Текст книги "Звезда упала"

Автор книги: Владимир Алеников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 15
УТРО

Утро долго не проявлялось, а когда наконец наступило, то оказалось пасмурным, серым. Серость эта, как вата, лезла во все щели, закупоривала их, не давала дышать. Но всё равно надо было находить в себе силы жить, идти на работу, встречаться с нимлицом к лицу.

Вера проснулась очень рано, убиралась в полутьме, не хотела, чтобы рассвет застал хоть какие-то следы мерзкого вчерашнего пиршества. Дважды постирала платье, сунула в печку порванное бельё, тщательно вымыла всё, к чему прикасались его хваткие ненавистные руки.

Одевшись, присела к зеркалу причесаться, напудриться. С удивлением всмотрелась в свое отражение.

Вот, значит, что с ней произошло. Когда-то она слышала о подобных историях, ужасалась им, пыталась представить себе, что ощущали несчастные женщины, а теперь это случилось с ней. И главное, что она сейчас чувствует – это глубокое отвращение к самой себе.

Что винить немца? Разве можно винить кобеля, который покрывает суку во время течки? Это инстинкт, с которым невозможно бороться. А она и есть самая настоящая сука. Она не могла не понимать, к чему всё шло. Соглашаясь на совместный ужин в её доме, разве не догадывалась она, к чему это приведёт, чего он добивается!..

Но она глушила в себе подобные мысли, не прислушивалась к ним. Потому что, может быть, в самом деле хотела,чтобы всё произошло?..

– Нет, нет!– неслышно выкрикнула Вера.

– Да, да! – передразнил кто-то, сидящий глубоко внутри неё.

– Это неправда! Никогда!

– Не лукавь хотя бы сама с собой, ты этого хотела. Поэтому и подыскивала всякие доводы, убеждала себя, что он необычный, хорошийнемец. Но разве может быть хорошим рыскающий в поисках добычи голодный волк? Он хищник, жестокий, лишённый всяких прочих эмоций хищник…

И как теперь жить со всем этим? Как быть?!

Лучше бы её угнали в Германию, как всех остальных… Как теперь смотреть в лицо Мише, Наташе, когда они вернутся?..

Как вообще выйти на улицу, показаться на свет? Ведь все моментально поймут, что она сделала…

Предала своих близких, свою страну, всех. В то время, как Миша находится или в плену, пытаясь выжить, или борется с фашистами, она жрёт дорогую копчёную колбасу, пьёт немецкое вино, танцует с врагом фокстрот…

Похотливая сука, фашистская подстилка…

Прозрачные солёные капли катились из её глаз, прокладывали дорожки на бледном напудренном лице, скатывались на белый отложной воротничок блузки, оставляя тёмные влажные пятна.

За окном послышался знакомый шум подъезжающего автомобиля. Вера испуганно повернула голову.

Так и есть, это его блестящая чёрная машина. Дьявольский «Опель-Адмирал» – под стать своему хозяину. С виду безупречный, удобный для езды механизм с кожаной обивкой, мягкими сиденьями, мощным мотором. А на самом деле ужасный автомобиль, который раздавит кого угодно своими огромными колёсами и помчится дальше, даже не заметив, ведь на его блестящей поверхности из сверхпрочного металла наверняка не останется ни царапинки…

Слёзы внезапно высохли. Лицо застыло, превратилось в каменную маску.

Только одни огромные глаза продолжали жить сейчас на этом мёртвом лице. Они внимательно следили, как насильник выходит из машины с какими-то пакетами в руках.

Генрих Штольц, волнуясь, поднимался на крыльцо. Он тоже почти не спал этой ночью, глубоко переживал из-за вчерашнего. Следовало, конечно, сдержаться, но он выпил, обезумел от её близости.

Отвратительное, недостойное воспитанного человека поведение, однако главное, что он понял,как она ему дорога. Теперь он знает, чего хочет, готов пойти на многое ради неё.

Впрочем, всё потом, сейчас главное исправить эту скверную ситуацию, любым способом замолить свою вину, вернуться хотя бы к тем, прежним отношениям. Задача не простая, но выполнимая, в его силах.

А там уж он разберётся, постепенно найдёт способ полностью её завоевать. На то он и завоеватель,в конце концов.

Генрих поднял руку, чтобы постучать в дверь, но в ту же секунду она сама распахнулась.

Любимая женщина стояла на пороге, смотрела на него полными ненависти глазами.

– Убирайтесь вон, господин Штольц! – отчеканила она. – Вам здесь нечего делать!

И прежде чем он успел открыть рот, дверь снова захлопнулась.

Генрих озадаченно вытер внезапно вспотевший лоб, зачем-то снял перчатку и вновь решительно постучал.

Никто не откликнулся.

Он стучал всё настойчивей. Она должна понять, что он не уйдёт, пока они не объяснятся. От того, что она захлопнула дверь перед его носом, ровным счётом ничего не меняется. Его уважение к ней только выросло. Он любит её, и она обязана его выслушать.

Шофёр Пауль вышел из машины, вежливо поинтересовался:

– Вам не нужна помощь, герр комендант?

Генрих только досадливо отмахнулся от него, продолжал свой терпеливый, до боли в костяшках стук.

Когда он уже совсем отчаялся, не знал, что делать, дверь открылась.

– Что вам угодно? – холодно спросила Вера.

Генрих покосился на по-прежнему стоявшего неподалёку Пауля. Ещё не хватало объясняться на глазах у шофёра. Его, кстати, надо предупредить, чтобы держал язык за зубами.

– Я хочу зайти! – тихо попросил он.

Выражение лица Веры не изменилось ни на йоту.

– Вон! – так же тихо процедила она и снова попыталась захлопнуть дверь.

Генрих вовремя успел вставить в щель сапог.

– Вера, не вынуждай меня применять силу! – угрожающе сказал он.

Вера хмуро молчала, оценивая угрозу.

Генрих, разумеется, так просто не уйдёт, не уберётся.

Ему всё мало, этому животному!

Периферийным зрением она видела торчавшего около машины Пауля, ей казалось, что он насмешливо поглядывает на неё. Выхода не было.

Вера безмолвно отошла в сторону, давая Штольцу возможность войти в дом.

Генрих аккуратно сложил пакеты с продуктами на стол, снял фуражку, отодвинул стулья и сел, жестом приглашая Веру сесть напротив. Но она не двинулась с места, стояла у стены, превратилась в каменную статую.

Генрих Штольц тяжело вздохнул. С этой гордой славянской женщиной совладать совсем нелегко.

Говорят, что во всех русских есть частица монгольской крови, наследие татаро-монгольского нашествия на эту страну пять сотен лет тому назад. Может, от этой смеси и идёт их удивительное упорство…

– Я приношу свои глубочайшие извинения, – осторожно начал он. – Я признаю, что поступил не как джентльмен. Я не совладал с собой… Но я надеюсь, что ты поймёшь и простишь меня. У меня самые серьёзные намерения! Я – честный человек. Война скоро кончится, Вера! Не век же тебе жить одной! Подумай, какая незавидная жизнь ожидает тебя в покорённой стране!.. Я помогу тебе найти дочь, соединиться с ней… Я всё сделаю для тебя, всё, что ты захочешь, поверь…

Он сделал паузу, чтобы дать ей возможность что-то сказать, обвинить его, излить горечь.

Но Вера по-прежнему молчала, всё также стояла, не шелохнувшись. Ничем не показывала, что слышит его.

Генрих нервничал, чувствовал, как говорит что-то не то и не так.Он ведь совсем другое собирался ей сказать. Он хотел поделиться с ней своим удивительным счастливым открытием, рассказать о том, что чувствует…

Но нужные слова не находились. Если б она хоть раз взглянула на него!..

– Подумай, Вера! – горячо продолжал он. – Никто не знает, как долго я останусь комендантом Дарьино! Я – офицер, меня могут в любой момент отправить куда-нибудь в другое место. Что с тобой будет, если ты лишишься моего покровительства?! Тот, кто заменит меня, вряд ли убережёт тебя от отправки в Германию, а может, ещё от чего похуже!..

Вера вдруг ожила, резко повернулась в его сторону. Гневно блеснули широко открытые серые глаза.

– Не трудитесь зря, герр Штольц! Что со мной будет, то и будет! Я ваша подчинённая и не более того. Ни на что другое не рассчитывайте! Разумеется, вы можете по-прежнему применять ко мне силу, демонстрировать мне, что я в полной вашей власти! Уверяю вас, я и так это знаю!

Она горько усмехнулась.

– Но я вовсе не хочу применять силу… – попытался возразить Генрих.

– Однако вы это сделали! – возмущённо перебила его Вера. – Нам больше не о чем говорить! Извините, но мне надо собираться на работу, герр Штольц, если вы, разумеется, ещё меня не уволили! И пожалуйста, заберите то, что вы принесли. Мне ничего от вас не надо!

Она опять отвернулась, застыла, ожившая было статуя снова окаменела.

Генрих понял, что разговор окончен.

По крайней мере, в этот раз.

Убеждать её сейчас бесполезно. Надо дать ей время, это лучшее, что можно сделать в данной ситуации.

Он встал с места, надел фуражку.

– Подумайте, о чём я вам сказал, Вера, – мягко произнёс он, опять переходя на дистанционное, официальное «вы». – Я очень надеюсь, что вы измените своё мнение!

Штольц ушёл.

Вера не шелохнулась, пока вдали окончательно не затих шум его проклятой машины.

Настоящее животное!

У него и слов-то человеческих нету!.. Похоже, этот немец нисколько не раскаивается в том, что совершил. Продолжает её шантажировать, напоминает, как она от него зависит.

Мерзавец!..

Явился извиняться с продуктами в руках. Даже не понял, что тем самым унижает её ещё больше. Это он с ней расплачивается таким образом. Наверное, упивается своим благородством – заплатил шлюхе и больше ничего ей не должен.

Она с ненавистью посмотрела на оставленные на столе пакеты. Вот, значит, какова её цена. Её тридцать сребренников – килограмм свиной колбасы.

Глава 16
БЕДА

Почти ничего не изменилось в их отношениях за два прошедших месяца. Он ещё пару раз приезжал, опять пытался говорить с ней, но эти разговоры кончались ничем, Вера замыкалась, плакала, и Генрих, раздосадованный, уходил, проклиная про себя чёртово славянское упрямство.

В конце концов, он решил ждать, оставить её в покое на какой-то период. Главное, что она рядом, под его надзором, он видел и слышал её ежедневно.

А ждать он умел, ему не привыкать. И потом в данном случае ожидание не могло долго продлиться, в этом он был уверен. Время работало на него, немецкая армия одерживала победу за победой. А победителей ведь не судят, им сдаются на милость, им подчиняются, отдаются. И уж тем более им отвечают любовью на любовь. Так заведено в мире, так будет и у них, просто надо ещё немного потерпеть, вот и всё.

Вера исправно ходила на работу, тщательно выполняла всё, что от неё требовалось. Со Штольцом держалась хоть и сухо, но уважительно, соблюдала субординацию, упрекнуть её было не в чем. Подарки и продукты не принимала категорически, со спокойным достоинством возвращала обратно.

Он был начальником, захватчиком, варваром.

Ничего не поделаешь, она вынуждена подчиняться, тянуть эту мучительную ежедневную лямку. А как человек Генрих Штольц перестал существовать для неё в тот злосчастный вечер.

Тщательно постиранное тёмно-голубое платье в белый горошек она в конце концов уничтожила. Поняла, что всё равно никогда уже не наденет его. Вынула однажды из шкафа и с ожесточением стала резать платье на мелкие кусочки. Потом опомнилась, не дорезала, покидала всё в печку. Не хотела, чтобы хоть что-то напоминало ей о произошедшем.

Вера твёрдо решила – как бы ни было тяжело, она должна выдержать то, что на неё свалилось, вынести всё ради Миши, ради Наташи, в конце концов.

Она нужна им, они не выживут, погибнут без неё. Поэтому она всё вытерпит – настойчивые вздохи Штольца, косые взгляды односельчан, насмешливую кривую ухмылку Петера Бруннера. По сути, её беда ничтожна по сравнению с бедой, которая накрыла всю страну. Она не имеет права думать только о себе. Она переживёт, выдюжит!

Однако к середине ноября у Веры появились нехорошие подозрения. Никак не наступали месячные, шла уже недельная задержка, к тому же её стало клонить в сон, постоянно хотелось есть.

Теперь она всё тяжелее вставала по утрам. На улице был постоянный мрак, холод, который нисколько не бодрил, а утомлял, тяжелил голову, упорно, как враг и насильник, норовил пробраться под одежду.

В один из таких мрачных тёмных дней Вера в обеденный перерыв вновь, как она часто это делала в последнее время, прибежала в больницу, к Наде.

Надя стояла в вестибюле, смотрела через окно на прыгающих по снегу серых нахохлившихся ворон. Вороны тоже мёрзли, были голодны, искали пищу, но в отличие от неё находились тут добровольно, могли улететь отсюда, куда им заблагорассудится, в любую минуту. А с другой стороны – куда лететь?.. Было совсем непонятно, что происходит за пределами их посёлка. Взяли ли немцы Ленинград?.. А может быть, уже и Москву?!

Надя гнала от себя эти страшные мысли, даже с Верой, в их редкие встречи, говорили о войне осторожно, с опаской, словно боялись усугубить беду, произнося какие-то лишние опасные слова.

На другом конце вестибюля хлопнула ведущая в приёмный покой дверь, раздались поспешные шаги. Надя обернулась, с тревогой смотрела на приближавшуюся подругу, бессознательно отмечала круги под глазами, серое, измученное лицо, бескровные губы. Вера выглядела скверно, почти так же, как в тот день, когда пришла рассказать о насилии.

В тот раз у неё к тому же тряслись руки, она никак не могла унять этой дрожи. Наде стоило немалых усилий привести её в чувство. В какой-то момент она даже испугалась за рассудок Веры. Та словно ходила по кругу, снова и снова повторяла одни и те же подробности, описывая врезавшиеся ей в память звуки.

Надя мучилась вместе с ней, живо представляла себе, как, смешиваясь с музыкой «Рио-Риты», падали на пол оторванные пуговицы, с треском рвалась материя, медленно катился по пошатнувшемуся столу опрокинутый бокал и, докатившись наконец до края, летел вниз и разбивался вдребезги. И как потом наступала тишина, в которой раздавалось только прерывистое звериное дыхание да бесконечный душераздирающий шорох иглы по давно закончившейся пластинке.

Сейчас, наверное, следовало бы вести себя осторожно, поберечь Веру, подыскать какие-то правильные слова, чтобы не пугать её сразу. Но слова, как назло, не приходили, и времени на них уже не было.

– Веруша, у меня плохие новости, – приглушив голос, сказала Надя. – Анализы всё подтвердили. Сомнений никаких нет, ты беременна.

Вера в отчаянии опустилась на скамейку, прикрыла руками рот, чтобы не заголосить.

– Боже мой! Я так и знала… – бормотала она. – Так боялась этого… Беда! Какая беда! Что же делать, Надя?! Может, ты какую-нибудь отраву раздобудешь? Ну, чтобы выкинуть? Должно же быть какое-то средство?

Надя села рядом, ласково погладила подругу по голове.

– Не паникуй! Я говорила с Сергеем Петровичем. Всё ему объяснила. Нет такого средства. Никакая отрава не поможет. Есть только одно средство – аборт. Сергей Петрович вначале, конечно, упирался, а потом всё-таки сдался. Я уверена, он всё хорошо сделает. Руки у него золотые, беспокоиться не о чем!

Вера вдруг побледнела. Ужасная мысль пришла ей в голову.

– Господи, а если Генрих узнает?! По-моему, он и так уже о чём-то догадывается. Он ведь ни за что не позволит сделать аборт…

– Успокойся, никто ничего не узнает! – увещевала её Надя. – Но лучше поторопиться. Сергей Петрович сказал, что самое удобное время – пятница. Он в пятницу постарается пораньше освободиться. Так что вечером через три дня, у него дома. Ничего не бойся, я с тобой буду…

Вера крепко сжала руку подруги.

– Хорошо, спасибо тебе…

– Не говори ерунду, – участливо улыбнулась Надя.

– Я вчера деда Семёна встретила… – ни с того ни с сего вдруг заявила Вера. – Он плюнул в меня. Со мной теперь вообще почти никто не здоровается, не разговаривает…

Она судорожно вздохнула.

– Я знаю, – горько усмехнулась Надя. – Меня тоже не жалуют. Терпи, Верушка, ничего не сделаешь. Прости, мне надо бежать, у нас обход через десять минут. В общем, приходи в пятницу, часов в пять. Подождёшь, сколько надо, и вместе пойдём. Держись! Всё будет нормально!

Надя убежала.

Вера встала, на деревянных ногах побрела к выходу. Новое несчастье совсем добило её. От выдержки, которой она всегда подспудно гордилась, не осталось и следа. Ей казалось, что все вокруг видят, что с ней произошло, обсуждают это за её спиной.

Теперь у неё не будет ни секунды покоя.

До тех самых пор, пока она не избавится от зреющего в чреве плода, полностью не вытравит из себя следы позорного, чудовищного соития с врагом.

Надя поднялась на второй этаж и, проходя мимо окна, задержалась возле него, сжав губы, наблюдала за маленькой, двигающейся к воротам фигуркой.

Сгорбившаяся, словно старушка, Вера, тяжело ступая, уходила прочь по заснеженной дорожке.

Надя глубоко вздохнула и быстро пошла в палату. Вот-вот должен был прийти Вернер Штефнер. Главврач никогда не опаздывал на обход.

Глава 17
НЕСЧАСТЬЕ

Наступил этот долгожданный день, пятница. Вера сидела на своём рабочем месте, каждую минуту нетерпеливо поглядывала на стенные часы. Она с утра нервничала, боялась, что Генрих может её задержать, дать какое-нибудь внезапное поручение, но по счастью, сейчас его не было на месте, к нему приехали двое офицеров в эсэсовской форме, и они вместе укатили куда-то.

Время сегодня, как назло, тянулось невероятно медленно, иногда казалось, что оно вообще застывало, стрелки на часах словно замирали…

Вера расправила плечи, подняла голову. Надо взять себя в руки, иначе не выдержать всего того, что ей предстоит.

Наконец длинная стрелка, измотавшая её до предела, с черепашьей скоростью подползла к шести, а короткая зависла между четырьмя и пятью – полпятого. Пора!

Она неторопливо, всячески сдерживая себя, встала, начала собираться. Сидящий за соседним столом Клаус поднял голову, удивлённо посмотрел на неё.

– Герр комендант разрешил мне сегодня уйти немного раньше, – пояснила Вера в ответ на его вопросительный взгляд. – Мне нужно кое-что приготовить дома.

Переводчик криво ухмыльнулся, пожал плечами.

– Мне-то что. Разрешил, так иди. Готовься!

Вера никак не отреагировала на эту ехидную реплику, вежливо попрощалась, взяла сумку и, легко помахивая ею, вышла на улицу. В небольшой с виду сумке находились тесно скрученные и плотно уложенные вещи, которые скоро ей понадобятся – две простыни, халатик, полотенце.

Подходя к больнице, Вера замедлила шаг. У входа в госпиталь творилось что-то необычное. Там стояли два автомобиля, грузовик. Она узнала машину Генриха, тут же увидела и его самого. Комендант Штольц нервно курил, с нахмуренным лицом слушал главврача Вернера Штефнера, что-то озабоченно говорившего ему.

Вера быстро спряталась за ближайшее дерево, перевела дух, потом осторожно выглянула. В сгущавшихся сумерках её, по счастью, никто не заметил.

Из дверей больницы вышли двое эсэсовцев в чёрной форме, те самые, которых Вера уже видела в комендатуре. Вслед за ними солдаты выволокли человека в белом халате. Человек этот был явно избит, причём так, что не держался на ногах, буквально висел на солдатах с опущенной, болтающейся головой.

Только когда его развернули, чтобы зашвырнуть в кузов грузовика, Вера в ужасе узнала доктора Астахова.

Другая пара солдат вынесла сильно забинтованного раненого, которого вместе с носилками небрежно засунули туда же, в кузов. После чего Генрих Штольц попрощался со Штефнером, все расселись по машинам и уехали, а главврач вернулся обратно в здание.

Вера подождала ещё немного на всякий случай, затем вышла из-за дерева и на негнущихся ногах направилась к входу в госпиталь.

Случилось что-то страшное, непредвиденное. Она жалела доктора, жалела себя, но главное – было совершенно непонятно, что делать дальше. Внезапно свалившаяся на неё, но казавшаяся временной беда обернулась безнадёжным неисправимым несчастьем.

Впереди был полнейший беспросветный тупик.

Хоть в чём-то Вере повезло. В больничном коридоре она почти сразу наткнулась на Надю, выносящую судно. Увидев подругу, та коротко кивнула в сторону лестничной площадки и побежала дальше.

Вера послушно поплелась в конец коридора.

Прижалась носом к холодному стеклу окна, невидящим взглядом смотрела на чернеющую в снегу дорогу.

Зачем она пришла сюда, чего хочет от Нади?!

Совершенно ясно, что никто уже не сможет ей помочь…

Через несколько минут за спиной послышались шаги. Вытирая покрасневшие от слёз глаза, подошла Надя.

– Что произошло? – коротко спросила Вера.

Надя ответила не сразу, сначала достала сигарету, закурила и несколько раз глубоко затянулась.

Вера терпеливо ждала.

– Партизана нашли среди раненых, – наконец заговорила Надя. – Сергей Петрович лечил. Он и говорить-то, бедный, не мог, был без сознания, его в голову ранило. А вон тот, рыжий, всё равно пронюхал!

Она кивнула на проходившего мимо и окинувшего их подозрительным взглядом рыжего немецкого фельдшера.

– Ты знала? – спросила Вера, когда немец скрылся в конце коридора.

Надя печально покачала головой.

– Далеко не всё. Я даже поначалу не знала, что он наш, знала только, что его вчера привезли и сегодня ночью должны были забрать. Такой риск сумасшедший, потому что какой-то важный человек, командир… Видимо, выхода другого не было. Уж в очень тяжёлом состоянии он… Я толком ничего не знаю, Вера, но как-то всё продумали, организовали. Мне ведь никаких подробностей Сергей Петрович не рассказывал. Он, конечно, рисковый мужик, но, как правило, всегда хорошо понимал, что делает, зря бы себя подставлять не стал. Но вот, видишь, всё сорвалось… Из-за этой рыжей сволочи! Что с ними будет, как ты думаешь?

– Боюсь, ничего хорошего, – пожала плечами Вера. – По идее, должны в СД передать. Но, может, какое-то новое распоряжение получили… Не зря же эсэсовцы приехали.

Надя безнадёжно кивнула, затушила сигарету. Живыми они их скорее всего никогда больше не увидят, куда бы, в какие фашистские руки ни передали этого раненого партизанского командира и доктора Астахова.

– Тебе сейчас лучше уйти, – попросила она. – Штефнер и так рвёт и мечет. Я сама к тебе забегу, как смогу.

Надя убежала.

Вера посмотрела ей вслед и уныло побрела обратно, в морозную тьму.

Шла, глядя перед собой невидящими глазами. Если бы не это несчастье, она уже через час навсегда освободилась бы от кошмарной трясины, в которую всё глубже погружалась с каждым днём. Последняя надежда выкарабкаться рухнула.

Трясина и до этого держала её цепко, планомерно всасывала в себя, а теперь окончательно вцепилась в неё мёртвой хваткой.