Текст книги "Современники и потомки о восстании С.Т. Разина"

Автор книги: Владимир Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

В общих работах официально-монархического толка по отечественной истории популярного характера разинское восстание, если и освещалось, то, как правило, весьма скупо и невнятно. Так, в «Краткой русской истории. 862–1862» как на причину народного движения 1667–1671 гг. указано на «неудовольствие раскольников и многих сановников, приближенных к царю»[185]185
  Краткая русская история. 862–1862. Вып. I. С. 11.


[Закрыть]. А. Н. Цамутали в результате анализа целого ряда подобных изданий (книг и брошюр Н. Ушакова, Н. Тимаева и мн. др.) приходит к обоснованному выводу о нарочитом игнорировании в такого рода литературе народных выступлений XVII–XVIII вв., сведении их к мелким эпизодам, занижении исторического значения любых проявлений социальной борьбы крестьянства[186]186
  См.: Цамутали А. Н. Очерки демократического направления в русской историографии 60–70-х годов XIX в. С. 138–139.


[Закрыть].

Отстаивая тезис о монархической власти как основе исторического прогресса страны, дворянская историография и в восстании С. Т. Разина искала и находила подтверждение незыблемости царской власти. К примеру, в трудах небезызвестного Д. И. Иловайского, в целом поколении его учебников для средней школы, проводилась мысль о том, что даже мятежный Стенька Разин, сколь бы далеко ни заходили его помыслы и действия, твердо сохранял верность престолу и преданность самодержцу. Он, по словам Иловайского, «постоянно твердил, что вооружился за великого государя против его изменников московских бояр и приказных людей». В такой интерпретации события третьей четверти XVII в. приобретали чуть ли не промонархическую окраску: крестьяне во главе с Разиным, оказывается, выступили, чтобы помочь царю избавиться от негодных советников. Наивный монархизм народных масс умело обыгрывался и преподносился как нечто исконное, вечное, глубоко внедрившееся «в умы русского народа», в национальный характер. Вместе с тем Д. И. Иловайский не отрицает притягательности и привлекательности для народа призывов Разина «к свободе и казачьему равенству», мельком останавливается на социальных мотивах движения, особо выделяя как главную причину народного недовольства крепостное право. Достаточно подробно описан Д. И. Иловайским ход восстания, указаны, какие районы им были охвачены, названы слои населения, принимавшие наиболее активное участие в борьбе[187]187
  См.: Иловайский Д. И. История России. Т. V. М., 1905. С. 353–354, 368;
  Его же. Руководство к русской истории: Средний курс. 40-е изд. М., 1901. С. 142–143;
  Иловайский Д. И., Фармаковский Б. В. Русская история с присовокуплением необходимых сведений из истории всеобщей. 9-е изд. СПб, 1902.


[Закрыть].

Из авторов учебной литературы того же круга, что и Д. И. Иловайский, одни касались разинского восстания лишь мимоходом (П. Ф. Либен и А. П. Шуйская), другие (Н. А. Баженов, М. Я. Острогорский, А. Н. Сальников) предпочитали вообще о нем не упоминать или в лучшем случае назвать лишь имя повстанческого предводителя (И. И. Беллярминов)[188]188
  См.: Либен П. Ф., Шуйская А. П. Краткий курс русской истории. 3-е изд. СПб, 1893. С. 37;
  Баженов Н. А. Учебник русской истории для 3-го кл. гимназий. 7-е изд. Кронштадт, 1901;
  Острогорский М. Я. Учебник русской истории. Элементарный курс. 9-е изд. СПб, 1905;
  Сальников А. Н. Краткий учебник русской истории в биографических очерках. СПб, 1893;
  Беллярминов И. И. Курс русской истории (элементарный). 9-е изд. СПб, 1903.


[Закрыть]. Однако сколь бы бегло ни рассматривали эти авторы «бунт Стеньки Разина», какую-то версию им все же приходилось давать. Наиболее расхожим было традиционное для официальной историографии объяснение народного недовольства и неповиновения «недосмотром» властей, подстрекательством государевых недругов и недомыслием «черни». Эта схема была приспособлена к стержневому положению охранительной идеологии о неразрывной связи между народом и самодержцем, угроза которому может исходить только извне или на худой конец от злосчастного стечения обстоятельств.

В конце XIX – начале XX в., как и в 40–50-х и 60–70-х годах, в России шел процесс идейно-политического размежевания, который преломился и в исторической науке. Полярно противоположными были официально-охранительные и революционные идеи.

Для тех, кто придерживался консервативных взглядов, крестьянские бунты XVII–XVIII вв. были крайне негативным явлением российской истории. Подчас они становились объектами внимания лишь постольку, поскольку позволяли политически опорочить социалистические идеи, носителями которых якобы являлись Разин и разницы, Пугачев и пугачевцы. Например, в 1895 г. в журнале «Исторический вестник» была опубликована статья С. Адрианова «Русский социалист XVII века». Под таковым автор имел в виду не кого иного, как С. Т. Разина. Предельно упрощая суть социалистических учений, Адрианов утверждает, что, присваивая и деля на уравнительных началах «чужое добро», повстанцы во главе со своим атаманом на деле осуществляли известную мысль об экспроприации экспроприаторов[189]189
  См.: Адрианов С. Русский социалист XVII века // Исторический вестник. 1895. № X. С. 204–221.


[Закрыть]. Тем не менее не стоит игнорировать рациональное зерно в рассуждениях С. Адрианова: определенная преемственность идеалов распределительной справедливости во время крестьянских войн и в период социалистической революции, несомненно, имеет место, и этому моменту, думается, еще будет уделено должное внимание в советской историографии.

С непримиримых по отношению к восставшим позиций написана книжка Б. Лебедева «Стенька Разин». Это сочинение – из разряда во множестве публиковавшихся в годы реакции пасквилей на революцию и революционеров. И, хотя речь здесь идет вроде бы о мятежниках XVII в., сразу же становится ясна довольно-таки прозрачная аналогия с недавними «возмутителями спокойствия» – участниками революционных боев 1905–1907 гг. И, конечно, не только разинцев стремится опорочить автор, описывая, как восставшие, «выпачканные в крови, шатались по улицам, горланили песни, непристойно ругались»[190]190
  Лебедев Б. Стенька Разин. М., 1912. С. 67.


[Закрыть].

Иных взглядов на крестьянские движения придерживались историки, стоявшие на революционных позициях. К этому времени в отечественной науке уже сложилась как самостоятельное направление марксистская историография, определяющую роль в становлении которой играла ленинская идейная школа. Если А. И. Герцен считал народные восстания прошлого справедливой, но трагической борьбой, то историки-марксисты рассматривали их в контексте социально-экономических отношений феодальной России. В частности, М. Н. Покровский в своей пятитомной «Русской истории с древнейших времен» наряду с целенаправленным освещением выступления Пугачева коротко останавливается и на разинском, причины которого он ошибочно выводил из усиления эксплуатации некрестьянских слоев населения российской периферии (восстание, по его мнению, не нашло поддержки в основных земледельческих районах страны) в результате стремительного развития торгового капитала[191]191
  См.: Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. Т. III. М., б. г. С. 117.


[Закрыть].

Как и раньше, на рубеже XIX–XX вв. и в начале 1900-х гг. существовали и другие идейные течения, носившие умеренный, либеральный характер[192]192
  См.: Степанов И. В. Крестьянская война… Т. I. С. 143.


[Закрыть].

Центральным лейтмотивом работ либеральных историков о восстании Разина была мысль о том, что жить одним лишь бунтом нельзя[193]193
  См.: Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи. М., 1909. С. 157.


[Закрыть]. «Бунт, – пишет Н. Иванов, – сам по себе никогда народу не помогал, да и помочь не может. Объявить себя „непокорным“ – дело легкое, нарушить закон, отказаться от повиновения властям, что-нибудь разгромить, поджечь, может быть, несчастным делом изобидеть кого-нибудь, или еще и убить – не значит еще перестроить жизнь по справедливости. Кто разрушил, тот еще не создал… Кто нарушил закон, тот еще не установил нового, справедливого закона, да и установить он не может… Отказаться от повиновения властям не долго; но ведь для устройства жизни надо поставить новую власть, мудрую и законную, неподкупную и для всех равную: иначе каждый решит про себя, что ему „все можно“, и вся жизнь пойдет вверх ногами… Бунтом нельзя перестроить государства… государственный уклад можно исправить только дружной, планомерной и организованной борьбой за новые, справедливые законы»[194]194
  Иванов Н. Из русской старины. Бунт Стеньки Разина. 2-е изд. М., 1917. С. 4–6.


[Закрыть]. То же самое подчеркивалось и в работах других либеральных историков, а единственно возможным путем преобразований в России признавались реформы. По мнению автора исторического очерка «Стенька Разин» И. Катаева, позитивные сдвиги могли бы иметь место уже в третьей четверти XVII в. Для этого московское правительство должно было направить все усилия не на то, чтобы раздавить мятеж, а на то, чтобы принять меры к устранению причин, вызвавших народное движение[195]195
  См.: Катаев И. Стенька Разин. М., 1906. С. 40.


[Закрыть]. Что касается исторических перспектив крестьянско-казацких выступлений, то некоторые авторы, Е. Д. Сташевский к примеру, уверяют, что разинское и ему подобные восстания – всего лишь всплески «стихии вечевой вольницы», давным-давно угасшая старина, а потому они были лишены созидательных движущих начал и заранее обречены на поражение[196]196
  См.: Сташевский Е. Народные волнения в Московском государстве // Рус. история в очерках и статьях. Т. 3. / Под ред. М. В. Довнар-Запольского. Киев, 1912. С. 4, 470–486.


[Закрыть]. Он не отрицает в тогдашнем обществе социального антагонизма между лучшими, наиболее обеспеченными, власть имущими и принужденными, «молодшими», «меньшими» людьми. Но это не меняет его отношения к восстанию. Сама мысль о том, что в России может повториться нечто подобное, приводит Сташевского в неподдельный ужас: «Не дай, господи, – пишет он, – всякому крещеному человеку дожить до той поры, как опять придет Стенька».

Вообще же в оценке самого Степана Разина либеральные историки не единодушны. Так, уже упомянутый Н. Иванов в первом издании своей книги восторгается повстанческим предводителем, признает, что это «был человек смелый, предприимчивый, с сильной и непреклонной волей» и т. д. Однако во втором издании той же работы, вышедшей уже в 1917 г., тот же автор затрудняется сказать о Разине «вполне верное и справедливое слово», ибо народная молва «разукрасила его жизнь и деятельность легендами, полными удивления и сочувствия». В конце концов Н. Иванов решительно отрицает всякую историческую достоверность дошедших до нас былин, песен и сказаний о Разине и его товарищах и низводит источники до уровня баснословного вымысла и небывальщины[197]197
  Ср.: Иванов Н. Из русской старины. Бунт Стеньки Разина. М., 1906. С. 18;
  Его же. Бунт Стеньки Разина: (из русской старины). 2-е изд., заново перераб. М., 1917. С. 62.


[Закрыть]. В том же духе развенчивания разинского фольклора и самого Разина выступают Б. Лебедев, В. Я. Уланов, В. Корсакова и некоторые другие[198]198
  См.: Лебедев Б. Стенька Разин. М., 1912;
  Корсакова В. Разин Степан Тимофеевич (Стенька) // Рус. биографический словарь. СПб, 1910. С. 415–420;
  Уланов В. Я. «Разиновщина» // Три века: Сб. М., 1912.


[Закрыть]. Уланов, например, перефразируя известную поговорку, объясняет поражение восстания тем, что не «по Стеньке-казаке оказалась та шапка, которая принадлежала идеальному Разину как исторической проекции массовых переживаний народа…»[199]199
  Уланов В. Я. «Разиновщина». С. 229.


[Закрыть].

Иную позицию занимают ряд умеренно-прогрессивных историков, среди которых в первую очередь нужно отметить Н. П. Павлова-Сильванского. Характеризуя годы царствования Алексея Михайловича, он приходит к выводу, что между различными классами общества и между обществом и правительством идет, в сущности, непрерывная и упорная борьба. Ее проявлением и одновременно несколько запоздалой, но необратимой реакцией на Соборное уложение 1649 г. Павлов-Сильванский считает разинское восстание. Близкий к нему либеральный исследователь В. А. Никольский вопреки мнению И. В. Степанова[200]200
  См.: Степанов И. В. Крестьянская война… Т. I. С. 143.


[Закрыть] выступает против опорочивания Разина как вождя крестьянского движения. Он не приемлет и облегченного, мягко говоря, отношения к положительным характеристикам Разина в народных песнях и легендах. «Стенька Разин, – пишет В. А. Никольский, отчасти вторя С. М. Соловьеву, – это воскресший богатырь древнего былинного эпоса, со всеми присущими древним богатырям качествами, делавшими их достойными народной любви. Но – как богатырь новой, не вечевой, а царской Руси – Разин ставит себе и новые задачи: вместо Змея-Горыныча и „злых татаровев“ – перед ним новый народный враг: крестьянское рабство и поддерживающие его бояре-„изменники“. Он – мститель за все зло, которое веками терпела от богатых и сильных народная спина… В том-то и секрет разиновского обаяния, что он с головы до пят народный герой, в котором с большею яркостью, чем в повседневной жизни, отразилась протестующая свободолюбивая народная душа, какова бы она ни была со всеми ее недостатками»[201]201
  Никольский В. А. Народные движения в России // Семнадцатый век: Стенька Разин и разиновщина. СПб, 1911. С. 49.


[Закрыть].

Заметным рубежом в изучении разинской темы стали многочисленные работы, где события 1667–1671 гг. рассматривались в связи с историей того или иного региона, города или населенного пункта, книги и статьи, посвященные выяснению хода восстания в отдельных краях и территориях[202]202
  См.: Акаемов Н. Ф. Город Курмыш в XIV–XVIII веках. Казань. 1894;
  Багалей Д. И. Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства. М., 1887;
  Беляев И. Город Краснослободск и его уезд до 1700 года // Пенз. губ. ведомости. 1867. № 46–50;
  Быкадыров В. Былое Дона. СПб, 1907;
  Дубасов И. И. Казацко-крестьянское движение Разина в пределах Тамбовского края // Очерки истории Тамбовского края. Вып. И. М., 1883. С. 27–35;
  Кабанов А. К. Разницы в Нижегородском крае: (Приемы бунта и усмирения) // Сб. статей в честь М. К. Любавского. Пг., 1917. С. 413–428;
  Краснодубровский С. С. Рассказ про старые годы Саратова. Саратов, 1891;
  Красовский В. Э. Прошлое города Корсуна. Симбирск, 1903;
  Мартынов П. Город Симбирск… Симбирск, 1898;
  Масловский А. И. Бунт Стеньки Разина в пределах Пензенской губернии // Памятная книга Пензенской губернии на 1889 г. Пенза, 1888. С. 368–387;
  Никольский П. Отголоски бунта Разина в пределах нынешней Воронежской губернии // Воронежская старина. Вып. 13. Воронеж. 1914. С. 122–130;
  Перетяткович Г. Поволжье в XVII и начале XVIII века: (Очерки из истории колонизации края). Одесса, 1882;
  Петерсон Г. П. Исторический очерк Керенского края. Пенза. 1882. Поливанов В. Н. Курмышская старина, Симбирск, 1899;
  Порфирьев С. И. Разинщина в Казанском крае // Изв. Общества археологии, истории и этнографии при Казан, ун-те. Т. XXIX. Вып. 5–6. Казань, 1916. С. 291–328;
  Рябинский К. Город Козьмодемьянск Казанской губернии. Казань. 1890;
  Смагин Г. Д. Описание Нижне-Ломовского края: Опыт изучения Нижне-Ломовского уезда в историческом, географическом и этнографическом описании. Н. Ломов, б. г.;
  Соловьев А. И. Стенька Разин и его сообщники в пределах нынешней Симбирской губернии. Симбирск, 1907;
  Терпигорев С. Раскаты Стенькина грома в Тамбовской земле // Ист. вестник. 1890. № 40, 41;
  Федоров К. Ф. Село Большое Мурашкино. М., 1891;
  Шахматов А. И. Исторические очерки города Саратова и его округи. Саратов, 1891.
  Щегольков Н. Исторические сведения о городе Арзамасе. Арзамас, 1911.
  И др.


[Закрыть]. Из этого обширного круга литературы правомерно особо выделить написанные с большой научной основательностью и на базе разнообразных и умело препарированных источников труды Д. И. Багалея, Г. Перетятковича, С. И. Порфирьева, А. И. Соловьева.

Несколько особняком в историографии крестьянской войны под предводительством Разина стоит научное творчество талантливого историка неонароднического направления Н. Н. Фирсова, плодотворно продолжившего работу по той же проблематике и в советское время[203]203
  См.: Фирсов Н. Н. Крестьянская революция на Руси в XVII веке: Исторический очерк. М.; Л., 1927;
  Его же. Народные движения в России до XIX века. М., 1924;
  Его же. Разин и разиновщина. Пугачев и пугачевщина // Исторические характеристики и эскизы. Казань, 1930;
  Его же. Разин и Разиновщина // Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. 7-е изд. Т. XXXV. С. 486–508. М., б. г. И др.


[Закрыть]. Его сочинения дооктябрьской поры вобрали в себя тревожные думы той эпохи, ее отчаяние и надежды, ее иллюзии и трагические судьбы, ее правду и бесконечные вопросы. Этот скромный профессор Казанского университета подходил к науке со своей нетрадиционной меркой. По его разумению, исследовательская мысль продолжает десятилетиями биться над одними и теми же феноменами истории, поскольку они, как и сама жизнь, не исчерпываются однозначными решениями. Каждое поколение, считает он, будет по-своему толковать загадки прошлого. Именно под этим углом зрения Н. Н. Фирсов освещает «разиновщину» как социологическое и психологическое явление народной жизни. Он, по-видимому, вовсе не собирался выступать в качестве политического прорицателя, но содержание опубликованной им в 1906 г. работы о событиях двухвековой давности неожиданно приобрело слишком современное звучание и во многом воспринималось в контексте с разгорающейся первой российской революцией[204]204
  См.: Фирсов Н. Н. Разиновщина как социологическое и психологическое явление народной жизни. СПб.; М., 1906.


[Закрыть].

До 1917 г. Н. Н. Фирсов не разделял Марксовой теории классовой борьбы, но это вовсе не повод игнорировать и принижать его несомненные научные заслуги или сводить их лишь к тому, что он прославлял силы крестьянской стихии и пытался найти в программе (?!) восстания Разина борьбу за «казацкий коммунизм»[205]205
  См., напр.: Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1941. С. 510;
  Степанов И. В. Крестьянская война… Т. 1. С. 147, 148;
  Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 4. М., 1966. С. 299.


[Закрыть]. Пришло время воздать должное Н. Н. Фирсову как одному из первопроходцев в области социальной психологии. Вскоре после издания его книги тогдашняя критика обратила внимание на интерес историка к психологии масс, их социальному поведению, проблемам соотношения индивидуального и общественного сознания и положительно отозвалась о построенных им психологических характеристиках[206]206
  См.: Соболевский А. И. Разиновщина как социологическое и психологическое явление народной жизни: Критические заметки (о соч. проф. Н. Н. Фирсова под вышеназв. назв.) // Мирн. труд. 1907. № 10. С. 177–184.


[Закрыть]. Бунтарство, по Фирсову, являлось взрывом покоя, нарушением привычного уклада жизни. Но в то же время бунтарство, в его понимании, – это нечто исконно русское, слепое, наивно забубенное, обнажающее свою диковатую «азиатскую» праматерь. Отнюдь не сторонясь общественных борений, бушующих в России 1900-х гг., Н. Н. Фирсов обращается к кровоточащим проблемам расколотости сознания, душевной смятенности русского крестьянина прошлых столетий, постоянно держит в поле зрения связь времен[207]207
  См.: Фирсов Н. Н. Крестьянские волнения до XIX века // Великая реформа: Сб. (СПб), 1911.


[Закрыть]. По его мнению, темный мужик, от божьего смирения подавшийся к разинскому бунту, не более грешен, чем его барин, допустивший, что «в коллективной душе народа» создалось «то смутное, безысходно гнетущее состояние, охваченные коим люди вообще не могут ручаться за свои поступки».

Обратившись к изучению разинского восстания, Фирсов четко выяснил его географические рамки, охарактеризовал не только социальные низы тогдашнего русского общества, но и широкие слои национальных меньшинств. Разумеется, определенный задел в этом плане уже был, но не подкрепленный столь богатым и убедительным конкретным материалом, который обобщил и сконцентрировал Н. Н. Фирсов.

Автора буквально завораживает былинный размах личности С. Т. Разина. Он называет его одним «из тех самородков, которые иногда выбрасываются из таинственных недр народной жизни на ее поверхность». Однако, характеризуя роль С. Т. Разина в событиях 1667–1671 гг., Н. Н. Фирсов явно утрачивает чувство меры. Так, он приписывает повстанческому вождю такие запредельные свойства, как магнетизм и проч., что якобы позволяло ему оказывать могущественное и неотвратимое влияние на толпу. В нее вселялся «разинский дух», который войдя в «коллективную психологию народа», продолжает проявляться и много лет спустя и представляет собой неотъемлемую составную часть «разиновщины». Под последним понятием автор, по его словам, имеет в виду не только «известный исторический факт, но и определенный комплекс чувств и стремлений, вызываемый живущими в народе воспоминаниями о знаменитом вожде „голи кабацкой“».

Но был и иной лик бунтарства, лишенного слепой, а потому и наивной народной стихийности, – бунтарства, пронизанного жесткой волей, неумолимой рациональной направленностью переустройства жизни на казацких уравнительных началах. Это уже страшило и пуще всего возмущало Фирсова, так как абсолютно не отвечало его политическим идеалам мелкого буржуа и было, с его точки зрения, грубым нарушением неведомого человеку, неподвластного ему тока бытия[208]208
  См.: Фирсов Н. Н. Разиновщина как социологическое и психологическое явление… 2-е изд. СПб; М., 1914. С. 7, 28–32, 47, 49–50.


[Закрыть]. Фирсов с тревогой пишет о том, что «разиновщина» была направлена не только против бояр и дворян, но и против всех имущих людей, против частной собственности. Исходившую от повстанцев угрозу частной собственности он объявляет «социалистическим началом». Вообще же сочинения Н. Н. Фирсова во многом эклектичны. Скажем, либерально-народническая трактовка уживается у него с оценками в официально-охранительном духе.

Трудно, конечно, объять всю огромную дореволюционную литературу, посвященную разинскому восстанию. Одна только библиография ее занимает несколько десятков страниц и включает не менее четырехсот названий. Причем, как бы методологически несовместимы ни были досоветская и советская историография, все же перечеркивать и умалять значение более чем трехвекового изучения разинской темы неправомерно. Тем не менее в работе И. В. Степанова мы сталкиваемся именно с такой несправедливой оценкой. «Трактовка восстания дворянско-буржуазной историографией, – пишет он, – общая концепция понимания его, далекая от исторической природы и искажающая ее, не содержали ничего положительного, подлинно научного, достойного последования советскими историками»[209]209
  См.: Степанов И. В. Крестьянская война… Т. I. С. 155.


[Закрыть].

Дворянские и буржуазные историки, по мнению И. В. Степанова, не видели в восстании Разина «выражения классовой революционной борьбы крестьянства…»[210]210
  Там же. С. 154.


[Закрыть]. Так-то оно так. Но насколько уместно предъявлять авторам, жившим и творившим по преимуществу в середине XIX – начале XX в., те методологические требования, которым они в силу исторических условий никак не могли отвечать? Ведь это, примерно, так же нелепо, как корить человека каменного века в том, что он не пользуется железными орудиями. К тому же в дооктябрьскую эпоху весьма точные и рациональные оценки по поводу народных движений были высказаны не только представителями социалистической мысли. Мало того, в трактовке последних нередко возобладали затуманенные романтическими иллюзиями и народническим умилением воззрения (кстати, как должное воспринятые советской историографией).

И еще. Марксизм провозгласил, что человек есть мера всех вещей. Однако в нашей истории исторической науки так сложилось, что, пристально вглядываясь в развитие теории, тех или иных концепций, мы подчас теряем из виду «ментальные» аспекты драмы людей и идей и тем, конечно, очень обедняем историографическое исследование. Ведь склад мышления, стиль жизни, установки, характерные качества ученых людей отнюдь не нейтральны по отношению к их творчеству. И знание всего этого, вне всякого сомнения, существенно обогатит историографический поиск, позволит лучше понять мир идей того или иного автора, поможет обнаружить в его научном наследии новые неожиданные грани.

Думается, советская историческая наука со временем восполнит пробелы в этой области.

Советская историография крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина
Вчера, сегодня, завтра

Крестьянские войны – одна из первых крупных тем советской историографии. Эта тема устойчиво оставалась центральной и по мере становления и развития исторической науки в СССР, что вполне закономерно, поскольку классовая борьба как важнейший фактор исторического прогресса – постоянно в поле зрения советских исследователей. Проблемы крестьянских войн были предметом специального обсуждения на совещаниях 1933 и 1963 гг. в Ленинграде и на рабочей встрече историков в Москве в МГУ им. М. В. Ломоносова в 1980 г. Им были посвящены широкие дискуссии в научной периодике, по этому кругу вопросов существует обширная литература.

Концепция крестьянских войн начинает складываться в первые годы Советской власти под воздействием идей Маркса, Энгельса, Ленина. Классики марксизма-ленинизма раскрыли тесную взаимосвязь проявлений классовой борьбы с существующими экономическими условиями, создали и развили теорию о роли классовой борьбы, посвятив ей специальные труды и отдельные разделы ряда работ. Особо важное значение среди них для изучения народных движений прошлого имеет книга Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии», в которой приведена расстановка классовых сил и дан анализ происхождения, характера и поражения крупнейшего противокрепостнического восстания XVI в. в Западной Европе[211]211
  См.: Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 343–437.


[Закрыть].

К. Маркс, как уже отмечалось выше, ознакомившись по книге Н. И. Костомарова с историей разинского выступления, составил рабочий конспект, где выделил некоторые авторские мысли и высказывания и куда внес собственные соображения и пометки по ходу чтения. Его внимание привлекли следующие моменты: царствование Алексея Михайловича – время побегов и шатаний; бедственное положение народа связано с тяжелыми военными обстоятельствами России, с плачевным состоянием государственных финансов, усугублявшими крепостнический нажим на массы; в результате усиления социального гнета широкий размах приобрели побеги податного населения. За беглецами в продолжение двадцати лет (1648–1668) происходила настоящая охота[212]212
  См.: Маркс К. Стенька Разин // Мол. гвардия, 1926. № 1. С. 115, 117.


[Закрыть].

Учение К. Маркса и Ф. Энгельса об общественно-экономических формациях, органически соединенное с классовым анализом исторического процесса, стало принципиально новой методологической основой для изучения классовой борьбы во всех ее формах и проявлениях в различные периоды истории. Прежние теории, отмечал В. И. Ленин, «не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический материализм впервые дал возможность с естественноисторической точностью исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий»[213]213
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 57.


[Закрыть].

Останавливаясь на народных движениях минувших веков, В. И. Ленин указывал, что они «проходят через всю историю существования классового общества». «…Вы все знаете, – говорил он, – в лекции „О государстве“, – примеры подобных многократных восстаний… и в России»[214]214
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 77.


[Закрыть].

В соответствии с марксистскими методологическими положениями движение под предводительством С. Т. Разина уже в 20-х годах рассматривалось как один из кульминационных моментов социального протеста народных масс России[215]215
  Подробнее об этом см.: Компан Е. С. В. И. Ленин о классах, сословиях и классовой борьбе в феодальном обществе // В. И. Ленин и историческая наука. М., 1968. С. 291–301;
  Мавродин В. В. В. И. Ленин о классовой борьбе крестьян в феодальной России // Ленин и историческая наука. Л., 1970. С. 5–13;
  Чистякова Е. В., Мальцева И. Ф. Ленинская концепция истории России периода феодализма. М., 1985. С. 26–32.


[Закрыть]. Вышедшие тогда работы составляют довольно внушительный перечень[216]216
  См., напр.: Фирсов В. Стенька Разин – вольный атаман. М., 1919;
  Коваленский М. Н. Учебник русской истории. Ч. П. 2-е изд. М., 1922;
  Пичета В. И. История крестьянских волнений в России. М., 1923;
  Феноменов М. Я. Разиновщина и Пугачевщина. М., 1923;
  Тхоржевский С. И. Стенька Разин. Пб., 1923;
  Его же. Народные волнения при первых Романовых. Пг., 1924;
  Шефер А. Вольный атаман Ст. Разин, предводитель крестьянского восстания. М., 1923;
  Грекулов Е. Ф. Стенька Разин. М., 1924;
  Ржига Н. Разиновщина и раскол в Нижегородском крае // Нижегородский краеведческий сборник. Т. 1. Н. Новгород. 1924. С. 115–134;
  Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. Т. III. 6-е изд. Л., 1924;
  Его же. Русская история в самом сжатом очерке. Ч. 1 и 2. 8-е изд. М.; Л., 1929;
  Балабанов М. История революционного движения в России. Киев, 1925;
  Дубровский С. М. Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв.: (сборник статей, посвященных великим крестьянским войнам). М., 1925;
  Звенигородская М. Социальные взаимоотношения в XVII в. и разиновщина в Симбирском крае // Край Ильича. Казань. 1926. № 1. С. 33–39;
  Полосин И. И. Крестьянская революция (XVII в.). М., 1926;
  Фирсов Н. Н. Крестьянская революция на Руси в XVII веке. М.; Л., 1927;
  Ладоха Г. Разинщина и пугачевщина. М.; Л., 1928;
  Лугина Н. К. Степан Разин. М.; Л., 1929.


[Закрыть], однако далеко не во всех из них основной движущей силой таких крупнейших восстаний, как разинское и пугачевское, признавалось крестьянство, далеко не всегда сами эти восстания квалифицировались как крестьянские войны, а в качестве их предпосылок указывалось на усиление феодально-крепостнического гнета.

При обращении к ранней советской историографии крестьянских войн бросается в глаза то обстоятельство, что целый ряд сюжетов поначалу был заимствован из досоветской историографии. Это объясняется, с одной стороны, тем, что в период трудного и длительного перехода на новые идейно-теоретические позиции в нарождающуюся советскую историческую науку пришло немало ученых старой школы, с другой – своего рода методологической перелицовкой сочинений буржуазных историков, которая преобладала над собственно исследовательской работой. Правда, уже в начале 30-х годов научное переосмысление событий стало, как правило, сопровождаться выявлением новых источников, что, в свою очередь, имело следствием введение в научный обиход массы ранее неизвестных фактов, построение на основе обнаруженных материалов свежих, оригинальных, подчас неожиданных концепций и гипотез, многие из которых были ошибочны, несостоятельны, откровенно беспомощны, но при всем при том свидетельствовали о живом, настойчивом поиске, о беспокойном биении научной мысли. Характерно, что набор проблем, которые тогда поднимались историками, отличается большим разнообразием, чем в последующие годы, вплоть до 50-х включительно.

Во многих трудах 20 – первой половины 30-х годов воспроизводились типичные подходы дореволюционной науки. Так, Н. А. Рожков писал, что Разин и другие предводители крестьянских войн «желали возврата назад, к тем временам и порядкам отношений, которые существовали в казачестве раньше, и даже возврата к порядкам Киевской Руси с ее примитивными формами хозяйства – охотой и рыболовством, несовершенным скотоводством». Н. Ростов и В. Михайлов изображали С. Т. Разина примерно в той же манере и теми же красками, что и Н. И. Костомаров. В литературе тех лет встречалось немала фактических ошибок и неточностей. К примеру, в книге Е. Ф. Грекулова неверно утверждалось, что Разин стоял под Смоленском; Б. Н. Тихомиров неоправданно относил к городам, перешедшим к восставшим, Острогожск и Рыбное, не подозревая, что под этими названиями выступает один и тот же населенный пункт; Н. К. Лугина сообщала о помиловании властями после казни С. Т. Разина его брата и сподвижника Фрола и т. д. Нередко в тогдашних работах допускалась модернизация событий: народные движения XVII–XVIII вв. именовались революциями, повстанцы – красными, каратели – белыми и т. д. Еще не был изжит старый лексикон, и термины «разинщина», «пугачевщина» и тому подобные клише, равно как и пренебрежительное именование вождей движений «Стенькой», «Васькой», «Мишкой», широко употреблялись в публикациях тех лет[217]217
  См.: Рожков Н. Методика преподавания истории и история XIX века: Лекции, читанные на сентябрьских педагогических курсах 1918 г. в Петрограде. Пг., 1918. С. 23;
  Ростов Н. М. Мятежная Русь. Степан Разин и Емельян Пугачев. М., 1928;
  Михайлов В. Разиновщина. М., 1920;
  Грекулов Е. Ф. Стенька Разин. С. 20;
  Тихомиров Б. Н. Разинское-движение на Слободской Украине // Исторический сборник АН СССР. Т. 2. Л., 1934. С. 104;
  Лугина Н. К. Степан Разин. С. 59;
  Томсинский С. Г. Крестьянские движения в феодально-крепостной России. М., 1932. И др.


[Закрыть].

Конечно, на историографии того времени лежит сильный отпечаток эпохи с ее революционной романтикой, идеологическим максимализмом и классовой бескомпромиссностью. Крайний модернизм в трактовке прошлого нашел проявление в теории «торгового капитализма» М. Н. Покровского и его последователей, в тенденции предельно революционизировать историю и, разумеется, историю России, – в первую очередь.

В Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 16 мая 1934 г. было недвусмысленно сказано о том, как надо толковать, преподавать историю и как относиться к ней. Но декларировалось одно, а насаждалось другое. На словах осуждались схематизм, социологизм, вульгаризация в изучении истории. На деле приметами времени надолго стали догматизм, схоластика, неподвижность оценок, раз навсегда очерченный круг рассматриваемых вопросов, рассуждения в границах одних и тех же цитат из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, а еще чаще Сталина. Метод М. Н. Покровского был во всеуслышание заклеймен как порочный и лженаучный. Появилось новое ругательное слово – «покровщина».

Издержки и передержки известных положений работ М. Н. Покровского и его последователей очевидны, и приклеено столько ярлыков, высказано столько обвинений во всяких отступлениях от научной истины, политических грехах и извращениях марксизма, что уже не осталось места для обыкновенной, взвешенной критики. В ту пору, когда набирал силу сталинизм, вместо критики было принято публичное шельмование, вместо полемики – травля. Ученые привыкли говорить и писать не языком академических рецензий, а языком собраний и митингов тех лет. Против лиц, имеющих взгляды, отличные от официальной точки зрения, выдвигалась самые невероятные и фантастические обвинения, как это было, например, с С. Ф. Платоновым, Е. В. Тарле, А. А. Кизеветтером, С. В. Бахрушиным, В. И. Пичетой, Ю. В. Готье и др. Поэтому сегодня требуется пересмотр и переоценка научного наследия того времени. Пора отказаться при характеристике работ советских историков 20–30-х годов от практики оперировать политическими штампами и клише сталинской эпохи, как это сделано, к примеру, в «Очерках истории исторической науки в СССР» по поводу талантливого, хотя и не избежавшего определенных теоретических ошибок, исследователя С. И. Тхоржевского. Вряд ли правомерно вслед за М. Мартыновым, опубликовавшим свой отзыв о трудах С. И. Тхоржевского в 1930 г., т. е. в начале «охоты на ведьм», утверждать, что «…построения Тхоржевского зачастую были чужды марксизму», и при этом преспокойно ссылаться на того же Мартынова[218]218
  См.: Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1966. Т. 4. С. 299.


[Закрыть].

Между тем, если вести речь о разинском восстании, то наибольший вклад в его изучение в те годы наряду с Б. Н. Тихомировым и С. Г. Томсинским, несомненно, принадлежит именно С. И. Тхоржевскому. Его работы отличает высокая научная культура, глубина мысли, энергичное расширение круга рассматриваемых вопросов. Конечно, автор не избежал свойственного тем временам упрощенно-социологического подхода, но он присущ ему в гораздо меньшей мере, чем тому же С. Г. Томсинскому, до крайности преувеличивавшему буржуазность в развитии России XVII в.[219]219
  См.: Томсинский С. Г. Колонии Московского государства накануне восстания Разина // Крепостная Россия: Сб. статей. Л., 1930. С. 97–124;
  Его же. Разинщина (1666–1671 гг.) // Проблемы марксизма. 1930. № 2;
  Его же. Крестьянское движение в феодально-крепостной России. Л., 1932;
  Его же. Очерки истории феодально-крепостной России. Ч. 1. Крестьянские войны в эпоху образования империи. М.; Л., 1934.


[Закрыть].

Разумеется, труды С. И. Тхоржевского далеко не безупречны, но допущенная им вульгаризация явно неадекватна той уничтожающей критике, которая прозвучала в его адрес со стороны С. Пионтковского, Б. Тихомирова или того же М. Мартынова[220]220
  См.: Пионтковский С. Историография крестьянских войн в России // Историк-марксист. 1933. № 6;
  Тихомиров Б. Н. Разинщина. М.; Л., 1930;
  Мартынов М. Против буржуазных тенденций в советской исторической литературе // Проблемы марксизма. 1930. № 5–6.


[Закрыть]. Правда, справедливости ради нужно сказать, что были тогда и положительные отзывы[221]221
  См., напр.: Фирсов Н. Н. Рецензия на книгу С. И. Тхоржевского «Стенька Разин» // Каторга и ссылка. 1924. № 3.


[Закрыть], но не они, к сожалению, делали погоду, не они стали определяющими.

В работах С. И. Тхоржевского немало спорного. К примеру, в книге «Стенька Разин»[222]222
  См.: Тхоржевский С. И. Стенька Разин. Пб., 1923.


[Закрыть] он отказывает возглавлявшим восстание донским казакам в освободительной миссии на том основании, что они, по его словам, были рабовладельцами: вели торговлю захваченными ими в плен людьми на невольничьих рынках. Здесь С. И. Тхоржевского смутило то, что не смущало, скажем, автора знаменитой «Утопии» Томаса Мора. В придуманном им идеальном и справедливейшем государстве все грязные и трудоемкие работы, как известно, исполняли рабы.

Историографию крестьянской войны в России последней трети XVII в. невозможно представить себе без талантливых работ Б. Н. Тихомирова – безвременно погибшего брата виднейшего советского историка академика М. Н. Тихомирова. Разинское движение было одним из основных направлений его исследования[223]223
  См.: Чистякова Е. В. Михаил Николаевич Тихомиров. М., 1987. С. 127.


[Закрыть]. Он занимался проблемами источниковедения и историографии этой темы, дал очень динамичную и интересную картину событий 1667–1671 гг., пытался вскрыть основные противоречия в ходе борьбы, установить соотношение стихийного и сознательного в действиях повстанцев, соразмерить лозунги разинцев с возможностью их реализации, подробно изложил ход восстания на Слободской Украине и т. д.[224]224
  См.: Тихомиров Б. Н. Источники по истории разинщины // Проблемы источниковедения: Сб. 1. М.; Л., 1933. С. 50–69;
  Его же. Разинщина. М.; Л., 1930;
  Его же. Разинское движение на Слободской Украине // Исторический сборник АН СССР. Т. 2. Л., 1934. С. 97–115.


[Закрыть]. Увлеченность теорией «торгового капитализма» М. Н. Покровского, участником семинара которого в Комакадемии он был, конечно, не могла не наложить отпечаток на труды Б. Н. Тихомирова, но при всех его заблуждениях ему тем не менее удалось вывести изучение второй крестьянской войны в России на новый уровень и существенно углубить ее научное понимание.

На фоне репрессий и идеологического террора, грязных и разнузданных кампаний по разоблачению очередного мнимого агента мировой буржуазии постановление 1934 г., много лет считавшееся поворотным в развитии исторической науки и именно в таком плане освещавшееся в историографии[225]225
  См.: Черепнин Л. В. Изучение в СССР проблем отечественной истории периода феодализма // Вопр. ист. 1962. № 1. С. 50;
  Мавродин В. В. Советская историческая литература о крестьянских войнах в России // Вопр. ист. 1961. № 5. С. 37;
  Степанов И. В. Крестьянская война в России в 1670–1671 гг. Т. 1. Восстание Степана Разина. С. 211;
  Индова Е. И., Преображенский А. А. Итоги и задачи изучения классовой борьбы российского крестьянства в период позднего феодализма // Проблемы социально-экономической истории феодальной России. М., 1984. С. 212;
  Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 5. М., 1985. С. 6.


[Закрыть], представляется не менее формальным и догматическим документом, чем сталинская конституция. Но, хотя курс гражданской истории и подгонялся под историю ВКП(б), а преподавание истории было политизировано и утилизировано до предела, если не до абсурда, после постановления партии и правительства 1934 г. наблюдается заметное оживление исторических исследований, открываются истфаки, выходят монографии, часть из которых и сегодня далеко не во всем морально устарела. Но таких, увы, меньшинство.