Текст книги "Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину"
Автор книги: Владимир Марковчин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
29 августа 1944 года. Мои друзья сегодня сообщили мне, что на собрании военнопленных в лагере № 27, созванном по поводу моего вступления в «Союз немецких офицеров» и выступления с обращением к немецкому народу, один из профашистски настроенных офицеров выкрикнул в мой адрес: «Свинья!» Установить этого человека не удалось.
После собрания некий лейтенант Бисманн заявил: «Если Паулюс еще не был сумасшедшим, то в Москве его теперь свели с ума», а некий лейтенант Крегер сказал: «Можно себе представить, что через 1,5 года Паулюс дал себя сломать». Ему вторил якобы некий обер-лейтенант фон Буркерсроде: «Паулюс несколько дней тому назад вступил в СНО, у него слегка крыша не в порядке». Вот вам и субординация...
Да, работать с таким контингентом очень сложно – у Гитлера было значительно больше времени для их воспитания.
31 августа 1944 года. Радостная весть – группа военнопленных офицеров румынской армии, под воздействием моего и группы офицеров заявления, в количестве 27 человек, подали заявление с ходатайством об отправке на фронт, в Румынию. Они рассматривают заявление как шаг к общей победе над врагом свободолюбивых народов.
Однако не все так хорошо. В лагере № 160 у группы офицеров мое заявление вызвало растерянность.
10 сентября 1944 года. Сегодня беседовали с полковником Болье снова о Сталинграде, и я рассказал ему, как ответил фюреру, когда получил приказ о взятии Сталинграда. Я ему написал: «Ваш приказ будет выполнен! Да здравствует Германия! Пусть живет Германия!» В эту фразу я вложил особый смысл: пусть живет Германия, а не погибнет, как мы. Гитлер это, конечно, понял.
Сталинградская битва имеет три периода: наступление, оборона и преступление. Сколько этому человеку ни делай, он все говорит: мало, достань луну с неба! Между любовью и ненавистью расстояние невелико. Теперь моей ненависти нет пределов.
Вечером, в беседе с генералами, снова затронули эту тему. Я сказал, что до последнего момента все думал, что у Гитлера самые лучшие намерения, что правительство все же перестроится каким-либо образом и отступится от своей политики. Сегодня мы можем оставить эту мысль, как совершенно бесполезную.
Признаваясь откровенно, я должен сказать, что верил в национал-социализм. Все генералы не должны забывать, что были под его влиянием, так как перед нами стояла большая сила, которая, казалось, была способна достичь поставленных целей, а цели эти были прекрасные...
Никто из генералов не мог предполагать, что таков будет исход, так как нельзя же требовать, чтобы человек был пророком – ведь все могло сложиться совершенно иначе. Я был убежден в том, что не должен примыкать к движению.
Я говорил себе: положение таково, что со спокойной совестью я не могу участвовать в этом движении, так как не знаю, как обстоят дела на родине. Однако настоящее положение вещей доказывает, что я глубоко ошибался.
Убедительным моментом явилось открытие второго фронта, а также мысль, на которую меня навели генералы – просто невозможно в настоящее время действовать в соответствии с чисто военными законами. Все эти моменты побудили меня с тяжелым сердцем отойти от прежнего убеждения и прийти к другому.
Если уж я вступаю в борьбу, то я не могу играть роль, которую мне предписывают, иначе я не что иное, как объект, который используется организацией. Я сказал, что полностью включился в движение, но нужно же иметь какую-то точку опоры, за которую можно было бы держаться, так как я не могу так просто выставлять свое имя, как если бы поставили во главе лейтенанта или ефрейтора – это было бы совсем другое дело.
Здесь дело не в формальностях, а в моем отношении к «Офицерскому союзу», в моем положении.
23 сентября 1944 года. Сегодня господин полковник кратко проинформировал меня, что мое вступление в «Союз не мецких офицеров» и воззвание к германскому народу произвели на военнопленных лагеря № 97 большое впечатление.
Профашистски настроенная часть немецких офицеров с возмущением встретила мое воззвание, тогда как раньше (до воззвания) эта часть офицеров всегда ставила меня в пример.
В то же время, как только стало известно о моем вступлении в СНО и воззвании к немецкому народу, эта профашистски настроенная часть изменила свою точку зрения и начала меня характеризовать как плохого командующего, называя «изменником». Таковы уж реалии нашего времени. Впрочем, их мнение меня волнует мало.
14 октября 1944 года. Сегодня беседовали с генералом Штреккером насчет того, чтобы новые генералы в прямой и ясной форме просили об их вступлении в Союз. Они должны и уже готовы сделать, наконец, решительный шаг во имя спасения Германии, так как настоящие события требуют этого, ждать больше нельзя и колебаться тоже.
Поговорив с каждым из генералов в отдельности, я убедился, что они так и поступят.
После разговора с новыми генералами я еще раз пришел к выводу о том, что война для Германии окончательно проиграна, что правительство бессовестно обходится с народом и старается выгородить себя. Несостоятельность гитлеровского правительства очевидна. Факт повешения фельдмаршалов возмутителен – это переходит всякие границы. Безумное руководство – трезво мыслящий человек даже представить себе не может подобного безумия.
Кроме всего, зверства. В Белоруссии нашими истреблено 800 000 евреев. В этом виноват прежде всего Гитлер, потому, что именно он в войне с Россией сделал виновным весь свой народ.
26 октября 1944 года. Сегодня я дал согласие господину полковнику выступить по радио с ответом на гитлеровскую пропаганду, обвиняющую «Союз немецких офицеров» и его президента – генерала фон Зейдлица в предательстве. Через два дня это выступление многократно передавалось по радио.
7 ноября 1944 года. Сегодня в беседе с генералами Штреккером, Лейзером и полковником Болье затронули румынскую тему.
Я сказал, что румыны очень непостоянные люди: они то за одних, то за других. Сначала были врагами русских, теперь друзья. Умеют нравиться, если им нужно. Вежливы, приятны, но и хитры.
Потом поговорили о демократии. Сошлись во мнении, что Англия и Америка хотят создать в Германии демократическое правительство, но они себе мыслят иную демократию, нежели Национальный комитет. Германии нужна своя демократия, немецкая задача Национального комитета – помочь народу преобразовать Германию, растолковать ему все прежние ошибки.
16 ноября 1944 года. Сегодня посетили объект № 20. Да, время мы провели хорошо. Но, как и везде, на 20-м объекте говорят об одном и том же. Все о демократии. Но не все имеют ясное представление о том, что значит демократия. Если перестроить государство и создать там демократическое правительство, то здесь возникает вопрос – какая демократия будет? Буржуазная или пролетарская?
Никто этого вопроса пока не разрешил. А вообще на 20-м хорошо. Тут приятное общество. Мне генералы сразу же сказали: «Вам, фельдмаршал, мы во всем доверяем». Правда приятные люди.
Русские правильно распределяют пайки – генеральские, офицерские и солдатские. Что же, генералу и солдату давать одно и то же? Каждый получает по чину, и это правильно.
28 ноября 1944 года. Во время прогулки ко мне подошел генерал Латтман, и мы вновь говорили о личной ответственности перед народом и перспективах нашей работы. Когда же я подписываю листовку, я должен знать, к кому я обращаюсь, нужно быть убежденным и уверенным в том, что ты предлагаешь.
Я говорю: «Долой Гитлера!» Но это нереально. Почему? Потому, что я ничего не предлагаю реального для осуществления этого лозунга. Народные комиссии? Они делу не помогут, следовательно, предлагаемое мной нереально.
Я говорю: «Переходите!» Но как могут переходить генералы? Это же нереально. Этот лозунг ни в коем случае не подходит к генералам. Генералы не могут сделать этого.
Мы должны знать точное положение вещей у нас на родине, а отсюда мы этого не видим. А поэтому с нашими знаниями обстановки на родине мы создадим такое настроение, которое, кроме вреда, ничего не принесет. Эти народные комиссии вообще нереальны.
Офицеры и солдаты должны сплотиться и, обратясь к народу, сказать ему: вот к чему мы пришли, благодаря национал-социализму. А все эти дороги должны найти люди, которые хорошо знают положение вещей на родине. Мы же внесли в это дело свою лепту тем, что открыто заявим свое мнение. Что может сделать маленький человек? Ему ничего не остается, как добросовестно выполнять свой долг...
Сегодня в очередной раз выяснилось, что я совершенно не могу говорить экспромтом. Со мной это было и прежде, но теперь я особенно остро это чувствую. У меня фразы противоречат одна другой...
Ночами я не сплю...
1 декабря 1944 года. Опять с генералами Латтманом, Лейзером и полковником Болье рассуждали о будущем Германии. Все сошлись во мнении, что Германия будет оккупирована, а мы должны будем там работать на службе у русских или англичан.
Предположим, что мы принимаем это предложение. Будут говорить, что вы – оплачиваемый агент. Оккупация продлится, ну скажем, три года. Войска покинут Германию. Будет новое правительство. Те, которые имели дело с русскими, останутся. Как на нас будут смотреть?
Но мы должны взять на себя всю тяжесть этого положения. Может так случиться, что, несмотря на все мои желания, я не смогу помочь моему народу. Я помогу тем, что в моих силах, но потом я буду выброшен, как использованный человек. А может быть, нет? Как говорят русские, «поживем увидим».
20 декабря 1944 года. Я получил письмо, которое меня весьма порадовало. Я даже переписал его содержание в дневник полностью. Итак:
«Господину генерал-фельдмаршалу Паулюсу.
Москва, п/я 11.
Господин фельдмаршал!
Ваше решение бороться против Гитлера вызвало среди нас, солдат Вашего прежнего местопребывания, большую радость. Всем солдатам известно, насколько труден был для Вас, господин фельдмаршал, этот шаг. Теперь вы узнаете, насколько необходимо было поднять кулак против Гитлера– этого предателя народа – чтобы освободить Германию от войны, террора и нищеты.
Мы все приветствуем Ваше решение и верно стоим на Вашей стороне. Ваши солдаты из лагеря 48 от всего сердца желают Вам, господин фельдмаршал, наилучшего здоровья и успеха в борьбе за будущее Германии.
Когда настанет время освобождения Германии, мы просим включить нас в ряды борцов. Мы все готовы и ждем Вашего зова.
Хайне Альфред, 1-я рота, 255-й саперный батальон, и еще 38 человек (солдаты, ефрейторы и унтер-офицеры)».
Это мои солдаты, солдаты Сталинграда! Значит то, что я и другие генералы делают, кому-то, кроме русских, все-таки нужно!
1945
1 января 1945 года. Сегодня, в первый день Нового года, я написал (наконец-то) письмо моей дорогой Надеж. Я сообщил ей, что в течение истекшего года некоторые сведения о Коке получал только через генералов, попавших в плен. Таким же образом я узнал, что мой старший сын убит осенью 1943 года в Италии, а дочурка Пусси умерла.
Последняя весточка, полученная от Надеж, была датирова на 22 ноября 1943 года. Она, наверное, тоже уже не имеет связи с Кокой. Я написал, что живу на даче, неподалеку от Москвы, и, судя по общей обстановке, хорошо. Почти все генералы, находящиеся здесь в плену, работают вместе со мной над тем, чтобы свергнуть существующее в Германии правительство, причинившее так много вреда.
Естественно, в конце письма – обязательные рождественские и новогодние поздравления! Может быть, ей удастся получить новые известия от Коки?
21 апреля 1945 года. Вот уже в течении почти четырех месяцев у меня не было возможности продолжить свои записи. Непонятно почему, но я как-то охладел к их ведению. Хотя вполне может быть, что это явление временное.
В связи с последними событиями в Германии у нас было много работы. Так, мной был поставлен вопрос о дальнейшей деятельности «Союза немецких офицеров» и Национального комитета.
Сегодня я разговаривал с генералом Латтманом и проинформировал его, что я собираюсь говорить на эту тему с генералом Кобуловым. Я должен предпринять определенный политический шаг, но прежде нужно обсудить это по-товарищески.
Позднее состоялась беседа с генерал-полковником Штреккером, в которой я высказал мысль о том, что мы должны сохранить движение, а Национальный комитет может послужить базой для создания правительства. Национальный комитет должен продолжать свое существование или как центр движения «Свободная Германия», или как правительственный орган. В таком случае он должен находиться в Восточной Пруссии.
6 августа 1945 года. Сегодня состоялась встреча с с генералом Кривенко1. Мы беседовали о послевоенном устройстве Германии.
Генерал спросил меня, чем я интересуюсь в настоящее время. Я ответил, что меня интересует дальнейшая судьба моей родины и хотел бы знать, будет ли связь между отдельными зонами. Я сказал, что понимаю, что решения конференции1 будут общими для всей Германии, но мне кажется, что каждая зона будет представлять собой отдельную страну.
Зоны будут строго разграничены между собой – как отдельные государства, скажем Бельгия, Франция и т.д. Переезд из одной зоны в другую, мне кажется, будет связан с такими же затруднениями, как отъезд за границу. Может быть, будет существовать общее административное управление, но тем не менее зоны будут отделены друг от друга. Это осложнит переписку с родными.
Генерал ответил вопросом: «Все ли вопросы в решении конференции понятны?»
Я ответил, что да, решения конференции именно такие, как я и ожидал, не более. Но вопросы, по-моему, решены не все. Например, вопрос о границах не решен окончательно и, очевидно, будет решаться после. Ничего не упомянуто о военнопленных. В отношении военнопленных, по-моему, могут быть два решения: либо этот вопрос отложат и он будет решаться позднее всеми союзниками, либо его сейчас будет решать каждый из союзников самостоятельно.
И третий вопрос – относительно министерства культуры. Установлено 5 министерств: финансов, связи, экономики, промышленности... а как же будет с министерством по делам культуры?
Генерал ответил, что министерство по делам культуры будет подчинено министерству просвещения, и в свою очередь спросил, что нужно было бы сказать по вопросу о военнопленных. Этот вопрос действительно занимает всех находящихся здесь с утра до вечера.
Я ответил, что это – само собой разумеется. Чем дольше длится пребывание в плену, тем больше повышается психоз среди военнопленных. Вопросы, которые не были решены конференцией, были очень сложными вопросами; если бы в Германии была только одна оккупационная власть, то разрешить все было бы относительно легче.
Потом снова вернулись к вопросу о новом правительстве Германии. Генерал сказал, что если бы Германия имела возможность создать такое правительство, при котором Германия, хотя и побежденная, могла бы существовать как единое государство, тогда все вопросы решались бы с этим правительством.
Я ответил, что если бы Германия после окончания войны была в состоянии создать такое правительство, которому больше доверяли бы, то не нужно было бы предпринимать никаких мер по обеспечению безопасности. Что я не могу себе представить, чтобы хоть один немец равнодушно отнесся к решению вопроса о восточной границе.
Надо полагать, что это еще не последнее слово – все будет зависеть от того, как немецкий народ сумеет поставить себя. Насколько я знаю, люди довольны общим ходом развития событий в Германии.
Генерал поинтересовался: на какую страну – Англию, США или СССР больше ориентируются находящиеся здесь офицеры и генералы?
Я сказал о себе: к этому движению я пришел на основе своих убеждений. Тот, кто твердо стоит на платформе этого манифеста, для того нет колебаний в выборе ориентации. И я думаю, что было бы большой опасностью для немецкого народа, если бы начались сейчас эти колебания. Совершенно ошибается тот, кто колеблется, не видя перед собой правильной и определенной линии. Вся проблема заключается в том, как убедить в этом тех, кто находится в других зонах.
На это генерал Кривенко сказал, что каждый народ может сам себе избрать систему управления. На что я ответил, что считаю, что немецкий народ может избрать себе ту форму управления, которую он считает правильной.
Я не могу судить отсюда о том, к какому строю стремится германский народ; во всяком случае, в этом отношении каждый народ своеобразен. Каждая страна имеет свои особенности и в соответствии с ними будет избирать себе форму государственного управления.
В Германии, безусловно, будет другая система, чем раньше, но мне отсюда очень трудно судить о том, какими темпами надо форсировать это развитие; я уже 3 года, как уехал из Германии, а за это время там многое изменилось. Сначала нужно знать – какие есть возможности, а потом, в соответствии с этим, намечать темпы развития.
Война подготовила почву для изменения жизненного уклада немецкого народа. Когда жизнь народа протекает нормально, то трудно представить себе необходимость изменения государственной системы. А теперешнюю катастрофу можно сравнить с революцией, которая все изменит.
Генерал Кривенко осторожно спросил: «Господин фельдмаршал, если бы вы вернулись в Германию, с чего бы вы начали свою личную жизнь?»
Я ответил, что мне об этом очень трудно судить; я не знаю, есть ли у меня там квартира, но это меня не волнует. Главное – я не хочу попасть ни в английскую, ни в американскую зону; я хочу быть в русской зоне. Какую-нибудь политическую работу я себе изберу, но какую именно – сейчас я сказать не могу, так как не знаю, что меня ждет в Германии.
Я не могу сказать, как я начну и что я начну, но точно знаю одно – я буду работать. Немецкий народ нужно поставить на совершенно другие рельсы. Вполне естественно и понятно, что немецкий народ будет отстаивать свою жизнь. Нужно отличать нормальное положение от теперешнего, создавшегося в Германии.
Я хочу сделать маленький набросок в отношении будущего: предположим, немецкий народ будет развиваться и внутренне, и внешне; все будет идти хорошо и планомерно. Но германский народ может сказать: «Я имею за плечами тяжелый опыт – меня упрекают в том, что я навлек войну; я не буду больше брать оружие в руки».
Я думаю, что Советский Союз не заинтересован в таком народе, который не хочет вооружаться. Народ, который не может защитить свою свободу, не достоин этой свободы. Русский народ завоевал свободу и сумел отстоять ее. А это является лучшим доказательством того, что русский народ достоин этой свободы.
Эта встреча заронила во мне маленькую надежду: генерал Кривенко спросил о том, чем я буду заниматься после возвращения в Германию. Значит, этот вопрос уже обсуждался и, может быть, в скором времени будет решен положительно. Это было бы совсем неплохо!
8 августа 1945 года. Сегодня, за карточным столом, обсуждали решения Берлинской конференции. Я сказал, что если судить здраво, то нужно прийти к выводу о том, что результаты конференции в Потсдаме более благоприятны для нас, чем мы могли ожидать. Новые восточные границы безусловно очень тяжелы, и очень трудно будет успокоить германский народ. Но мы должны примириться с этим фактом.
Вопрос об уничтожении милитаризма ставит нас, генералов, в очень тяжелое положение перед народом потому, что нет никакого сомнения в том, что народ будет отождествлять генералов и милитаризм.
Кажется ясным лишь одно – единство Германии обеспечено. Я лично сам в этом убежден. И в этом мы немало обязаны влиянию русских.
Все генералы со мной согласились.
9 августа 1945 года. Сегодня в разговоре с генералом фон Зейдлицем обсуждали объявление Советским Союзом войны Японии1. Я сказал, что Япония это единственное государство, которое вступило в войну в качестве агрессора и еще не разгромлено. Так как демократические державы объединились с тем, чтобы обеспечить мир, то вступление Советского Союза в эту войну является лишь следствием этих мыслей.
Одновременно это служит целям сокращения сроков войны на Дальнем Востоке. К тому же Япония отказалась от каких-либо мирных переговоров.
Япония ведет империалистическую войну. В интересах обеспечения своих границ на Дальнем Востоке Советский Союз не может пассивно смотреть на то, что на его окраинах место одного империалистического государства пытаются занять другие империалистические державы2.
Без участия Советского Союза в урегулировании вопросов мира эти империалистические державы провели бы политические и государственные вопросы в этой области только в своем духе.
Советский Союз является самым сильным поборником прогрессивных идей. Эти идеи, в противоположность империалистическим державам – Англии и Америки, – окажут широкое воздействие на создание независимости и национальной самостоятельности народов Восточной Азии. Они соответствуют принципиальной политике Советского Союза, в противоположность империалистическим державам– Англии и Америке.
Зейдлиц полностью со мной согласился. Потом вернулись к результатам Берлинской конференции и сошлись во мнении, что, в целом, они превзошли наши ожидания.
Относительно восточной границы – конечно, это очень больно, и надо быть плохим немцем, чтобы скрывать это, – будут потеряны большие области и вследствие этого миллионы людей будут оторваны от своей родины, но, в конце концов, в этом виноваты лишь мы сами. Если бы война была закончена раньше, в таком же духе, как мы этого хотели, было бы не только возможно другое решение, но его следовало бы точно ожидать.
Ведь немецкие области восточнее Одера и Нейсе1 лишь временно переданы под управление Польши, так что последнее слово о восточной границе еще не сказано. Действительно ли так пройдут границы? Возможно, что от действий немецкого народа до мирной конференции будет зависеть, возможны ли будут изменения в вопросе проведения границ.
11 августа 1945 года. Сегодня прозвучало сообщение русского радио о предстоящей капитуляции Японии – если принять во внимание известную сдержанность русских в таких вопросах, то это свидетельствует о том, что можно рассчитывать на очень скорое окончание войны на Дальнем Востоке.
16 августа 1945 года. Вместе с Зейдлицем и Латтманом рассуждали о будущем России. Я сказал: «Вы посмотрите, какой будет Россия через двадцать лет. Это будет сад! Вы не узнаете ее. В армии будет казино, будут большие балы. Русские уже ввели целование ручек. Мне они всегда говорили: «Мы ведь не стремимся к регрессу. Все, что относится к культуре, мы не только сохраним, но и дальше будем развивать. Люди не будут ходить оборванными, как это часто приходится видеть теперь. Все это мы давно уже могли бы иметь, если бы вы, немцы, не помешали нам в этом!»
Разве можно что-либо возразить против этого! Этого нельзя сделать при всем желании!
18 августа 1945 года. Есть русская брошюра о Сталинграде, в которой меня сравнивают с Роммелем1. Оба они совершили, мол, одну и ту же ошибку. Ошибка Роммеля в том, что он наступал на Тобрук2; ошибка Паулюса в том, что он наступал на Сталинград. С русской точки зрения это правильно. С моей точки зрения – нет, ибо Роммель желал этого наступления, а я – не желал. Я только выполнял приказ.
Вообще, теперь ведь стало совершенно ясно, что командующий армией не имел возможности действовать самостоятельно. Здесь вина Верховного главнокомандования германской армии и всех тех, кто разрабатывал оперативные планы. И кто из этих людей не предстанет перед судом союзников, тот должен будет предстать перед судом германского народа.
12 сентября 1945 года. Сегодня спорили с Латтманом о моей личной роли в Сталинграде. Я сказал ему твердо: господин Латтман, я запрещаю вам такие толкования. Мне уже давно известно, что в Сталинграде я как будто бы был единственным идиотом. Вы сначала должны сориентироваться вообще, а затем уже можете выражать ваши мнения по отдельным вопросам. А впрочем, я твердо убежден, что если бы вы командовали армией, то вы бы, конечно, сделали все правильно.
То, что я ему сказал, слышали все. А я добавил, что в советах Латтмана я не нуждаюсь.
13 сентября 1945 года. Вечером состоялась беседа с пастором Шредером1, в отношении ущерба, нанесенного немцами Советскому Союзу и последующими репарациями.
Опубликованные цифры сами говорят за себя. Размеры разрушений огро мны. Важно, что эти цифры опубликованы (в передовице «Известий»), они многим немцам откроют глаза на то, что наделал нацистский режим в этой стране. Многие потеряют сознание, а многие лишь теперь уяснят себе, что должен возместить германский народ.
Ясно, что Германия никогда не будет в состоянии возместить России тот ущерб, который она ей причинила. По сравнению с ущербом те операции, которые произведены в германской промышленности, совершенно незначительны. Очень важно, что эти операции произведены радикально и быстро, ибо с определенного момента, в недалеком будущем, германский народ может сказать: «То, что я теперь делаю, послужит делу восстановления Германии». Благодаря этому увеличится надежда на будущее, очень возрастет производительность народного труда.
Это – одна сторона данного сообщения. Однако мы должны смотреть дальше. В своей основе это сообщение направлено не против Германии. Мы не должны забывать, что в данный момент происходит конференция министров иностранных дел. Сообщение об ущербе России от войны, опубликованное именно в этот момент, имеет важное политичес кое значение. Это ясный намек Советского Союза на то, что при решении политических проблем мирового значения за Россией должно быть решающее слово.
До сих пор эти притязания основывались лишь на тяжести, вынесенной Советским Союзом в войне; теперь они будут еще и подкреплены доказательством того, что Советский Союз потерпел наибольший ущерб. В этом нужно видеть значение этого сообщения.
18 сентября 1945 года. Сегодня мы вместе с генералом фон Зейдлицем обратились к генералу Кобулову с просьбой установить место пребывания и состояние наших семей.
Нам обещали помочь.
20 сентября 1945 года. После прослушивания радиопередачи из Лондона, в которой было передано сообщение о жестком указании генерала Эйзенхауэра по поводу мер, осуществляемых по отношении к членам НСДАП, проживающим в американской зоне оккупации, прошло бурное обсуждение.
Ведь в приказе подчеркивается, что национал-социалисты не будут иметь права занимать руководящие должности– все они в будущем будут использоваться в качестве рядовых рабочих.
Приходится только головой качать по поводу наивности экспериментов американцев. Они слишком легко смотрят на эти вещи. Так нельзя поступать, если хочешь найти настоящих нацистов. А если без разбора принимать меры ко всем, кто когда-то принадлежал к партии, то кого же это не коснется?
Почти все чиновники, служащие, коммерсанты были членами партии. Конечно, немало из них были членами партии по принуждению или же потому, что это было необходимо по долгу службы. И если всех их без разбора изолировать от общественной жизни, то хаос в стране будет еще больший, чем теперь. Нет, этого в самом деле делать нельзя.
Русские умнее и благоразумнее, раз они стали на путь индивидуальной проверки, они совершенно правильно поняли, что многие так называемые члены партии очень часто совсем не были сторонниками нацизма и что в определенных условиях, под надзором они спокойно могут работать дальше по своей специальности, и, с другой стороны, многих из тех, кто не был в партии, следует рассматривать как явно выраженных нацистов, которых при всех обстоятельствах нужно обезвредить.
Я теперь уверен в том, что русские с особым «удовольствием» смотрят на эти эксперименты американцев, так как у германского народа здесь есть основания для того, чтобы делать критические сопоставления.
Для меня это только еще одно основание считать, что для нас, немцев, возможна только одна ориентация – на Востоке.
20 октября 1945 года. В одном из последних сентябрьских номеров «Свободной Германии» опубликовано правительственное сообщение о разрушениях, произведенных немецкой армией на советской территории. В конце этой статьи говорится, что комендант Сталинграда, некий генерал-майор Хеннинг, отдал в свое время приказ о грабеже населения немецкими солдатами, что они и делали.
Я читал эту статью. Но я никогда даже не видел никакого генерала Хеннинга. Комендантом Сталинграда должен был стать некий генерал Ленинг, бывший до того времени комендантом Харькова. В октябре Ленинг явился ко мне с тем, чтобы приступить к своим новым обязанностям, однако я отправил его назад, так как Сталинград все еще не был в наших руках.
Я считаю, что этот приказ никогда не мог быть издан без моего ведома или ведома генерала Зейдлица. Коменданта всего города Сталинграда никогда не было. Имелся лишь комендант Центрального участка Сталинграда. Это был некий майор из 71-й пехотной дивизии, позднее он был пленен.
24 октября 1945 года. Начались процессы военных преступников. Пусть никто не говорит мне, что эти процессы проходят быстро. Я убежден, что длятся они очень долго. Теперь еще как будто собираются привлечь к ответственности начальников штабов.
В связи с этим я очень много думаю о Гальдере. Интересно, примут ли во внимание, что он безукоризненный, абсолютно честный человек с кристаллически чистой душой, человек, к рукам которого не пристало ни капли грязи.
19 ноября 1945 года. В печати и на радио союзников постоянно звучат слова о вине «господина фон Паулюса». Господин Паулюс к этим преступлениям никакого отношения не имеет. Кто лично из них за все отвечает? Этого я не знаю и к этому никакого отношения не имею.
Далее. Снова в «Правде» статья, в которой явно прослеживается роль 6-й армии в Сталинграде. Что нового в нашем положении в связи с последними событиями? Привлечены к суду отдельные главные преступники. В обвинительном заключении упоминается также и Сталинград.
«Отдельные случаи» могли принять большой размах. Наша совесть чиста. Мы хорошо узнали друг друга в плену. Все знают, что мы не давали приказов на истребление людей– мирных жителей. Человек, которого русские отправляют на родину из лагеря, в этом отношении – чист.
Я еще раз прочел эту статью и обвинительный акт. Офицеры Генерального штаба за подготовку войны к ответственности не привлекаются. Генералы, о которых идет речь, играли особую роль. Здесь о злодеяниях в Сталинграде никто ничего не знает. Однако я убежден в том, что могли иметь место такие вещи, о которых мы даже и не подозревали.
Обвинения, предъявленные к главным военным преступникам, не имеют к нам никакого отношения. Отвечает Кейтель, Йодль и другие; мы не имеем ничего общего с преступлениями против людей.
Три года мы находимся в плену. Об этом не было сказано ни слова. В газете же говорится о Сталинградской области. Но область – это обширное понятие. Отдельные случаи могли иметь место по вине преступных лиц. Так я рассматриваю этот вопрос. То, что мы имеем сейчас, – это не установление факта преступлений.