Текст книги "Детективы"

Автор книги: Владимир Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Еще совсем недавно аппараты правительственной связи чиновников устанавливали только в их служебных кабинетах, исходя из условий безопасности конфиденциальной информации. Но с развитием современных технологий, разрешили устанавливать аппараты и в домашних кабинетах, но с обязательной блокировкой одновременной работы. Если Виктор Борисович поднимал трубку у себя в кабинете, то по аппарату в спальне невозможно подслушать его разговора. Таким образом, если абонент правительственной связи ведет разговор с одного из аппаратов, зарегистрированных на него, то остальные автоматически отключаются на время разговора. Кроме того, чтобы позвонить кому-нибудь или ответить с правительственной «вертушки», нужно предварительно ввести ПИН-код, который знал только вип-абонент.

– Крестин слушает! – ответил Виктор Борисович, сняв трубку и введя ПИН-код.

– Я знаю, что Вы Крестин, – ответил чей-то противный голос, показавшийся Виктору Борисовичу хорошо знакомым, – я знаю, что Вы заказчик убийства журналиста Холдина, совершенное в начале 2000-го года….

– Кто…, кто… это говорит? – почти закричал в трубку Крестин, – кто Вы такой, представьтесь, пожалуйста!

– …А… я и есть, тот самый журналист, убитый по Вашему приказу, – ответил голос в трубке, – не узнаете? Хотя, что это я, Вы никогда даже не слышали моего живого голоса. Но это неважно. Вы должны сознаться в совершенном преступлении, иначе Вас ждет неминуемая кара….

Крестин не ожидал такого поворота событий. Поначалу он растерялся, но быстро вскоре в себя, автоматически соглашаясь с условиями «игры» в спектакле спецоперации, в существовании которой он только что убедился. Ведь по правительственной связи мог говорить только тот, кому известен его ПИН-код. Дальше! Этот человек должен иметь доступ к аппарату правительственной связи. И наконец, все разговоры по «вертушке» записывались специальным управлением ФСБ. Поэтому, человек, звонивший ему сейчас, имел все три возможности и мог просто разговаривать и уничтожить запись. А такое может сделать только сотрудник ФСБ!

– …Послушайте Вы, – строго произнес Крестин, – …Вы отдаете себе отчет своим действиям? Я понимаю, что Вы можете стереть запись нашего разговора, но мне все равно удастся определить тот аппарат, с которого Вы звоните….

– Вряд ли, – отвечал голос в трубке, – потому что я звоню Вам… с того света. Вы напрасно так ведете себя, предполагая, что я работник спецслужб…. Считайте, я Вас предупредил! Приятно побеседовать… со своим убийцей…. Всего хорошего…. Рад буду также видеть Вас… в прицеле своей снайперской винтовки…. Ха-ха-ха….

Виктор Борисович оцепенел от ужаса, он ничего не успел ответить этому наглому голосу. Он вообще давно отвык от разговоров не по этикету и терялся, когда кто-нибудь в разговоре переходил на бытовой уровень общения или употреблял ненормативную лексику.

Чиновники, которые постоянно живут в условиях различных «протоколов» и служебного этикета давно отвыкли от разговоров обыкновенных людей. Их вводит в ступор общение с простолюдином. А когда тот еще и матом выражается, то вывести их из оцепенения можно только через некоторое время, достаточное для того, чтобы чиновник вспомнил, что он такой же простолюдин, только высокопоставленный.

Этот звонок вывел Виктора Борисовича из равновесия надолго. Крестин редко злился, но сейчас пришел в состояние крайней ярости. Бросил трубку правительственной связи так, как будто его рука обожглась ею.

– Что случилось, дорогой? – спросила Елена, – старайся не нервничать и спокойно дождись врача.

Крестин медленно приходил в состояние равновесия, и когда ему это удалось, снова стало страшно, что с ним происходит загадочное, необъяснимое и невероятное событие. Высокопоставленные государственные служащие за время работы настолько привыкают к мысли, что в их жизни не может случиться ничего непредсказуемого, что поневоле начинают верить в собственную неуязвимость и стабильное, гарантированное высокое положение в обществе. Малейший намек на то, что это положение начинает меняться в худшую сторону, приводит их в бешенство.

Через несколько минут снова зазвонил аппарат правительственной связи. Виктор Борисович долго не брал трубку, но когда звук вызова «вертушки» стал раздражать его, он снял трубку, ввел ПИН-код и не дожидаясь когда ему что-либо скажут на другом конце провода раздраженно прокричал в трубку:

– Если Вы сейчас же не прекратите провокации, я немедленно сообщу начальнику Вашего управления!

– Алло, Виктор Борисович, что случилось? – раздался знакомый голос Олега Федоровича, – я уже проинформирован о Вашей болезни и звоню, чтобы согласовать подпись некоторых текущих документов по делопроизводству.

– Извините… Олег Федорович, – оправдывался Крестин, – …это я не Вам говорил. …А для согласования и подписи текущих дел, приезжайте ко мне домой на Рублевку к 16 часам. Я буду вас ждать!

– А это удобно для Вас? – спросил референт, удивленный таким предложением шефа, который никогда не приглашал его к себе домой для согласований во время нетрудоспособности.

– Удобно, – ответил Виктор Борисович, – приезжайте обязательно!

Виктор Борисович решил рассказать все произошедшее верному другу и соратнику. Он был уверен, что Олег может сохранить эту тайну, поскольку она являлась общей для них. Можно не опасаться огласки и неверной интерпретации событий, влекущих подозрение на его здоровье. Олег не мог допустить этого. Ведь в случае ухода Виктора Борисовича по состоянию здоровья, он тут же лишился своей должности.

Вскоре прибыл личный врач Крестина. Это доктор медицинских наук, врач с огромной многосторонней практикой, коими являлись все кремлевские целители, звали его Яков Карлович. Врача проводили к высокопоставленному пациенту, который по-прежнему лежал в своей спальне, войдя в которую Яков Карлович «одел на лицо» маску с широкой и добродушной улыбкой.

– Здравствуйте, многоуважаемый Виктор Борисович! – поздоровался он, – что бы с Вами не случилось, я вмиг поставлю Вас на ноги! Не беспокойтесь!

– Здравствуйте доктор! – приветствовал Крестин, – присаживайтесь, будьте добры! И прекратите пафосные дежурные высказывания!

Доктор обиделся на грубость высокопоставленного пациента, но виду не показал. Когда Яков Карлович расположился у его постели, Елена удалилась из спальни, и доктор приступил к выслушиванию жалоб больного. За время работы в качестве личного доктора правительственного чиновника, он наизусть выучил все «болячки» и заранее знал, на что будет жаловаться высокопоставленный пациент. Виктор Борисович не был капризным, как многие его коллеги, которые при малейшем рините, не поднимались с постели и вызывали к себе врача.

Крестин изложил жалобу на головную боль, которая могла быть спровоцирована ушибом при падении его ночью на лестнице. Яков Карлович посетовал на неосторожность пациента, и внимательно осмотрев шишку на затылке, стал выписывать рецепт на лекарства, которые будут немедленно доставлены больному с его персональной медсестрой.

Поскольку Крестин давно уже не проходил диспансеризацию, Яков Карлович предупредил его о том, что ему необходимо сдать на анализы кровь, мочу и пройти флюорографию. Он поставил диагноз: легкое сотрясение головного мозга и назначил соответствующее лечение, предупредив о необходимости покоя и постельного режима. Для выполнения назначений, Яков Карлович распорядился по телефону о приезде к Виктору Борисовичу персональной медицинской сестры на время лечения. После чего он уехал, обещая Крестину, что приедет завтра.

Виктор Борисович ждал приезда Олега Федоровича с нетерпением. Когда ему доложили, наконец, о его приезде, он распорядился о том, чтобы референта сразу же проводили к нему в спальню. Олег Федорович вошел в комнату, поприветствовал шефа и сел в кресло напротив больного.

После визирования деловых бумаг по текущим делам, Виктор Борисович перешел к самому главному – повествованию произошедших за последние два дня событий. Он стал излагать их без какой-либо предварительной подготовки к этому рассказу. Олег Федорович явно не ждал подобного разговора. Его глаза сначала расширились от удивления, он явно не верил в реальность этих событий, но по мере изложения, его лицо подчеркивало лишь деловую сосредоточенность и решительность.

– Что ты об этом думаешь? – многозначительно спросил Крестин.

– Возможно, согласиться с Вашей версией о проведении спецоперации в отношении Вас, – осторожно ответил Олег Федорович – все признаки налицо….

– В отношении нас…, нас с тобой, Олег, – перебил его Виктор Борисович, – не забывайся, наш тандем в этом деле неразрывен до конца дней! Скажи, у тебя ничего не происходило подобного?

– Нет, Виктор Борисович, у меня ничего не было, – ответил Олег Федорович, – я же де-юре получается организатор преступления, а Вы, простите, заказчик….

– Заказчиком является мой шеф, а я, правильнее сказать, посредник, – уже со злобой произнес Виктор Борисович – интересно бы узнать, у шефа ничего не случалось? Хотя, это сути дела не меняет! Я хочу Олег, чтобы ты узнал обо всем у своего лучшего друга, работающего в ФСБ? Я знаю, ты вхож в этот уровень информации.

– Можно попробовать, Виктор Борисович, – согласился Олег, – но мне больше нравиться Ваше намерение проверить факт существования в отношении Вас…, простите нас, спецоперации с Вашей поездкой в Испанию.

– Так-то оно так, но лишний источник информации никогда не помешает, – сказал Крестин, – тем более, что нам с тобой нужно обязательно выбраться из этого дурацкого положения.

Олега Федоровича не нужно долго убеждать, он сам все прекрасно понимал, а акцент, который постоянно делал Крестин, употребляя слова «нам», мог только разозлить, не более того. Что касается информации от его друга, работавшего начальником отдела одного из управлений ФСБ, то такая информация могла стоить огромных денег и просто так ее получить невозможно, имея в друзьях даже самого директора ФСБ. Ребята из «конторы» умели держать язык за зубами.

Еще совсем недавно любую информацию можно «приобрести» без проблем при наличии у заказчика солидной зеленой суммы. Но те времена давно прошли, сегодня, официально запросить любую информацию из архивов, даже для работников правительственного аппарата стало не простым делом.

В настоящее время спецслужбы вернули себе монополию на архивы. Это главный инструмент для любого исследователя, пытающегося восстановить ход событий, так и не стали общедоступными, а многие фонды по-прежнему находятся в распоряжении людей в погонах. Только от них зависит, какие документы увидят свет, а какие так и сгинут в мрачных хранилищах. Более того, до сих пор в России идут споры о том, надо ли полностью открывать архивы КГБ.

Между тем, решение этой проблемы уже давно найдено. В 1993 году Россия вошла в Международный Совет по архивам (IСА – International Council on Archives), который создал группу экспертов для подготовки отчета по архивам репрессивных режимов и разработки рекомендаций по работе с этими архивами. Этот Совет назначил семь экспертов-архивистов из Чили, Испании, Германии, ЮАР, России и США. Нашу страну представлял Владимир Козлов, руководитель Федеральной Архивной службы (Росархива).

Сначала, казалось бы, дело пошло успешно. Так называемая комиссия Волкогонова по рассекречиванию архивов ЦК, созданная в декабре 1991 года, занялась передачей архивов КГБ и КПСС на госхранение. Но в сентябре 1993 года комиссия работу прекратила: после конфликта Ельцина с Верховным Советом вопрос передачи архивов силовиков для власти потерял актуальность. И большая часть документов так и осталась в ведомственных архивах ФСБ, МВД, Главной военной прокуратуры и т. д. А вместо комиссии по рассекречиванию создали межведомственную комиссию по защите государственной тайны.

В результате, сегодня многие массивы документов, доступные до 1995 года, оказались закрыты. Например, архив секретариата ЦК КПСС до 1971 года, который находится на Старой площади (теперь Российский государственный архив документов новейшей истории), доступ к которому прекратили, потому что якобы на них до сих пор стоит гриф секретности ЦК КПСС.

Между тем, последние 10 лет все руководители Центрального архива ФСБ, в котором и хранится основной массив документов КГБ, очень любят рассказывать публике о том, как много они рассекречивают. Правда, серьезно к этому относиться нельзя.

Вот простой пример: недавно с запросом обратился сотрудник Академии ФСБ, один из ведущих ведомственных историков, который только что опубликовал статью о работе органов КГБ при подготовке к Олимпиаде-80. Он просил подсказать, где взять несколько справок КГБ, касающихся этого события. Ему, естественно, сообщили, что их можно найти в Интернете, куда они попали благодаря диссиденту Владимиру Буковскому, который в свое время скопировал их в архиве ЦК.

А буквально на днях архив национальной безопасности США передал российским правозащитникам секретные материалы из архивов КГБ и Политбюро ЦК КПСС. Они включали в себя ежегодные отчеты главы Комитета Юрия Андропова Брежневу за 1974—1984 годы, в общей сложности 1000 единиц. Эти документы содержат информацию о разведывательных операциях КГБ, пропагандистской деятельности за рубежом, а также о работе против диссидентов.

Кстати, среди них можно найти и материалы, касающиеся Олимпиады-80. Представляющие огромный интерес для общества документы были взяты из личного архива генерала Дмитрия Волкогонова, который хранился в библиотеке Конгресса США. Спасибо американцам и Волкогонову, а то бы их никогда никто не увидел, потому что ФСБ засекретила эти материалы на основании «Закона о государственной тайне». Та же участь волей ФСБ постигла огромную часть документальных свидетельств эпохи Брежнева и Андропова.

Сегодня, если историк хочет получить документ из архива, на котором десятки лет стоит гриф секретности, он должен обратиться с запросом в Межведомственную комиссию по защите гостайны. По закону, через три месяца комиссия должна принять решение, на самом же деле это занимает намного больше времени.

Если документ не рассекретят, то придется обращаться в суд. Порядок рассекречивания документов из архивов ФСБ еще сложнее. По свидетельству Якова Погония, бывшего руководителя Управления регистрации и архивных фондов ФСБ, сначала документ представляют на экспертную комиссию управления. Если он вызывает сомнения, то судьбу материала решает специальная комиссия ФСБ, куда входят представители всех оперативных подразделений (!). Если и они не могут определиться, то тогда документ направляется в Межведомственную комиссию по защите государственной тайны. При таком количестве фильтров неудивительно, что ФСБ не может рассекретить даже ставшие уже доступными документы по Олимпиаде-80.

Поэтому порочному кругу приходится бродить и историкам, и таким общественным организациям как «Мемориал», но на пути обычных людей, которые хотят узнать судьбу своих репрессированных родственников, закон о гостайне также создает немало препятствий. Например, он запрещает рассекречивать сведения о «лицах сотрудничающих или сотрудничавших на конфиденциальной основе с органами» разведки, контрразведки или ОРД. А на этом основании можно запретить доступ почти ко всем уголовным и оперативным делам НКВД, МГБ и КГБ: боимся, типа, агентуру засветить, даже ту, что на пенсии.

Так, одна гражданка пыталась познакомиться с уголовным делом своего деда, которого расстреляли как врага народа в 1937 году, и получила от ФСБ отказ. Ей пояснили, что участники тех событий могут быть еще живы, поэтому информацию о них разглашать нельзя. Сослались на то, что еще не истек 75-летний срок ограничения доступа к документам, которые «содержат компрометирующие сведения как о лицах, на которые они заведены, так и о тех, кто занимался этими репрессиями. А значит, тайны личной жизни граждан». Правда, не удосужились пояснить, каких граждан они имели в виду. Может тех послушных исполнителей репрессий, здравствующих и поныне и находящихся на государственных пенсиях? Или их детей и внуков, занимающих в настоящее время высокие государственные посты и руководящие должности в крупных российских компаниях?

Эту норму, кстати, ввел в действие своим «Временным положением о порядке доступа к архивным документам и правилах их использования» еще в 1992 году Роскомархив. В этом смысле, хуже нас только Бразилия – там этот срок составляет 100 лет. При этом «Закон о государственной тайне» устанавливает преимущественно 30-летний срок секретности. До 50 лет хранятся только сведения из области атомной науки и техники, а также внешней разведки.

Наши архивариусы в погонах объясняют такую жесткую позицию угрозой национальной безопасности, которую могут создать рассекреченные документы, и часто ссылаются на опыт западных стран. Между тем, в США до последнего времени документы рассекречивались автоматически через 25 лет. Кроме того, подлежали публикации несекретные директивы ЦРУ.

В выставочном зале федеральных архивов, в рамках серии историко-документальных выставок, посвященных 90-летию Государственной архивной службы России, открылась, безусловно, самая интригующая и самая ожидавшаяся из всей серии – «Рассекречивание архивных документов и публикационная деятельность архивов. 1992—2007». Открылась – и тут же закрылась. Всего пять дней – с 9 по 13 апреля – было отведено широкой общественности для ознакомления с положением дел в столь животрепещущей сфере нашей культурной жизни.

Первая же фраза пресс-релиза выставки звучит уверенно и компетентно: «В соответствии с государственным законом „О государственной тайне“ проводится работа по рассекречиванию архивных документов, что обеспечивает расширение базы источников исторических исследований. Многие ранее секретные документы опубликованы в сборниках. Всего за период 1992—2007 гг. с участием архивных учреждений Российской Федерации издано 1123 сборника документов».

Иными словами, рассекреченные документы, воплотившись в печатные листы, просто составят средней руки библиотеку. Нечто подобное и собирались представить публике устроители выставки. Верхнюю и нижнюю части стеклянных кубов занимали избранные представители этих сборников документов – середина была отдана под собственно документы в первозданном виде. Читая далее пресс-релиз, бродя по залу промеж доступной нам отныне нашей истории, весьма отрадно было сознавать, что за 15 лет рассекречено около 10 тысяч документов. Если, конечно, абстрагироваться от того обстоятельства, что не рассекреченных документов остались миллионы.

Федеральное архивное агентство между тем вытаскивало из рукава внушительные козыри. Опубликованы: «История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х – первая половина 1950-х годов: собрание документов в 7 томах»; такой же 7-томник «Советская военная администрация в Германии. 1945—1949»; очень приличная серия «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 томах. 1927—1939».

Все это исторический позитив. Вот только позитив даже не вчерашнего, а позавчерашнего дня, строго ограниченный, как правило, началом 50-х годов. Из него выпячивает лишь одно серьезное рассекречивание за рамками сталинской эпохи: сборник «Президиум ЦК КПСС. 1954—1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления».

Между тем упоминавшийся архивистами действующий закон «О государственной тайне», в соответствии с которым они трудятся над рассекречиванием, четко определяет: «Срок засекречивания сведений, составляющих государственную тайну, не должен превышать 30 лет». То есть граждане России вправе листать любые архивные документы, по крайней мере, до 1977 г. включительно. Но при всем желании – не могут себе этого позволить, как наглядно показала вышеуказанная выставка достижений отечественного рассекречивания.

Почему? На этот вопрос можно ответить, начертав краткую историю рассекречивания секретов, спрятанных в недрах отечественных архивов.

Становление современной архивной службы России совпало с горячими днями августа 1991 года. В пылу борьбы с двумя главнейшими институтами отживающего строя 24-го числа появились два указа президента РСФСР Бориса Ельцина:

«Об архивах Комитета Государственной Безопасности СССР».

В целях предотвращения незаконного уничтожения в РСФСР документов архивов Комитета Государственной Безопасности СССР, создания условий по использованию их для нужд науки и культуры народов РСФСР п о с т а н о в л я ю:

1. Передать архивы Центрального аппарата Комитета Государственной Безопасности СССР и его управлений в республиках в составе РСФСР, краях, областях, городах Москве и Ленинграде в ведение архивных органов РСФСР вместе с занимаемыми ими зданиями, сооружениями, штатной численностью и фондом оплаты труда…».

«О партийных архивах».

В связи с тем, что КПСС была частью государственного аппарата, образовавшиеся в ее деятельности документы подлежат государственному хранению. В целях предотвращения незаконного уничтожения в РСФСР документов партийных архивов п о с т а н о в л я ю:

1. Передать Центральный партийный архив Института теории и истории социализма ЦК КПСС, текущий архив Общего отдела ЦК КПСС, партийные архивы обкомов и крайкомов в ведение архивных органов РСФСР вместе с занимаемыми ими зданиями, сооружениями, штатной численностью и фондом оплаты труда…».

Вскоре за указами была образована Комиссия Верховного Совета по передаче на государственное хранение архивов КПСС и КГБ. А дальше… – как всегда.

Правдоруб Юрий Афанасьев, член этой комиссии, в «Известиях» уже от 9 марта 1992 г. писал: «…Работа комиссии идет с большими трудностями, очень медленно и не очень результативно. Мы вновь столкнулись с известным российским феноменом, когда правящая система „обволакивает“ и переориентирует в своих целях любое благое начинание, провозглашенное и даже вооруженное соответствующим инструментом (в нашем случае – парламентской комиссией) для борьбы с коренными пороками этой системы».

Далее Ю. Афанасьев раскрывает некоторые фрагменты действия этого механизма «обволакивания»: «Председатель Комиссии по передаче архивов КПСС и КГБ Д. Волкогонов – еще и личный советник президента. Заместитель председателя Р. Пихоя – глава Роскомархива. Таким образом, работу парламентского формирования направляют «государственные люди» – представители все той же системы.

Не располагая соответствующей законодательной базой, мы не можем оспорить крайне сомнительный указ Президента России, принявшего в свое ведение бывший архив Президента СССР, совсем недавно, до августа 1991 г. еще именовавшийся архивом Политбюро ЦК КПСС…».

Юрия Афанасьева так и не услышали. Комиссия Верховного Совета по передаче на госхранение архивов КПСС и КГБ еще некоторое время влачила жалкое существование, пока, наконец, в октябре 1993 г. не исчезла вместе с самим Верховным Советом.

Афанасьев по какой-то причине не упомянул еще об одном стратегическом шаге «системы». В том же 1991 г., в декабре, после формального перехода всей власти в стране к Ельцину, последний подписал секретную инструкцию, по которой Росархиву могли передаваться только документы до 1961 г. И не КПСС и КГБ, а кое-что из МВД и прокуратуры. Все документы после 1961 г. объявлялись засекреченными.

Но в дальнейшем, как это часто бывает в обыденной жизни, жаждущим взглянуть на партийные секреты помог случай. Ельцин, как известно, все в том же августе 91-го запретил деятельность Компартии. Оправившись от шока, коммунисты весной 1992 г. подали в суд на своего бывшего коллегу. И не в какой-нибудь, а в Конституционный. Более полугода чистого времени происходила эта тяжба. Журналисты даже окрестили ее «процессом века». Правда, заметного интереса к этому процессу в обществе не наблюдалось. Единственные, кто воспрянул духом при виде этого действа, так это ученые-историки. Дело в том, что для нужд экспертов, обслуживающих Ельцина в данном судебном деле, была создана Президентская комиссия по временному рассекречиванию архивов.

В итоге деятельности этой комиссии, так сказать, для пользы дела, было рассекречено 48 томов документов из Архива Президента (бывшего Архива Политбюро). В значительной части как раз за период 1961—1991 гг. А поскольку факт оказался налицо – уже рассекретили и на «процессе века» придали гласности, то власти скрепя сердце разрешили передать ксерокопии этих материалов на открытое хранение в ЦХСД (Центр хранения современной документации), нынешний РГАНИ (Российский государственный архив новейшей истории). Здесь они стали достоянием историков. Но недолго музыка играла в их любопытных душах, постепенно к концу 1990-х годов изрядную часть этих ксерокопий вновь засекретили.

Абсурд восторжествовал, ибо многое из этого комплекса разные лица уже успели напечатать. А на пресс-конференции, посвященной открытию выставки рассекречивания, академик Александр Фурсенко, главный редактор указанного выше сборника о черновиках протоколов Президиума ЦК хрущевского времени, возмущенно рассказал, как, приехав из Питера, направился в РГАНИ, дабы взглянуть на один из материалов, которые он приводил в примечаниях к своему сборнику.

Однако сборник ему отказались представить на том основании, что тот вновь засекречен. Между прочим, злые и не очень языки в архивных кулуарах рассказывают, что залезть в хрущевский период бывший историк-панегирист КПСС смог только после того, как его сын стал министром.

Интересно, что один из экспертов президентской стороны на слушаниях в Конституционном суде, Владимир Буковский, с точки зрения его коллег, «злоупотребил доверием». Он втихаря отсканировал около семи тысяч ксерокопий, выдававшихся ему для служебных нужд. А потом, уехав домой в Лондон, взял да и выложил их в Интернете. Некоторые из доныне висящих там документов сейчас также считаются в РГАНИ секретными и в читальный зал не выдаются.

Следующим телодвижением в широко объявленном деле рассекречивания явилось Распоряжение Президента Российской Федерации №489-рп от 22 сентября 1994 г.:

1. Образовать Комиссию по рассекречиванию документов, созданных КПСС.

4. Федеральным органам государственной власти, руководители которых наделены полномочиями по отнесению сведений к государственной тайне:

– пересмотреть до конца 1994 года хранящиеся в архивах архивные документы, созданные по 1963 год включительно, в части обоснованности их засекречивания;

– рассмотреть вопрос о делегировании полномочий по рассекречиванию архивных документов, находящихся на хранении в закрытых фондах государственных архивов и центрах хранения документов, руководителям этих архивов и центров.

5. Администрации Президента Российской Федерации совместно с Росархивом организовать в течение 1994—1995 годов поэтапную передачу из Архива Президента Российской Федерации в ведение архивных учреждений Росархива подлинных документов бывшего архива Политбюро ЦК КПСС, созданных по 1963 год включительно.

6. Установить, что Комиссия по рассекречиванию документов, созданных КПСС, ежеквартально представляет Президенту Российской Федерации отчет о проделанной работе.

Если давать этому распоряжению комментарий, то, как говаривал вождь мирового пролетариата, – шаг вперед, два шага назад. Первый задний шаг – о рассекречивании документов бывшего КГБ скромно умалчивается, будто бы их в природе не существует. Второй задний шаг – система опять «обволакивает» свои тайны.

Новую комиссию возглавил С. Красавченко – первый зам. руководителя администрации президента. А среди членов все тот же непотопляемый Волкогонов, а с ним: зам. министра внутренних дел, начальник Управления ФСК, начальник Управления СВР, начальник департамента МИДа.

Затем последовал указ нового президента РФ Владимира Путина от 2 июня 2001 г.:

«В целях совершенствования системы защиты государственной тайны в РФ постановляю:

1. Упразднить Комиссию по рассекречиванию документов, созданных КПСС, образованную распоряжением Президента РФ от 22 сентября 1994 г. №489-рп, и возложить функцию по рассекречиванию указанных документов на Междуведомственную комиссию по защите государственной тайны…».

Так до сих пор. Междуведомственная комиссия по защите гостайны, или, как ее в обиходе именуют, МВК, крепко держит «бразды рассекречивания» в своих руках. И не отпускает. Последний по времени указ президента в этом направлении от 6 октября 2004 г. еще раз подтвердил, что МВК «осуществляет рассекречивание и продление сроков засекречивания документов КПСС, Правительства СССР и других архивных документов…». И определил состав МВК. Ее председателем является директор ФСТЭК России (Федеральной службы по техническому и экспортному контролю). Заместителями председателя – первые заместители директора ФСБ и министра обороны. А среди членов – первый заместитель министра внутренних дел, первый заместитель министра иностранных дел и другие ответственные лица.

То есть, рассекречивать документы, призваны те, чьей прямой обязанностью является их засекречивание. В этом смысле знаменателен такой факт, что членом МВК, по должности – заместитель министра юстиции, является Александр Савенков. Тот самый, что пару лет назад волевым решением прекратил расследование «Катыньского дела» о расстреле польских офицеров и гражданских лиц, интернированных в 1939 году в СССР. И заявил, что из 183 томов 116 содержат сведения, составляющие государственную тайну, и не будут «предоставлены польской стороне». А председатель МВК, он же директор ФСТЭК Сергей Григоров, как явствует из его биографических справок, всю сознательную жизнь, «служил в научно-исследовательских институтах и управлениях Министерства обороны. Занимался созданием специальных средств защиты и экологического контроля, разработками и испытаниями новых образцов военной техники и средств противодействия техническим разведкам».

Мало кто знает технологию рассекречивания архивных документов. Это известно только профессионалам. Как это происходит? Наверное, прежде чем документ рассекретить, его сначала необходимо прочитать. Не могут же знать члены МВК содержание всех архивных документов наизусть. Значит, под руководством МВК должны работать многочисленные рабочие группы по изучению архивных документов, которые готовят членам комиссии для рассмотрения соответствующие материалы.

В процессе этой подготовки любой член рабочей группы может просто сфальсифицировать любой исторический факт по приказу сверху. Документ, из которого необходимо убрать фамилию и имя отца, деда, какого-либо родственника, ныне действующего высокопоставленного должностного лица можно заново написать профессиональным почерковедом, состарить его специальным химическим составом до необходимой кондиции и заново подшить в нужную папку. Но без фамилии предка, запятнавшего свой род участием в репрессиях и других противоправных деяниях. И все! Нет на фамилии современного политического деятеля или чиновника «исторического пятна»! Современные технологии позволяют сделать это без труда.