наполовину корпуса в окно, наблюдая за техническим обслуживанием поезда, и поджидали команду диспетчера. Кондукторы под звуки скрипучего снега под ногами прохаживались возле своих вагонов, поджидая пассажиров. К вагону-ресторану подвезли последнюю тележку с водкой и пивом. На перроне, возле стенки вокзала, в двух метрах от двери, завернутая в тулуп, в длинных катаных валенках, в шапке из оленьего меха, сидела старушка, раз за разом повторяя: «Мороженое, мороженое».

Опять объявили посадку.

– Ну, что, Катя, пора и нам, – сказал Андрей.

Они взяли вещи и пошли к поезду. Возле вагона, улыбаясь, их встретила знакомая кондуктор – Люба. Обнимались с ней, как старые друзья. Она расспрашивала: как встретили? Почему так быстро возвращаетесь?

– У вас опять купе на двоих? – спросила Люба. – Ну, хорошо, идите, занимайте купе, располагайтесь. В вагоне очень тепло. Даже окна будете открывать. Я как чувствовала, что вы будете возвращаться, натопила на совесть.

Ребята поблагодарили Любу, пригласили в гости в купе. Действительно, там было очень тепло. Ребята приоткрыли окно, разложили вещи.

– Ну что, Катя, – предложил Андрей, – по старинному русскому обычаю – на посошок?

– Ну что ты, Андрей, на посошок пьют, когда уезжают из дома, особенно, когда провожают родители. А потом еще – ты, наверное, забыл, что я, возможно, беременна. Вот приедем в Москву, там у меня свой профессор, она за километр определяет – кто с грузом, а кто налегке. Вот тогда я тебе, возможно, составлю компанию. Но ты, если хочешь, выпей за счастливое возвращение.

– Нет, Катя, тогда выпьем только в Москве – за встречу с родителями.

Катя через столик купе дотянулась до Андрея, поцеловала.

– Тогда поедем с песнями!

Поезд тронулся. Оба стали смотреть в окно. На перроне прощались, махая руками, провожающие. Некоторые бежали за вагоном, что-то кричали – то ли не успели объясниться в любви, то ли что-то деловое. За вагоном потихоньку скрывался вокзал, мелькнул первый столбик с указанием расстояния до Москвы, мелькнули семафор, большие дома и маленькие домики. «Прощай, Воркута», – про себя проговорила Катя.

Поезд набирал скорость, тускнели огни города. Тучи на небе становились реже. Сквозь тучи проглядывали кусочки темно-синего неба, утыканного бриллиантовыми звездами. Спустя час небо совсем очистилось от облаков. От бриллиантовых звезд, ковром покрывающих синее небо, с подсветкой луны снег смотрелся голубоватым. Над горизонтом угловатыми и острыми штрихами сверху вниз опускалось северное сияние. Черный дым паровоза от сильного мороза и встречного ветра прижимался к бело-голубому снегу, потом снопом резко поднимался вверх и исчезал во вселенной. От бурно проведенных дней в Хальмер-Ю – улаживания конфликтной ситуации, переживаний – ребята потерялись в пространстве и времени, и лишь голодные животы напоминали о том, что пора ужинать. Они быстро накрыли маленький купейный столик, впервые за все время путешествия хорошо поели, на прощание поцеловались, пожелали друг другу спокойной ночи и крепко уснули. Поезд мчался быстро, останавливался лишь на разъездах, чтобы пропускать встречный поезд. До Москвы оставалось двое суток.

Ребята проспали добрых десять часов. Проснулись свежие, веселые, полные сил и положительных эмоций. Там, далеко, за полярным кругом, под покровом длиннющих холодных ночей, Катя оставила все свои двадцать лет, прожитых в Москве, а вместе с ними сомнения, переживания, тревоги за дальнейшую судьбу и нестандартный образ жизни. Впереди Москва, родной дом – папа, мама, друзья. У Кати выросли крылья. Катя едет не одна, она едет со своим законным мужем. Не просто с мужем, а с Андреем, которого папа и мама любят, как своего родного сына. Катя сияла от счастья, в сердце играла музыка, хотелось летать. Ей казалось, что она только прошла чистилище, вышла из Иордана, оставив там все свои грехи, стоит на берегу, залитым утренним солнцем, чистенькая, как стеклышко, а впереди – бесконечные горизонты счастливой семейной жизни. Ее сердце просило подвига, тело нуждалось в невероятно больших нагрузках. Ей хотелось, чтобы Андрей схватил ее своими могучими руками, прижал к себе так, чтобы затрещали кости, и целовал, целовал, целовал бесконечно.

Катя была готова к любовным отношениям. Но не так, как первый раз – авансом, с целью в дальнейшем выставить факт непорочности в качестве оправдания, а потому, что этих отношений просит ее сердце и тело. Кате хотелось испытать любовные отношения с Андреем в новом качестве – в качестве его жены.

Андрей уже давно не спал. Он обдумывал все прошедшие события. Он был доволен, что не произошло разрыва с Катей. Теперь он не сирота. Теперь у него жена-красавица. В Москве такую днем с огнем не найдешь. Он знает, что Катя его любит. Теперь Андрей едет не просто в Москву, а в Москву домой. Андрей представляет, как на вокзале в Москве он встретит Юлю. Теперь Юля ему мама, и теперь на всех законных основаниях он сможет назвать Юлю мамой, обнять и поцеловать как маму. Андрей открыл глаза, посмотрел в сторону Кати и обнаружил, что Катя сидит при полном параде: одета, причесана, подкрашена, столик сервирован.

– О! Катя, ты не спишь!

– Я давно не сплю и все думаю о нас.

– О чем именно?

– Думаю о том, что у нас хватило здравого смысла и не возникло серьезного конфликта.

– Я думаю о том же, – ответил Андрей.

Андрей поднялся на ноги, поднял руки вверх и с многозначительной улыбкой потянулся. Этим упражнением Андрей хотел показать, что он здоров, абсолютно свободен и абсолютно беззаботен.

– Ты, наверно, залежался, Андрюша? – спросила, Катя. – Тебе бы позаниматься зарядкой.

– Да, Катя, ты угадала. Я не против разгрузить пару вагончиков угля…

– Так в чем дело? У тебя нет никаких препятствий. Теперь я твоя жена по закону.

Андрей обхватил Катю выше талии, приподнял, сам сел на ее место. Катю посадил себе на колени.

– Ну, что ты делаешь, Андрюша, мне стыдно…

Андрей еще раз приподнял Катю, крепко прижал к себе и вниз и усеял Катю поцелуями: шею, плечи, голову и везде, где мог достать. Катя почувствовала, как в ее животе появился огромный горячий предмет. И подумала: «Как хорошо иметь своего мужа. Почти никаких слов – и в дамках. А! Пусть делает, что хочет, для меня главное – похвастаться родителям, что я беременна и жду сына, такого же красивого и сильного, как Андрей, или дочь красивую, как моя мама. Если будет сын, назову Андреем, а если дочь – назову Юлей – как зовут маму».

Далеко позади остался Полярный круг. Ночи стали короче, а дни длиннее. Погода стояла теплая, но на земле еще лежал снег. Настал новый день и новая жизнь. Катя и Андрей сидели за купейным столиком, взявшись за руки, и внимательно разглядывали друг друга. Поезд летел без остановок, подавая гудки, как бы предупреждал: разбегайтесь, разбегайтесь, я тороплюсь, Катя едет домо-о-о-й! Катя не одна. С ней рядом самый красивый и самый сильный в мире мужчина.

Поезд мчался. Где-то далеко, в дремучих лесах остался Сыктывкар, проехали Котлас. Поезд повернул на запад. Впереди Вологда, Ярославль. Чуть-чуть – и Москва. Погода стояла теплая, сухая. Обдумывая все, что происходило каких-то три-четыре дня тому назад, Кате казалось, что это был либо сон, либо сказка. Но в этой сказке Катя играла главную роль. Это была битва за счастье, и в этой битве Катя победила. Поезд подъезжал к Москве, скорость снизилась. По сторонам медленно проплывали дачные массивы. Железнодорожных путей становилось все больше и больше – целые поля, заставленные длиннющими составами грузовых вагонов. Показались высотные дома города. Пассажиры стали шевелиться, собирать вещи, проводники бегали с вениками, совками – убирали вагоны. Катя с Андреем уже давно собрали вещи, сидели по двум сторонам столика, смотрели в окно.

Сердца стучали все сильнее. Здесь они родились, здесь живут родители Кати, здесь проходили школьные и студенческие годы – лучшие годы их жизни. Вот уже показался перрон. Здесь день и ночь кипит особая жизнь. Встречи – проводы, радости – страдания, смех – слезы: все это перемешивается, перетирается, проходит через сердца людей, и все это быстро уносится в разные концы огромной страны, либо разъезжается по огромному городу. И тут же, через каждые десять-двадцать минут, с прибытием или отправлением нового поезда, все начинается сначала. И так дни, месяцы и долгие годы.

На перроне толкотня: люди с чемоданами и с мешками, сумками и сумочками, портфелями и рюкзаками идут, бегут, летят, налетают друг на друга, извиняются, ругаются. Тут же носильщики с тележками и без тележек. Таксисты предлагают свои услуги. Многие встречающие, увидев своих, прыгают под окнами вагона, машут руками, приветствуют, посылают воздушные поцелуи. Среди этой качающейся массы людей прыгают или порхают сотни голубей, аккуратно штукатуря платформу своим пометом. Голуби на вокзалах Москвы пользуются особой привилегией, ведь они – это символ мира и толерантности.

Юля точно знала, где остановится вагон с ее дорогими пассажирами. Она стояла одна, в праздничном наряде, светилась от счастья. В обеих руках держала огромный букет цветов. Для Андрея у Юли был особый подарок. Юля точно знала, что осчастливит Андрея – это ее божественный поцелуй. Катя первая увидела маму: заулыбалась, закричала, затопала ногами, замахала руками: мама, мама, мамочка! Андрей тоже выглядывал из-за плеча Кати, улыбался и махал рукой. На выходе попрощались с Зоей – кондуктором, обменялись телефонами, пригласили в гости. Катя выходила первой, за ней – Андрей с вещами. Юля вручила Кате букет цветов, очень долго поздравляла, они целовались, обнимались, иногда что-то подшептывали друг другу, с улыбками поглядывая на Андрея. Наконец очередь дошла до Андрея. Юля и Андрей сделали по шагу навстречу друг другу, глядя друг другу прямо в глаза, протянули руки. Андрей пропустил свои руки под руки Юли, взял Юлю за плечи и потихоньку стал прижимать Юлю к себе.

– Ну, здравствуй, сынок, – с улыбкой сказала Юля. – Ты взял в жены самую красивую и самую умную девушку в Москве. Ты сделал исключительно правильный выбор. Катя любит тебя, будет верной и преданной тебе всю жизнь. Она никогда не поранит твое сердце. Она будет мамой твоих детей. Ты с Катей будешь счастлив – поздравляю, дорогой зять!

Андрей впервые в своей жизни услышал в свой адрес слово «сынок» и покраснел, как ребенок.

– Мне Катя сказала, что она, возможно, беременна, – сказала Юля. Я это подтверждаю. Поэтому поздравляю тебя с зачатием вашего ребенка. Я уверена, что он будет такой же сильный и умный, как его родители. Андрюша, береги Катю, она – твое сокровище, а ты – ее. Берегите друг друга.

Юля нежно взяла Андрея за лицо двумя руками и поцеловала прямо в губы. Катя стояла в полутора метрах от мамы и Андрея, внимательно наблюдала за каждым движением близких ей людей. Катя мечтала, чтобы все было именно так.

– Да, но где папа? – спросил Андрей. – Он еще болен?

– Нет, – ответила Юля, – он дома, накрывает стол и готовится к встрече дорогого зятя.

Все трое, веселые и счастливые, вышли на привокзальную площадь, взяли первое попавшееся такси.

Дом семейства располагался недалеко от Москвы, всего в получасе езды. Там обычно встречали и провожали гостей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю