Текст книги "Последняя дверь последнего вагона"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Постфактум-3

Коммуникатор заверещал, когда Гульченко заканчивал расправляться с борщом. Котлеты с макаронами, похожими на червячков-альбиносов, грустно стыли на столе – народу в столовой было немного, и официантка принесла второе слишком быстро.

Коммуникатор взывал к совести и чувству служебного долга.

– Да пошел ты!.. – пробормотал Гульченко. «Может, это жена?» – со слабой надеждой подумал он. Хотя вряд ли… После вчерашней разборки на извечную бабскую тему – кто везет на себе весь дом и семью, а кто только приходит пожрать, поспать и… в общем, после этой традиционной разборки надеяться на звонок от супруги было бы так же глупо, как верить в привидения.

А вот возьму сейчас и не отвечу, и что вы мне сделаете?

В конце концов, имеет право человек пожрать спокойно или нет?! Тем более в свой законный обеденный перерыв… Мало им того, что рабочий день ненормированный, так еще и обеда хотят лишить?

Хотя ты сам виноват. Кто тебе мешал отключить эту чертову звонилку, перед тем как отправиться в столовую? В следующий раз будешь умнее. А теперь – отвечай за свою ошибку.

– Жалуйтесь, – буркнул Гульченко, поднося к уху коммуникатор и с сожалением косясь на тарелку с котлетами.

– Володя, ты где? – послышался знакомый голос в трубке.

Естественно, это Кратов, стервец. Кто еще, кроме дежурного диспетчера, может звонить тебе в обеденное время?

– На Марсе, – мрачно сказал Гульченко, вертя в руке ложку. – Залетел перекусить.

– Понятно… Ну, ты извини, что я тебя отвлекаю… Просто тут такое дело… В общем, Тормозин с температурой рухнул, и у нас брешь образовалась…

– Сколько? – осведомился Гульченко.

В трубке наступило растерянное молчание.

– Что – сколько?

– Я говорю: сколько градусов температура у Тормоза?

– Много, Володя, много… Тридцать девять, по-моему… А что?

– Хорошо, что не сорок, – сказал Гульченко, – а то это давало бы пищу для определенных размышлений, не правда ли, Алексей Генрихович?

– Да ну тебя, нашел время шутить! – обиделись в трубке. – Тебе же говорят: заболел человек, надо прикрыть брешь… У вас сколько еще пунктов из сегодняшнего списка осталось?

– Пятнадцать, – соврал Гульченко.

– Ну и ничего! – бодро воскликнул Кратов. – У Тормозина всего трое неохваченных носителей осталось, так что это не слишком обременит вас с Ромтиным…

Ага, подумал Гульченко. Тебя бы заставить поездить по адресам с утра до вечера, поглядел бы я, как бы ты относился к каждому лишнему «пункту в списке»…

Значит, прощай, спокойный вечер. А я-то, дурак, раскатал губы: с младшим физикой позанимаемся, кран на кухне починю, а то он уже не просто протекает, а течет, как дырявое ведро… да и не помню уже, когда в последний раз нормально'смотрел «ящик»… А ведь сегодня, между прочим, суббота. Все люди отдыхают.

– Сверхурочные-то хоть будут? – спросил он вслух.

– Как положено, – быстро откликнулся голос в трубке. – Тебе как – деньгами или натурой… то есть отгулами?

– Да на хрена мне ваши отгулы, Алексей Генрихович! – с досадой сказал Гульченко. – Если посчитать, сколько их у меня за последние полгода накопилось, то три года можно не работать!.. Только – когда? Мужики говорят: скоро и воскресенье для нас отменят… Это правда? Вы ничего такого не слышали?

– Врут, – все так же бодро сказал Кратов. Значит, не врут, сделал мысленно вывод Гульченко. – Ну, давай, Володь… Сведения о тормозинских кадрах я тебе уже скинул по комп-связи… Приятного аппетита!

И отключился.

– Да пошел ты, – сказал Гульченко в короткие гудки.

Взял вилку и с отвращением ковырнул застывший жир на котлетах.

* * *

Ромтин уже ждал его в машине. Судя по тому, с каким старанием он орудовал во рту зубочисткой, пообедал он прекрасно, в отличие от своего напарника. Еще бы: одно дело – столовка и совсем другое – домашняя стряпня.

Ромтин был местным и обедать ездил домой, как все порядочные люди. И после работы ему не приходилось, как столичным «раскрутчикам», болтаться два часа в полете, чтобы добраться домой.

Именно поэтому Гульченко его и недолюбливал.

Вообще, провинциалы всегда вызывали у него глухое подспудное раздражение. Даже если они были коллегами. Больше всего Гульченко бесило то, что «раскрутчики» из Дейска относились к работе не как к необходимой, хотя и неприятной обязанности, а как к интересному времяпровождению. Что-то вроде просмотра кинофильма в служебное время. И еще они никак не могли осознать, какая важная миссия на них возложена. Жизнь вдали от центра накладывала свой отпечаток, наверное. Им не верилось, что именно в их городишке может обнаружиться главарь всемирной террористической сети.

– Ну, как подзаправился? – спросил Ромтин, когда Гульченко плюхнулся на сиденье рядом с ним.

– Ком дабитюд [Как обычно (франц.). ], – мрачно ответствовал Гульченко.

– Чего-чего? – простодушно приоткрыл рот Ром-тин, и зубочистка опасно повисла в уголке его рта, рискуя выпасть.

«Вот деревня, – подумал Гульченко. – Колхоз „Напрасный труд“. Вслух пояснил: " – В том смысле, что бывает и хуже…

– А-а. – Ромтин наконец выплюнул изжеванную зубочистку в окошко дверцы. – А че ты никогда с собой «тормозок» не берешь?

– Чего-чего? – удивился, в свою очередь, Гульченко.

– «Тормозок», – повторил смущенно Ромтин. – Ну, бутерброды всякие… У нас тут так говорят…

Гульченко мысленно закатил глаза.

– Не люблю сухомятку, – сказал он. – Ты давай, не трать время, заводи драндулет… У нас, к твоему сведению, работы сегодня больше, чем блох на бездомном псе.

– Что, Генрихович нас на детский сад кинул? – осведомился Ромтин, вращая руль. – По плану-то вроде бы мы должны были по адресам работать…

– А адреса и остаются. И не только наши кровные, но и Тормоза. В количестве целых трех голов… Как минимум часа полтора работы.

– Тормоза? Витьки? – удивился Ромтин. – А сам-то он где?

– Слег в одночасье, – пояснил Гульченко, закуривая. – Лихоманка скрутила. Не вынесла душа поэта, как говорится…

– Странно, – пробормотал Ромтин. – Я ж его еще перед обедом видел, здорового и невредимого… Он, правда, чуть-чуть выпивши был, по-моему. Но еще вполне в норме…

– Тормозу заболеть – как плюнуть, – сказал Гульченко. – Небось рванул обедать в какую-нибудь забегаловку, по своему обыкновению. За обедом нагрузился до бровей, и температура сразу у бедолаги подскочила аж до сорока…

– Да-а-а, – грустно протянул Ромтин. – В принципе, я его понимаю… На такой работе, как у нас, не только спиться – умом тронуться запросто можно…

– Ты так думаешь? – усмехнулся Гульченко.

– А ты – нет?

– Ну, если бы все рассуждали, как ты и Тормоз, то некому было бы работать в моргах, на кладбищах, в «Скорой помощи»… А хирургам каково, а? Каждый день живых людей скальпелем на куски кромсать? Вот кому надо спиваться и с ума сходить!.. А у нас, по сравнению с ними, работа непыльная, я бы даже сказал, интеллигентная. Нервная, да, это бывает… А ты мне назови такую работу, которая была бы не нервной. – Ромтин угрюмо молчал. – И вообще, знаешь, у кого работа – самая тяжелая?

– Ну?

– У «Красной Шапочки» в метро…

– Какой еще «Красной Шапочки»? – не понял Ромтин.

– Так называют дежурных по эскалатору, – терпеливо пояснил Гульченко. – Есть такая должность в подземке. Сидит женщина в будке размером меньше дачного туалета у подножия эскалатора и следит за тем, как люди едут… Вверх-вниз. Вниз-вверх. И так – по восемь часов в день. Ни отойти лишний раз с рабочего места нельзя, ни книжку почитать, ни плеер через наушники послушать… Представляешь?

Ромтин неопределенно мотнул головой.

Ничего он не представляет, дубина, подумал Гульченко. Да он, наверное, и в метро-то ни разу в жизни не был. У них же здесь весь городской транспорт – только автобусы да такси.

– Это все хорошо, – сказал вдруг Ромтин. – Только куда мы едем-то сейчас, командир?

Гульченко чертыхнулся.

Достал комп-нот, воткнул соединительный штекер в аккумуляторное гнездо рядом с прикуривателем. Батареи были изношенные, и заряд их следовало экономить для тех случаев, когда рядом не окажется розетки электросети.

Экран выдал стандартную картинку меню.

Гульченко запустил комп-связь, просмотрел сообщение от Кратова и ругнулся еще раз, теперь уже нецензурно.

– Че там? – спросил Ромтин, не отрывая взгляда от дороги.

– Наколол меня Генрихович! – сообщил Гульченко. – Сказал, что тормозинских носителей всего трое, а оказывается, их – пять. И все живут в разных концах города!

– Бывает, – хмыкнул Ромтин. – С кого начнем? С наших или с Витькиных?

Гульченко пробежал взглядом по адресам. Потом вывел на экран электронную карту города и сделал привязку. На карте обозначилась вычурная фигура, наверняка не имеющая названия в геометрии.

– Мы где сейчас? – спросил Гульченко и, когда Ромтин назвал их местонахождение, распорядился: – Что ж, ближе всех вот этот пацан. Улица Акробатическая, дом восемнадцать, квартира сорок три.

Ромтин издал странный горловой звук.

– Ты чего? – покосился на него Гульченко.

– Какая-какая квартира? – спросил Ромтин.

– Сорок третья, – недоуменно повторил Гульченко.

– А фамилия его как? Не Пихто случайно?

– Пихто, – подтвердил Гульченко. – Дмитрий… А ты что – знаешь его?

Ромтин повернул к нему свое лицо, и Гульченко впервые увидел, как у его напарника дрожат губы.

– Еще б мне не знать! – сказал глухо Ромтин. – Это ж мой племянник. Сын сестры Светки то есть…

– Ну и что? – спросил Гульченко, швыряя окурок в окно. – В чем проблема-то?

– То есть как это – что? – удивился Ромтин. – По-твоему, Светка не знает, где я работаю? С ней наш номер с переодеванием в униформу врачей не пройдет!..

– Ну ладно, – сказал Гульченко. – Посидишь внизу в машине… Я как-нибудь сам управлюсь.

Ромтин вытер пот со лба, хотя в машине было не жарко.

– Да в конце концов не в этом дело! – сказал он…– Боюсь я: а что, если Димка окажется из этих… «невозвращенцев»? Светка же потом с ума сойдет! Да и я… Я ж его, Димку, тоже люблю как родного!..

– Ну и что ты предлагаешь? – осведомился Гульченко. – Не трогать твоего племянничка, а в списке против его фамилии поставить галочку? А если завтра нам попадется сын твоего лучшего друга? А послезавтра – твоя собственная дочка? Так и будем втирать очки начальству, да? А для чего мы работаем – ты забыл? По-твоему, это начальству надо спасти планету от теракта? А нас это не касается, потому что мы – люди маленькие, и нам благополучие наших родных и близких дороже безопасности всего человечества? И потом, с чего ты взял, что твой Димка станет тем самым исключением, на долю которого приходится каких-то несчастных два процента от общего числа?

Ромтин смущенно кашлянул:

– Да нет, Володь, ты меня не так понял… Я ж не против… Все – так все, это правильно… А дочка моя, кстати, под проверку не подпадает, Володь. Она ж у меня на год позже родилась…

– Ну а если бы она тоже числилась среди потенциальных носителей, что тогда? – устало поинтересовался Гульченко. – Небось ты бьг постарался всячески отмазать ее от проверки, верно? – Ромтин лишь молча поежился. – Ну вот, видишь… А мы еше удивляемся, почему люди вставляют нам палки в колеса! Если уж сами мы…

Не договорив, он махнул рукой. Некоторое время они ехали молча. Ромтин первым нарушил тишину.

– Слушай, Володь, – сказал он. – Вот ты – человек столичный… и приближенный к руководству, наверное… Может, ты в курсе, почему мы действуем тайно, как какие-то бандиты или шпионы? Разве нельзя было сразу объявить народу: так и так, мол, граждане, имейте сознательность, помогите отыскать опасного преступника, который угрожает отправить вас всех на тот свет?.. Думаешь, народ бы не понял?

Гульченко пожал плечами:

– Может, и понял бы… – после паузы сказал он. – Только ты не учитываешь последствий.

– Каких последствий?

– А ты представь, что в один прекрасный день мы все-таки наткнемся на этого гада, засевшего в ком-то из носителей… ну, может быть, не обязательно мы, а кто-то из наших… Допустим, что нам удастся расколоть его на признание и вовремя обезвредить ту хреновину, которую он где-то заложил… А дальше что? Приборчик-то, которым мы пользовались, уже не останется без дела. Только потом его будем применять не мы, а какие-нибудь специальные органы, которые обязательно будут созданы. И не с целью поиска преступников, а для реинкарнации выдающихся личностей, позарез нужных человечеству. И тогда получится, что кому-то станет можно жить по несколько жизней, а кому-то – всего одну, да и ту – в таких жалких условиях, что ее и жизнью-то назвать нельзя… Будет ли терпеть это народ?

– Будет, – сказал уверенно Ромтин. – А куда он денется? Вон сейчас медицина чего только не добилась: и сердце пересаживают, и рак в запущенной стадии лечат… Я где-то читал, что даже искусственные конечности насобачились изготовлять один в один, не отличишь от настоящих… А кому эти операции доступны? Простым смертным, что ли? Все знают, что им это не по зубам, – и ничего… Мрут, как мухи, и молчат. Так же и с реинкарнацией будет…

О-хо-хо, подумал Гульченко. Какой тяжелый случай социальной наивности мне сегодня попался.

– Далеко еще нам? – спросил он, чтобы перевести разговор на другое.

– На следующем перекрестке – направо, дом будет третий от угла, – неохотно сказал Ромтин.

Гульченко протянул руку к заднему сиденью и вытащил из большой сумки маскировочное облачение: белый халат и шапочку с красным крестом.

– К самому подъезду машину не ставь, – попросил он. – А то бывают умники: увидят, как из машины человек в белом халате выходит, и детей прячут…

– Светка не такая, – заявил Ромтин.

Но все-таки высадил Гульченко, не подъезжая к дому.

Когда Владимир уже открыл дверцу, Ромтин дрогнувшим голосом вдруг попросил:

– Володь, только ты… в общем, если с Димкой будет что-то неладно, вызывай меня. Один ты с моей сеструхой не управишься: она, когда злится, сама себя не помнит…

– Не переживай, – хлопнул его по плечу Гульченко. – Все будет нормально.

Однако, уже поднимаясь в лифте он на всякий случай снял с предохранителя парализатор.

* * *

Вернулся Гульченко довольно быстро. Но Ромтину эти минуты показались вечностью. Он успел выкурить полпачки сигарет, представляя самый страшный исход проверки Димки.

Что, если именно в его племяннике будет обнаружено сознание главаря «Спирали»?.. Изуродуют же парнишку потом на допросах, сделают инвалидом на всю жизнь!..

– Ну как? – спросил он, едва щелкнул замок дверцы. Гульченко неторопливо сел в машину, аккуратно закрыл за собой дверцу и только после этого сказал будничным голосом:

– Все нормально. Мальчик – чистый.

– Ф-фу! – выдохнул Ромтин с облегчением. – А Светка как себя вела?

– Вполне прилично, – сообщил Гульченко. – Даже чаю предлагала… с клубничным вареньем…

В его словах был какой-то скверно пахнущий подтекст, но Ромтин не стал придираться.

– Она у меня такая! – с гордостью сказал он. – Гостеприимная баба! И мужик у нее – тоже, кстати, Володя, – мировой парень… Жалко, что его дома не было, а то бы он тебе не чаю, а чего-нибудь покрепче предложил…

Гульченко мысленно усмехнулся.

«Мировой парень» как раз был дома. И, в отличие от своей супруги, проявил полное нежелание пускать на порог «какого-то хмыря в белом халате», пусть он будет хоть главным врачом всего Сообщества. «Мы врачей не вызывали! – орал, надсаживаясь, он. – И ребенка своего я вам, сволочам, не отдам! Даже с санкции прокурора!»

Чтобы сломить сопротивление негостеприимного хозяина, Гульченко пришлось прибегнуть к парализатору. И, видимо, в этот момент «раскрутчик» был так страшен, что сестра Ромтина испугалась и безропотно разрешила «осветить» фонариком своего Димку…

Не слушая своего напарника, у которого, видимо, нервная разрядка проявлялась в безудержной болтовне, Гульченко вывел на экран комп-нота список носителей и стал аккуратно заполнять напротив фамилии Пихто графу «Сведения о ноо-матрице».

– Ну и кто там у него был? – вдруг осведомился Ромтин.

– В смысле? – не понял Гульченко.

– Я имею в виду, у Димки… Кто в нем сидел!

– А какая разница? – пожал плечами Гульченко.

– Да так, – смутился Ромтин. – Интересно же… Недавно мой старший сын одну компьютерную игрушку приобрел. «Электронный гороскоп» называется… Знаешь такую? Правда, это не совсем игрушка… Вводишь свою дату рождения, и программа автоматом выдает тебе все сведения о твоем характере, возможной судьбе, чего тебе больше всего следует бояться и о прочей ерунде… Но есть там и раздел «Прошлые жизни». Я из любопытства к себе примерил, так там такое оказалось – волосы на голове шевелятся!.. Оказывается, я был и палачом в Средние века во Франции, и аборигенкой в какой-то Бушмании в девятнадцатом веке, и испанским королем даже!..

– Ну, твоему племяннику в этом плане не повезло, – усмехнулся Гульченко. – Ни палачей, ни королей… Дорожный рабочий ему попался, из Интервиля. Лорент Василий Яковлевич, пятьдесят пять лет…

– Да-а? – с некоторым разочарованием протянул Ромтин. – А как его угораздило богу душу отдать?

– Глупее не придумаешь, – махнул рукой Гульченко. – Вернулся домой из вечерней смены, поел и лег спать. А под окном какой-то молодняк сходку устроил. С музыкой на весь двор, дикими воплями и битьем пустых бутылок… Ну, Василий и выглянул в окно урезонить хулиганов. А кто-то из них возьми да и запусти в него еще не разбитой бутылкой. И прямо в темечко…

– Ты его проверил по базе данных?..

– Еще там, в квартире. Все сошлось… Ладно, поехали дальше, напарник. Треугольный проспект, двадцать один, квартира пять… Надеюсь, этот-то адрес тебе ничего не говорит?

* * *

Пока ехали на Треугольный, Гульченко пришлось испытать небольшой стресс. Ничего профессионального. Небольшая разборка с женой. На этот раз – по средствам связи в виде коммуникатора. Оказывается, эта стерва позвонила не для того, чтобы помириться после вчерашнего. Наоборот, она усиливала прессинг и закручивала гайки. Причем под весьма уважительным предлогом. «Ты когда зарплату получаешь?» – спросила она. «Будто не знаешь, – буркнул Гульченко. – Пора бы уже за двадцать лет выучить наизусть…» «А ты мне не хами! – раздалось в трубке так, что пришлось ее прижать к уху, рискуя раздавить ушную раковину, чтобы Ромтин не слышал, как муштруют его напарника. – Мало того, что ничего по дому не делаешь, так еще и деньги не носишь!.. А детям, между прочим, надо обуваться-одеваться!.. У Витюши ботинки на ладан дышат, а Машеньке в лицее сказали, что если она завтра не принесет плату за два месяца, то может вообще не приходить больше!..» «Постой, постой, – ошеломленный таким напором, пробормотал Гульченко. – Мы же две недели назад ликвидировали все долги за лицей». – «А у них новые правила! – выкрикнула жена. – И деньги они теперь берут за два месяца вперед!.. В общем, так: без денег сегодня домой не приходи! Ты все понял?» И, прежде чем Гульченко успел что-либо сказать, бросила трубку.

До зарплаты оставалось несколько дней. Самое паршивое время для того, чтобы занимать деньги у товарищей по работе. Значит, остается два варианта: либо ограбить банк… с особым цинизмом, при исполнении служебных обязанностей, либо звонить в лицей и упрашивать директрису, эту мымру с замашками английской королевы, отложить исполнение угрозы хотя бы до следующего понедельника. Лицей был престижным, засунуть туда Машку стоило в свое время массу времени, денег и нервов, и поэтому терять его не хотелось. Витюшка-то перебьется… в крайнем случае заклею ему туфли каким-нибудь суперклеем…

Настроение было безнадежно испорчено.

А Ромтин пел. Гнусавил себе под нос что-то своим сиплым голосом, которым только малышей пугать по ночам. И настроение у него, чувствуется, было превосходное.

– Слышь, напарник, – неожиданно для себя сказал Гульченко. – Ты случайно «зеленью» не богат?

– Зеленью? – перестал зудить мотивчик Ромтин. – Ты что – решил вегетарианцем заделаться?

Тьфу ты, мысленно сплюнул Гульченко. Вот что значит – сюда еще не ступала ни одна нога человека. Ни левая, ни правая, ни обутая, ни босая…

– Я имею в виду «хруст»., – пояснил он сквозь зубы. – Деньги. Бумажки с портретом президента. Теперь дошло?

– А-а-а, – уяснил Ромтин. И, держа руль одной рукой, полез в карман за бумажником. – Тебе сколько надо-то?

Гульченко сказал.

Ромтин аж крякнул, но деньги все-таки дал. Отслюнявил тщательно бумажку за бумажкой.

– До получки, – торопливо пообещал Гульченко.

– До ближайшей или до следующей? – проявил заскорузлый юмор Ромтин.

Валенок – что с него возьмешь?

А ведь я мог бы и не отдавать ему этот должок, вдруг пришло в голову Гульченко, когда он, бормоча слова благодарности, прятал деньги во внутренний карман. Взять, например, его на кукан… Ведь к сестре своей он не ходил со мной, так? Так. А ведь, если разобраться, это грубейшее нарушение инструкции. За такое уволить, конечно, не уволят, но выговорешник схлопотать можно запросто. А там, глядишь, и ежемесячной премии «за напряженные условия труда» можно лишиться… И если пригрозить, что заложу его начальству, да намекнуть, что если он забудет о том, что я занимал у него «башли»…

Тут Гульченко спохватился и пресек дурацкие фантазии.

Лучше я вот что сделаю, подумал он. Приеду домой, выслушаю очередной концерт своей стервы, а потом швырну небрежно деньги на стол и демонстративно уйду из дома. Пить пиво в соседней забегаловке… Пусть ее совесть заест…

– Приехали, – объявил Ромтин, прерывая работу воображения своего напарника. – Как заказывали: Треугольный, очко…

– К-какое еще очко? – не сразу врубился Гульченко.

– То самое… карточное. Двадцать один… – расплылся в улыбке Ромтин.

По подъезду можно было предположить, что в пятой квартире обитают отнюдь не миллионеры. И даже не управляющие банком.

Стекло внутренней двери было разбито, и осколки хрумкали под каблуком. Ржавые почтовые ящики были исковерканы мощными ударами чего-то тяжелого, межпанельные стыки грозили обвалом штукатурки, а стены были украшены самодеятельной росписью, в основном на нецензурные темы.

«Второй этаж», прикинул Гульченко и решил не рисковать пробовать лифт на прочность.

– Кто там будет: мальчик или девочка? – хрипло спросил сзади Ромтин.

Он всегда почему-то этим интересовался. Как будто не все равно, какого пола носитель!..

– Анекдот слышал? – бросил, не оборачиваясь, Гульченко. – Грузину в роддоме говорят: «Поздравляем, у вас родился ребенок». – «Малчик?» – «Нет». – «А кто-о?!»

Они достигли площадки второго этажа, и тут их ждал сюрприз.

Дверь пятой квартиры была стальной. Возможно, даже пуленепробиваемой. Если не удастся уговорить хозяев открыть ее, то придется убраться несолоно хлебавши. Такую броню не выбьешь плечом с разбега, как иногда приходилось делать в других домах.

Гульченко застегнул халат на все пуговицы, достал фальшивое удостоверение санэпидемнадзора и позвонил три раза.

Дверь почему-то открыли сразу, даже не спрашивая, кто заявился.

Гульченко мысленно перекрестился и шагнул внутрь, без особой наглости, но и без лишней застенчивости оттесняя в прихожую молодую и довольно миловидную женщину, на которой почему-то ничего не оказалось, кроме весьма легкомысленного пеньюара.

– Постойте, постойте, – спохватилась она. – Вы кто такие?

Да уж наверняка не твой хахаль, захотелось сказать Гульченко, но он лишь вытянул перед собой руку с удостоверением и сообщил:

– Служба профилактики эпидемий, гражданочка. Где ваш ребенок?

Прихожая являла собой разительный контраст с интерьером подъезда. Блестящий от свежей мастики паркет, натуральные ковры, хрустальная люстра, мебель из дорогого дерева… Откуда-то из недр квартиры доносилось явно неумелое бренчание на пианино одной и той же унылой гаммы.

– Дома, – растерянно сказала женщина. – Музыкой занимается. С учительницей… А что такое?

– Мы должны обследовать вашего ребенка на икс-вирус, – сурово сказал Гульченко. – Процедура займет всего несколько минут…

– Но мы сейчас не можем, – возразила женщина. – Во-первых, ко мне вот-вот должны прийти гости, а во-вторых… Послушайте, а нельзя перенести эту процедуру на завтра? Мы даже можем сами прийти к вам в поликлинику… в любое время…

«Гости», усмехнулся про себя Гульченко. Интересно, каких гостей встречают в неглиже?

– Нет-нет, Ирина Витальевна, – поднял он руку. – Не будем торговаться, мы же не на базаре, правда? Если бы вы хотели, вы бы давно прошли эту проверку. Как все нормальные люди. Вам ведь присылали повестки, верно? Но вы не отреагировали… И нам ничего не осталось, кроме как посетить вас на дому. Что ж, по-вашему, мы зря ехали, что ли? А ведь, между прочим, у нас, кроме вас, еще полным-полно адресов…

Он двинулся решительно на женщину, но та осталась стоять на месте, и лицо ее застыло презрительной маской. Даже тот факт, что Гульченко назвал ее по имени-отчеству, никак не повлиял на нее.

– Вы русский язык понимаете? – спросила она. – Я же сказала вам, что сейчас у меня абсолютно нет времени…

– А вы нам и не нужны, – вмешался из-за спины Гульченко Ромтин. – Нам ваш мальчик нужен!

Остолоп! Молчал бы лучше в тряпочку!..

– Мальчик? – округлила глаза женщина. – Ах, вот оно что!.. Вы даже не знаете, что у меня – дочка, а не сын! Может, вы вовсе не врачи, а прохиндеи какие-нибудь? А ну, выметайтесь по-хорошему, пока я в ОБЕЗ не позвонила!..

– Звоните, – не двигаясь с места, посоветовал Гульченко, сжав зубы. – В ОБЕЗе вам вправят мозги на место. И не забудьте упомянуть, что вы числитесь в списках граждан, злостно уклоняющихся от выполнения предписаний закона!..

– Да как ты смеешь, скотина? – взвизгнула хозяйка. – Кто тебе дал право разговаривать со мной таким тоном?!. Да ты знаешь, кто мой муж?

– Кто? – хладнокровно осведомился Гульченко, нащупывая под халатом рукоятку парализатора.

– Прокурор города! – с вызовом сказала женщина. – И если вы немедленно не покинете мою квартиру, то вас завтра же уволят к чертовой матери!..

– Че ж ты врешь-то, гражданочка? – с укором просипел из-за спины Гульченко Ромтин. – Городского прокурора я знаю, и где живет он, я тоже знаю…

Гульченко незаметно, но ощутимо пихнул его локтем в живот, и Ромтин осекся.

– Мой напарник прав, Ирина Витальевна, – все тем же ровным тоном сказал Гульченко женщине. – Муж ваш, Кеворков Олег Иванович, – вовсе не прокурор, а владелец фирмы по пошиву женского белья, и в данное время он находится в другом городе, где ведет деловые переговоры с поставщиками… Поэтому не морочьте мне голову и не вздумайте оказывать сопротивления, поскольку по закону я имею право…

Внезапно входная дверь отворилась, ударив Ромтина в спину, и на пороге возник дородный мужчина лет пятидесяти, в дорогом костюме, с какими-то пакетами, свертками и огромным букетом роз. Он добродушно осведомился:

– Что за шум, а драки нет? Ируся, с кем ты тут так ожесточенно споришь?

– Пашенька, милый! – взмолилась женщина. – Разберись с этими коновалами!.. А то явились – не запылились: дайте им проверить ребенка на какой-то там вирус!.. И еще хамят!..

Толстяк нахмурился:

– Какие могут быть медицинские проверки на дому? Кто вы такие? Из какой поликлиники? Предъявите документы!

Гульченко почесал затылок.

Вообще-то, это был у них с Ромтиным условный знак. Если Гульченко чесал затылок, Ромтин, прикрываясь его спиной, доставал парализатор и стрелял по осмелившимся оказывать сопротивление проверке.

Однако на этот раз, вместо того чтобы уложить эту бабу в пеньюаре и ее любовника, напарник вдруг прошептал на ухо Гульченко:

– Уходим! Это действительно прокурор города!..

Но Владимир уже дошел до той стадии, когда сломить сопротивление пытающихся помешать ему становится делом принципа.

– А по мне – хоть генеральный прокурор! – громко объявил он. – Я думаю, что он не захочет, чтобы о его связи с чужой замужней женщиной узнала местная пресса… Не так ли, господин служитель закона?

Служитель закона опасно налился кровью и шумно задышал.

– Где девочка? – спросил Гульченко и сделал шаг вперед.

– Вот тебе! – Женщина сделала непристойный жест. – Я вам ее не отдам!..

А потом открыла одну из дверей, выходивших в прихожую, и крикнула:

– Гоша, иди-ка сюда!

В прихожую выбежал огромный ротвейлер с красными глазами и, оскалив желтые клыки, грозно рыкнул на Гульченко и Ромтина. Если бы женщина вовремя не перехватила его за ошейник, он бы сразу бросился на незнакомцев.

Гульченко замер.

Собак он не любил с детства. Больше того, он до сих пор их боялся, хотя тщательно скрывал этот позорный страх.

Остатками здравого смысла Гульченко прикинул расклад: на Ромтина уже надежды нет, а пока он сам будет выцарапывать парализатор из-под халата да пока нажмет курок, ротвейлер уже успеет сбить его с ног… И еще неизвестно, быстро ли подействует парализант на такую гору мяса и костей…

– Убирайтесь! – приказала женщина тоном, не терпящим возражений. – Вон отсюда, я сказала!..

«Раскрутчики» выдавились из квартиры задом, опасаясь повернуться спиной к жуткому оскалу Гоши.

Уже оказавшись за порогом, Гульченко попробовал последнее средство:

– Своим отказом вы ставите себя вне закона, гражданка Кеворкова! Ваша дочь может быть больна опасной болезнью, которая угрожает не только ей, но и другим детям!.. Вы что, не хотите ей помочь? И вам не жаль тех детей, которые могут от нее заразиться?"

– Моя дочь. – язвительно возразила хозяйка квартиры, – ничем не больна! А что касается других детей, то это ваша проблема!.. Вам за это деньги платят, в конце концов!

И захлопнула дверь.

До машины Гульченко шел молча. Сдерживал себя, не обращая внимания на Ромтина, который именно сейчас вздумал изливать вслух свое возмущение несознательностью отдельных граждан.

И только оказавшись в кабине, Гульченко повернулся к своему помощнику и прошипел:

– Заруби себе на носу, дубина, раз и навсегда!.. Когда я говорю: не встревай со своими идиотскими репликами, твоя задача – выполнять мои указания! И стрелять по моему знаку!.. Понятно?

– Да ты что, Володя? – оторопел Ромтин. – При чем тут я? Кто ж знал, что у этой стервы сам городской прокурор в любовниках ходит? И оН мог вспомнить в любой момент, что я работаю в ОБЕЗе, а не в «Скорой помощи»… Сам подумай: шум бы поднялся на весь город…

Гульченко взял его за грудки и сказал размеренно, чуть ли не по слогам, как дебилу:

– А мне плевать и на прокурора, и на шум, и на тебя тоже! Я вижу: ты не усек еще, в чем специфика нашей работы. А специфика такова, напарник: мы должны обследовать каждого носителя. Понимаешь? Каж-до-го!.. И если при этом потребуется нарушить любой закон, то мы его нарушим!.. Пусть эта сука в пеньюаре не радуется, что избавилась от нас! Потому что теперь мы начнем настоящую охоту на ее дочку и не оставим ее в покое до тех пор, пока не просветим реинкарнатором!.. Уяснил?

– Уяснил, – пробормотал Ромтин. Очень странным тоном пробормотал…