355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Алеников » Звезда упала » Текст книги (страница 5)
Звезда упала
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:58

Текст книги "Звезда упала"


Автор книги: Владимир Алеников


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 13
ПРИГЛАШЕНИЕ

Прошло несколько дней. Дарьинская осень вступила в свою худшую пору. Периодически шёл дождь, облетали мокрые последние листья, ночью подмораживало.

Вера выходила на опушку, туда, где убили девочек, собирала последние грибы, в этом году их было много, слушала тоскливый, настороженный шум леса. Шум этот говорил об опасности, о невозможности побега. Подобных попыток они с Надей больше и не предпринимали, знали, что лес вокруг посёлка постоянно патрулируется.

Как-то, возвращаясь домой после такой краткой прогулки, она, без какой-либо особой мысли, повинуясь какому-то непонятному инстинкту, вместе с подосиновиками, рыжиками и сыроежками набрала несколько крепких мухоморов, положила их сушиться в чулане. Просто так, на всякий случай.

К разговору о Мише ни Вера, ни комендант Штольц больше не возвращались.

Вера, однако, знала, что затронутая тема не могла исчезнуть сама по себе, что рано или поздно она всплывёт с ещё большей остротой. Равным образом она понимала, что не сможет долго удерживать Генриха на той дистанции, которую ей не без труда удалось установить.

Всё это заставляло её постоянно нервничать, и чем дольше шло время, тем более она была напряжена, готовясь к новой атаке со стороны непосредственного начальства. Напряжению этому способствовало многое – и волнение за судьбу осаждённого, как она уже знала, Ленинграда, и тревога за будущее всей, ещё совсем недавно такой, казалось бы, незыблемо благополучной страны. Постоянно мучила её и тревога за Наташу, о которой она абсолютно ничего не знала. Оставалось только надеяться, что дети благополучно добрались до города, а потом успели эвакуироваться и с ними всё хорошо.

Периодически она строила какие-то безумные, отчаянные планы, главной целью которых было бежать, добраться до города, найти людей, получить какую-то информацию о Наташе!Всякий раз всерьёз собиралась обсуждать эти планы с Надей, но потом остывала, понимала абсурдность подобной затеи, сникала, всё больше замыкалась в себе.

Свою долю в нервное состояние Веры вносило и растущее презрение к ней посельчан, которое она с каждым днём чувствовала всё острее.

Нынешним утром, к примеру, когда она шла на работу, почти у самой комендатуры ей навстречу попалась почтальонша. Никакой почты она уже давно не носила, работала кем придётся.

– Здрасьте, тётя Паша! – приветливо поздоровалась Вера. – Как вы?

Тётя Паша ничего не ответила, коротко мотнула головой, потом взглянула на комендатуру, мельком покосилась на Веру и, молча отведя глаза, побрела мимо.

Но как ни короток был этот взгляд, Вера успела уловить в нём легко прочитываемое осуждение. Последнее время, встречая односельчан, она всё чаще наталкивалась на это презрительное, резкое, как пощёчина, выражение их лиц. Всякий раз, выходя из дома, она внутренне готовилась к нему, и всё же привыкнуть не могла.

В здание она влетела, понурив голову, едва сдерживая слёзы. Вытерла ноги, сняла пальто, платок, подошла к письменному столу и, только сев за него, заметила на столешнице маленькую, обитую бордовым сафьяном коробочку.

Внутри её оказалась необычайно красивая вещь. Старинной работы, гранатовая, оправленная в золото брошь.

Вера некоторое время разглядывала её, раздумывала, как поступить. Потом положила брошь обратно на место, встала из-за стола, решительно пересекла комнату и постучала в дверь комендантского кабинета.

– Войдите! – раздался из-за неё звучный голос Генриха.

Вера потянула за ручку, резко открыла, переступила порог, быстрым шагом приблизилась к коменданту и положила перед ним злосчастную коробочку.

– Я прошу вас, герр Штольц, больше не делать мне подобных подарков! – с достоинством заявила она. – Вы ставите меня в крайне неловкое положение! Вы…

– Генрих! – вдруг прервал её комендант.

– Что? – не поняла Вера.

– Я ещё раз прошу вас, фрау Вера, когда мы одни, что, согласитесь, бывает не так часто, называть меня просто Генрих, я буду вам крайне признателен, – как всегда велеречиво произнёс Штольц.

У Веры вдруг прошёл весь запал. На секунду ей стало страшно. Она остро чувствовала, что балансирует на краю, и совсем не знала, как себя вести в подобной ситуации. Надя, единственный человек, с которым она могла бы посоветоваться, была далеко отсюда, в больнице, на круглосуточном дежурстве.

Выкарабкиваться следовало самой.

– Хорошо… Генрих, – смягчилась она, – но обещайте, что больше вы не будете так поступать. Мне не нужны никакие презенты, тем более… сомнительного происхождения!..

– О чём вы говорите, фрау Вера! – возмущённо воскликнул Штольц. – Эта брошь принадлежала моей покойной матери и много значит для меня!

Вера совсем растерялась. Такого поворота она никак не ожидала. Понимала, конечно, что вещь ценная, но никак не думала, что фамильная реликвия.

– Извините, – пробормотала она. – Я не знала!

Оба молчали, смотрели в разные стороны.

Вере неожиданно стало стыдно. В конце концов, от этого человека ничего, кроме добра, она пока не видела. Он закрывает глаза на всё, хотя уже давно мог бы её прищучить…

Конечно, он враг, фашист, такой же, как все они, но с другой стороны, если бы не он, Надя уже давно оказалась бы в Германии. Да и с ней самой тоже неизвестно что бы произошло.

– Я не хотела вас обидеть… – тихо произнесла Вера.

И тут же испугалась, что сказала это зря, он мог вовсе не такпонять её.

– Но всё равно, не надо этого больше делать!.. – поспешно добавила она.

Генрих по-прежнему обиженно глядел в окно.

На самом деле он просто не хотел сейчас смотреть на Веру, боялся выдать своё торжество.

Похоже, лёд наконец тронулся!

Идея с брошью сработала превосходно. Теперь надо действовать очень осторожно, чтобы ненароком не спугнуть эту трепетную лань, бегущую прямо в расставленный для неё капкан.

Он повернулся, заглянул ей в глаза и медленно произнёс:

– Я хочу попросить вашего разрешения, фрау Вера, прийти к вам на ужин! Я давно думал об этом. Мне очень интересно взглянуть, как живёт школьная учительница в Дарьино. Я прошу вас!

– Вы здесь хозяин, – тут же напряглась Вера. – Вам не требуется никакое специальное разрешение! Вы же знаете, что можете прийти к кому угодно и когда угодно!

Генрих встал, сделал шаг вперёд, небрежно присел на краешек стола. Теперь он находился в опасной близости от неё.

– Хозяин-барин, кажется, так говорят у вас в России? Я надеюсь, что это ко мне не относится. Я не собираюсь ни в коей мере пользоваться своим положением, особенно в общении с вами, дорогая фрау Вера! – вкрадчиво произнёс он. – Я просто хотел бы провести с вами пару часов в неофициальной обстановке. Мне необходимо поговорить с вами.

Вера отвела глаза, отчаянно пытаясь сообразить, как поступить.

Отказать?

Но это значит – сильно напрячь, а может быть даже и совсем испортить отношения, лишиться единственного покровителя… А ведь если вести себя умело, то мало ли какие возможности могут открыться, мало ли кому она сумеет помочь…

Значит, согласиться?

Но это чревато, пойди знай, чем закончатся два часа в неофициальной обстановке…

Всё может обернуться совсем ужасно…

А если к тому же кто-нибудь увидит, что он к ней ходит?..

– Я очень прошу вас!.. – настаивал Генрих, заметивший её колебания. – Для меня это будет большой подарок!

Вера снова взглянула на него. Её встретил просительный, искренний взгляд. Вид у него сейчас был какой-то щенячий, отнюдь не комендантский. В конце концов, он джентльмен, видно же, что хорошо воспитан. Чего она боится? Хуже уже не будет… Вон как посмотрела на неё тётя Паша…

Выхода всё равно нет…

– Хорошо! – решилась Вера. – Когда вы хотите прийти?

– Сегодня вечером! – просиял Генрих. – Если у вас нет других планов, разумеется.

Капкан захлопнулся. Теперь оставалось приручить это прелестное грациозное создание. Ну, уж здесь-то он не оплошает, опыт, слава богу, в таких делах есть. Провинциальной русской барышне придётся уступить, никуда она не денется.

И между прочим, правильно!

В конечном счёте Генрих Штольц не просто мужчина, сейчас он – завоеватель.Испокон веков завоеватели получали призы в виде самых красивых женщин побеждённых стран.

– В семь тридцать вас устроит? – учтиво осведомился он.

Вера кивнула, она очень устала от этого разговора, не было уже никаких сил его продолжать.

– В семь тридцать, – машинально повторила она.

Повторила не столько для него, сколько для себя, как бы утверждалась в принятом, роковом для всей её дальнейшей судьбы решении.

Вера вышла из кабинета.

Генрих повалился в мягкое кресло, стоявшее рядом со столом. Радостная улыбка не сползала с его лица. Больше всего он походил сейчас на мальчишку, которому наконец-то пообещали подарить на день рождения давно облюбованную игрушку.

Да, идея с брошью оказалась просто гениальной, как она только пришла ему в голову!..

Безусловно, это очень дорогой подарок, покойная мама была бы крайне недовольна, но прелестная дарьинская учительница того стоила. Если бы мама её увидела, то, возможно, даже простила бы его.

А уж папа наверняка бы его понял!

Глава 14
УЖИН

В одиноком доме, стоявшем на отшибе, на самом краю посёлка, ярко горели окна.

Ужин подходил к концу. На столе стояла почти пустая бутылка шнапса, лежала нарезанная свиная колбаса, шоколад и прочая снедь, загодя доставленная Вере комендантским шофёром Паулем.

Сама Вера, разрумянившись от выпитого, слегка расслабилась, перестала сидеть с прямой напряжённой спиной. На ней было нарядное тёмно-голубое платье в белый горошек с белым же отложным воротничком.

Вера знала, что оно очень идёт ей, и именно поэтому решилась надеть его после долгих колебаний, только в самый последний момент.

Генрих Штольц откинулся на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Им владело прекрасное, лучезарное настроение.

Всё шло, как задумано, ужин получился на славу!

Вера выглядела потрясающе, слушала его внимательно, с безусловным интересом. Она всё приняла – продукты, цветы, даже шёлковые чулки, что было очень хорошим признаком.

Сам он был в ударе, чувствовал, что говорил хорошо, искренно, близость желанной молодой женщины по-хорошему возбуждала его.

– …так, практически случайно я и попал в армию, – рассказывал Генрих, – то есть в СА, в штурмабтейлунг. Мне было двадцать два года. Но после войны, дорогая Вера, я непременно намерен вернуться к электронике. Мой отец только об этом и мечтает. И я тоже убеждён, что за электроникой будущее.

– Положить вам ещё картошки? – предложила Вера.

– Я вот лучше ещё грибов возьму, разрешите?

– Конечно, ешьте, сколько хотите, – отвечала Вера, искоса наблюдая, как он уплетает жареные грибы.

Генрих Штольц не знал, что, готовя ужин, она зашла за грибами и луком в чулан и долго, раздумывая, стояла над высушенными мухоморами. Но так ни на что и не решилась.

– Спасибо вам, – окончательно отодвигаясь от стола, поблагодарил гость. – Вы меня превосходно накормили, фрау Вера. Вы замечательно готовите. Вы разрешите, я сниму китель, у вас так жарко?

Вера кивнула.

Она почти успокоилась. Генрих держался просто, дружелюбно, никакой опасности в его поведении она не чувствовала.

В общем-то, не такой уж он плохой человек, оккупантом стал фактически поневоле. Положа руку на сердце, не так уж он ей и неприятен. Может быть, действительно у них теперь установятся хорошие товарищеские отношения, это будет только полезно, может, в конце концов, с его помощью она найдёт Мишу…

И почему бы ему и в самом деле не снять китель?!

В доме и вправду жарко, печка затоплена ещё несколько часов назад.

Генрих Штольц аккуратно повесил китель на спинку стула, разлил остатки шнапса, поднял бокал.

– У меня есть тост. Давайте выпьем за конец войны! – торжественно произнёс он.

Вера горько усмехается.

– У нас с вами, Генрих, разное отношение к этой войне. И тем более к победе!

Он серьёзно посмотрел ей в глаза.

– Не стройте иллюзий, дорогая Вера! Вам надо начать привыкать к мысли, что прежней жизни уже никогда не будет. Чем раньше вы это поймёте, тем легче вам будет найти какие-то опоры в новой жизни.

Вера нахмурилась. Разговор принимал крайне неприятный оборот. Смолчать – значило согласиться с тем, что говорит самодовольный немец, объяснять ему сейчас, как он ошибается, означало вступить в конфликт и нарушить только-только установившийся хрупкий баланс в их отношениях.

Генрих уже заметил её реакцию и тут же резко сменил тему. В его планы совсем не входило огорчать очаровательную хозяйку, это могло всё испортить.

– Я согласен с вами, война – это ужасно! – горячо произнёс он. – Но я где-то прочёл, что даже в самом худшем положении надо всегда искать что-то хорошее. А ведь и в самом деле, если бы не война, я бы никогда скорей всего не попал бы в Россию, не встретил вас. Вы знаете, я ведь начал изучать русский язык, я хочу научиться свободно говорить по-русски. Может, вы могли бы давать мне уроки?

Вера растерянно уставилась на него.

Совсем необычный немец, не такими она представляла себе фашистов. Вот его адъютант Петер – тот настоящий изверг, мерзкая гадина…

А Генрих совсем другой, это же видно…

Но давать уроки русского…

То есть помимо работы ещё регулярно встречаться с ним наедине.

Нет, это чересчур!

– Я вряд ли сумею, – улыбнулась она. – Я никогда не преподавала русский…

Генрих Штольц в свою очередь вежливо улыбнулся в ответ. Он решил не настаивать. Найдётся другая возможность приручить её. Эта восхитительная женщина будет принадлежать ему во что бы то ни стало. Полностью, душой и телом, так он решил.

Он не спешит, времени у него навалом, главное, сейчас не спугнуть её.

– Ну хорошо, оставим это, – непринуждённо произнёс он. – Давайте лучше выпьем за вашу дочь, за то, чтобы она поскорее к вам вернулась!

Он отвёл глаза, чтобы Вера не заметила зажёгшегося в них лукавого огонька. На этот тост она, разумеется, не может не откликнуться.

Вера невольно посмотрела на висевшую на стене фотографию Наташи в школьной форме. Она была сделана первого сентября, когда дочка только пошла в первый класс.

Генрих поймал этот взгляд, повернулся вслед.

– Это она?

– Да, это Наташа.

– За неё!

Они чокнулись, выпили.

Генрих Штольц встал, подошёл к портрету, внимательно рассмотрел его. Рядом в резной рамке красовалась другая фотография: Михаил и склонившая к нему голову на плечо Вера. Генрих как бы и не заметил её, прошёл мимо.

На стенке напротив висела прошлогодняя, последняя по счёту фотография Веры и Нади, сделанная у входа в Дом культуры, перед началом блоковского вечера. Вера любила её, называла про себя «Подружки». Фотография действительно была на редкость удачная, обе они выглядели на ней просто замечательно, молодо-весело, две счастливые, жизнерадостные мордашки.

Генрих, однако, взглянул на неё мельком и снова вернулся к Наташиному портрету.

– Она прелестна! Так похожа на вас!

Он внимательно поглядел на Веру, потом опять обернулся на портрет, сравнивая обеих. Новая мысль пришла ему в голову.

– Я мог бы помочь вам найти её, – осторожно предложил он.

Вера мгновенно напряглась.

Только этого не хватало!

Какое счастье, что Наташа успела уехать, что она в безопасности.

– Я надеюсь, что это не в вашей власти, – сухо сказала она. – Наташа очень далеко отсюда. Вам туда не дотянуться.

Генрих сразу понял, что промахнулся. Как потемнели от гнева её глаза!..

Он невольно залюбовался ею. Следовало срочно уйти от скользкой темы, подыскать для разговора что-то другое, нейтральное.

Генрих поглядел по сторонам, подошёл к стоящему на этажерке у стены патефону, начал рассматривать пластинки.

– Сколько у вас пластинок! – искренно восхитился. – Я тоже очень люблю музыку. Можно я поставлю?

Она нахмурилась. Сама толком не знала, какие пластинки там лежат. Патефон и пластинки притащила из Дома культуры Надя за два дня до их неудавшегося отъезда.

Вера пожала плечами. Всё ещё не могла успокоиться. Этим разговором о Наташе немец невольно выбил её из колеи. Хотя понятно, что он не хотел ничего плохого, но всё-равно…

Зачем он только заговорил о девочке…

Генрих расценил Верин жест как согласие, завёл патефон и поставил пластинку.

Случайный выбор оказался на редкость удачен. Это было модный фокстрот «Рио-Рита» Тьери, хорошо ему знакомый.

Приободрившись, он молодцевато подошёл к Вере, щёлкнул каблуками, галантно пригласил её танцевать.

– Благодарю вас, я не танцую…

Она начала отказываться, но Генрих, не слушая, взял её за руку и потянул к себе.

Вера подчинилась после лёгкого сопротивления. Ей очень нравился этот фокстрот. В конце концов, что случится, если она позволит себе один танец?! Всего один.

К тому же она так давно не танцевала, а ведь когда-то на дарьинской танцплощадке была первой, никто не мог с ней сравниться…

Через минуту Вера забыла обо всём. Она полностью отдалась танцу. Обволакивающие звуки музыки влекли за собой, послушное тело само следовало зажигательному ритму.

Генрих оказался превосходным партнёром. Уверенно вёл её, заставлял кружиться, вовремя подхватывал. Прижимал к себе с каждым разом всё теснее и тут же резко отпускал, так что она даже не успевала рассердиться.

Вера пробовала отстраняться, держать какую-то дистанцию, но стремительный танец не позволял ей это сделать. Их лица оказывались всё ближе друг к друга, и в какой-то момент она почувствовала его горячее дыхание на губах.

И в ту же секунду Генрих страстно поцеловал её.

Вера попыталась вырваться, но он не выпускал её, продолжал покрывать поцелуями её лицо и открытую шею. Музыка кончилась, иголка зашуршала на середине пластинки.

Вера отчаянно мотала головой, пыталась отнять немеющие губы, но он только крепче прижимал её.

Она отступила, споткнулась о диван, и оба, потеряв равновесие, повалились на него.

Воспользовавшись этим, Вера наконец оторвалась от него, отвернула лицо. Но он тут же снова стал поворачивать её к себе.

– Нет! Нет! Не смей! – отбивалась она.

– Я люблю тебя! Я влюбился в тебя сразу, как увидел, я с ума схожу по тебе!.. – страстно шептал Генрих.

– Пусти! Пусти! Нет! – отчаянно отбивалась Вера.

Но чем больше она сопротивлялась, тем яростнее он нападал на неё. Отталкивая, она сильно поцарапала ему щёку, но ни тот, ни другой этого даже не заметили.

Они уже боролись по-настоящему. Он хватал её за руки, больно прижимал ногой. Вера прекратила кричать, отбивалась молча, экономила силы. Но это не помогало.

Одна за другой отлетали и стукались об пол оторванные от платья пуговицы.

Он был молод, спортивен, азартен, с каждой секундой распалялся всё больше. Удерживая Веру одной рукой, страстно целовал её, в то время как другая, правая рука жадно шарила под бесстыдно задранным подолом платья.

Ловко, на ощупь, Генрих расстегнул крючочки пояса, она почувствовала, как поползли вниз ослабшие чулки.

Вера отчаянным рывком попыталась вывернуться, но он резким движением разорвал на ней трусики и, мощно вдавив колено между бёдер, раздвинул ей ноги.

Вера неожиданно уронила руки, перестала бороться, отворачиваться. В этом уже не было никакого смысла. Её сопротивление только раззадоривало его могучее звериное желание.

Генрих почувствовал, что она ослабла, удивлённо задержался на секунду, всматриваясь в её лицо.

Не обнаружив подвоха, решил, что она уступила, и с блаженным стоном вломился в неё.

Вера сквозь слёзы в бессильном бешенстве смотрела на его отвратительно счастливое, ритмично надвигающееся на неё лицо.

Он двигался всё быстрее, мыча от блаженства, и наконец, сладостно завыв, замер и тяжело, всем телом, опустился на неё.

Вера мучительно застонала от этой душащей её тяжести.

Генрих тут же приподнялся и, перевалившись на спину, лёг рядом.

Блаженная улыбка по-прежнему не сползала с его лица. Дело было не только в физическом наслаждении, он был безмерно счастлив от открытия, которое внезапно сделал.

В тот момент, когда он крикнул, что любит её, Генрих вдруг с изумлением осознал, что говорит чистую правду.

Он любит эту русскую женщину.

Может быть, впервые за свои тридцать лет по-настоящему, глубоко любит кого-то. Всё, что было раньше, не в счёт, никто из его прежних пассий не идёт с Верой ни в какое сравнение.

То, что всё произошло таким образом, не его вина, это случилось помимо его воли, совсем не так, как он хотел, как себе представлял. У него ведь так давно никого не было, она должна понять…

Но он искупит свою вину, он попросит прощения, она поймёт и простит… Ведь она не просто хороша собой, она, безусловно, тонкая, умная, всепонимающая и всепрощающая…

Генрих вдруг почувствовал, что переполнен невероятной нежности к изнасилованной им женщине. Он протянул к ней руку, хотел осторожно дотронуться до её лица, погладить, но не донёс. Она резко оттолкнула его.

Вера с трудом разомкнула распухшие от поцелуев губы.

– Получил своё? – Голос её был глухим, полным ненависти. – Теперь убирайся!

– Вера, послушай, ты неправильно всё понимаешь! – горячо заговорил Генрих. – У меня никого нет в Германии. Я очень серьёзно отношусь к тебе…

Вера заткнула уши, ничего не хотела слышать.

– Убирайся! Убирайся вон! – однотонно, слегка раскачиваясь, твердила она. – Оставь меня! Оставь! Убирайся!!!

Генрих понял, что разговаривать с ней сейчас бесполезно. Он встал, надел китель, пригладил растрепавшиеся волосы.

– Вера, выслушай меня! – сделал он ещё одну попытку. – Я прошу прощения!

Но Вера по-прежнему упрямо мотала головой, не проявляла ни малейшего желания его слушать.

– Мы обо всё поговорим, когда ты успокоишься! – тщетно пытался увещевать её Генрих. – Я тебе всё объясню…

Вера неожиданно отняла руки от ушей, посмотрела ему прямо в глаза пристальным ненавидящим взглядом. Произнесла только одно короткое слово:

– Вон!!!

Генрих криво усмехнулся, печально пожал плечами. Всё было так хорошо, она реагировала на его шутки, танцевала с ним…

Он сам всё испортил. С этой женщиной нельзя вести себя так… Она – другая, особая…

И как теперь вернуть всё обратно?!

Он в последний раз взглянул на Веру и вышел из дома.

Вера глубоко вдохнула воздух и с глухим отчаянным воплем уткнулась в подушку.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю