Текст книги "Сейф командира «Флинка»"

Автор книги: Владимир Черносвитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ – СТОЛЬКО СУДЕБ

Увлеченные своими рассуждениями, чекисты засиделись. Чайник давно опустел. Маятник высоких напольных часов настойчиво напоминал о времени, и каперанг Запорожец спохватился:

– Ого! Что-то мы увлеклись... Извините, Александр Алексеевич. Я-то командированный, могу утром и приспнуть часок лишку, а вам – на службу. Жаль, Рязанова нет. Кстати, куда он исчез?

Сысоев развел руками:

– Не знаю. Он издавна такой: вдруг скроется, как леший в омуте, потом вынырнет, а в руках – золотая рыбка! Да вы не досадуйте, Дмитрий Васильевич, главное – с вами у меня полная синхронность и взаимопонимание. А с Рязановым всегда лады: давно сработались.

– Это прекрасно. Ну-с, бью челом за чай-сахар, я пошел.

– Через весь город в гостиницу, чтобы вскоре же обратно? И не выдумывайте! Я бы предоставил вам свой кабинет, но мое ложе будет вам явно коротко. Поэтому постелю здесь, на тахте, тут вам удобно будет...

Они по-военному быстро расположились на отдых.

Несмотря на усталость, сон не шел к Сысоеву. И откуда у этого проклятого диверсанта такая точная наводка на сейф «Флинка»? Ведь когда тот же Сережа срезал накануне железную шкатулку в шифровальном посту – бандит и не шелохнулся! А тут... Ладно, допустим невозможное, но единственно логичное: разболтал кто-то из военных моряков. Но что они могли разболтать?.. То, что топляком оказался именно «Флинк», знает всего несколько человек. А о сейфе – и того меньше. Так и то сказать: на прямой сговор с диверсантом никто из моряков не пойдет – это исключено! Значит, допустима только случайная болтовня. Так-какой же ей путь пройти надо! Да и вряд ли кто-то решится на диверсию только на основании такой «информации»! Не-ет, эта версия абсолютно неверна. Должна быть другая.

Каперанг Запорожец рассказал об утечке за рубеж морской информации – именно морской! – и о проводимой чекистами работе по установлению источника этой утечки. Предположительно, пока еще только логически, увязал ее с диверсией на «Флинке». Вот это серьезно, это – рабочая гипотеза!

Размышления чекиста прервал телефон. Звонок его показался тревожным, и Александр Алексеевич поспешил взять трубку.

– Квартира капитана Сысоева?.. Говорит дежурный врач госпиталя майор Кузнецов. Извините за поздний звонок, но наш пациент Сафонов...

– Что с ним? Ему хуже?

– Если бы так, я бы звонил не вам, а ведущему хирургу. Чудить начинает. Не спит и отказывается от медикаментов, пока я не позвоню вам и не передам сакраментальную фразу: «Обрати внимание на сходство портрета с моим новым знакомым-медиком». И это, представьте, все.

– Большего и не требуется, – улыбаясь, ответил Сысоев. – Огромное спасибо, доктор! Передайте ему, пожалуйста: «Понял, спасибо, молодец!»

Положив трубку, достал из папки портрет в медной окантовке, всмотрелся... Интересно. Надо же – такая случайность! А впрочем, почему бы ей не быть? И вообще, надо еще выяснить, есть ли действительно сходство...

Сходство оказалось несомненным. Поэтому, специально встретив Лиду на улице, Александр Алексеевич остановил ее совершенно уверенно:

– Простите,-пожалуйста, вы – Лида?

Она остановилась. Вскинув ресницы, посмотрела на незнакомца:

– Да. Но...

Сысоев улыбнулся:

– Припоминаете? Не трудитесь, мы не знакомы.

– Забавно. И что же, хотите познакомиться?

– Не хотел бы – не остановил.

– Вот как! А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Охотно расскажу. Только... Может, присядем или куда-нибудь зайдем?..

Лида, чуть покачиваясь и крутя сумочку на длинном ремешке, критически посмотрела на незнакомца, потом указала на низкий парапет, отгораживающий тротуар от палисада:

– Только недолго...

Сысоев вежливо подстелил ей газету. Сели.

– Ну, чего же вы? Говорите.

– Да вот не знаю, с чего начать...

– А вы назовитесь для начала.

– Ах да!.. Сысоев, Александр Алексеевич Сысоев, капитан госбезопасности...

– Вот кто! Можете не продолжать!

Глаза Лиды мгновенно позеленели, лицо стало злым, она пружинисто вскочила на ноги. Сысоев жестом задержал ее:

– Что с вами? Я хочу только спросить...

– А я не хочу! – оборвала она. – Не желаю говорить с вами! Ясно? Все! – Круто повернулась и пошла.

Капитан даже не стал догонять ее, останавливать – видел, что бесполезно. Достал папиросы, закурил: «Н-да-а... Разговора не получилось... Чем-то вы не потрафили, капитан!»

На другой день утром он приехал к ней домой, заранее наметив тактику поведения. Неторопливо поднялся по лестнице, постучал.

Лида работала вечером и сейчас готовилась поехать в госпиталь, узнать, как там Сережа. Без расспросов открыла дверь. Холодно смерила взглядом, неприязненно усмехнулась:

– А вы, однако, назойливы. Впрочем... проходите. Или к вам прикажете?

– Нет, зачем же. К нам я мог просто вызвать, – простодушно ответил чекист, входя в комнату. – Здравствуйте.

Лида не ответила. Небрежно указала ему на стул у стола. Закурила. Бросила:

– Ну, допрашивайте. Вы же за этим пришли. Или за мной? Тогда пошли. Наручники не забыли?

– Зачем вы так?.. – укорил капитан. – Никакого допроса не мыслилось даже, просто хотелось поговорить...

– Разговора тоже не будет! – перебила она. – Допрашивать – ваше право. А мило беседовать с вами у меня ни малейшего желания нет. И не будет! Как и видеть вас. Учтите, кстати, это на будущее.

– Жаль. Очень жаль.

Помолчал, вздохнул и поднялся:

– Ну, что ж, насильно, как говорится, мил не будешь. Извините за беспокойство.

Пошел. Но, уже взявшись за ручку двери, обернулся:

– Можно все же один вопрос, сугубо личный? Почему вы так злы со мной? Ведь мы даже не знакомы.

Лида саркастически усмехнулась:

– Не понимаете? Ну, конечно, где же вам понять!

– Истинно не понимаю. Больше того: просто ошарашен.

– Бросьте. А то станете еще уверять, что ничего обо мне не знаете. Не надо, противно.

– Уверять не стану, но скажу, что это действительно так.

– Ну, знаете!.. – Лида с силой вдавила сигарету в пепельницу. – Как меня зовут, вам известно. Как я выгляжу, известно. Где живу, где работаю и даже в какую смену – все известно! А вот кто я, что я – не известно! Вы что, дурочкой меня считаете? Или сами дурачком прикидываетесь?

Сысоев прикрыл дверь и вернулся. Сказал отрезвляюще:

– Послушайте, Лида. Честного слова я вам не даю только потому, что нечестных у меня нет. Как каждый чекист, я могу чего-то не сказать, на что-то не ответить, о чем-то умолчать, но врать, обманывать – не в моих правилах. К чему я это говорю? Хотите верьте, хотите не верьте, но я действительно не знаю о вас решительно ничего.

Как каждая чуткая и умная женщина, Лида почувствовала, что говорит он искренне, и посмотрела на него уже с оттенком недоверчивого удивления или любопытства. Сысоев же продолжал:

– Я не разглашу служебной тайны, если скажу вам: да, я мог бы узнать не только ваше имя и адрес. У нас есть такие возможности. Но я просто не счел нужным это делать. Зачем? Я шел к вам с открытым забралом, ничуть не таясь, как вы сразу в этом убедились. Ведь на лбу у меня не написано и за язык меня никто не тянул сразу называться... Я шел к вам, не тая за пазухой ни камушка, намереваясь просто спросить... Поэтому мне и в голову не приходило наводить о вас какие-либо справки. И когда вы вдруг превратились в разъяренную тигрицу... Я даже испугался! Честно признаюсь.

Лида прикусила губу, живо представив себе их вчерашнее «знакомство». Злость ее остывала. Она даже оценила: другой бы на его месте – ого! А этот ничего, даже иронизирует над собой. Удивительно.

– Вот этого, Лида, я никак в толк не возьму – за что вы меня так?.. Почему?

Лида примирительно махнула рукой:

– Ладно, не будем об этом. Спрашивайте, что хотели. Отвечу. Вы же не чай пить пришли и не обиды свои выяснять.

– А что, чайку бы и впрямь неплохо, – заметил Сысоев. – Однако и на вопрос уже времени не осталось: мне пора. Может быть, вы согласитесь продолжить наш разговор? Хорошо бы сегодня.

Сысоев мог бы и не спешить сейчас, но – так надо! Надо, чтобы Лида вышла на разговор заранее готовой, а не вдруг согласившейся.

– Сегодня... Часа через два – устроит? У меня тоже дела. Куда мне явиться? – суховато спросила Лида.

– Зачем являться? Вам же сегодня еще на дежурство. Если позволите, я сюда вернусь...

Остановив на улице такси, Сысоев приехал на службу, доложил Рязанову ход дела, дал поручения помощникам. Затем отправился проведать Сергея. Близ госпиталя нагнал Лиду. «Так вот какие у нее дела. Ясно», – весело подумал капитан и сказал шоферу:

– Не останавливайтесь, Виктор, езжайте дальше.

Тот молча проехал мимо подъезда: работал у чекистов давно и ничему уже не удивлялся.

...В назначенное время Сысоев снова поднялся в мезонин. Лида вернулась и – в хорошем настроении. Во всяком случае, встретила без недовольства и даже налила чаю. Села в любимое кресло, держа свою чашку на коленях.

– Ну, так чем вас моя личность заинтересовала? – сразу приступила к делу, давая понять, что чай – это еще не расположенность к беседе.

– Извините, Лида, но, собственно, ваша личность у меня интереса не вызывала. Я хотел немного поговорить о ваших родных...

– У меня нет родных, – перебила она. – Не о ком говорить.

– Этого я не знал. Простите. И давно вы без отца-матери?

– Отца я вообще не видела. А мама умерла, когда мне едва исполнилось шестнадцать.

– И ни сестер, ни братьев, ни родственников?

Лида мотнула головой: нет.

– Плохо. Представляю, каково это, в шестнадцать-то!.. – искренне посочувствовал Сысоев. Помолчал. – А вы не покажете мне фотографии родителей. Может быть, семейная есть.

– Зачем вам?

– Надо, знаете... Да вы не тревожьтесь, ничего неприятного...

– А я и не тревожусь, – опять прервала она.

Поднялась, поставила чашку на письменный столик, порылась в его ящичках. Дала Сысоеву две фотографии. На одной он увидел Лиду-девочку с матерью, на другой – одну мать, совсем еще молодую. И внутренне взволновался, пораженный сходством с женщиной на «подводном» портрете. Чутье чекиста подсказывало ему, что сейчас он выходит на какой-то существенный, если не весьма важный след.

– Красивая женщина. И, знаете, вы очень похожи на нее! А на папу?

– Не знаю. У меня нет его фотографий.

– Ни одной? – удивился Сысоев. – Ну как же это...

– Да вот так! – вскипела Лида. – Будто не знаете! Снова взялись ворошить!

– Не надо, Лида, перестаньте... – Сысоев сказал это тихо и мягко, будто дружескую руку на плечо положил. – Я вовсе не хотел вас огорчать, а тем более ворошить что-то. Повторяю: я действительно ничего не знаю о вашей семье и жизни. И прошу: расскажите мне сами, что произошло, – попросту, откровенно. Не опасайтесь: я вам верю и все пойму правильно. Уверяю вас.

В интонации его было столько убеждающей душевности, что Лида успокоилась. И – неожиданно для самой себя доверчиво – поведала Сысоеву:

– Папа мой был военным моряком, балтийцем. Командовал «малым охотником», затем – торпедными катерами. Это я уже от мамы узнала, когда подросла... Война началась – меня еще и не ожидалось. Папа воевал. Был ранен. После госпиталя получил отпуск, побыл дома... И снова в море... И погиб! «Пропал без вести» – сообщили. А вскоре я родилась. Маме было очень тяжело. Как всем вдовам... Но нас все жалели и уважали, нам помогали. Везде. Все. И вдруг...

Лида отвернулась, замолчала, волнуясь.

– Оказалось, что папа жив и нашелся? – догадался Сысоев.

– Оказалось, – горько подтвердила Лида. – Да еще как!.. Вдруг к нам пришли с обыском, забрали все папины бумаги, снимки, письма... Маму стали часто вызывать, допрашивать... Сняли пенсию, какую мне назначили, за папу. Все от нас отвернулись. Мама не выдержала и уехала со мной в Залив. Ни к кому, просто – лишь бы уехать в какую-нибудь глушь. Но там нам еще хуже стало. Потому, что приехали туда уже «жена и дочь изменника и предателя»! Там через год мама умерла – от горя и стыда. Она очень любила папу.

– Вот оно как... Да-а... Скверно, очень скверно... Пережить такое!.. А как это узналось?

Лида почувствовала в голосе чекиста самое искреннее огорчение и сочувствие, пояснила:

– Очень просто. Объявился офицер с папиного корабля, уцелевший. Он долго был в плену, потом, кажется, в лагере у американцев... Точно не знаю. В общем, вернулся он и доказал, что папа вовсе не погиб, а предал команду и ушел к врагу, изменив Родине и присяге.

– Предал и ушел, – хмуро повторил Сысоев. – Страшная вещь. А кто этот офицер, как его звали?

– Звали... Забыла! А мама часто, очень часто называла его, я думала – на всю жизнь запомню! Нет, забыла.

– Постарайтесь вспомнить.

– Вам-то он зачем?.. Постойте, постойте... Вспомнила: не то Филиппов, не то Филимонов.

– Филиппов или Филимонов, – снова повторил Сысоев. – Впрочем, не все ли равно? А как, Лида, вы сюда, в Балтиморск, попали?

Лида чуть смущенно помешкала. Чиркнула спичкой, прикурила:

– Просто приехала – и все.

– Просто так? Не имея здесь никаких знакомых? Ну, хотя бы среди моряков?

Памятуя рассказ Сергея, Сысоев неспроста спросил о моряке. И не промахнулся – Лида вспыхнула и вызывающе ответила:

– Ну, допустим, имела. И что с того?

– Ровно ничего. Странным было бы обратное. Просто интересно: кто он, кем приходится вам?

– Кем? Любовником, сожителем.

– Зачем вы так... грубо, цинично!

Лида махнула рукой и замолчала. Прошлась по комнате, нервно сжимая пальцы до хруста суставов. И вдруг поведала:

– Когда мама умерла, мне совсем невмоготу стало. Одна, ни кола ни двора... Школу кончать – жить не на что. Работать в Заливе негде, да и что я умею!.. В техникум сунулась – не прошла. И тут встретился этот романтик моря с поэтической фамилией Зорин. Он в какую-то командировку приезжал. Заворожил, очаровал и предложил ехать с ним в Балтиморск, там пожениться. Как же, офицер, рыцарь, муж, друг! Устроит учиться, покой, счастье подарит. Много ль мне надо-то!.. Подарил! Едва приехали, залебезил: лет тебе еще мало, нас не поженят – называйся пока сестрой. Затем оказывается – пропойца он. Терплю, куда денешься. Ни о какой учебе, покое, заботе и речи уже нет. Молчу. Наконец еще сюрприз: он женат давно! Что тут делать? А он уже сам решил: взял и выгнал меня. Как кошку, среди ночи. Только кошка хоть в шубе, а на мне одно платьишко...

– И вы это так оставили?

– А кому что скажешь? Кто я ему? Сожительница! Сотни раз уже плевок этот утирала, хватит!.. Подобрала меня в ту ночь одна девчушка фабричная. Привела к себе вот в эту голубятню, пригрела, утешила, оставила... Вот уж душа-человек оказалась моя Катюша!

– Ну вот, а говорили!.. – поймал Лиду на слове Сысоев. – Нашлась же: и помогла, и поняла, и посочувствовала.

– Так почему поняла-то? Потому что сама пережила такое! Вот и посочувствовала. Прописала у себя, устроила в фабричные ясли санитаркой. А там я уже сама на вечерние курсы медсестер поступила. Теперь вот в медтехникум заочно... И все спасибо Катюше.

– Вы и поныне вместе?

– Нет. Встретила она хорошего парня, вышла замуж. Ох и наревелась я, провожая!

– Ну еще бы. С таким другом расстаться – это не с Зориным. Кстати, Лида, на каком он флоте сейчас?

– А черт его знает. По-моему, его уже отовсюду повыгоняли, пропойцу. Не знаю, не интересовалась.

– Знавал я одного офицера Зорина... У вас не осталось его фотографии?

Лида покосилась на полку с книгами и поморщилась:

– Нет. Валялась одна карточка, да я порвала ее недавно.

– Ну и ладно... – Сысоев посмотрел на часы, спохватился: – Батюшки, время-то!.. Бегу! – Энергично поднялся: – Извините, Лида, за этот трудный для вас разговор и... И давайте считать, что его не было?

– Давайте, – с приязнью согласилась Лида.

– До свидания, – Сысоев намеренно протянул ей руку.

Лида посмотрела на него, понимающе улыбнулась и положила на его открытую ладонь свою.

На пороге Сысоев приостановился, оглянулся:

– Вы хороший человек, Лида, умница. И давайте так: если вам понадобится любой совет, помощь или что еще – без всяких сомнений обращайтесь прямо ко мне. Фамилию не забыли?

– Помню, Александр Алексеевич. Спасибо.

У «СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ»

Начальник отдела милиции припортового района подполковник Хумин был ветераном своего дела. Еще сержантом-бронебойщиком попал он в балтиморский госпиталь. Направленный по выздоровлению в милицию, так и остался в Балтиморске.

Однажды он уже встречался с капитаном. И сейчас, благодаря цепкой памяти, сразу узнал его:

– Милости просим, товарищ Сысоев, рад видеть во здравии! Чем могу служить? К нам ведь редко кто просто так припожалует, стало быть, вопросик какой-то имеется.

– Иначе чего же мешать людям работать?.. Меня интересует прописанный в вашем районе бывший морской офицер Константин...

– Зорин, – сразу подхватил Хумин. – Обретается такой, как же! И даже к нам наведывается. Правда, не всегда доброхотно, но захаживает. Сейчас мы его вам точно нарисуем... Соколов, зайди, пожалуйста, – сказал Хумин в микрофон пульта связи.

Почти тут же в кабинет начальника вошел рослый молодой человек в модном костюме с университетским ромбиком на лацкане. «Вот как времена меняются! Лет двадцать-тридцать тому человек с высшим юридическим образованием был в милиции – ого! Сразу в большие начальники выдвигался. А нынче – обычное явление», – с удовольствием отметил капитан, посмотрев на вошедшего.

– Вот товарищ из Комитета интересуется Зориным. Выдай, Вячеслав Иванович, объективную характеристику.

– Нет ничего проще, – ответил тот и «выдал»: – Зорин как офицер уволен в запас за пьянство. Поступил в рыболовный флот – уволен за пьянство. Устроился к речникам – уволен за пьянство. Поступил матросом на баржу портофлота – списан за пьянство. Ошивался в разных береговых службах, нигде тоже не задержался. Имевшуюся комнату, хотя и прописан в ней, фактически пропил, уступив квартирантам, сам обитает у собутыльников...

– В этом я уже убедился, – заметил Сысоев.

– Ну, что еще... Имеет широкие знакомства среди моряков и береговых работников порта. Перебивается поденными заработками... Уличался и подозревается в мелких нарушениях.

– Простите, что вы под этим подразумеваете?

– Именно мелкие. На какую-нибудь серьезную кражу или аферу он не пойдет. А на мелочевку польстится: подсобить спекулянту, обтяпать какое-нибудь левое дельце... Прямых улик сейчас нет, но подозрения имеются.

– Например.

– Ну, вот недавно. Пропил он с дружками довольно крупные для него деньги, а ни в каких кражах замешан не был и честных заработков не имел. Он постоянно халтурит: то машину в магазине разгрузить, то старые ящики на складе разломать, то еще что... Но там заработки – на бутылку, а тут посолиднее.

– Любопытно. А когда это было, поточнее? С кем он до этого...

– Понял. Видите ли, специально мы этим не занимались: дел у нас и без того хватает, так что... Но если нужно – поработаем, установим.

Где-то к обеду Сысоев заехал в госпиталь.

Открыв дверь, увидел в палате Лиду. В белом по фигуре халате и косынке она была тоже мила. «Во всех ты, душенька, нарядах хороша!» – весело подумал Сысоев, подавая ей знак молчать: сейчас он не хотел открывать Сергею их знакомство. Лида поняла.

– Разрешите?..

– Да, пожалуйста. Сергей, к вам пришли, – ответила Лида и вышла из палаты.

Сысоев приблизился к племяннику:

– Здравствуй, страдалец. Ну, как дышится?

– Спасибо, дядя Шура, дышу, – шепнул Сергей.

– Молодец. И врач тобой доволен... Ах, черт! Забыл шоферу сказать!.. – спохватился Сысоев и выскочил из палаты.

Нагнал на лестнице Лиду, сказал, чтобы она подождала его. Вернулся к Сергею.

– Сам догадался, ждет. Это тебе дары солнечного Кавказа, – положил на тумбочку апельсины. – Извини, Сереженька, я лишь на минутку заскочил и по делу. Тебе знакома эта физиономия?

Сергей посмотрел на фотографию: лицо «рыбного» моряка было уже изрядно потрепанным, но несомненно знакомым.

– Да, дядя Шура. Это тот самый, портрет которого я у Лиды видел. Только там он – офицером.

– Лида тут ни при чем, – отводя от нее удар, сказал дядька. – Это приятель подруги, у которой Лида поселилась. Подружка уехала, а снимок завалялся. Значит, точно? Тот самый. Добро. Я помчался, Сережа, дел много...

Дел и впрямь хватало. Поэтому, посадив Лиду в служебную «Волгу», Сысоев сразу повел беседу.

– Это очень удачно, что я вас тут встретил. Кстати, Лида, о Зорине я сказал Сергею, что это приятель вашей Катюши...

Лида посмотрела на чекиста и благодарно кивнула.

– Это так, к слову. А главное вот что. Мне нужен Зорин. Дома он не живет. Вы, вероятно, помните его излюбленные кабаки. Помогите, пожалуйста, найти его.

– Боже мой, допился! Докатился до...

– Нет еще. Он просто знает человека, который нас интересует, – пояснил чекист. – Только и всего. Поможете, Лида?

Она озабоченно молчала.

– А при чем тут Сер... Сафонов? – осторожно поинтересовалась она.

– Сережа? – Сысоев рассмеялся. – Понимаю: вы увязываете это с моим приездом в госпиталь. Так ведь Сережа мой племянник, почти сын.

– Вот как?! – обрадовалась Лида. – Ну конечно же, помогу. Только это вечером надо, попозже.

В их чекистском тандеме Сысоев, хотя и старший по годам, был подвижным и неутомимым, любил живую оперативную работу, а рано начавший полнеть Рязанов предпочитал «штабную». Вероятно, даже наоборот – поэтому он и начал полнеть. Но не в том суть. Главное то, что они отлично дополняли один другого и работали споро, ладно и дружно.

И сейчас Рязанов сидел за ворохом бумаг, папок, карт и альбомов. Посмотрел на вошедшего, снял очки и, щурясь, спросил:

– Набегался? С толком?

– Кое-что принес. Между прочим, Петрович, я еще занялся и Зориным. Ну, тем – бывшим офицером флота...

– А-а, – вспомнил Рязанов. – А какие, собственно, тому причины?

– Да прямых вроде бы и не было. Так, по наитию.

– Не имела баба хлопот!.. Впрочем, интуиция – суть не осознанная еще проницательность, подсказанная логическим анализом обстоятельств и предшествующим опытом... Ну, так что же этот Зорин?

– Сам по себе уже подонок. Типичный алкаш. Но что любопытно: последние и крупные деньги появились у него невесть откуда точненько в день подводного грабежа, вечером.

Майор кисло поморщился, потирая пальцами пухлую щеку.

– Водолазным делом он никогда не занимался?

Сысоев посмотрел на патрона огорченно:

– Напрямую тянешь? Ай-яй-яй. Нет-с, не занимался. И аквалангом тоже. И не может уже – спился. И с водолазами не знаком, и со спортсменами. А денежки все же заполучил именно в тот вечер. Как это тебе нравится?

– Чему ж тут нравиться? Вот что меня всегда умиляет, так это твое феноменальное умение в самый неподходящий момент принести какую-нибудь пакость! Вот, извольте: Зорин. Времени ни копейки, работы невпроворот, вероятность причастия мизерная, а прокрутить все же необходимо. Вот и крути сам!..

– И прокручу – с божьей, а лучше – с твоей помощью.

Рязанов извлек из распечатанного пакета две тонкие папки:

– Вот, пришли затребованные нами материалы. На, почитай свежие показания Федотова, а я само «Дело» посмотрю. Потом поменяемся.

Майор раскрыл «Дело по обвинению капитана III ранга Рындина», Сысоев – «Повторные показания Н. Н. Федотова», и оба углубились в уже далекое прошлое.

Названный Лидой не то Филиппов, не то Филимонов на деле оказался Федотовым. Учитывая распространенность этих фамилий, можно представить, каких трудов стоило чекистам одно это установление! А ведь нужно было не только установить, но еще и найти его! И это лишь малая толика всей работы чекистов.

Повторные показания Федотова дублировали прежние, подшитые к делу Рындина. А из дела вырисовывалась такая картина...

Командир корабля Рындин, выйдя в море с секретным заданием, тайно вызвал по радио на рандеву корабли врага. Встретясь с субмаринами Деница, принял на борт переодетых в советскую форму гитлеровцев, собрал «для важного сообщения» в салон свой экипаж и там запер его. А пока гитлеровцы разделывались с палубной и машинной вахтами, отбыл сам на подошедший миноносец «Мюнхен», который и завершил пленение советского корабля.

Далее Федотов по-военному кратко, без «лирики» описывал, как ему с тремя матросами удалось бежать, когда «Мюнхен» проходил близ берега. На суше беглецы тут же нарвались на гитлеровцев и были вынуждены разделиться. Какая участь постигла двух других смельчаков – Федотов не знал. Сам же он с матросом Кирилловым был схвачен и помещен в шталаг[8] 8
  Шталаг – стационарный лагерь военнопленных (нем.).


[Закрыть], где назвался тоже матросом. Вскоре бежал. И опять был схвачен. На этот раз его, как особо непокорного, отправили в глубокий тыл в специальный лагерь – каторжный. Но Федотову повезло: он дожил до освобождения. Их лагерь захватили американцы и тотчас перевели узников на «санаторный режим»: помыли, переодели и стали усиленно питать тушенкой и агитацией не возвращаться на родину. Русские и французы оказались особенно неподдающимися. Первому же представителю советского командования Федотов вручил рапорт о предательстве Рындина, а затем сплотил соотечественников в лагере и возглавил борьбу за немедленную передачу их советскому командованию...

По рапорту Федотова было сразу назначено расследование. Тем более что сигнал к тому, неведомый Федотову, уже имелся.

В период наступления наших войск и освобождения Прибалтики в дюнах на побережье были найдены останки многих наших солдат и моряков. И среди них – трупы двух матросов, погибших в неравном бою. Возле них заметили воткнутый в песок кинжал, обмотанный зачем-то носовым платком. Посеревшую тряпицу догадались размотать и на изнанке обнаружили следы какой-то записи. Криминалистам удалось восстановить текст:

«Братья! Наш командир Рындин – предатель и сволочь! Мы четверо сбежали. Ст. л-т Федотов и Кириллов, кажется, проскочили. Они все расскажут. Нас фрицы прижали к морю. Конец! Отомстите за нас фашистам и предателю! Прощайте!»

Записка безымянная, Рындиных разных много, никакие Федотов с Кирилловым так и не объявились и ничего не рассказали... Рапорт Федотова дал возможность вернуться к этому делу. Сразу определился Рындин, действительно исчезнувший со всем экипажем.

При стремительном наступлении войск Баграмяна комендатура шталага драпанула столь резво, что не успела даже уничтожить канцелярию. В ней сохранились и учетные карты «матроса» Федотова и матроса Кириллова. С немецкой аккуратностью в них были внесены пометы: на первой – «бежал» и дата, а на второй – «умер от сердечной недостаточности». Что это означало – каждому ясно.

Кое-какие сведения о Рындине нашлись и в захваченных нами штабах ОКМ[9] 9
  ОКМ – гитлеровское Верховное командование военно-морских сил.


[Закрыть] и абвера. А тут еще сложным путем дошло до командования письмо-сообщение о трагической судьбе остальных членов команды Рындина. Всех моряков гитлеровцы заточили в подземелье завода «ФАУ-2», который потом и затопили вместе с узниками.

Таким образом, когда бывших военнопленных американцы передали наконец советской администрации и Федотов вернулся, его осталось только допросить как участника этого ужасного эпизода войны.

...Рязанов сидел, прикрыв глаза, как бы придавленный невыносимой тяжестью совершенного преступления. Из задумчивости его вывел голос Сысоева:

– Расхождений в показаниях Федотова нет. Ты что это, Петрович?

– Представил, как это происходило.

– Ужас. Все эти документы надо сто раз перечитать, представить, прочувствовать, а тогда уж исследовать.

– Вот именно. Давай так и сделаем.

– А время?..

– А мы сверхурочно, – мрачно пошутил майор.

Цыганочка, как обычно, стремительно влетела в палату и потрясла над головой письмом:

– Пляшите! А то не дам. – Засмеялась, положила письмо Сергею на грудь и устремилась обратно. Но в дверях спохватилась, оглянулась: – Да! Ваше прошение о помиловании отклонено, в общую палату вас не переведут. Там разговоры, сквозняки, хохот... А вам смеяться нельзя. Так что лежите, помалкивайте и наслаждайтесь письмами своих поклонниц. – У-ух, коварный обольститель!.. – И умчалась.

Сергей правой – подвижной – рукой взял письмо, посмотрел на конверт – и стало тепло. Зубами оторвал кромку, вытряхнул из конверта листки...

Дорогой мой мальчик! Целую и обнимаю тебя, родной, и все думаю-гадаю, как-то ты там?..

И что же натворил-то, милый! Как теперь быть – просто ума не приложу! Главный твой командир с комиссаром прислали газеты, где про вас написано и карточки напечатаны. И письмо приписали: «Спасибо, уважаемая Мария Алексеевна, за то, что воспитали такого сына...» Хорошее письмо, лестное материнскому сердцу, да только напрасное: разве же я воспитывала тебя, чтобы ты в пучину лазал и там смерть лютую ворошил? Да мне и подумать такое – жуть берет!..

Сергей улыбнулся, припомнив, что было, когда он пацаном еще приволок домой с бывшей переправы боевой патрон зенитной скорострелки. Мама остается мамой!..

Дальше она писала, что письмо командования пришло и в горком комсомола... И еще новость: в райжилуправлении подошла их очередь на переселение в новую квартиру.

...Соседи все радуются, а я плачу. Подумать только – каково бросить эту нашу квартирку, где каждая половица, рама, дверь, полочка – все-все сделано руками нашего любимого незабвенного Сергея Тимофеевича? Для моего сердца это вроде как измена, будто я светлую память о милом муже и твоем отце вымениваю на какую-то теплоцентраль, балкон и лифт. Как-то гадко это, Сереженька...

Сергей отложил письмо, задумался. Как права мама, как чисто и мудро сердце этой обыкновенной скромной женщины!

...В общем, ты теперь глава семьи нашей, тебе жить – ты и решай. Как скажешь, так я и сделаю. Жду, Сереженька, твоего письма. А пока обнимаю, целую тебя, родной мой.

Любящая тебя мама

«Да, надо сегодня же написать, как я люблю тебя, как постоянно думаю о тебе, какая ты у меня прелесть! И как замечательно, что память о папе для тебя свята и во сто крат важнее и ценнее всяких комфортов...»

Сергей поднял взгляд и просиял: в дверную щель просунули головы Чуриков, Шнейдер и Венциус...

– Заходи, – поманил рукой и указал на кресло Рязанов.

Сысоев подошел, сел, положил на край стола «Дело по обвинению...». Закончив телефонный разговор, Рязанов вопрошающе посмотрел на помощника. Сысоев хмуро вздохнул:

– Преступление страшное, Петрович. Однако должен сказать...

– Тут не преступление, – поправил Рязанов, – тут, скорее, торопливость, что ли. Или недоработка.

– Какая торопливость? – не понял Сысоев. – Ты о чем это?

– О деле, разумеется. Вот. – Майор взял подшивку, как бы взвешивая ее на ладони. – Формально все вроде бы сделано: следствием проверен документ обвинения, добыты прямые и косвенные улики, документальные, свидетельские показания... Рындин изобличен и приговорен по заслугам – как будто. Но, – Рязанов поднял указательный палец, – в деле, однако, не усматривается основного, если не главного – м о т и в о в  преступления.

– Вот именно! – Сысоев хлопнул ладонью по столу. – Именно это я и хотел сказать! Где причины? Не мог же отличный кадровый заслуженный офицер вдруг стать предателем? Не мог! Чем-то это непременно должно быть вызвано. Чем? Ответа на этот вопрос в деле нет.