Текст книги "Последняя дверь последнего вагона"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Не утомляй, Слегин! – сурово говорю я.

– Да я хотел, чтоб ты понял, – надувает губки «девчонка». – Совпадение должно было иметь место! Особенно когда речь шла о сочетаниях стандартных имен: например, Борис Иванов… Сергей Алексеев… Дмитрий Петров… Джон Смит… Педро Сильва… Кроме того, были случаи, когда реинкарнированный вообще не мог или не хотел называть свою фамилию. По принципу: извините, мужики, память что-то отшибло… Или: да пошли вы знаете куда? Санкция прокурора у вас есть? Ах, нету? Тогда вызывайте повесткой на допрос, а я сейчас занят!.. И, кстати говоря, ни в одном законе не прописана обязанность называть свою фамилию сотрудникам Общественной Безопасности. Документы предъявлять – это да, а вот представляться – нет…

– Слегин, имей совесть! – говорю я. – Оказывается, реинкарнация плохо повлияла на тебя. Ты стал многословен и витиеват, как политик во время предвыборной кампании!

Булат мученически вздыхает и тратит еще несколько минут на то, чтобы опровергнуть мои гнусные предположения.

Наконец в его речи намечается нечто существенное.

Руководствуясь своей версией, он отобрал две тысячи триста подозрительных эпизодов {«Всего-то?» – интересуюсь я, но монолог моего друга уже достиг той стадии, когда рассказчики не обращают внимания на подковырки со стороны аудитории).

С учетом того, что Дюпон вряд ли решился бы выдавать себя за женщин, Булат произвел дополнительный отбор. Эпизодов осталось больше тысячи восьмисот.

Тогда исследователь решил взять те имена, которые в свое время использовал Дюпон. Артур, Феклист, Бернет, Олег, Раун. Матвей… Если бы Дюпон назвался Матвеем или Феклистом – пусть даже в сочетании с другой фамилией, то рисковал бы привлечь к себе внимание обезовцев, а это ему было ни к чему. Имя Артур было напрямую связано с Дюпоном. Значит, ключевым именем было «Олег»… |Уже легче. Слегин принялся искать среди сотни Олегов, при идентификации которых возникали какие-либо проблемы. – Наткнулся я на этого типа где-то на шестом десятке, – продолжает Слегин. – Как говорит Астратов: «Это я так, к слову»… Один мальчишка – не буду тебе забивать голову сведениями о его географическом местонахождении, о родителях и тому подобное – на вопрос: «Как тебя зовут?» – ответил так… Да вот, посмотри сам.

Слегин достает из своей сумки с виду стандартный видеоплеер, помогает мне нацепить очки-экранчики и нажимает кнопку воспроизведения.

Зеленоватая вспышка.

Вначале ничего не видно, только копошатся в полумраке какие-то смутные силуэты над белым пятном. Потом пятно постепенно фокусируется, превращаясь в лицо мальчика с аккуратной челочкой.

– Реинкарнация происходила в лифте, где из четырех ламп горела всего одна, – комментирует Слегин. – Наша российская действительность, мать ее!..

Мужской голос за кадром:

– Как вас зовут? Мальчик открывает глаза:

– Олег…

– А фамилия?

Мальчик бормочет нечто нечленораздельное.

– Повторите громче, – требует голос. – Как ваша фамилия?

Пауза.

– А что со мной? Где я? Кто вы такие?

Вполне понятная тактика: лучший способ зашиты – нападение.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке. – («Юмористы, однако, эти ребята-воскресители! Правда, мрачноватый у них юмор…») – Назовите свою фамилию – и мы вам все объясним!

– Ну хорошо, если вы настаиваете… Кузнецов – моя фамилия.

Пауза. Слышно пощелкивание компьютерных клавиш. Видимо, обезовцы сверяются с комп-нотом.

Потом кто-то из них с явным облегчением произносит:

– Есть такой!

– А отчество? – спрашивает другой «мальчика». – Год рождения? Адрес местожительства?

– А в чем дело? Я вам больше ничего не скажу, пока вы не объясните, в чем меня подозревают!

Голос за кадром:

– Ну ладно, выводим его, а то кому-то уже лифт потребовался!

– Чтобы работать с носителем, им пришлось застопорить лифт между этажами, – поясняет Слегин.

Вспышка на этот раз имеет синеватый оттенок. Закрыв лицо руками, мальчик принимается хныкать и тереть глаза.

Первый голос спрашивает:

– Как тебя зовут? – Олег… Олежка… – А как твоя фамилия?

– Слушай, по-моему, пацан еще не пришел в себя, – устало комментирует второй голос.

– А может, он просто забыл свою фамилию? – предполагает первый голос.

– Хорошо, возьми этого забывчивого на заметку. Потом проверим. И если что – сам понимаешь…

На этом запись кончается.

– Они действительно проверили мальчика, – говорит Слегин. – Все сошлось: его зовут Олег Божум. Немудрено, что он не мог запомнить такую фамилию… Поэтому ребята со спокойной душой вычеркнули его из возможных «невозвращенцев». Но я пошел чуть-чуть дальше, чем они. Тот фрагмент записи, где Кузнецов неразборчиво произносит свою фамилию, я прогнал его через аудиоанализатор. И вот что у меня получилось…

На этот раз он не надевает на меня «очки», а нажимает кнопку на плеере и устанавливает громкость на максимум. Сквозь шумы отчетливо слышится: «Мостов…»

– Ты понял? – возбужденно жестикулирует у меня перед носом Слегин. – «Мостовой»! Именно это хотел

сказать этот тип после реинкарнации. А потом испугался и решил стать Кузнецовым. Кстати, самые распространенные фамилии в мире происходят именно от «кузнеца». Коваль – по-украински, Смит – по-английски, и так далее… Согласись, Лен, что комбинация «Олег Мостов» навевает определенные подозрения, правда?

– А если ты ошибаешься?

– Это мы скоро узнаем, – бурчит Слегин. – Пока мы с Астратовым забирали тебя из этого подобия сиротского приюта, группа наших отправилась за мальчишкой-носителем, чтобы доставить его в Москву.

– А что дальше?

– А дальше – дело техники, – говорит Слегин.

Глава 3 . БЕСЕДА ПО АСТРАТОВУ

Все готовы?.. Клиники, как там у него дела? – Пока все в норме, Юрий Семенович. Давление слегка превышает норму, пульс незначительно учащен, но это вполне объяснимо тем, что…

– Можете не продолжать. Биохимики?

– Содержание пептидов в крови…

– К черту вас с вашими пептидами!.. По-вашему, мы здесь собрались исследовать состав крови объекта?!.

– Нет, но поймите, Юрий Семенович…

– Ничего я понимать не хочу, ясно?! И нечего меня пугать медицинскими терминами! От вас требуется мониторинг общего состояния объекта – и все! В крайнем случае – предупреждение о резком ухудшении его самочувствия! А не охи да ахи по поводу незначительных отклонений от нормы!.. Поехали дальше. Терапевтическая группа, что вы можете сказать об этом… как его?.. анамнезе, что ли?..

– Проведенные исследования и результаты анализов не дают основания предполагать наличие у паци… у объекта каких-либо врожденных патологий и аллергических реакций на основные препараты группы це аш три…

– Ну, спасибо… Значит, можно применять все, что у нас имеется?

– В принципе, да.

– «В принципе»!.. Внимание всем! Я хочу, чтобы к каждый из вас уяснил и хорошенько зарубил это себе на носу!.. С этого момента и вплоть до окончания специального исследования любые принципы, которыми раньше вы руководствовались в своей практической деятельности, отменяются. Все эти ваши клятвы Гиппократа, этические заповеди и прочая белиберда. По той простой причине, что объектом этого исследования является не пятилетний мальчик, как кое-кому хотелось бы полагать, а вполне взрослый человек, который должен, но не желает нам сказать нечто важное. И как начальник особого подразделения Общественной Безопасности я хочу, чтобы вы знали: именно от этого существа может зависеть судьба всей нашей планеты… Наверное, кому-то мои слова могут показаться напыщенными и преувеличенными, но поверьте мне: это действительно так… Послушайте, ребята, у каждого из вас есть семьи: жены, дети, родители. А теперь представьте, что от информации, которую пытается скрыть наш объект, зависит, будут ли ваши родные и близкие жить в самом ближайшем времени или отправятся в рай или в ад… Поэтому наша задача проста и в то же время сложна: любыми средствами – я подчеркиваю: любыми! – заставить этого невинного ангелочка разговориться! С другой стороны, не хотелось бы, чтобы с объектом произошло что-нибудь, что исключило бы возможность его дальнейшего… э-э… исследования. Вы меня понимаете?.. Будем считать, что и в нашем случае молчание – знак согласия. Какие есть вопросы ко мне?..

Тишина, нарушаемая лишь попискиванием какого-то прибора.

– Тогда приступим. Группа «эр», вперед!

«Р» – означает реинкарнаторы, но об этом, естественно, знает лишь считаное количество участников «спецмероприятия».

Инструктаж, который Астратов провел с медиками, чем-то напоминает подготовку к задержанию опасного преступника. В сущности, так он и есть, за одним-единственным исключением: нет необходимости гоняться за этим злодеем, потому что вот он – сидит, голубчик, в центре сверкающей кафелем и никелем камеры, окруженный всевозможными приборами и установками как медицинского, так и немедицинского назначения, растерянно крутит головой и, не переставая всхлипывать, повторяет: «Мама… ма-мочка… мне страшно…»

Похоже, из-за истерики у него началось заикание. Хорошо, если потом это удастся каким-то образом устранить детским психологам.

Вокруг мальчика суетятся люди в желтых комбинезонах. Астратов дал указание медикам сменить традиционно белый цвет своих одеяний, чтобы не пугать ребенка больничной обстановкой. Однако эта предосторожность была напрасной: мальчик все равно изнемогает от страха. И это понятно: он до сих пор не поймет, что с ним собирается делать эта свора взрослых дядей и теть, почему рядом с ним нет его мамы и каким образом он оказался здесь. Мальчика только что разбудили, а до этого держали на снотворных с самого момента похищения (чтобы не рисковать, «раскрутчики» решили не вступать в переговоры с родителями).

Обезовцы перестраховались от неприятных сюрпризов, жестко зафиксировав «объект» в кресле в полулежачем положении. От висков, запястий, щиколоток и груди Олега тянутся к груде аппаратуры в углу комнаты проводки датчиков, сигнализирующих не только о состоянии здоровья «ребенка», но и о его реакциях нате или иные вопросы. Специальные капельницы позволяют в любой момент безболезненно вводить в кровь различные препараты. Как заверял главный биохимик, «сыворотка правды» не представляет опасности для жизни и здоровья даже грудного младенца. В малых дозах, разумеется. Все упирается в дозировку…

Одна из стен камеры выполнена из специальных материалов, пропускающих свет, а следовательно, – и изображение, лишь в одну сторону, а именно – изнутри наружу, и оборудована чуткими микрофонами. И нам со Слегиным, сидящим в соседней комнатке, отлично видно и слышно происходящее за этой стеной. Лицом к нам, за пультом, оборудованным монитором, на который транслируются показания датчиков, и микрофоном, устроился Астратов. Он похож сейчас на режиссера, проводящего генеральную репетицию…

От группы специалистов отделяются двое реинкар-наторов и приближаются к ребенку, держа наготове «волшебный фонарь». При виде их мальчик плачет сильнее и дергается, пытаясь освободиться от сковывающих его фиксаторов. Сбоку к нему подскакивает женщина из группы психологов и принимается успокаивать маленького пленника:

– Не бойся, Олежек, тебе не будет больно. Мы только сфотографируем тебя, и все!.. Ты любишь фотографироваться?

Но Олежек не слушает ее.

– Мама! – с ужасом кричит он. – Где моя мама?!.

Бедняжке наверняка представляется, что его сейчас будут резать на мельчайшие кусочки.

Один из реинкарнаторов нацеливает на мальчика раструб прибора.

– Посмотри в эту трубочку, Олежек, – просит женщина. – Сейчас оттуда вылетит птичка… красивая такая птичка, ты такой никогда не видел.

Однако рев усиливается, достигая поистине ультразвукового звучания.

Слегин рядом со мной ерзает – видно, даже ему, видавшему зрелища пострашнее этого, становится не по себе.

– Ну что они тянут, живодеры? – цедит он сквозь зубы.

Словно услышав его, Астратов командует в микрофон:

– Поехали!

Вспышка и в самом деле напоминает блиц фотоаппарата, но цвет у нее – неестественно зеленый.

В камере воцаряется тишина.

Мальчик откидывает голову на высокую спинку кресла, будто его ударили по лицу, и замирает с закрытыми глазами.

Потом медленно разлепляет веки и, щурясь от яркого света, быстрым взглядом окидывает камеру – по крайней мере, ту ее часть, которая находится в поле его зрения. Его поведение разительно отличается от недавней истерики. И хотя он явно ошеломлен увиденным, но уже не плачет и не зовет маму.

– Что происходит? – спрашивает он слабым голосом. – Где я?

Женщина и реинкарнаторы отходят в сторону, а на заранее приготовленный кожаный табурет рядом с креслом садится Астратов.

– Не волнуйтесь, – говорит он, – ничего страшного с вами не случилось. Вы перенесли тяжелую травму и сейчас находитесь в больнице. К сожалению, когда вас привезли, вы были без сознания, и мы даже не знаем, кто вы и откуда. Поэтому назовите свое полное имя, год рождения и род занятий. – Спохватившись, добавляет: – Пожалуйста!..

Но «объект» не спешит выполнять просьбу Астратова. Он пытается не то поднять голову, чтобы оглядеться получше, не то сесть, но у него ничего не выходит. Фиксаторы надежно удерживают его в таком положении, чтобы он не мог увидеть свое тело.

– А почему я связан? – осведомляется он раздраженно. – Что вы вытворяете со мной? И по какому праву? Это действительно больница?

Видно, как Астратов сжимает зубы так, что на его скулах набухают желваки. Однако все тем же спокойным голосом он повторяет:

– Не волнуйтесь, речь идет о простой формальности. Итак, как вас зовут?

И тут Кузнецов почему-то прибегает к той уловке, о которой мне говорил Слегин.

– Я не помню, – говорит он, уставившись в потолок. – Ничего не помню…

– А что с вами произошло – помните? – интересуется Астратов.

– Нет. Боль. Только – боль, и ничего больше… – монотонно твердит «ребенок». – Красного – девяносто процентов, – раздается из угла, где установлен стационарный «детектор лжи», голос оператора. Значит, датчики фиксируют ложь допрашиваемого. Давным-давно прошли те времена, когда к устройствам подобного рода относились со снисходительным высокомерием, считая их показания недостоверными. Теперь же, когда замер психофизиологических реакций допрашиваемого производится больше чем по сотне параметров, в ста случаях из ста удается отделить правду от лжи, и детекторы состоят на вооружении всех спецслужб мира.

– Что ж, – с сожалением говорит Астратов, – извините, но нам придется применить некоторые процедуры, которые позволят восстановить вашу память. Попробуем для начала номер один-бэ, пять кубиков, – говорит он, обращаясь к биохимикам.

По прозрачной трубке, введенной в вену «объекта», впрыскивается под давлением желтоватая жидкость, и «мальчик» дергается.

Лицо его сводит странная гримаса. Словно его распирает изнутри давление неведомой силы, которой он из последних сил пытается сопротивляться.

Астратов смотрит на стену, где электронное табло отсчитывает секунды.

– Продолжим, – говорит он. – Как ваше имя? Лицо Кузнецова багровеет от натуги. Однако губы его с заминкой произносят:

– О… лег…

– Ну вот, видите: наше лекарство вам помогло, – невозмутимо констатирует «раскрутчик». – Надо полагать, Олег – это ваше настоящее имя?

– К-какого ч-черта? – шипит сквозь плотно сомкнутые зубы «объект».

Астратов морщится:

– Не поминайте нечистого, дружок. А то мы тут ужас какие суеверные… Это я так, к слову. Лучше назовите свою фамилию. И, для полного комплекта, – отчество… Чтобы мне не пришлось задавать лишние вопросы…

– Н-не п-помню…

– Еще десять кубиков можно? – обращается Астратов к людям в желтых комбинезонах.

– Пять, – сообщает худощавый мужчина в очках, не отрывая взгляда от монитора. – Десять – многовато будет.

– Хорошо, – соглашается Астратов. – Давайте пять…

– С-суки! – внезапно взрывается испытуемый. – Что же вы д-делаете, с-сволочи?!..

Очередная инъекция брызжет по трубке, и лицо «Олега» мгновенно размягчается в неестественном расслаблении.

– Ну? – резко спрашивает Астратов. – Фамилия?

– Мое… Н-не могу…

Глаза «ребенка» лезут из орбит, он пытается вращать головой, и зажимы врезаются в кожу так, что кажется: еще немного, и набухшие жилы на тонкой детской шейке лопнут от прилива крови.

– Крепкий орешек попался, – толкает меня в бок Слегин.

– Думаешь, Астратов его не расколет? – откликаюсь я, не поворачивая головы.

– Расколет! – уверенно предсказывает мой друг. – Должен расколоть. Юра – мужик толковый, и этот шанс он не упустит!

Недоверчиво хмыкаю, но от комментариев воздерживаюсь.

– Отвечайте! – требует за прозрачной стеной Астратов. – Быстро!.. Поверьте, нам от вас больше ничего пока не нужно!

– Мое… – начинает Олег и, словно спохватившись, умолкает.

– Мостовой? – спрашивает вкрадчиво Астратов. – Ваша фамилия – Мостовой?

Испытуемый мычит, явно силясь изобразить отрицательный ответ, и по его подбородку стекает струйка слюны. Она окрашена в ярко-розовый цвет: видимо, «объект» прокусил себе не то губу, не то язык. – Еще пять кубиков, – распоряжается Астратов. – И знаете что? Давайте теперь номер три-альфа… Среди медиков возникает замешательство. Потом кто-то говорит вполголоса:

– Не рекомендуем, Юрий Семенович… Данные телеметрии показывают, что это опасно.

– Выполняйте! – рычит Астратов, и на лбу его вспучиваются черно-синие жилы, словно это его самого душат невидимые фиксаторы.

В трубке пролетает еще одна порция жидкости, на этот раз зеленого цвета.

– Фамилия? – повторяет Астратов, наклонившись почти вплотную к детскому лицу. – Отвечайте без промедления!

Тишина.

Потом слышится тихое:

– Мостов…

– Мостов? Или все-таки Мостовой? – настаивает Астратов.

Но лицо ребенка внезапно теряет свой лилово-красный цвет, на глазах становясь иссиня-бледным, и уже не слюна, а кровь сочится струйкой изо рта, а глаза «Олежки» закатываются под лоб, и он не отвечает.

– Коллапс! – раздается крик в «дознавательной». – Пульс нитевидный, слабый!.. Давление падает!..

Астратов отходит от кресла, а со всех сторон к детскому телу бросаются врачи с какими-то блестящими инструментами.

Астратов закуривает, не обращая внимания на неодобрительные взгляды медиков, и подходит близко-близко к перегородке, отделяющей нас от него.

– Конец первого раунда, – с горькой усмешкой сообщает он, обращаясь к нам. – Рекламная пауза… – Затягивается сигаретой так, что огонь пожирает сразу половину табачного столбика, а потом спрашивает: – Ну и что прикажете с ним дальше делать?

Слегин щелкает клавишей на пульте перед нами.

– Пока вы делали все правильно, Юрий Семенович, – говорит он в микрофон, болтающийся на гибкой ножке. – Продолжайте в том же духе.

– А может, перейти к менее радикальным средствам? – предлагаю я, в свою очередь. – Что-нибудь типа психосканирования?

Астратов качает головой:

– Вряд ли это поможет, Лен… Вы же видите, что этот тип обладает очень развитыми волевыми качествами. Гипносканер годится для слабых и несдержанных натур, но не для таких, как этот… Поверьте моему опыту…

– Вы все еще считаете, что это – Дюпон? – спрашиваю я.

– А вы – нет? – парирует он, швыряя докуренный до фильтра окурок прямо на пол и растирая его каблуком.

Я пожимаю плечами, забыв о том, что он не видит Инас со Слегиным.

– Объект выведен из обморока, Юрий Семенович, – доносится голос со стороны кресла. – Еще пару секунд – и можно продолжать…

– Спасибо, – бурчит Астратов и возвращается на свое неудобное сиденье.

– Всего одно замечание, – говорит ему очкастый. – Через несколько минут действие препарата ослабнет, и вы наверняка захотите повторить ту же дозу… Но я предупреждаю вас: второго коллапса «объект» может не перенести.

– Он что – откинет копыта? – недоверчиво осведомляется Астратов.

Врач пожимает плечами:

– Ну, не обязательно… Но весьма вероятно, что в его организме, и прежде всего – в ткани головного мозга, произойдут необратимые изменения. Не забывайте, что перед нами – ребенок, и его организм…

– Я все понял! – обрывает его резко Астратов. – И что же вы мне прикажете делать? Пытать его каленым железом? Загонять иголки под ногти? Или сразу – четвертовать?!..

Врач закусывает губу.

– Это негуманно, – говорит он.

– А то, что преступник, укрывшийся в теле этого мальца, задумал пустить в тартарары всю планету, – по-вашему, гуманно? – огрызается Астратов. – Не забывайте, что лежит на другой чаше весов, уважаемый гуманист! А если не хотите участвовать в операции – это ваше право, можете быть свободны! Я никого не держу!.. Это я так, к слову…

Очкастый молча отворачивается и возвращается на свое место.

– Почему у объекта закрыты глаза? – осведомляется, ни к кому конкретно не обращаясь, «раскрутчик». – Приведите его в чувство! Вы же сами сказали, что у нас мало времени, черт побери!..

«Спокойно, Юрий Семенович, спокойно, – говорит в микрофон Слегин. – Не форсируйте события».

Астратов косится в нашу сторону и нехотя кивает: мол, понял, но как тут не удержаться от эмоций?

Тем временем сразу по двум трубкам внутривенного вливания льется жидкость разных оттенков – и «ребенок» открывает глаза.

– Голова, – жалобно произносит он. – Очень болит голова…

– Сейчас это пройдет, – спокойно сообщает ему Астратов. – Разумеется, если вы соберетесь с силами и правдиво ответите на мои вопросы. Итак, ваша фамилия?

– Кузнецов, – после паузы говорит Кузнецов. – Меня зовут Олег Кузнецов…

– Это ваша настоящая фамилия? Пауза становится дольше.

– Нет, – в голосе лежащего в кресле слышится такая нечеловеческая усталость, от которой по моей спине бегут мурашки. – Это – по документам…

«Неужели?!.» – проносится в моей голове. Момент истины настал?!.

– Продолжайте, – требует Астратов. – Как вас зовут на самом деле?

– Олег, – вновь говорит «ребенок», Астратов с досадой бьет кулаком по колену, но «объект» тут же добавляет: – Олег, но фамилия – другая… Мостов. Олег Мостов…

– Зеленый – сто! – слышится голос оператора «определителя достоверности». Слегин щелкает клавишами, лихорадочно задавая поиск по базе данных в терминале компьютера.

– Мостов? – переспрашивает Астратов. – Ладно… Тогда скажите, почему вы так упорно скрывали свою настоящую фамилию?

– Я работаю на Главное разведывательное управление Евро-Наций, – говорит, еле двигая губами, тот. кто назвался Мостовым. – Подразделение «икс»… миссия глубокого залегания… Я выполнял очень важное задание.

– Зеленый – сто, – подтверждает «детектор лжи».

Ух ты!

Мы со Слегиным переглядываемся. Теперь понятно, почему он финтил и запирался. ГРУ – это серьезно. Тем более – «люди икс». Специальные агенты для выполнения сверхсекретных заданий. Говорят, что перед каждой миссией их сознание зомбируют, формируя несколько личностных уровней, на каждом из которых они – совершенно разные люди.

– И что это за задание? – вкрадчиво спрашивает Астратов.

– Не помню, – с готовностью откликается Кузнецов-Мостов.

И почти одновременно с ним Слегин говорит в микрофон:

– Есть такой. Юрий Семенович. Мостов Олег Феликсович, пятьдесят второго года рождения… окончил… ну, это неважно… С ноль четвертого года состоит в штате ГРУ… Награжден орденами и медалями… Пропал без вести пять лет назад. Семья получает пособие в размере полного заработка.

Астратов трет ладонями виски.

– Ну что ж, – глухо говорит он после паузы. – Значит, не желаете нам поведать подробности про ваше задание?

Мостов скрипит зубами так, словно его распиливают пополам.

– Много людей, – сообщает он, скашивая глаза на медиков. – Поймите, я не могу…

– Понимаю, – говорит Астратов. – И поэтому настаивать не буду…

– Вы кто? – вдруг спрашивает Олег.

– Отдел по борьбе с терроризмом, – представляется Астратов.

– А-а, – с облегчением прикрывает глаза «мальчик». – А я уж было подумал… Тогда слушайте… Вам я могу сказать… пока не поздно… – Дыхание его внезапно начинает учащаться, а голос становится все тише.

– Юрий Семенович! – звучит голос кого-то из медиков. – Он близок к коме! Может, пора?..

– Подождите, – поднимает руку «раскрутчик». – Он хочет что-то сказать…

– Я был близок… – затухающим голосом шепчет Мостов. – Передайте нашим, пожалуйста. Слово в слово… Негус – пропасть – дистанция – коллоквиум – семнадцать – ускорение… Это – Код…

Голос его внезапно обрывается, и в тот же миг к креслу бросается команда реаниматоров.

Астратов сидит, ссутулясь, и отрешенно наблюдает, как медики пытаются привести «ребенка» в чувство.

«Блин горелый! – сокрушается Слегин. – Ну кто бы мог подумать, а?!.»

Я закусываю губу.

В камере раздаются тревожные голоса медиков:

– Пульс – сорок пять!.. Давление в левом желудочке – ноль целых три десятых!..

– Двести сорок – разряд!..

– Надо попробовать антидоты!..

– …все-таки аллергия?..

– …такого в моей практике еще не было!..

– Выводим, выводим…

– …некротические бляшки в правом полушарии…

– Триста пятьдесят!.. Разряд!..

– Что вы делаете?!.. Сожжете кожу!..

– …нет выхода… Давление падает…

Астратов встает, шатаясь, как пьяный.

– Есть!.. – слышится чей-то голос. – Давление стабилизируется!..

– Группа «эр», – командует Астратов, – давайте возврат.

Вспышка «фонаря». Тишина.

Потом врачи расступаются, и я вижу между ними бледное детское лицо. Мальчик открывает глаза, но взгляд его пуст и бессмыслен.

– Олежек, – говорит все та же женщина-психолог. – Ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?

Ребенок открывает рот и нечленораздельно мычит нечто вроде: «Ы-у-а…» – Что с ним? – спрашивает в пространство Астратов. Все молчат. Потом доносится явственное журчание, и кто-то уныло констатирует:

– Похоже, теперь он обречен всю жизнь страдать энурезом…

– Если бы только энурезом, – с горечью говорит тот врач в очках, который осмелился возражать Астратову. – Дебилизм, слабоумие, психопатия – вот что мы ему подарили…

Юная медсестера всхлипывает и выбегает из камеры.

– Что ж, – цедит угрюмо Астратов сквозь зубы. – Зато, по крайней мере, мы получили ответ на наши вопросы…

Все молчат, и тогда он взрывается: . – И не надо на меня смотреть, как на какого-нибудь палача-садиста! Да, на этот раз мы ошиблись, и, наверное, впереди у нас будут еще подобные ошибки! Но я хочу, чтобы вы знали: ничто не должно останавливать нас на полпути! И если завтра или послезавтра мне придется сделать уродами других детей, то я сделаю это!.. – Он внезапно умолкает, прежде чем добавить упавшим голосом: – Это я так, к слову… Поймите, ребята: мы должны бороться до конца. И если есть хоть доля шанса найти этого мерзавца, мы должны использовать ее!..

Однако потом, присоединившись к нам со Онегиным, Астратов не выглядит таким оптимистом. Угрюмо куря одну сигарету за другой, он долго сидит, опустив голову и не произнося ни слова, а потом признается:

– Знаете, ребята, у меня такое чувство, что мы никогда не найдем Дюпона…

– Тьфу ты! – стучит кулаком о ладонь Слегин. – Еще один нытик нашелся!.. Работать надо, Юра, работать – тогда не будет времени для переживаний.

Астратов поднимает голову, и я с чувством внутренней неловкости вижу в его глазах слезы.

– Да, – соглашается он. – Конечно. Работать – это ты правильно подметил, Булат… Только как работать? Вот в чем вопрос… Ты думаешь, мне будет легче, если мы когда-нибудь найдем Мостового и спасем мир?.. Ошибаешься, старина. Мне же теперь до конца | жизни будут сниться детишки, которых мы уродуем в интересах всеобщей безопасности!..

Слегин прерывает его нетерпеливым жестом.

– Послушай, Юра, – говорит он. – Все, что ты говоришь, правильно. Но ведь у нас нет другого выхода, верно?

– Есть, – говорю я за Астратова.

– Хм, немой обрел дар речи, – с удивлением констатирует Булат. – Ну и что ты предлагаешь, Лен?

– А вам еще не приходило в голову, что Дюпон мог говорить правду о возможности жизни после смерти? – спрашиваю я. – Представьте на секунду, что он прав. И поставьте себя на его место: как бы вы поступили, если бы наш мир зависел от них? Если бы у нас дети рождались только тогда, когда у них кто-то умирает. И если бы вы попали к ним – что бы вы сделали?..

– У-у, – протягивает Слегин. – Какой тяжелый случай умопомрачения мы наблюдаем!.. Слушай, Юр, – оборачивается он к Астратову, – по-моему, этого типа не следует больше привлекать к подобным спецмероприятиям. Они слишком пагубно воздействуют на его психику…

– А если серьезно? – спрашиваю я.

Секунду Слегин разглядывает меня каким-то незнакомым взглядом, а потом, склонив голову к плечу, объявляет:

– Если серьезно – тогда ты точно сошел с ума, Лен! Тоже мне – адвокат дьявола нашелся!.. Так, знаешь ли, можно докатиться до оправдания любого убийцы и маньяка! – Я упрямо молчу, и он меняет тон. – Но если рассуждать чисто теоретически, то я бы, пожалуй, не стал ускорять естественный ход событий. Даже если бы каждое убийство там оборачивалось рождением новой жизни у нас… «Мы – мирные люди, но наш бронепоезд…»

– А вот я не знаю, ребята, – прерывает его Астратов. – Особенно после того, что мы творим здесь… Все теоретические рассуждения хороши лишь на бумаге. А когда дело доходит до практических действий, то ради спасения людей можно решиться на все!

– Правильно! – соглашается Слегин. – А посему надо следовать совету Великого Барда. То есть – «стиснуть зубы и терпеть». Ничего другого нам не остается. К тому же борьба за спасение большинства всегда требует жертв, и этими жертвами становится меньшинство. Когда на многотысячную толпу падает самолете остановившимися турбинами, то отдельным личностям очень не повезет, и они либо сразу сгорят в пламени взрыва, либо окажутся погребенными под тяжеленными обломками… Но остальные – и их будет большинство – отделаются лишь испугом и синяками. И разве должны они до конца жизни мучиться сознанием вины из-за того, что они выжили?.. А ты что скажешь, Лен?

Я мог бы многое сказать им сейчас. О том, что сегодня мы перешагнули ту грань, за которой спасители человечества становятся преступниками. О том, что мир не всегда заслуживает того, чтобы его спасали, – какой крамолой бы это ни казалось. И о том, что даже если нам удастся нейтрализовать угрозу Дюпона, то мир все равно погибнет. Не тем, так иным образом. Не сейчас – так через пятьдесят, через сто лет. Эта угроза гибели сохранится до тех пор, пока все мы будем допускать возможность жертвования меньшинством – даже очень малым, даже единицами – ради благополучной жизни большинства. Ради того, чтобы успеть заскочить в последнюю дверь последнего вагона, даже если для этого придется сбить с ног тех, кто, замешкавшись, стоит у тебя на пути.

Мы все еще не осознали, что времена, когда люди были вынуждены идти на такие жертвы, давно прошли. Сегодня человечество в состоянии помочь каждому человеку на планете. Однако до сих пор множество детей погибает от голода. Давным-давно открыты и применяются лекарства от считавшихся ранее неизлечимыми болезней – рака, СПИДа, вирусного гепатита, врожденных пороков сердца и головного мозга. Но и сегодня сотни тысяч людей умирают от этих недугов – потому что у них нет доступа ни к квалифицированной медицинской помощи, ни к дорогостоящим лекарствам. И все еще новинки научно-технического прогресса испытываются на населении – зачастую тайно, без ведома людей. Новые пищевые добавки, новые виды приборов, создающих неизвестные излучения, – никто не гарантирован от того, что не станет одним из их испытателей!..