Текст книги "Современники и потомки о восстании С.Т. Разина"

Автор книги: Владимир Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Из других работ по истории крестьянства, где в той или иной степени затрагивается разинское движение, можно отметить книги П. Аврича, Дж. Блама, Ш. Тилли, М. Чернявского, коллективный труд «История крестьян» и др.

Американские историки П. Аврич, Дж. Блам и М. Чернявский много внимания уделяют социальной психологии восставших, предметно останавливаются на таком ярко проявившемся в период крестьянских движений в России феномене, как «наивный монархизм». Аврича интересуют также истоки, непосредственные импульсы массовых социальных выступлений, а Блам известен как автор сравнительно-исторического исследования, в котором он пытается выяснить, как и в результате чего на смену сословной пришла классовая структура общества[359]359
  См.: Avrich P. Russian Rebels 1600–1800. N. Y., 1972. P I 46 116, 118, 256–257;
  Blum J. The End of the Old Order in rural Europe. Princeton, 1978;
  Lord and Peassnt in Russia from Ninth to Nineteenth Century. Princeton, 1961;
  Cherniavsky M. Tsar and People. Studies in Russian Myths. New Haven; London. 1961.


[Закрыть]. Если Блам прослеживает, как пришел конец старому порядку в аграрной Европе, то другой американский историк Тилли показывает, насколько крушение этого старого строя вещей зависело от насильственных действий, т. е. вспышек массового возмущения и народных волнений. Тилли дает их оригинальную типологию, при построении которой учитывает социальную психологию и социальное поведение восставших[360]360
  См.: Tilly Ch. The changing Place of collective Violence // Essays in Theory and History. An approach to the Social Sciences. Cambridge; Mass., 1970.


[Закрыть].

Серьезную сравнительно-историческую работу представляет собой коллективно написанная французскими учеными «История крестьян»[361]361
  См.: Histoire des Paysanns. P., 1982.


[Закрыть]. Предметом изучения здесь наряду с другими тематическими блоками становятся острые конфликты на почве ужесточения феодальной зависимости, причем не только в Западной Европе, но и в России. Авторы стремятся обнаружить ключевые точки сопряжения сходных моментов аграрной истории в разных странах, выявить специфику земельных отношений в них, проанализировать наиболее распространенные формы стихийного протеста народных низов. Признавая, что в России рост феодального землевладения, расширение и углубление феодальной эксплуатации, распространение ее на новые территории и категории населения, законодательное оформление крепостного права и борьба со всем зтим закабаляемого крестьянства протекали во многом иначе, чем в Западной Европе, авторы в то же время отмечают, что в этом своеобразии находит выражение всеобщность. Собранный в книге большой позитивный материал, предлагаемые в ней исторические реконструкции, освещение отношений между людьми, сословными группами, классами в социально-психологическом аспекте и т. д. – все это придает ее содержанию весомость, значительность, конструктивность.

Прямо или косвенно о российских крестьянских войнах идет речь в серии разных по тематике конкретно-исторических и структурно-аналитических работ. Так, французский историк Д. Экот рассматривает выступление С. Т. Разина в общем обзоре «Разбойники в России с XVII по XIX век: миф и реальность»[362]362
  См.: Eckaute D. Les brigandes en Russie du XVIIe au XIX siecle: rnythe et realite // Revue d’histoire moderne et contemparaine. T. 12. P., 1965. P. 161–202.


[Закрыть]. Тесное переплетение социального и криминального начал в действиях разинцев, по его мнению, весьма типично для крупнейших вспышек народного недовольства. В этом нашли проявление вполне обычные и наиболее распространенные черты разбойничества. В принципе, если бы не заблаговременная априорная привязка событий 1667–1670 гг. к числу наиболее внушительных и дерзких разбойно-пиратских акций, статья Д. Экота, несомненно, представила бы больший интерес, так как не была бы скована рамками предварительной авторской позиции и определенной предвзятостью. И тогда бы, очевидно, социальная направленность движения не отошла бы на задний план перед меркантильно-грабительскими и потребительски-чувственными мотивами, не оказалась бы смещенной ценностная иерархия событий, а разинское восстание не изображалось бы всего двумя красами – черной и белой, как это десятилетиями традиционно делалось, но сегодня это выглядит по меньшей мере узко и неново.

«Мятежи» – так называется глава о потрясших феодальную Россию народных движениях, в том числе разинском, в книге талантливой писательницы и историка Зинаиды Шаховской «Обыденная жизнь в Москве в XVII веке»[363]363
  См.: Schakovskoy Z. La vie quotidienne a Moscou au XVIIe siecle. Librairie Hachette. 1963. P. 233–255.


[Закрыть]. Княгиня З. Шаховская принадлежит к блестящей плеяде представителей первой волны российской эмиграции. Она давно стала видным деятелем культуры во Франции. Для советского же читателя ее произведения долгие годы были закрыты, но надо думать, что в ближайшее время они будут общедоступны и у нас. Разве не трагично, что мы лишились очень многих наших соотечественников, о которых сегодня ничего или почти ничего не знаем?! А знать необходимо. Единая культура, искусственно разодранная на две, требует воссоединения.

По мнению княгини З. Шаховской, возмущение Стеньки Разина, как и всякий другой бунт, деструктивно. Без особого нажима, нагнетания страстей и смакования ужасов она дает историческую зарисовку мятежа, во многом сводя его к личности самого повстанческого атамана. «Авантюра Разина, – пишет З. Шаховская, – это история разбойника, который сделался предводителем огромного народного выступления». В трактовке событий 1667–1670 гг. присутствует заметное упрощение: поход Разина вверх по Волге назван безумным маршем к царскому трону, вызванным манией величия и замешанным на крови многих людей. В Разине автор склонен видеть отчаянного игрока, смело поставившего на кон все и вся и саму жизнь тоже. Это и предопределяет его взлет и падение. Сначала судьба улыбается ему, но счастье и везение скоротечны, и вот неудача следует за неудачей, пока дело не кончается полным крахом. Итог закономерен, считает З. Шаховская, карта бита, игра сыграна не в пользу Разина. Приходит пора расплачиваться, и недавний баловень судьбы мужественно принимает лютую смерть на эшафоте. Решающее значение в поражении восстания З. Шаховская придает расколу донских казаков на две враждебные группировки: антиправительственную и проправительственную. Последняя численно преобладает и потому берет верх над первой.

В интерпретации событий для З. Шаховской характерна ориентация на свидетельства иностранных очевидцев, оказавшихся в 60–70-х годах XVII в. в России. Из историков в оценке восстания более всего чувствуется влияние С. М. Соловьева: воспринят, к примеру, его взгляд на казачество как на особый тип людей буйного и беспокойного склада, которые не терпят никакого ограничения их свободы, презирают опасности и смерть – лишь бы прожить свой короткий век так, как им нравится[364]364
  См.: Op. cit. P. 240–242.


[Закрыть].

Другой представитель российской эмиграции Анри Труайя, автор известной книги о Екатерине II, обращается к Разину, считая, что в 70-х годах XVIII в. «орда» Е. Пугачева повторила путь «бандита Стеньки», который поверг страну в террор на столетие раньше[365]365
  См.: Troy at H. Catherine la Grande. P., 1977. P. 294.


[Закрыть].

Из работ, написанных в жанре научной биографии, заслуживает быть отмеченной книга американского историка Дж. Фурмана «Царь Алексей, его царствование и его Россия»[366]366
  См.: Fuhrmann J. T. Tsar Alexis, his reign and his Russia. (Academie internstional Presse). 1981. P. 181–188.


[Закрыть] с отдельной главой «Восстание на Дону», где охарактеризовано разинское движение. Сразу стоит оговориться, что предлагаемый Дж. Фурманом исторический портрет царя Алексея – это не сухая констатация фактов со скрупулезными ссылками на конкретные документы. С точки зрения научности это, может быть, и большой минус. Но автор обращается не только к «ratio» читателя, но и к его эмоциям. Портрет второго представителя династии Романовых, исторический фон, воссозданный автором, отличаются богатством красок, многогранностью, яркостью. Из текста Дж. Фурмана со всей очевидностью следует, что в его понимании исторические факты – это прежде всего факты психологические. Изложение и освещение им событий не похоже на бесстрастную фотографию. В этом видится неоспоримое достоинство его работы. Она явно не из числа тех трудов, о которых весьма точно отозвался известный французский ученый Марк Блок: «Читая иные книги по истории, можно подумать, что человечество сплошь состояло из логически действующих людей, для которых в причинах их поступков не было ни малейшей тайны… Мы сильно исказили бы проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к проблеме осознанных мотивов»[367]367
  Блок Марк. Апология истории, или ремесло историка. 2-е изд., доп. М., 1986. С. 110.


[Закрыть].

Дж. Фурман проявляет не столько аналитические, сколько синтетические способности исследователя охватить материал единым взглядом, учесть многообразные факторы культуры и данные различных наук – от лингвистики до этнографии. Его работа – это попытка понять и описать человека, царя, наделенного огромной властью, в истории, вжиться в эпоху. Мы не найдем здесь привычного изложения событий и явлений в хронологическом порядке, последовательности. Не найдем столь присущей историческим трудам наукообразности. Книга не содержит не только никаких сенсационных, но даже скромных открытий. В поле зрения Дж. Фурмана – социальное поведение российского монарха в самых разных, в том числе экстремальных, как разинское восстание, жизненных ситуациях. Автора в равной степени занимает, как овдовевший государь вступает в новый брак и как реагирует на вспыхнувший на Дону мятеж. Правда, С. Т. Разину Фурман уделяет все же сравнительно большое внимание, видя в нем своего рода исторического антипода московскому самодержцу и даже в какой-то мере его политического соперника. «Люди, – пишет он, – отчетливо видели, что с одной стороны стоял царь со своей знатью, чиновниками, торговцами, духовенством и войском, тогда как с другой стороны был Разин со множеством казаков, городской беднотой, эксплуатируемыми крестьянами, обнищавшими сельскими церковно-служителями, которые толпами стекались под его гостеприимный флаг»[368]368
  Fuhrmann J. T. Op. cit. P. 187–188.


[Закрыть].

Некоторые западные авторы вообще склонны наделять С. Т. Разина чуть ли не чертами пророка, мессии, приписывать ему что-то вроде духовного магнетизма, изображать его как фанатичного поборника старообрядчества. Например, английский историк Ф. Лонгуорс в статье «Последнее великое казацко-крестьянское восстание» пристальное внимание уделяет религиозному фактору, считая его одной из основных причин народных волнений в России. Он утверждает даже, что для большей части населения борьба за свободу старой веры была одним из основных мотивов участия в восстаниях Разина и Пугачева. Интересно, что обоих повстанческих предводителей автор считает харизматическими лидерами, т. е. людьми, обладающими в глазах широкого круга приверженцев особыми качествами исключительности, сверхъестественности. Кроме того, по мысли Ф. Лонгуорса, повести массы за собой могли и лица, выдававшие себя за законных претендентов на престол. Эти рассуждения присутствуют также в работе Ф. Лонгуорса о самозванчестве в России. Большое значение придается автором явлению «наивного монархизма», понимаемому как следствие идеализации царя, веры в сакральную природу государевой власти.

Удачный для восставших оборот событий Ф. Лонгуорс связывает с внешними конфликтами, которые предшествуют крестьянским выступлениям или сопровождают их: в период разинского движения – это русско-польская война 1654–1667 гг., во время пугачевского – русско-турецкая 1768–1774 гг. Важное условие успеха восстания в том или ином районе – это, как полагает автор, его победоносное начало. Тогда пламя борьбы перекидывается в соседние местности, зона действий стремительно расширяется. Если же дело сразу не заладилось, изменить ситуацию к лучшему почти никогда не удается. Таким образом, заключает Ф. Лонгуорс, успех порождал успех, а неудача – неудачу[369]369
  См.: Longworth Ph. The last great cossak – peasant rising // J. of Europ. studies. L.; N. Y., 1973. V. 3. N 1. P. 1–35;
  The pretender phenomenon in eighteen century Russia // Past a. present. Oxford. 1975. N 66. P. 61–83.


[Закрыть].

Несмотря на то что зарубежные авторы сравнительно мало касаются в своих трудах разинского восстания и в основном повторяют в связи с ним общие места, западная историография приоткрывает завесу над целым комплексом направлений дальнейшего исследования народных движений в феодальную эпоху. Прежде всего это историческая антропология – отрасль исторического знания, сосредоточивающаяся на всестороннем анализе человека в обществе. Во-вторых, это изучение ментальностей, явлений ментальной жизни масс, или, другими словами, умонастроения, умственного инструментария, психологического оснащения, присущих той или иной общественной структуре.

Но помимо обновления проблематики знакомство с западной историографией позволяет заимствовать весьма эффективные методы научной работы. Так, наши зарубежные коллеги применяют к изучению социальных и классовых конфликтов методы социологии, этнологии, социальной психологии, количественного анализа и др.[370]370
  Подробнее см.: Буганов В. И., Медушевский А. Н. Американские историки о социальной психологии крестьянства России периода феодализма // История СССР. 1986. № 5. С. 205–210.


[Закрыть]. Представляет интерес и метод просопографии, или коллективной биографии, который дает возможность путем машинной обработки получить важные показатели для последующей групповой характеристики. Так, расспросные речи участников второй крестьянской войны в России представляются благодарным материалом при использовании этого метода.

Для большинства серьезных немарксистских исследователей российской истории характерен широкий историографический кругозор, обращение к достижениям представителей различных тенденций исторической науки (включая советскую), выход за рамки предвзятых схем и привычных суждений, стремление к более адекватному восприятию реальных исторических процессов и явлений.

Конечно, западная историография крестьянских движений далеко не свободна от идеологических стереотипов, односторонних и противоречивых оценок, крайне условных и произвольных понятий.

Многое из того, что предлагает сегодня западная историческая наука, спорно и, вероятно, станет объектом острых дискуссий, многое свидетельствует о существенных пробелах в немарксистской историографии проблемы. Однако современный этап развития советской исторической науки настоятельно требует переосмысления устаревших подходов, политических и идеологических штампов и клише в изучении западной историографии и в особенности новейших работ, опубликованных во второй половине 70-х и в 80-х годах, когда не только усилился интерес к истории России, но и наметились качественные перемены в ее освещении.

Прикосновение к истории

Пожалуй, ни одно имя человека из столь далекой эпохи не овеяно такой народной любовью, не воспето в таких прекрасных песнях, не окружено такой многовековой славой, как имя Степана Разина.

Со времени возглавленного им движения минуло более трехсот лет. Конечно, с той поры и в мировой, и в отечественной истории произошло немало куда более крупных и значительных событий, чем вторая крестьянская война в России. Конечно, эхо того мощного взрыва народного гнева, который потряс страну во второй половине XVII в., уже отзвучало. Но мятежный образ Степана Разина и драматические подробности возглавленного им восстания и сегодня продолжают волновать воображение.

Различные поколения в зависимости от своего исторического сознания, эстетических вкусов по-разному воспринимали и воспринимают имя и дело Разина. И это естественно. Ведь у каждой эпохи свое бытие, свое отношение к истории, ее закономерностям и движущим силам, свои герои и антигерои. Чем глубже мы постигаем причудливый и таинственный мир прошлого, тем сложнее и объемнее он предстает перед нами. Отдельный факт, отдельный человек перестают видеться в некой застылости и находят свое место в логической цепи причинно-следственных связей. Если же брать такие яркие события, как разинское восстание, то здесь исторический пласт столь богат, что он – точка приложения сил не только историков, но и писателей, поэтов, живописцев, словом – служителей буквально всех муз.

Как всякое прикосновение к истории художественными средствами, отображение разинской темы в литературе и искусстве позволило (быть может, в ущерб документальности и точности) сохранить некоторую целительную условность, риторическую отвлеченность традиционных народных представлений и ценностей.

Характерно, что популярные песни о Разине нередко сопровождались соответствующими театрализованно-мимическими действами, одно из которых наблюдал в 1826 г., а затем описал А. С. Грибоедов, будучи свидетелем того, как молодежь с. Парголово – местечка на юге России, где он волей случая оказался, представляла поход С. Т. Разина по Волге. «…Вдруг, – пишет он, – послышались нам звучные плясовые напевы… Песни не умолкали. Затянули: „Вниз по матушке по Волге“. Молодые певцы присели на дерн и дружно грянули в ладоши, подражая мерным ударам весел. Двое же на ногах оставались: атаман и есаул.

Былые времена! – продолжает далее А. С. Грибоедов. – Как живо воскрешает вас в моей памяти эта народная игра: тот век необузданной вольности, в который несколько удальцов бросались в легкие струги, спускались по протоку Ахтубе по Бузан-реке, дерзали в открытое море, брали дань с прибрежных городов и селений, не щадили, ни красоты девичьей, ни седины старческой, а по словам Шардена, в роскошном Фируз-абате угрожали блестящему двору шаха Аббаса»[371]371
  Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. // Под ред. И. А. Шляпкина. СПб, 1889. Т. I. С. 107–109.


[Закрыть].

Восходящая к стародавнему эпосу трактовка восстания в русской литературе; XIX в. не только дополняет, но порой корректирует сведения, извлекаемые из официальных источников. Не случайно главной питательной средой разнопланового и многожанрового творчества о Разине и разинцах были и остаются народные предания, песни, легенды, сказы. Их буйное многоцветье прихотливо преломилось в поэзии А. С. Пушкина. После Пушкина разинские мотивы нашли отражение в стихотворениях Алексея Васильевича Кольцова, чья поэзия всегда обильно питалась из источников близкого ему народного творчества. Записывая народные песни, пословицы и поговорки, меткие слова, поэт собрал, по-видимому, обширный фольклорный материал о Разине. Его знаменитое стихотворение-песня «Стенька Разин» отразило бытовавшие в фольклоре темы и мотивы, связанные с легендарным бунтарем. Влияние народного эпоса на Кольцова при работе его над этим произведением было преобладающим.

Имя Степана Разина обычно входит в нашу жизнь со знаменитой песней «Свадьба» («Из-за острова на стрежень»). Ее автор – самарский поэт, собиратель фольклора Дмитрий Николаевич Садовников, которого по праву называют певцом Волги. Сюжет стихотворения скорее всего был навеян сочинением Яна Стрейса «Три путешествия», где упоминается эпизод с персидской княжной. Слова этого написанного в 1883 г. стихотворения вскоре были положены на музыку, но кому принадлежит сочинение напева, который с незначительными изменениями дошел до наших дней, пока неизвестно.

На мотивы песни появилось много новых устных рассказов, преданий, фольклорное слово впитало в себя яркие, поразившие народное воображение песенные образы «Свадьбы».

На Волге, в понизовых селах, до сих пор можно встретить в некоторых семьях выцветшие и ветхие старинные ковры с изображением Степана Разина и персидской княжны – изделия местных художников-самоучек.

Тема трагической любви атамана к пленной княжне, воплощенная ли в песне или переданная декоративно-художественными средствами искусными умельцами-ковроделами, была принята народом близко к сердцу. И, как ни странно, приписанное Разину легендой принесение в жертву Волге-матушке персидской полонянки не отвращает от него народных симпатий. Почему? Неужели народ готов простить своему любимцу и чрезмерно крутой нрав, и необдуманную жестокость по отношению к беззащитной женщине? Вовсе нет. Прав астраханский писатель-краевед А. С. Марков, который пишет, что в фабуле положенного в основу песни предания людей прежде всего привлекает власть Разина над собой, способность атамана во имя единства казачьего братства поступиться своей любовью. Не зверем, не разбойником-душегубом предстает в песне Разин в сознании народа, а человеком горячим, мятущимся, трогательно привязанным к своей пленнице[372]372
  См: Марков А. По следам Разина // Волга. 1978. № 6. С. 159.


[Закрыть].

Помимо «Свадьбы» и «Утеса» А. А. Навроцкого (см. с. 67–68), была еще одна песня о Разине, ставшая народной. Это «Казнь Стеньки Разина» – стихотворение поэта-демократа Ивана Захаровича Сурикова, написанное им в 1877 г. Как и многие произведения Сурикова («Что шумишь, качаясь, тонкая рябина…», «Голова ли ты, головушка!..» и др.), сказание о Степане Разине со временем превратилось в песню.

Иным предстает Разин в романах «Великий раскол» (1881) и «За чьи грехи» (1891) известного и плодовитого писателя, мастера исторического повествования и ученого Даниила Лукича Мордовцева. Его Стенька не знает удержу своим страстям и с отчаянной ненасытностью грешника предается всем мирским наслаждениям, разгулу. Он жесток и беспощаден, властен и уверен в себе. Но в этом нетерпеливом, неуравновешенном, взрывчатом, склонном под влиянием вина и эмоций ко всяким крайностям человеке Мордовцев выделяет и другое: твердость, цельность, настойчивость, а самое главное – способность объединять людей, поддерживать в них огонь веры в нужность и праведность борьбы.

Как кровавый хаос и великое смятение, охватившее все общество снизу доверху, показывает разинское восстание другой писатель – Н. Казанцев. Его роман «Против течения» (1881) не лишен многих достоинств русской исторической прозы. Но автору в целом ряде случаев изменяет чувство меры, он то и дело сбивается на слащавую мелодраму, что характерно и для нескольких других повестей о повстанческой вольнице, опубликованных в конце XIX – начале XX в.

Для молодой Марины Цветаевой Степан Разин – это старозаветная Русь, стихия буйства, своеволия, безудержного разгула души. В 1917 г. Цветаевой был создан цикл «Стенька Разин». Это три стихотворения о «бешеном атамане», сгубившем прекрасную княжну-персиянку, а вместе с ней и свою жаркую душу. Позднее, в 1937 г., Цветаева напишет: «Стенька Разин! тот, о котором и которого поет с нашего голосу вся Европа, тот, которым мы, как водою и бедою, залили всю Европу, да и не только одну Европу, а и Африку, и Америку – ибо нет на земном шаре места, где бы его сейчас не пели или завтра бы не смогли запеть».

Большой интерес представляют раздумья Марины Цветаевой о том, почему в народе сложено столько песен о Разине и почему ими обделен Пугачев. Объясняет эта она исключительно личными моральными качествами обоих повстанческих предводителей. По ее мнению, в целом ряде ситуаций, при которых речь шла о нравственном выборе, Пугачев повел себя, мягко говоря, не лучшим образом, что, разумеется, не укрылось от народа и что не преминул заметить А. С. Пушкин. Вот строки из «Истории пугачевского бунта», которые в числе прочих цитирует Цветаева: «Молодая Харлова (дочь зверски казненного восставшими коменданта Татащевой крепости. – В. С.) имела несчастие привязать к себе Самозванца (Пугачева. – В. С.). Он держал ее в своем лагере под Оренбургом. Она одна имела право во всякое время входить в его кибитку, по ее просьбе прислал он в Озерную приказ похоронить тела им повешенных при взятии крепости. Она встревожила подозрения ревнивых злодеев, и Пугачев, уступив их требованию, предал им свою наложницу. Харлова и семилетний брат ее были расстреляны».

В этой связи М. Цветаева проводит параллель с судьбой пленницы Степана Разина. Но некоторое совпадение деталей, как показывает далее Цветаева, носит чисто внешний характер и весьма обманчиво:

«Но! Пугачев и Разин – какая разница!

Над Разиным товарищи – смеются, Разина бабой – дразнят, задевая его мужскую атаманову гордость. Пугачеву товарищи – грозят, задевая в нем простой страх за жизнь, И какие разные жесты! (Вся разница между поступком и проступком.)…Разин сам бросает любимую в Волгу, в дар реке – как самое любимое, подняв, значит – обняв; Пугачев свою любимую дает убить своей сволочи, чужими руками убивает: отводит руки…

В разинском случае – беда, в пугачевском – низость. В разинском случае – слабость воина перед мнением, выливающаяся в удаль, в пугачевском – низкое цепляние за жизнь.

К Разину у нас – за его Персияночку – жалость, к Пугачеву – за Харлову – содрогание и презрение…

И – народ лучший судия – о Разине с его Персияночкой – поют, о Пугачеве с его Харловой – молчат.

Годность или негодность вещи для песни – может быть, единственное непогрешимое мерило ее уровня»[373]373
  Цветаева М. Соч. Т. 2. М., 1980. С. 389–390.


[Закрыть].

Восторженным почитателем разинского цикла М. Цветаевой был Александр Николаевич Вертинский. Ему до такой степени нравились эти чувственные, мелодичные стихи, что он под их впечатлением написал, а затем специально аранжировал для исполнения симфоническую балладу. Это было уже после его возвращения из эмиграции. Сталинская цензура относилась к А. Н. Вертинскому с особой подозрительностью и пристрастностью: из двухсот его песен ему было разрешено выступать только с тридцатью. В число запрещенных попал и «Стенька Разин».

^{Степана Разина везут на казнь. Рисунок XVII в.}

Свой поход в бессмертие повстанческий атаман продолжил и на полотне величайшего русского художника Василия Ивановича Сурикова.

Замыслив создать галерею главных героев отечественной истории, В. И. Суриков, конечно, не мог миновать богатырскую фигуру Разина. Обращаясь к событиям прошлого, живописец стремился показать историческую силу масс, раскрыть могучие человеческие характеры, дать нетрадиционную психологическую трактовку и новое творческое решение образа народа. Работа над картиной «Степан Разин» была окончена в 1907 г. Только что отгремели бои первой российской революции, в стране началась полоса реакции, и в это время Суриков выставляет своего «Степана Разина» на всеобщее обозрение.

«Степан Разин» Сурикова – это ответ художника-гражданина, убежденного демократа и патриота на жгучие вопросы современности. Бунтарский дух картины будил в людях ненависть к угнетению, рождал свободолюбие, желание борьбы с самодержавием, вселял веру в исполинские силы народа. Недаром у полотен Сурикова собирались революционеры и давали клятвы на верность в борьбе с царизмом.

В Русском музее хранится выполненный свинцовым карандашом рисунок И. Е. Репина «Степан Разин» (1885). По отзывам искусствоведов, эта работа, на которой изображена сцена, когда атаман бросает в Волгу персидскую княжну, относится к числу наиболее удачных репинских набросков.

В 1899–1900 гг. ряд этюдов и эскизов, посвященных Степану Тимофеевичу Разину русский художник Сергей Васильевич Иванов. Обращением в живописи к разинской теме он на несколько лет опередил Сурикова. Конечно, суриковское произведение несоизмеримо с рисунками С. В. Иванова по силе художественного обобщения, грандиозности замысла, яркости и типичности отдельных характеристик. Но при всей своей значительности историческое полотно Сурикова не заслоняет собой скромных работ, Иванова на ту же тему. Именно Иванову принадлежит приоритет живописной ассоциации разинского восстания со злободневными вопросами современной жизни, беспрерывным нарастанием на грани XIX и XX веков народного возмущения. Обращаясь к теме крестьянской войны, С. В. Иванов в двух эскизах, носящих одинаковое название «Степан Тимофеевич», запечатлел (правда, несколько погрешив перед исторической истиной) триумфальный въезд повстанческого предводителя в Симбирск. Одновременно с этими эскизами Иванов изображает тогдашние студенческие волнения, что лишний раз свидетельствует о том, что в разинской теме в творчестве художника нашел свое опосредованное выражение подъем революционного движения.

С. В. Иванов – также автор великолепного рисунка головы Разина. Этот небольшой по размерам набросок поражает своей монументальностью, внутренней силой образа вождя крестьянской войны. Он выполнен лаконично, немногими точными штрихами. Энергично очерченный профиль, уверенная пластическая лепка головы придают рисунку Иванова медальонную чеканность, но это не только не скрадывает, но, напротив, даже подчеркивает индивидуальные черты народного героя. В эскизной работе достигнута удивительно глубокая и завершенная психологическая характеристика С. Т. Разина, в его лице и взгляде мастерски переданы волевая собранность, упорство, отвага; и удаль.

Совершенно иначе на фоне историко-эпического полотна Сурикова и посвященных Разину этюдов и эскизов Иванова воспринимаются написанные А. А. Александровым накануне первой мировой войны картины «Песня» («Стенька Разин и княжна») и «Астраханский митрополит Иосиф защищает раненого князя Прозоровского от Стеньки Разина». При несомненном даровании автора они являют собой типичные произведения салонного искусства.

В 1908 г. была выпущена первая русская игровая картина «Понизовая; вольница». Эта короткая кинолента представляла собой киноиллюстрацию к песне Д. Садовникова «Свадьба».

После Октябрьской революции в соответствии с планом монументальной пропаганды предполагалось открыть памятники С. Т. Разину в Москве, Петрограде, Нижнем Новгороде, Саратове.

За выполнение скульптурного изображения Разина взялся Сергей Тимофеевич Коненков. Он создал необычную монументально-декоративную композицию «Степан Разин с ватагой», включавшую вырезанные из дерева статую вождя крестьянской войны, головы пяти разинских сподвижников и полулежащую фигуру персидской княжны, отлитую из цемента. Работа заняла около двух лет и была завершена в 1919 г.

Нетрадиционный подход Коненкова к полученному заказу вполне в духе тех лет, когда мастера искусств решительно отказывались от привычных форм монументальной пропаганды – конных статуй, статуй и бюстов на пьедестале и т. д. Тот же Коненков вынашивал тогда замысел возведения на Красной площади величественной, чуть ли не в десятки метров высотой, арки из золота и бриллиантов – символа величия, богатства и таланта народа. По мысли художников революции, новое искусство– искусство победившего пролетариата должно «выйти» на улицы, органично слившись с городским пейзажем. Это было время, когда дома, фонарные столбы, афишные тумбы драпировали красочными панно, представлявшими революционную тематику, когда на перекрестках, площадях, в пространствах между зданиями устанавливались огромные щиты с живописными изображениями советской символики.

Многофигурный памятник «Степан Разин с ватагой» в полной мере отразил новаторские поиски искусства той эпохи. Своим художественным решением он близок к древнерусской полихронной скульптуре, знаменитой деревянной игрушке, лубку. С народным декоративным искусством памятник роднит яркая и нарядная раскраска фрагментов из дерева, подставок под головы пятерых разинцев, использование цветного цемента для фигуры княжны.

Оригинальная как по форме, так и по содержанию композиция Коненкова, в разных ракурсах и сочетаниях, а главное, без всякой помпезности представлявшая героев народной борьбы, производила очень свежее впечатление.

Открытие памятника Разину было приурочено к первомайскому празднику 1919 г. Скульптурную композицию разместили на Лобном месте, с которого был оглашен 6 июня 1671 г. смертный приговор Степану Разину. В день 1 мая около часа дня здесь начался митинг. Его открыл С. Т. Коненков. На митинге выступили виднейшие большевики, представители донского, терского и оренбургского казачества. Кульминацией митинга был момент, когда слово взял приглашенный на церемонию открытия памятника В. И. Ленин. Его речь была краткой и энергичной. «Это Лобное место, – сказал он, – напоминает нам, сколько столетий мучались и тяжко страдали трудящиеся массы под игом притеснителей, ибо никогда власть капитала не могла держаться иначе, как насилием и надругательством, которые даже и в прошедшие времена вызывали возмущения. Этот памятник представляет одного из представителей мятежного крестьянства. На этом месте сложил он голову в борьбе за свободу»[374]374
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 326.


[Закрыть].