Текст книги "Последняя дверь последнего вагона"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…

Прямо подо мной проживает очень милая парочка. Две старушки. Причем – не сестры и вообще не родственницы. Одна из них, Герта Фридриховна, еще может выбираться в магазины и на рынок, а баба Полина в течение последних лет не выходит из дому. У нее – подагра в тяжкой степени, и даже по квартире она передвигается с трудом, опираясь на тяжелую трость. Иногда ночью, когда мне не спится, я слышу, как внизу раздаются мерные удары, смахивающие на поступь Командора из пушкинского «Дон Жуана»: баба Полина героически одолевает коридорные метры, направляясь в туалет.

Вообще-то старушки живут тихо. Но примерно раз в месяц (как правило, после получения пенсии) они Устраивают «девичник». Покупают дешевое вино, накрывают стол и засиживаются допоздна. К сожалению, неотъемлемым атрибутом «девичников» является склока, перерастающая в драку с битьем посуды, ломанием мебели и истошными криками: «Убью тебя, сволочь старая!» Верх в этих почти супружеских разборках одерживает всегда баба Полина. Не раз, спустившись этажом ниже, чтобы утихомирить почтенных дам, я заставал ее в тот момент, когда она беспощадно хлестала тростью по спине и плечам своей сожительницы. Никакие увещевания не помогали. «Убью!» – шипела она, трясясь от ненависти и злости. Я ей верил. Трость достаточно тяжела, чтобы раскроить голову кому угодно, а не только тщедушной Герте… К счастью, на следующий день все вновь возвращается в прежнюю колею, и снизу не слышно ни звука, словно обе обитательницы квартиры подо мной вымерли в одночасье.

Сегодня, к несчастью, именно такой день, если судить по воплям снизу: «Спасите, убивают!» и скрежету передвигаемых предметов мебели. А ведь еще нет и девяти… Рановато бабульки перешли к выяснению отношений… Но сегодня пусть на меня не рассчитывают. Я зверски устал и не собираюсь исполнять миротворческие функции. Пусть они хоть до полного облысения выдирают друг другу волосы!..

Перекусив, перемещаюсь на диван и включаю имиджайзер. Вскоре выясняется, что вместо обычных ток-шоу и рекламной шелухи по всем каналам транслируют какой-то интересный сон – и я полностью погружаюсь в него.

Просыпаюсь от того, что внутри меня кто-то пытается надуть футбольный мяч. Ощущение, знакомое до боли. И не в переносном, а в буквальном смысле. Когда мяч вырастает до размеров глобуса, он начинает больно толкаться в мои ребра, давить на сердце и прочие внутренние органы.

Вот черт, даже дома достают эти покойники!.. Угораздило же кого-то отбыть на тот свет среди ночи (часы показывают два часа, в комнате темно, а умный экран давно уже отключился, установив, что его никто не смотрит).

Некоторое время я еще пытаюсь сопротивляться Вызову. Иду в туалет, потом – на кухню, где выпиваю два стакана холодной воды, а третий выливаю себе на голову.

Вернувшись в комнату, пытаюсь сосредоточиться на недочитанной еще вечность назад монографии Готлиба Шанкера «Пробел между рождением и смертью», но внутренний «мяч» продолжает раздуваться, как питон, обволакивающий слона, и можно лишь с ужасом представить, что будет, когда он взорвется… Пожалуй, надо хотя бы проверить, где это случилось. Судя по ощущениям, не очень далеко. Или речь идет о смерти очередного «випера». Или «спиральщики» грохнули что-нибудь очень фундаментальное: жилой дом, например. Или произошло все это вместе взятое…

А если таким образом люди Дюпона пытаются выманить меня из дома?

На всякий случай звоню Ригерту. Он откликается почти мгновенно. Значит, добросовестно не смыкает глаз. Интересно, когда он умудряется наверстывать упущенное ночью, если весь день таскается за мной по пятам?

– М-м? Проблемы?

– Да пока еще нет, Валь… Как обстановка снаружи?

– Тихо. А что?

Секунду раздумываю, пытаясь разобраться в пеленге, который генерирует мой организм. Это где-то совсем рядом. Во всяком случае, из дома выходить не придется…

– Ничего. Проверка связи. Так что спи спокойно, Дорогой товарищ…

– Умгу…

Выхожу из квартиры и, сделав всего пару шагов, уясняю, где требуется мое присутствие. Внутри появляется неприятный холодок. Похоже, старухи все-таки доигрались до смертоубийства. Зов исходит из их квартиры. Теперь я это точно знаю. Надо сходить посмотреть. Не могли же они помереть обе сразу? Может быть, кому-то требуется помощь?

В подъезде тихо. Все, конечно же, давным-давно спят.

Звоню в квартиру престарелых подружек. Никакой реакции. Поднять соседей, что ли? Пока раздумываю над этой проблемой, дверь вдруг сама собой приоткрывается передо мной, заставляя мои волосы шевельнуться от тихого ужаса.

Но это всего лишь сквозняк… Теперь препятствий между мной и тем, что истошно призывает меня из тьмы, нет. Можно войти – хотя бы для того, чтобы оценить обстановку. Всплывает мысль: и все? Как там говорил Ригерт сегодня… то есть вчера вечером? «А ты – хочешь?»… Подумай хорошенько, зачем ты сюда пришел.

Ладно. Смотрим. Пока – только смотрим. А там видно будет…

Переступаю порог. В квартире повсюду горит свет. Тусклый, из мутных лампочек, покрытых пыльными простенькими абажурами. А грязь-то какая!.. Видно, старушки окончательно махнули рукой на поддержание элементарного порядка. Не квартира, а пристанище хиппи образца шестидесятых годов прошлого века. Разве что сигареты с марихуаной повсюду не валяются. Зато валяется нечто другое. Из-за угла коридора видна нога. Голая синяя нога с подагрическими узлами вен в дырявом шерстяном носке.

Это баба Полина. Она лежит ничком, скрючившись и вытянув правую руку вперед, словно и после смерти пытается достать невидимого противника. Рядом с ней вытянулась, как окоченевшая змея, ее верная трость. Тоже в крови, как и ее хозяйка. Стараясь не прикасаться к покойной, я обхожу тело в протертом до дыр домашнем халате и наконец вижу, от чего она умерла. В животе бабы Полины торчит ручка ножа. Обыкновенного бытового ножа, которым режут хлеб или колбасу. Кровавый след тянется по грязному полу коридора из комнаты.

Значит, умерла она не сразу. Сил еще хватило, чтобы проползти несколько метров.

– Герта Фридриховна! – взываю я. – Где вы? Вы живы? Вы меня слышите?

Молчание.

Она действительно еще жива. Но не может меня слышать. Она лежит в комнате возле стола, на котором остались стоять недопитые рюмки вина, полупустая бутылка «Черного Моря», обшарпанные тарелки с остатками нехитрой трапезы, блюдца, щербатые чашки… Голова старушки – в крови, и, лишь приблизив зеркало к губам лежащей, я убеждаюсь в том, что она еще дышит.

Пытаюсь привести Герту в чувство, но голова ее безжизненно мотается по ветхому коврику, оставляя на нем красные пятна. Тараканы резво разбегаются в разные стороны, словно тоже не выносят вида крови…

Вот, значит, как это было. Бабульки опять поссорились, но на этот раз, доведенная побоями до отчаяния, Герта решила остановить свою обидчицу. Под руку ей попался нож, и она ткнула им в живот бабе Полине. Однако у той – может быть, сгоряча – еще хватило сил, чтобы нанести своей сожительнице удар по голове, а когда та рухнула, уползти прочь с места своего первого и последнего преступления.

Ну и что теперь делать? Самое главное – спасти раненую.

Перевязываю голову старушки первой попавшейся относительно чистой тряпкой и звоню в «Скорую». Дежурная обещает, что помощь прибудет через несколько минут. Поднимаю тело Герты с пола на диван – благо он разобран и даже застелен (постель, очевидно, здесь убирать на день не принято и менять постельное белье хотя бы раз в месяц – тоже). Нащупываю пульс. Слабый, очень слабый. Как говорят в таких случаях медики – нитевидный. Тонкая ниточка жизни, которая вот-вот может оборваться…

Поднимаю с пола опрокинутый стул и сажусь на него, стараясь не смотреть на тело бабы Полины в коридоре.

Ну а с ней-то как быть? В принципе, я мог бы сейчас вернуть ее к жизни. Свидетелей нет, и вряд ли она поймет, что произошло. Надо только перед воскрешением извлечь из ее живота орудие убийства.

Но будет ли от этого толк? Если Герту спасут врачи, то вскоре все вернется на круги своя. Опять – одиночество вдвоем, прозябание впроголодь, ежемесячные «отдушины» в виде таких вот посиделок, и опять – драки, и опять – ругань… Разве это жизнь?

А если подружка бабы Полины не выживет, то зачем ей самой будет нужна жизнь в этой грязной конуре? Насколько мне известно, ни родственников, ни знакомых у нее нет, и она будет никому не нужна. Кроме того, ее будут судить… срок, конечно, не дадут, спишут все на психическую неполноценность и примут во внимание возраст и инвалидность, но каково будет этой несчастной убийце и жертве сидеть на скамье подсудимых? Да и сама она не простит себе убийства единственного близкого человека. Ей, кажется, восемьдесят два или восемьдесят три года, и то, что случилось сегодня, возможно, принесло ей предсмертное облегчение, потому что положило конец ее ежедневным мучениям…

Словно уяснив, что я не собираюсь пускать его в ход, Дар утихает почти до минимума. Только иногда напоминает о себе сердечными спазмами. Воздух в квартире, несмотря на открытую форточку на кухне, спертый и гадкий. Меня начинает мутить.

И тут я вспоминаю о Ригерте. Совсем из головы вылетело, что поблизости есть человек, который может дать мне профессиональный совет. И оказать первую помощь пострадавшей. У него ведь и аптечка в машине должна быть…

Однако воспользоваться коммуникатором я не успеваю. За дверью слышится скрежет лифта, потом – стук каблучков и наконец – звонок в дверь.

Выхожу в прихожую, чтобы впустить бригаду «Скорой помощи». В виде двух прелестных созданий в аккуратных комбинезончиках с медицинским чемоданчиком. Одна, брюнеточка, – постарше, ей под тридцать. Другая, рыженькая, – совсем еще юная…

– Добрый вечер! – говорит брюнетка («Какой же он, к черту, добрый, девушка?!»). – Что тут у вас случилось?.. Ого!.. Что с ней?.. Кто ее так?.. Она жива?

Я угрюмо молчу, и брюнетка командует своей напарнице:

– Лена! Распаковывай диагност, быстро!..

– Ей вы уже не поможете, – говорю я. – Я вызывал вас к другой бабушке… Она там. – Киваю на приоткрытую дверь комнаты.

Медички устремляются туда и начинают суетиться вокруг распростертой на диване Герты Фридриховны. Причем суетятся они явно без толку.

Забавные девчонки.

Через минуту рыженькая выглядывает в коридор, где я стою столбом, прислонившись к стене.

– Извините, так что здесь произошло? Вы кто? Это ваши родственницы?

Я принимаюсь объяснять, но из комнаты доносится тревожный голос брюнетки:

– Лена, сюда!.. Ее надо срочно эвакуировать! Если не оперировать, то… сама понимаешь… Вызывай Федора с носилками!

Лена достает коммуникатор и принимается объяснять неведомому Федору – скорее всего, водителю амбуланции, – что от него требуется достать из машины носилки и подняться наверх, чтобы вынести умирающую старушку. Судя по дальнейшему разговору, Федор начинает ныть, что ему надоело таскать эти проклятые носилки, что ему за это не платят положенную надбавку и что давно пора поставить перед начальством вопрос о включении в бригаду штатного санитара, а лучше – двух…

И тогда я принимаю решение.

В конце концов, это лучше, чем мысленно решать философские задачи.

– Не надо носилок, девушки, – говорю я. – Я сам вынесу ее…

– Ой, правда? – удивляется рыженькая. – А как? Брюнетка молчит, но смотрит на меня тем самым взглядом, под которым даже самый запущенный холостяк втягивает живот и расправляет плечи.

Я беру Герту на руки, как спящего ребенка (к моему удивлению, весит этот божий одуванчик, несмотря на хилость, довольно много), и тащу ее прочь из квартиры, стараясь не дышать как загнанный конь.

– А вы уже звонили в ОБЕЗ? – спрашивает у меня брюнетка, нажимая кнопку лифта. Не того, что поменьше, а так называемого «грузового».

Отрицательно качаю головой.

– Ну ладно, – говорит она. – Тогда мы сами это сделаем. Вот доставим бабушку в больницу и сообщим…

Кабина открывается, и я торжественно вступаю в нее, прижимая к себе тело Герты Фридриховны и стараясь дышать реже: от моей ноши исходит такой запах, от которого можно запросто лишиться чувств.

Лена нажимает на кнопку первого этажа, и кабина начинает спуск.

– Как вы думаете, она еще жива? – осведомляется за моей спиной брюнетка.

Я вглядываюсь в бледное лицо Герты Фридриховны.

«Вообще-то, это я должен был спросить у вас, милые дамы», – вертится у меня на языке, но я решаю пощадить бедняжек. Им и так приходится несладко на этой неженской работе.

– По-моему, да, – уверенно говорю я.

– Ну что ж, – вздыхает медичка. – Этот недостаток можно исправить…

И, прежде чем я успеваю осознать смысл ее высказывания, вытягивает руку, в которой зажат компакт-пистолет с набалдашником глушителя, приставляет ствол к виску старушки и нажимает на курок.

Хлопок выстрела – не громче звука лопнувшего воздушного шарика, но голову бедной старушки разносит на части, и кровь забрызгивает лифт, мое лицо, белоснежные комбинезоны девиц…

И в тот же миг по моим рукам пробегает судорога «разряда».

Как будто из видеозаписи вырезали целый кусок, «картинка» забрызганного кровью лифта, которую воспринимали наши органы зрения, вдруг меняется на Другую. Крови вокруг больше нет, а Герта Фридриховна оказывается целой и невредимой. Более того, она глубоко вздыхает, открывает глаза и недоуменно оглядывает меня и «медичек». Трудно поверить, что еще недавно она умирала.

– В чем дело?! – верещит она, дергаясь всем телом. – Ты что делаешь, придурок? Куда ты меня тащишь? Отпусти меня, а не то я заявлю на тебя в ОБЕЗ!.. Слышишь? . Ты у меня схлопочешь срок за бандитизм!.. Решил изнасиловать старенькую бабку, которая тебе в матери годится?!. Маньяк!..

Оторопев от неожиданности, я покорно ставлю старушку на ноги. Меня больше занимает метаморфоза, произошедшая не с ней, а с красавицами из «Скорой помощи». Теперь это не очаровательные молодые девицы, а собранные, целеустремленные фурии-суперменши с холодными взглядами и отточенными, скупыми движениями. И вместо медицинского чемоданчика в их руках – оружие. Настоящее смертельное оружие, предусмотрительно оснащенное глушителями.

И они вовсе не удивлены воскрешением моей ноши.

– Тихо, бабка! – цедит сквозь зубы рыженькая Лена, наставив на Герту Фридриховну ствол с набалдашником (второй ствол, принадлежащий брюнетке, пристально смотрит в мое лицо). – Отойди к стене! К стене, я сказала!!! Будешь орать – схлопочешь пулю в лоб. Понятно?

У бедной старушки отваливается челюсть. И я ее прекрасно понимаю. Вряд ли она помнит, что с ней было. В лучшем случае в голове ее застряли обрывки воспоминаний, которые настолько невероятны, что кажутся сном. А потом – резкий переход к реальности, причем в ситуацию, выходящую за обычные рамки…

Лифт внезапно останавливается, двери перед нами разъезжаются, и Герта Фридриховна, видимо, получившая заряд оптимизма от вида своего собственного подъезда, открывает рот, чтобы закричать. А может быть, чтобы прошептать что-то. Или чтобы просто глубоко вздохнуть. Об этом уже никто не узнает.

Потому что лопается второй воздушный шарик и на стенке позади старушки вновь возникают брызги крови, а сама она, уже мертвая, замирает на секунду, прежде чем рухнуть на пол кабины.

Во мне тут же возникает знакомый импульс, но брюнетка плотнее прижимает дуло к моему лбу и бесстрастно командует:

– Вытряхайся! И не вздумай дергаться!..

Я и не думаю.

Мы покидаем лифт, оставив в нем труп Герты, и идем к двери.

Возле подъезда стоит фургончик «Скорой помощи», возле которого беззаботно курит тип – тоже в белом комбинезоне. Увидев нас, он щелчком отбрасывает в сторону окурок и откидывает заднюю дверцу фургона.

Так глупо попасться на удочку!.. Ведь, кажется, все было продумано: сопровождение Ригерта, фургон с обезовцами в засаде… Но стоило противнику сделать нестандартный ход – и мы оказались… ясно, в каком месте…

Кстати, а где Ригерт? Где этот молчун с его стальными мускулами, штатным парализатором и связью с фургоном? Неужели он заснул и прозевал приезд «Скорой помощи»?

Видимо, даже если и не прозевал, то не усмотрел ничего подозрительного в том, что кто-то вызвал врачей среди ночи. Может быть, даже опросил моих конвоирш, к кому и зачем они приехали. Девушки, разумеется, сказали правду, и Ригерт успокоился, потому что ему нет никакого дела до какой-то старушки, которой стало плохо…

Он же не знал, что люди Дюпона тщательно подготовили эту операцию именно таким образом, чтобы не вызвать подозрений у моих «телохранителей». Заранее отследили, как ОБЕЗ меня опекает, и убедились, что я провожу ночь один в своей квартире. После этого им оставалось только подыскать кандидатуру на роль крючка, на который я бы клюнул. И нашли – причем не одного кандидата, а сразу двоих… Значит, и фатальная «драка между бабульками» тоже была инсценирована. Только они не стали убивать обеих. По их сценарию, кому-то из старушек должна была потребоваться срочная медицинская помощь. А уж подключить телефон к своей линии – дело техники… Расчетливые, сволочи!

– В машину! – приказывает вполголоса брюнетка, тыча мне в затылок пистолетом. – Пошевеливайся!

Водитель широко ухмыляется и еще шире распахивает передо мной заднюю дверцу.

– Тихо! – вдруг говорит не то мне, не то своей напарнице рыженькая Лена. – Рита, справа!..

Краем глаза я вижу справа чей-то силуэт.

Ригерт. Легок на помине. Идет к нам от машины. Правая рука в кармане – молодец, хоть это не забыл…

Только он, кажется, еще не врубился, что происходит. Наверное, не видел пистолета в руке брюнетки. Поэтому не усматривает ничего страшного в том, что я вышел из подъезда среди ночи в сопровождении двух смазливых медичек. Может, даже думает, что меня среди ночи потянуло на шашни.

Его надо предупредить. В конце концов, меня все равно убьют. Не сейчас, так позже. Возможно, даже более мучительной смертью. Так чего же я боюсь?

Я открываю рот, чтобы крикнуть: «Это ОНИ, Ригерт! Атас!» – но запаздываю на какую-то наносекунду.

Пистолет в руке брюнетки издает неприличное чмоканье – на улице выстрел через глушитель звучит совсем не так, как в тесной коробке лифта, – потом еще раз и еще, и обезовец приземляется на асфальт уже мертвым. Три пули в грудь с близкого расстояния – слишком много даже для его могучей комплекции.

Пока ствол, воняющий порохом, не вернулся в исходное положение к моему затылку, у меня есть шанс не стать бараном, покорно ожидающим, когда его зарежут. И я его использую.

Резко развернувшись, делаю два дела сразу. Правой рукой отбиваю вооруженную руку брюнетки вверх с одновременным захватом запястья, чтобы в следующую секунду провести болевой прием и завладеть пистолетом, а левой ногой наношу удар в живот рыженькой, сбивая ее с ног.

При этом я поворачиваюсь спиной к шоферу, но знаю, что первой его реакцией будет кинуться на помощь своим подружкам. Он так и делает, но я слегка наклоняюсь вперед и встречаю его правым каблуком (хорошо, что, выходя из своей квартиры, я предусмотрительно обулся в ботинки!). Федор – если это его настоящее имя – внезапно вспоминает, что у него на фасаде есть кое-какие болевые точки и, зажав самую болезненную из них – ту, что находится между ног, – со стоном скрючивается в позе, неудобной для продолжения боевых действий…

Итого на ногах остаемся только мы с брюнеткой. Картина впечатляющая, если взглянуть со стороны: рослый мужик избивает слабую женщину, да еще и врача «Скорой помощи»!

Однако это только видимость. Рита оказывается опытным бойцом. Она не пытается удержать оружие, как это сделали бы на ее месте многие другие, – и пистолет падает нам под ноги. Зато длинным пальцем свободной руки она едва не лишает меня одного глаза. А когда я, увернувшись, выпускаю ее руку, с размаху бьет мне голеностопом под колени, и я впечатываюсь спиной в асфальт…

Стоп-кадр: победно распрямляющаяся брюнетка… рыженькая Лена, уже оправившаяся от моего удара настолько, что тянется за отлетевшим в сторону пистолетом… водитель, все еще кривящийся от боли, но уже способный принять вертикальное положение… все трое находятся в вершинах незримого треугольника, а я – в точке, где обычно пересекаются биссектрисы…

Ну вот и все. Настал и мой черед переселиться вслед за Ригертом в страну мертвых. Сейчас они изрешетят меня с трех сторон, а я даже не успею сказать им пару ласковых на прощание…

Однако Рита внезапно обмякает и падает навзничь, извергая из груди фонтанчик темной жидкости.

И выстрел звучит не так, как я ожидал. Никакого чмоканья или лопания шарика. Нормальный, полнозвучный грохот отражается эхом от стен домов, окружающих двор со всех сторон, и я на секунду глохну от этого подобия грома среди ясного неба.

Выстрел повторяется снова и снова, и становится ясно, что это стреляют не мой противники, а человек, лежащий в нескольких метрах от нас. Правда, пистолет пляшет в его руке, и пули с визгом отражаются от асфальта в ночное небо.

Я перекатываюсь, чтобы оказаться поближе к пистолету брюнетки.

Рыжая Лена и водитель, видимо, решают не рисковать. Они запрыгивают в машину – девушка через заднюю дверь фургона, а Федор – на водительское место, и «Скорая» на бешеной скорости устремляется' к выезду со двора…

Пистолет из рук Ригерта выпадает, и сразу становится тихо.

Я целюсь в удаляющуюся амбуланцию, но она несется зигзагами, и шансов попасть в нее немного.

Когда «Скорая» скрывается из виду, с противоположной стороны дома слышится топот множества ног, и ко мне подбегают запыхавшиеся обезовцы из «группы поддержки». Я отправляю их в погоню. Двое пробуют остаться со мной («На всякий случай, Владлен

Алексеевич: вдруг они сделают круг и вернутся?»), но я гоню их вместе со всеми.

Мне сейчас не нужны свидетели. Ригерт мертв, я это чувствую, и мне надо во что бы то ни стало успеть вернуть его с того света до того, как сюда сбегутся люди.

И не только его одного.