Текст книги "Мы - псковские!"

Автор книги: Владимир Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

ОБЛАЯННАЯ СЦЕНА ПРОЩАНИЯ

Изнывая от жары, наш отряд плелся по проселку вдоль Шелони. Четверг, рыжая шкура которого раскалилась до ста градусов, устал размахивать хвостом и отдал себя на съедение слепням: «Жрите, злодеи, авось подавитесь». Если бы Четверг знал, куда он идет, то несомненно прибавил бы ходу, но мы, по настоянию Травки, свернули с пыльного большака и пробирались в Логвиново незнакомыми проселками.

Было так знойно, что даже наш жароустойчивый Дмитрий Иванович вынужден был снять свой пиджачок – впервые за все время путешествия. Мы же то и дело ныряли в Шелонь, и вода вокруг нас шипела, будто в нее опускали раскаленную сковороду. К сожалению, километров через пять Шелонь вильнула в сторону от проселка, и мы грустно с ней раскланялись.

И тут же дорога скользнула в лес, ниспослав свежесть и прохладу идущим с высунутыми языками путникам. Нет ничего милее лесного проселка; сюда, в этот оазис отдохновения, стянулись разомлевшие от зноя птицы, услаждавшие наш путь лирическим щебетанием, на деревьях совершали акробатические этюды беззаботные белки, и одинокий заяц, недоверчиво взглянув на нас круглыми глазами, бил мировые рекорды по прыжкам в длину. Такая лесная благодать вознаграждает за все: за изматывающую степную дорогу, адскую жару и забытые на берегу Шелони три полные бутылки нарзана. Так бы и остался в этом благословенном лесу, бездумно валялся бы на пахучей зеленой траве, прогоняя жалкие мысли о нетронутых страницах записной книжки, о печатных листах и авансовом отчете за командировку.

Но Дмитрий Иванович спешил, последние тридцать километров растянулись для старика на целую тысячу: шутка ли сказать, завтра в отчий дом на целых три недели приезжают сын и внучка! Поэтому стоило нам облюбовать тенистый уголок и растянуться на траве, как Дмитрий Иванович начинал обеспокоено посматривать на часы – до тех пор, пока мы не принимали намек к сведению.

Четвергом в этот день правил Малыш. Он успел стать вполне сносным возницей, и Дмитрий Иванович доверял ему вожжи без прежней опаски. Малыш запросто объезжал камни и ямы, басом говорил «но-но!» и научился одним прикосновением прута к лошадиному крупу воспитывать в мерине чувство долга. Я не ошибусь, если скажу, что между Малышом и Четвергом возник духовный контакт – иррациональная категория, в основе которой лежала вполне материальная субстанция: один бог знает сколько сахару.

Пообедав на валуне у деревни с поэтическим названием Большие Храпы, мы уже больше не останавливались и в темпе вышли на финишную прямую. Увидев знакомый большак, по которому до родной конюшни был час ходу, Четверг преобразился. Куда девалась его меланхолия! Он молодецки ударил копытом, отряхнулся, словно сбрасывая с себя усталость, и – загремела телега по булыжнику! Дай Четвергу волю, он домчал бы нас до Логвинова, как породистый рысак. Вот уже пошла асфальтированная дорога, показался большой четырехэтажный жилой дом и клуб – гордость колхоза «Россия», и Четверг взволнованно заржал. Ему ответил проходивший мимо гнедой мерин. Между приятелями состоялся короткий деловой разговор.

– Наши все живы-здоровы? – спросил Четверг.

– Чего им сделается! – ответил мерин. – Лошади как лошади. На аппетит не жалуются.

– А что нам дают? – полюбопытствовал Четверг.

– Два раза в день клевер, – похвастался мерин. – Не жизнь, а малина. А ты, брат, раздобрел. Словно с курорта.

– Свежий воздух, пряники, сахар и овес, – пояснил Четверг.

– Брось трепаться, – недоверчиво проржал мерин.

– Провалиться мне на этом месте, – поклялся Четверг.

– Не может такого быть, – подумав, решил мерин. – Понюхать пряник – и то несбыточное счастье. А сахар, овес – это, брат, вообще бред сивой кобылы. Придумай что-нибудь другое, над тобой все лошади ржать будут. Пока!

Четверг вздохнул – нелегкое дело преодолеть недоверие собратьев-непарнокопытных...

В правлении колхоза никого уже не было, и я попросил одного из зевак мальчишек сбегать к председателю домой и доложить о нашем возвращении. Пока гонец выполнял это поручение, Малыш причесал Четвергу гриву, и мы на прощанье сфотографировались. Однако, наше расставание было омрачено досаднейшим происшествием.

Из какой-то подворотни неожиданно выскочила собачка цвета покрытого сажей снега и с бессмысленной яростью стала на меня бросаться. Я нелицеприятно сказал собаке, что не знаю ее и знать не желаю, что никаких общих интересов у нас нет и быть не может, а посему она, извините за выражение, пусть убирается ко всем чертям. Но собаке моя аргументация, видимо, показалась неубедительной. Она продолжала прыгать вокруг меня, разрываясь от лая и норовя нанести мне телесное повреждение. Тогда я запустил в собаку длинным проклятием, чем вызвал у нее совершенно неистовый приступ гнева. В эту никудышную дворнягу словно вселился бес. В жизни я еще не видел такой гнусной собаки. Казалось, у нее есть одна навязчивая идея – стереть меня с лица земли. Я почувствовал, что во мне просыпается доисторический предок. «Переходи от слов к делу!» – услышал я его призыв и с нечленораздельным воплем ринулся на собаку. Я нанес ей такой удар, что наверняка вышиб бы из нее дух, если бы попал в цель, то есть в собаку. Но она ускользнула и едва ли не цапнула мою руку. Я погнался за собакой, трижды ее настигал и со страшной силой бил ногой – мимо. Все мое существо вопило от желания уничтожить эту собаку, избавить нашу прекрасную планету от позорящей ее твари. И мне почти удалось это сделать: собака споткнулась, я с торжеством поднял карающую ногу и... увидел председателя колхоза Павловского, который вышел из подъезда и смотрел на меня с возрастающим интересом. Я весело приветствовал его, сделав задранной ногой балетное па.

– А мы здесь балуемся! – просюсюкал я. – Какая милая собачка!

Тут-то собака и осуществила свою подлую мечту. Поняв, что я у нее в руках, она со злорадной ухмылкой приблизилась и хладнокровно распустила мою штанину. Я извинился перед председателем, прицелился, подцепил собаку ногой и, подняв палец, долго наслаждался доносящимся откуда-то сверху визгом. Минут через пять собака возвратилась на землю и облаивала меня уже из подворотни. Согласитесь, что моральная победа осталась на моей стороне.

Мы тепло простились с Дмитрием Ивановичем, долго благодарили его и желали доброго здоровья. Старик тоже остался доволен: как-никак повидал Пушкин-Камень, вышегородскую церковь, о красоте которой наслышался легенд, набрался свежих впечатлений и познакомился со многими интересными людьми. Он бы с удовольствием продолжал бродяжничать с нами по Псковщине, но «обстоятельства, сами понимаете, не позволяют – старуха соскучилась, сынок с внучкой приезжают, так что простите великодушно...»

Затем мы передали Четверга с баланса на баланс, скормили нашему верному мерину остатки сахара и не без сожаления перегрузили вещи из телеги в кузов автомашины.

Через полчаса мы уже были в Порхове, под гостеприимным кровом Балёли. Отдав должное пирогам с луком и яйцами, мы завалились на любимый сеновал и проспали двенадцать часов сном хорошо поработавших людей.

НЕКОТОРЫЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ ДОРОГИ НА ПСКОВ

Мы расстались с Четвергом и потому, что он не обеспечивал достаточной скорости. Поднатужившись, мобилизовавшись и преодолев вековое отвращение к телеге, Четверг в лучшем случае развивал скорость подвыпившего пешехода. Для странствий из деревни в деревню это было в самый раз. Но теперь нам предстояло пересечь всю область – при всем своем трогательном отношении к овсу Четверг вряд ли решился бы на такой подвиг.

На северо-западе области раскинулись два больших озера. Псковское и Чудское. Туда мы и направлялись. Было на редкость заманчиво поклониться Вороньему Камню, у которого Александр Невский устроил Ледовое побоище, побродить по этим святым местам.

Кроме того, я договорился о встрече с рыбаками. Не с теми, которые забрасывают в воду удочки с рахитичными червяками, а с настоящими, в зюйдвестках и штормовых костюмах рыбаками известного колхоза имени Залита. Особенно меня интриговала личность председателя колхоза – в дальнейшем вы сами поймете почему.

Дорога к озерам шла через Псков. Нам повезло: в областной центр утром отправлялся секретарь Порховского райкома партии Владимир Ермолаевич Терских, и мы с благодарностью приняли его предложение стать попутчиками. Терских был озабочен – вместе с культработником Ниной Игнатьевной Костаревой он ехал выступать по телевидению и чувствовал себя как молодой артист перед выходом на сцену. Одно дело, встречаться и работать с земляками на равных и совсем другое – сидеть перед ними на телеэкране, тихо ужасаясь при мысли о том, что галстук съехал набок...

Погода была превосходная, «газик» легко мчался по асфальту живописного шоссе, но Малыш сидел надувшись. Утром он проснулся с лучезарной улыбкой на устах, которая по мере пробуждения сползала и наконец совершенно исчезла.

– Мне снилось, что сейчас начало лета! – горестно поведал он и простонал: – Уже прошло больше половины каникул!

Этот искренний вопль страдающей души поначалу был основной темой нашего разговора – до двенадцатого километра.

– Вот здесь! – торжественно сказал шофер Анатолий Иванов и остановил машину.

Мы вышли на шоссе. Видимо, черт перепутал, но история, о которой речь пойдет ниже, произошла не на тринадцатом, как положено у чертей, а именно на двенадцатом километре.

У Травки есть сестра Кира, проживающая в Пскове, у Киры есть муж Володя, у которого, в свою очередь, есть мотоцикл с коляской. Кира и Володя каждую субботу приезжают в гости к Балёле, причем за рулем сидит Володя, а в коляске Кира. Но на двенадцатом километре тот самый черт, который перепутал, шепнул Володе на ушко, что неплохо бы закурить.

– Останавливаться неохота, – отмахнулся от него Володя.

– А Кира? – вкрадчиво возразил черт. – У нее ведь тоже есть права. Она сядет за руль, а ты всласть накуришься.

– В самом деле, – обрадовался Володя. – Спасибо, братишка!

– Я что, я всегда пожалуйста, – потирая руки, скромничал черт.

И мерзко про себя хихикнул.

Итак, Кира села за руль, а Володя с папироской – в коляску. Полминуты все шло как нельзя лучше. Но затем на дорогу выполз размять свои кости ревматик-петух, и Кира, спасая ему жизнь, затормозила, вернее, хотела затормозить, но с помощью черта сделала наоборот – прибавила газу и уже потом затормозила. В результате мотоцикл вместе с коляской, Кирой, Володей и папиросой грохнулся в кювет, причем внизу оказался Володя с папиросой, на нем мотоцикл с коляской и наверху как украшение этого ансамбля – Кира. Все в точности по инструкции Марка Твена. Кира осталась невредима, мотоцикл с коляской отделались легкими ушибами, папироса нагло продолжала дымиться, а Володя сломал ключицу.

– Тоже нашла амортизатор! – упрекал он бледную Киру. – От меня могло остаться одно воспоминание!

– Я говорила – бросай курить, – вздыхала Кира. Вместо ответа пострадавший стонал и с ненавистью смотрел на свой гипс: с завтрашнего дня Володя, рыболов-фанатик, взял отпуск, чтобы ехать с нами на остров Залита... Забегая вперед, сообщу, что ровно месяц отпуска Володя ходил, как тигр, по квартире, осыпая проклятиями гипс, мотоцикл с коляской, черта, папиросу – но не горячо любимую жену Киру.

Кстати, именно шофер Анатолий, проезжавший в тот вечер мимо, посадил супругов в машину и привез к Балёле. Вот и вся история. Учитывая, что в путеводителе по Псковской области место аварии не указано, могу помочь туристам приметами: последняя треть двенадцатого километра шоссе, в нескольких шагах от консервной банки с этикеткой «Килька». За следы ревматика-петуха не отвечаю – с тех пор прошли дожди.

Кроме этого памятного места, по дороге из Порхова в Псков есть еще одна достопримечательность – санаторий Хилово, знаменитый своими целебными грязями и водами. Владимир Ермолаевич предложил туда на минутку заехать, и мы с Травкой переглянулись.

– Ты помнишь? – ударяясь в воспоминания, спросил я.

– Еще бы! – воскликнула Травка. – Милое Хилово! Прими нашу сердечную признательность, ибо самый факт твоего существования...

Чем приводить полностью этот монолог, расскажу, как было дело. Когда мы поженились, семейный бюджет был столь скромен, что поход в кино автоматически отменял ужин, а покупка новых чулок приводила нас на грань финансового банкротства. Я только начал работать, а денежным вкладом Травки была повышенная стипендия. Над ней-то и нависла неотвратимая опасность: экзамен по географии, с которой Травка еле раскланивалась. Поэтому мы не без горечи смирились с тройкой, в глубине души капельку надеялись на четверку и даже не мечтали о пятерке. Но гроза студентов профессор Степанов был не только экзаменатором, он еще был и человеком, и этот человек любил лечиться в Хилове. Травка случайно об этом узнала и на первый же вопрос билета о каких-то горных хребтах честно ответила, что каждое лето она собирает грибы в окрестностях санатория Хилово. Пока я трясся, как пугало на ветру, у закрытой двери, за ней происходило следующее. Профессор пришел в восторг и минут двадцать бурно восхищался ярким и нестандартным Травкиным ответом. В заключение профессор пренебрежительно отшвырнул в сторону билет, поставил в зачетку пятерку и по-отечески посоветовал Травке и впредь собирать грибы только в окрестностях Хилова.

Между прочим, у этого санатория любопытное прошлое, которое безусловно заинтересует музыковедов. Сто лет назад до Петербурга дошла легенда о том, что некий порховский старик крестьянин искупался в лесном источнике, вышел из него кудрявым молодцем с румянцем во всю щеку и с ходу показал потрясающее время в беге на три тысячи метров с препятствиями. Легенда произвела впечатление, и в 1866 году профессор медико-хирургической академии, крупный химик и знаменитый композитор Бородин выехал в Порхов для обследования источника. Кое-кто из восторженных старожилов склонен утверждать, что «Князя Игоря» композитор сочинял, сидя в волшебном источнике, но в отличие от легенды о старике рекордсмене эта версия не кажется мне достаточно убедительной – я лишь даю музыковедам путеводную нить для дальнейших творческих исследований.

Однако воды и грязи Хилова действительно чудодейственны, и лишь крайне малое число мест не позволяет санаторию превратиться в здравницу всесоюзного значения. Хилово быстро растет, построен главный корпус с двухместными номерами, новая водолечебница.

Места вокруг чудесные – нетронутые леса, река, да и воздух здесь высокого качества. Правда, и комаров примерно по миллиону штук на брата – видимо, минеральные воды и целебные грязи пришлись им по вкусу. Но курортное начальство уже пробивает антикомариные ассигнования и рассчитывает в скором времени покончить с этими нахлебниками.

А с грибами в хиловских лесах, как оказалось, не только у Травки связаны веселые воспоминания. Наша попутчица Нина Костарева не без юмора поведала, как во время грибной вылазки здесь заблудился ее супруг. Все обошлось благополучно, и после двухчасовых поисков Иван Александрович Костарев благополучно присоединился к своим товарищам, но еще долго будет отбиваться от шуток заблудившийся в лесу бывший заместитель командира партизанской бригады по разведке!

Однако вот и Псков – город, о котором можно рассказывать часами и длинными печатными листами. Позвольте мне не ограничиться этой характеристикой и на время приковать внимание любознательного читателя к этому интереснейшему городу. Прерываем наше повествование и обращаемся лицом к истории.

Итак —

ПСКОВ – ОТ КНЯГИНИ ОЛЬГИ ДО СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ

Въезжая в древний Псков, снимите головные уборы!

Псковичи до сих пор не знают, сколько лет их родному городу и кто его основал. В этом смысле многие другие города – вроде Рудного, Мирного, Воркуты и Норильска – имеют перед ним несомненное преимущество: свидетельства о рождении у них пахнут типографской краской и не допускают никаких толкований. Но Псков на такие города посматривает с покровительственным великодушием, как древний прадед – на пионеров в коротких штанишках. Ибо Псков считает возраст не на годы, а на столетия: в самом начале десятого века нашей эры он уже существовал.

Между прочим, по одной версии, основатель, вернее, основательница Пскова известна. Версия красивая, и посему с удовольствием ее приведу. В деревне Выбуты (Лабуты) на реке Великой жила в небогатой семье девушка Ольга. Разумеется, она была красавицей – вы сами убедитесь, что это необходимое условие дальнейшего развития событий. Но в те времена даже красавицам выйти замуж без приданого было трудновато, и Ольга подрядилась перевозить через Великую купцов, окрестных жителей и разных туристов. Река изобиловала порогами, подводными камнями, но Ольга мужественно занималась своим опасным делом, взимая за провоз плату, в отличие от святой Марии Египетской, которая, наоборот, оплачивала перевоз единственной имевшейся в распоряжении одинокой женщины валютой.

Рано или поздно это должно было произойти: красавец витязь попросил Ольгу перебросить его на другой берег и весь путь беседовал с девой не столько о физике, сколько о лирике, поскольку в конце беседы дорогое кольцо с самоцветом перекочевало с его пальца на Ольгин – вещественный залог верности навек. Влюбленные (нет сомнений, что Ольга тоже влюбилась в витязя) тепло расстались и, пока хватало глаз, посылали друг другу воздушные поцелуи. Витязь обещал вернуться и, будучи человеком высоких моральных устоев, сдержал свое слово. Так бедная крестьянская девушка Ольга стала женой славного князя Игоря – того самого: «Князь Игорь и Ольга на холме сидят, дружина пирует у брега...»

Дальнейшие события развивались так. Княгиня Ольга плыла однажды на ладье по Великой и любовалась берегами. Особое впечатление произвело на нее живописное место, где река Пскова впадает в Великую. Секретарь-стенографист, плывший вместе с княгиней, записал для потомства ее слова:

– Быть здесь городу великому и славному!

Так возник Псков, который поначалу назывался «Ольгин город». На реке Великой сохранился даже большой камень, на котором Ольга оставила след своего сапожка. Камень этот зовется «Ольгин след», ибо никто еще не мог доказать, что его оставила не Ольга, а какая-нибудь другая дама.

Согласитесь, что легенда, древность которой, кстати, не оспаривается, могла бы успешно решить вопрос о происхождении Пскова, но у нее есть одна слабость: историческая недостоверность. Первый русский летописец, говоря о князе Игоре, пишет: «...и приведоша ему жену от Плескова (Пскова), именем Ольгу». Событие сие датируется 903 годом. Следовательно, в то время, когда Игорь и Ольга полюбили друг друга, Псков уже существовал, и основать его Ольга при всей своей красоте никак не могла. Такой точки зрения придерживались академик А. Шахматов и многие другие ученые, на эту же позицию встал и я. Так что будем считать вопрос решенным: Псков был основан до 903 года, а когда именно – можно только гадать вместе с любознательным читателем. Кто знает, быть может, псковичам повезет, как повезло ереванцам, откопавшим камень, по которому был определен возраст Еревана. Но пока уверенно можно сказать одно: Псков существует на белом свете по меньшей мере веков одиннадцать – достаточно почтенный срок, не правда ли?

* * *

Район, занимающий территорию нынешней Псковской области, испокон веков (это выражение историки употребляют тогда, когда точнее сказать не могут. В данном случае можно без большой ошибки назвать середину первого тысячелетия нашей эры) населяло славянское племя кривичей, пришедшее с берегов Дуная и Днепра. Об этих первых веках говорят только раскопки – летописей тогда еще не велось. Зато первый же летописный рассказ до сих пор вызывает бури в научных кругах: речь идет о причинах, которые привели на Русь трех братьев – Рюрика, Синеуса и Трувора. Летописец, правда, недвусмысленно указывает, что славяне призвали братьев-варягов править, но это утверждение у здравомыслящих людей вызывает серьезное сомнение. Скорее всего, летописца вдохновлял на эти строки варяжский дружинник, державший в непосредственной близости от шеи грамотея остро отточенный меч. В самом деле, варяжские князья всегда славились своими разбойничьими набегами на чужие земли, а в истории не известно ни одного случая, чтобы такую опасную публику приглашали занять трон. Скорее всего, братья-разбойники вместе со своими дружинами были действительно приглашены как наемники, вроде позднейших швейцарцев, а уже потом они присмотрелись, обжились и потихоньку прибрали кое-что к своим рукам.

Как бы то ни было, один из братьев, Трувор, стал князем чудских кривичей, то есть псковитян. О его жизни известно только то, что он умер и был похоронен в Труворовом городище в Изборске, возле Пскова. Показывают даже его могилу, над которой стоит огромных размеров каменный крест с непонятными стершимися письменами – обстоятельство, ставящее подлинность могилы под сомнение. Дело в том, что Трувор, как и все варяги, был язычником, а христианство вместе с крестами появилось на Руси лишь при князе Владимире; значит, крест над могилой Трувора поставили значительно позднее (если это все-таки его могила...). Тем не менее размеры креста впечатляют, да и сама соседняя крепость прославлена в летописях, и если вы будете в Пскове, обязательно побывайте в Изборске.

После смерти Трувора и Синеуса князь Рюрик оформил наследство и стал единодержавным государем. А Псков на долгое время остался без князя и, к чести его будь сказано, нисколько об этом не горевал.

Здесь следует отметить чрезвычайно важную историческую особенность Пскова: его население столь высоко ценило свою независимость, что большую часть своей древней истории отлично обходилось без князей. Здесь была республика, в которой народное вече определяло всю политику и в которой глас народа обычно совпадал с гласом Божиим, хотя, конечно, богатые горожане и знать влияли на решения веча больше, чем их домашняя прислуга.

Псков был богатым городом. Он широко строился, производил, торговал, воевал и вел нескончаемую тяжбу с Новгородом за право называться не просто пригородом, а «младшим братом». Время от времени, вече, устав от распрей, приглашало в город на пробу разных князей. Первым псковским князем стал в 1138 году Всеволод Мстиславович, внук Владимира Мономаха, за ним приглашались и другие, но многие не выдерживали положенный по законодательству месячный испытательный срок и увольнялись без выходного пособия.

* * *

Велик вклад Пскова в историю славянской культуры – об этом речь впереди. Но судьба его сложилась так, что наибольшую, воистину неоценимую для Руси роль он сыграл как город-солдат. На псковской земле Александр Матросов закрыл своим телом амбразуру дота – так Псков на протяжении веков подставлял свою грудь под удары завоевателей, залечивал кровавые раны и снова вставал на пути агрессоров.

В начале XIII века Римский Папа Иннокентий III учредил немецкий рыцарский орден меченосцев, члены которого брали на себя следующие обязательства: послушание, целомудрие, бедность и неустанная борьба с противниками католичества. Обязательства были сплошной липой: таких проходимцев и насильников, как меченосцы, свет не видывал, и за хорошую мзду они готовы были послать ко всем чертям свои обеты, рыцарскую честь и даже Папу Иннокентия III (да снизойдет на него Святой Дух). Эта армия профессиональных бандитов вторглась в нынешнюю Прибалтику, чтобы обратить «полудиких ливонцев» в истинную веру, а заодно и содрать с новообращенных семь шкур. Во славу Господню они разграбили и залили кровью Ливонию, а затем начали вторгаться на Русь. Объединившись со своими давними союзниками-эстонцами, князья псковские, полоцкие и новгородские сумели отбить первый натиск, и на помощь потрепанному католическому воинству пришли рыцари Тевтонского ордена.

До того времени тевтоны в составе крестоносцев воевали в Палестине против мусульман за святые места и внесли весомый вклад в тогдашнюю военную науку: они с треском проиграли ряд сражений, дав тем самым полководцам пищу для поучительных размышлений. Теперь тевтонские рыцари пришли к границам Руси, где надеялись без особого риска для жизни украсить себя лаврами и прочими пряностями. Два доблестных рыцарских воинства объединились, загрузили обозы пустыми сундуками, с энтузиазмом распределили между собой шкуру неубитого медведя и двинулись на Псков.

Современники, посещающие сегодняшний мирный Псков! Ни на минуту не забывайте, что семьсот с лишним лет назад под этим городом произошло сражение, на сотни лет вперед определившее судьбу ваших далеких предков и, следовательно, их нынешних потомков. История – не алгебраическое уравнение с тремя неизвестными, которое может расшифровать даже робкий школьный ум. Кто сейчас в состоянии заглянуть в путаный клубок веков и предугадать, какие последствия для будущего Руси имел бы успех Тевтонского ордена? Сражение с татаро-монголами на Калке задержало развитие большей части Руси, из крупных княжеств лишь Новгород и Псков сохранили свою самостоятельность и самобытность, на долгое время став хранителями славянской государственности. Проиграй Александр Невский сражение на Чудском озере, дорога на Северо-Западную Русь была бы немцам открыта.

О Ледовом побоище, к сожалению, сохранилось чрезвычайно мало документов: несколько фрагментов из летописей и «Рифмованная хроника», написанная историком Тевтонского ордена спустя несколько десятилетий после битвы. Имеется, правда, значительно более позднее «Житие Александра Невского», но это скорее не историческое, а литературное изложение событий, и по нему о Ледовом побоище судить столь же трудно, сколько по знаменитому фильму Эйзенштейна. Но и русские летописи, и немецкая хроника дают представление о главном: тевтоны были разгромлены и отброшены от Руси. Проявив незаурядное предвидение большого полководца, князь Александр Ярославович нарушил все каноны тогдашней военной науки и за счет ослабления центра резко усилил фланги. Тевтоны же пошли клином, своей излюбленной «свиньей», легко пробили центр и были разбиты флангами. Одним словом, со «свиньи» содрали шкуру хотя и не по правилам, но исключительно успешно. Во всяком случае, немцы быстро запросили мира, получили его, и лишь через семьсот лет вновь решились уничтожить Русь как государство – на этот раз с еще более серьезными для себя последствиями.

Хотя в разгроме тевтонов, кроме псковских воинов, принимали участие новгородцы и суздальцы, битва все-таки произошла у Пскова, на который, таким образом, легла главная ответственность за поиски и сохранение реликвий Ледового побоища. Увы! Битва происходила не на тверди, столь любимой археологами, а на льду, который имеет обыкновение каждую весну исчезать без следа. К тому же Теплое озеро (оно соединяет Чудское и Псковское озера, именно на нем проходил бой) имеет весьма капризный водный и температурный режим, дно его затянуто толстым слоем ила, и все это чрезвычайно затрудняет раскопки. Со времени Ледового побоища берега Теплого озера в значительной степени изменили свои очертания, и хотя уже в наши дни археологам удалось обнаружить погрузившийся в воды озера Вороний Камень, ученые до сих пор не пришли к единому мнению относительно точного места битвы. Обидно: одна из самых значительных побед в истории России не оставила никаких вещественных свидетельств, кроме летописных...

Впрочем, само-то Теплое озеро осталось! «Ракеты», совершающие рейсы по маршруту Псков – Тарту, часто делают остановку у Самолвы, и в эти минуты все пассажиры в благоговейном молчании стоят на открытой корме. Вот здесь... или здесь... или здесь... русские витязи били немецких рыцарей, а князь Александр стоял на Вороньем Камне... Нет, вряд ли Александр смотрел на битву с Вороньего Камня! Князю в то время было всего 22 года, он был силен и храбр, кровь его была горяча – он, конечно, рубился с рыцарями, не мог бы он выдержать простого созерцательного участия в битве... Быть может, здесь, в эту воду, погружались, проломив лед, тяжеловооруженные рыцари; отсюда их, битых, с опущенными головами, князь Александр вел в Псков... Обязательно побывайте на Теплом озере, за такие ощущения не жалко отдать очередной отпуск.

Кстати, о вещественных свидетельствах: известный знаток Пскова, ученый-искусствовед Иван Николаевич Ларионов посвятил их розыскам целый кусок жизни. Однажды он узнал, что у деревни Чудская Рудница находится древнее захоронение, к которому многие поколения монахов из окрестных монастырей приходили молиться за павших воинов. Хотя молебны эти прекратились давным-давно, Ларионов предположил, что в захоронении могли оказаться останки героев Ледового побоища. Раскопки дали неожиданную находку: камень с выбитой на нем голгофой (распятием); тщательный анализ захоронения определил его дату – XIII век! Да, быть может, этот камень, ныне главный и самый впечатляющий экспонат Псковского музея, – единственная на сегодня овеществленная и скорбная память о Ледовом побоище...

* * *

Знаете ли вы, что Псков был самым укрепленным русским городом? Общая длина его крепостных стен превышала девять километров (для сравнения: в Смоленске – пять километров, а в других городах – еще меньше). Каждая новостройка утверждалась на вече, и это было действительно нужное сооружение. Даже многочисленные соборы и монастыри воздвигались отнюдь не только для продажи опиума народу: они имели первостепенное оборонное значение.

Псков был и на несколько веков остался боевым форпостом, сотни раз (!) отражавшим нападения на русскую землю. Самый известный псковский князь Довмонт, правивший с 1266 года почти до конца столетия, многократно сражался с недобитыми немецкими рыцарями и даже «раниша самого магистра по главе... и прочие вскоре повергша оружие и устремишася на бег...».

Довмонт, пожалуй, был единственным князем, умевшим ладить со свободолюбивыми псковичами. После его смерти разные князья приезжали в Псков, как на гастроли, и наконец махнули рукой на доходный, но весьма ненадежный престол. А республика Псков просуществовала почти два столетия, и лишь в 1510 году пала, дав жизнь прекрасной легенде.

В начале XV века Псков, устав от бесконечных набегов и войн, обратился за помощью к Москве, которая, как магнит, притягивала к себе вольные русские княжества. Помощь Москва предоставила, но символ республики – вечевой колокол с того времени звучал все реже. А в 1510 году великий князь Василий (царь Василий III), папа Ивана Грозного, прислал в Псков своего дьяка для объявления августейшего решения: «Вече не быть, князю и посаднику не быти, а быти по воле великого князя».