Текст книги "Звери дедушки Дурова"

Автор книги: Владимир Дуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Убедившись в том, что все в исправности, Серко взбирается на мостик под стеклом, где ждет его завтрак, – пара великолепных, хорошо поджаренных подсолнухов.

Он обгрызает их по краям, точно обрезает ножницами, съедает зернышки и затем пристраивается к подзорной трубе, в которой для него припасено молоко.

Не видно ли на горизонте корабля?

Но что это за писк? Оказывается, что подрались крысы-носильщики из-за коробочки с очищенным внутри миндалем и кусочком чернослива.

Одним махом Серко внизу. Тяжелым ядром ринулся он в самую гущу дерущихся, и все рассыпались, но нарушителям порядка досталась от него маленькая трепка.

В задних местах хохот; это смеются военные:

– Ай да командир!

– Правильно!

– Без строгостей никак невозможно. Так что дисциплина.

Я показывал этот номер почти два года, вызывая взрывы аплодисментов.

Артисты сыгрались, и картина выходила очень занятной.

Долго бы еще правил славным судном капитан, если бы он не погиб из-за простой, ничем не замечательной крысы.

Почти два года назад он сидел в одной клетке с серой крысой с белым брюшком и сильно к ней привязался. У крысы родились от Серко девять крысят.

Серко был нежным, заботливым отцом; он носил в гнездо солому, бумажки, перышки и с любопытством следил, как его подруга бережно берет попеременно лапками каждого крысенка, повертит им, как жонглер шариком, и быстро облизнет его с носика и до кончика хвоста, как леденец.

Мне пришлось их разлучить…

Я посадил Серко к белой альбиноске; но Серко не утешился и безучастно отнесся к смерти своей новой подруги, когда в одно прекрасное утро ее нашли мертвой в клетке.

Прошло около двух лет… Серко работал, как обычно, на пароходе и наблюдал, как следует всякому порядочному капитану, со своего мостика за работой на палубе.

Раздался протяжный гудок; готовились к отходу. Артель из 20 крыс бросилась к сходням.

Но вот неожиданно на палубе между двумя носильщиками, – старой и молодой крысами, – из-за коробочки с изюмом произошла драка. Молодая крыса слабо пискнула…

Серко, помня свою роль, сейчас же ринулся вниз.

Старая крыса благоразумно вильнула в сторону, молодая же осталась на месте. Серко сначала изумился дерзости бесстрашной крысы, но потом рассердился; шерсть у него встала дыбом, клыки показались наружу…

А крыса смотрит на него как ни в чем не бывало.

Вдруг гнев Серко пропал; он перестал фыркать и спрятал клыки. Оказалось, что это его старая подруга, с которой он когда-то, почти два года назад, жил в одной клетке…

Они узнали друг друга, и радости их не было конца. Серко забыл свои капитанские обязанности и тыкал свою мордочку в нос подруге, а та ему отвечала такими же нежными ласками.

Пришлось в дело вмешаться мне самому. Я осторожно взял двумя пальцами за жирные раздувающиеся бока пламенного капитана и перенес его на мостик. Но едва я отвернулся, Серко уже мчался к подруге…

Пришлось снова водворить его на место и на этот раз отправить в стеклянную каюту.

В это время машинист, присев на задние лапки, дернул шнур и нажал на рычажок. Завертелся регулятор, застукала машина. Беготня, шипение, свист… Пароход заволокло паром. Матросы потащили из воды якорь. В этот момент двери капитанской каюты, которые я забыл захлопнуть, разлетаются со звоном, и капитан летит к своей возлюбленной…

Как на беду, люк был открыт. Серко не заметил его в облаках пара и по дороге к подруге упал в машинную.

Послышался тонкий слабый писк.

Я заглянул через люк в машинную. Серко, разбившись, лежал с закрытыми глазами на спинке на зубчатых колесах и дергал лапками…

Я позвал его писком. Он ответил мне раз, другой, потом перестал дергаться и затих.

Слезы сдавили мне горло… А публика шумела, смеялась и не подозревала, какая здесь совершилась тяжелая драма…

VII

И ФИНЬКА ДЕЛАЕТСЯ АРТИСТКОЙ

Среди множества дрессированных крыс крепла, приручалась и училась работать и моя толмачевская Финька. Скоро она сделалась совсем ручная и слушалась каждого моего слова.

И я крепко привязался к ней, вероятно, потому, что на нее было положено больше забот и труда, чем на остальных.

– Финька, – звал я ее, едва просыпался.

И маленькая юркая фигурка в следующий момент была уже на моем одеяле.

– Финька, поцелуй меня.

И Финька забирается ко мне на грудь, поднимает мордочку к самому моему лицу и нежно тыкается мне носом в губы.

Целыми днями моя Финька сидела у меня в кармане, где я ей устроил мебельный открытый ящичек; в нем, безмятежно, свернувшись калачиком, она спала.

Но, едва я производил губами крысиный писк, Финька, потягиваясь, зевая, вылезала из-под обшлага моей куртки и лезла целоваться. Такой ласковой игруньи я не встречал среди моих остальных воспитанниц.

Живо вспоминаю я милого зверька; вот его знакомая шкурка мелькает на одеяле; вот он целует меня, вот бежит дальше, взбирается на голову и, удобно там усевшись, начинает быстро-быстро перебирать лапками мои волосы, как бы ища там насекомых. Но Финьке хочется шалить; она бежит обратно на одеяло и, грациозно подпрыгивая и изгибаясь, бегает по нем и резвится. А вот ей захотелось есть, и она пьет молоко, потом, выпив, начинает облизывать свою шубку…

Но Финька не только шалила; на ней лежали известные обязанности. Во-первых, она была первой путешественницей из всей крысиной породы, совершившей замечательные полеты на аэроплане, описанные в моем рассказе «Воздушные путешественницы». Кроме авиации Финька еще изучила свойства жиров и сделалась моим домашним экспертом [7]7
  Знатоком.


[Закрыть]при различении настоящего сливочного масла от поддельного.

Я не давал никогда Финьке мяса, и ей противен был его вкус, а масло она любила; поэтому, когда мне подавали где-нибудь масло, я давал его сначала попробовать Финьке, и если она от него отворачивалась, я знал, что это маргарин. [8]8
  Искусственное масло.


[Закрыть]

У крыс очень тонкое обоняние, и каждая из них может быть экспертом в масляном производстве.

Финька не расставалась со мною никогда; она была со мною и за границей, на водах, где пила лечебную воду из маленькой кружечки.

VIII

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

В Орловском городском театре шел спектакль. Я показывал пароход, управляемый крысами.

Они бегали по палубе, изображая матросов, вытаскивали якоря, поправляли мачту, переносили багаж, пускали в ход машину, зажигали электрические фонари. И вдруг трап, соединяющий пристань с пароходом, упал; с ним попадали декоративные волны моря и грузчики-крысы. Упали они и разбежались под сценой.

Целую ночь служащие искали беглянок, а утром снялись с якоря и отправились со зверьми дальше, в следующий город, где намеревались дать представления. Мы уехали, не досчитавшись одной крысы.

Месяца через два я снова приехал в Орел, был в театре и сидел в ложе. На сцене выступал мальчик-скрипач.

Он играл хорошо, так хорошо, что публика слушала, затаив дыхание. Вдруг в тишине прозвучал чей-то голос:

– Мыши.

Этот голос подхватила толпа:

«Крысы! Крысы!»

Эти крики заставили скрипача прекратить игру.

Я взглянул на сцену. На ярко освещенном полу сидела на задних лапках крыса и умывала свою мордочку, умылась и застыла в спокойной позе, как будто заслушалась звуков музыки. А когда занавес упал и раздались шумные аплодисменты, крыса быстро убежала за кулисы и скрылась в щель под полом.

Что это была за крыса и откуда она взялась?

Только один я мог дать на это ответ. Конечно, это была моя исчезнувшая два месяца тому назад крыса «крысолова из Гамельна».

Расходясь, публика говорила:

– Вот когда приходится собственными глазами убедиться в том, что крысы безумно любят музыку.

– Ах, еще бы, маленький скрипач так божественно играл!

– Заметили ли вы, как трогательно сложила лапки крыса?

– У этих животных поразительная любовь к музыке. Из-за музыкальности я даже готова примириться с их отвратительной наружностью…

– Жаль, что нет здесь Дурова; он, наверное бы, устроил блестящий номер: «крыса-музыкантша».

Но Дуров знал другое. Он знал, что крыса прибежала на звук скрипки потому, что он ей напомнил звук дудочки, а с этим звуком для нее связывалось представление о лакомом кусочке, получаемом за труд; Дуров знал, что крысы вовсе не так музыкальны, как это думала публика.

В обществе распространено мнение, что укротители привлекают змей музыкой. Это совсем не верно. На самом деле укротители змей, или факиры, как их называют в афишах, кормят и тревожат змей под призывные звуки дудок, и каждый раз, как фокуснику нужно вызвать животное, он призывает его одним и тем же звуком дудки. На знакомый звук, ожидая пищи, змеи вылезают из ящика, а простодушная публика кричит:

– Вы заметили, как змея смотрит на факира? У нее зачарованный музыкой взгляд. О, это изумительно, – влияние музыки на животных! Об этом даже есть исследования ученых…

Конечно, об этом нет никаких исследований ученых, как и нет никакого очарования музыкой у змей.

Примером того, как на призывные звуки идут животные, служит рожок пастуха, собирающий каждое утро стадо со всех дворов. Конечно, коров и овец не зачаровывает музыка рожка, часто весьма неблагозвучная; просто, с звуками пастушьей свирели у животных связано представление о просторе зеленых лугов и о сочном корме.

IX

ПРОПАВШЕЕ КОЛЬЦО

У меня было прекрасное кольцо, с очень большим драгоценным брильянтом. И вдруг, во время одной из моих поездок в Петербург, это кольцо у меня исчезло.

Я жил тогда в меблированных комнатах. Со мною жили две собаки и моя любимица Финька.

Финька бегала уже на свободе по всей комнате, а когда хотела спать, сама уходила в свой домик-клетку со стеклянными стенами.

Раз, одеваясь утром, я открыл ящик ночного столика, где у меня лежало мое кольцо, и с изумлением увидел, что кольцо исчезло, хотя я наверное помнил, что положил его туда перед сном.

Я ничего не понимал. Номер, в котором я жил, запирался на ключ; ночью в него никто не входил. Куда могло исчезнуть драгоценное кольцо?

Пришла прислуга; явился управляющий меблированными комнатами; начались поиски кольца по всем углам. Отодвигали мебель, заглядывали за кровать, за шкаф, открывали все ящики, выворачивали все содержимое чемоданов… Прислуга клялась, плакала, говорила, что не видела в глаза кольца… Кольцо исчезло бесследно…

Тогда позвали полицию. Ждали полицейского агента и строили предположения, как найти вора.

В это время ко мне пришел один приятель. Я рассказал ему о пропаже, объяснил причину беспорядка в комнате.

Финька вскочила ко мне на колени.

Приятель спросил:

– А где она помещается?

Я указал на стеклянный домик; он встал и начал разглядывать помещение крысы.

– Что это там блестит среди соломы? – спросил вдруг гость, наклоняясь к клетке. Да вы только посмотрите, – это ваше кольцо.

В самом деле, среди соломы блестел брильянт моего кольца.

Тут я расхохотался.

– Так это ты, Финька, наделала такой переполох? Так это ты оказалась воришкою?

Моя умница Финька, умеющая танцовать на моем кулаке, поднимать маленькое игрушечное ведерко с водою, летать на аэроплане, оказалась воришкою.

Как это случилось? Очевидно, у нее была страсть к блестящим вещам, которая и заставила ее утащить драгоценность. Наткнулась она на кольцо потому, что я забыл на ночь задвинуть ящик ночного столика, а там, рядом с кольцом, хранились мешечки с ее любимым семенем. Она погрызла семя, а потом кстати и утащила кольцо…

X

КАК ПОГИБЛА ФИНЬКА

С некоторых пор я начал замечать, что Финька худеет и вяло ест. Это был плохой признак. Я заглянул ей в рот и увидел, что у нее сильно выросли зубы. У меня больно защемило сердце…

Неужели я скоро потеряю ту, на которую было потрачено у меня столько забот, столько трудов, ту, которую я когда-то спас от казни на костре и выходил?

Я протянул ей любимый подсолнух, так славно поджаренный, самый крупный из всей горсти. Как весело она бы стала им хрустеть еще недавно! А теперь она взяла его вяло; подсолнух выскользнул у нее изо рта, и она не стала его поднимать. В ее черненьких бисеринках-глазках я не прочел ничего, что бы мне говорило о болезни Финьки. Они блестели все так же, но я знал, что дело плохо. Не помог и сахар. Финька выпустила его изо рта…

Я сидел на корточках перед Финькой и смотрел на нее с тоскою и ужасом, потом пошел за белым хлебом, намочил его в молоке и поставил возле крысы. С сегодняшнего дня это сделалось ее единственной пищей…

Финька вяло принялась за еду…

Я знал, что ее теперь ждет.

Так кончают все они, маленькие подпольные грызуны. Они не переносят, в сущности, неволи. Им необходима кипучая деятельность, борьба за жизнь, на свободе. Там, чтобы добыть кусок, чтобы проникнуть в жилище человека, наполненное припасами, приходится напрягать все свои силы, давать работу зубам; здесь же, в неволе, крыса получает готовую пищу; ей не нужно прогрызать камни, штукатурку, чтобы пробраться в кладовую, где лежат запасы пищи.

От бездеятельности у крыс быстро растут передние зубы-резцы; это и служит причиною их преждевременной смерти. Зубы у них настолько вырастают, что крысы не только не в состоянии откусывать, но даже не могут раскрывать рот. Они постепенно переходят на мягкую и жидкую пищу, едят вяло, все меньше и меньше, худеют, истощаются и околевают в конце концов от голода.

Та же участь ожидала и мою бедную Финьку.

Она пережила все то, что переживали все мои воспитанницы-крысы. Она была обречена на смерть, и я не мог ничем помочь ей…

Стоит ли досказывать? Финька лежала на мягкой пуховой подушке, ослабевшая, тощая и уже не поднимала головы. А возле нее лежали лакомые кусочки любимых ее сухариков, подсолнухов, сахара, лежала белая булка, намоченная в молоке. Но есть она уже не могла… Часы ее были сочтены…

XI

ДВОЮРОДНЫЕ СЕСТРЫ ФИНЬКИ

Я хочу поговорить еще о белых крысах-альбиносках, с красненькими глазками и мягкой красивой шкуркой, которых находят красивыми даже враги рыжеватых пасюков, и о маленьких серых мышках, вызывающих в людях почти такое же отвращение, как и крысы.

Прежде белые крысы были повсюду таким же обычным явлением, как теперь крысы-пасюки. Но черные крысы, более сильные, истребили белых. Пришли пасюки, привезенные случайно из-за морей на кораблях, и, как более сильные, истребили черных. Теперь черные крысы встречаются очень редко; белые живут только в неволе: если их выпустить на свободу, они тотчас же будут истреблены сильными пасюками.

Мне хотелось помирить враждующих веками родственников из одного семейства, и я принялся за это нелегкое дело.

Но прежде всего мне нужно было хорошо изучить природу мышей и крыс и их взаимоотношения.

В моем музыкальном шкафу неожиданно появилось два мышиных гнезда, – в одном были мышата уже довольно большие; в другом только что родившиеся.

Я взял крошечных красненьких зверьков, вместе с гнездом, переложил гнездо в коробку и поставил на прежнее место, на струны, и мышата, видимо, отлично успокоились на новоселье. Мать продолжала жить с ними.

Прошло некоторое время, и я услышал около музыкального шкафа трупный запах. Открыв его, я нашел уже разложившийся труп взрослой мыши; мышат на прежнем месте не было. Я осмотрел шкаф и нашел их внизу, в гнезде другой мыши, у которой были свои уже подросшие мышата.

Оказалось, что сердобольная мышь, увидев, что ее соседка, живущая в верхнем этаже музыкального ящика, околела, приняла к себе на воспитание сирот и выкормила одновременно своим молоком 4 больших мышонка и 5 маленьких.

Большая часть моих мышат, когда подросли, к сожалению, убежали.

Одного из мышат, впрочем, мне удалось посадить в гнездо белой дрессированной крысы Пеночки.

Пеночка подошла к мышонку, осмотрела его, несколько раз примерилась, как бы лучше взять, наконец, взяла в зубы и, высоко подняв голову, осторожно понесла мышонка в гнездо, устланное сеном и пухом попугаев, которое было в углу клетки. Своих больших крысят она брала очень бесцеремонно. Медленно опустив мышонка в мягкую постель, где у нее копошились несколько ее собственных крысят, она стала его кормить вместе со своими детьми.

Я посадил к Пеночке еще несколько мышат; она их всех приняла и была им прекрасной матерью. Мышата росли и, чувствуя себя как дома в чужом гнезде, располагались в нем со всеми удобствами и жались к более сильным крысятам.

В загоне моего уголка, под бревнами, я нашел целый выводок крысят-пасюков. Среди них было несколько слепых, но уже больших детенышей.

Я посадил одного из них в клетку к альбиносам. В этой клетке сидел мой дрессированный белый Снежок, а с ним его дети.

Снежок обнюхал маленького пасюка, но не тронул; я посадил к нему другого, третьего, пока в клетке альбиносов не появились все одиннадцать крысят.

Кончилось тем, что сидевшие отдельно маленькие пасюки смешались с альбиносами, забавно пряча мордочки в их белые пушистые шкурки, а Снежок и не думал их обижать…

Маленькие пасюки подросли, и у самочек их от Снежка получилось потомство…

Снежок умер от неизвестной причины; у меня осталась одна Пеночка с потомством, и я собираюсь дрессировать как ее белых детей, так и тех, которые родятся от помеси пасюка и альбиноса.

В последнее время я заметил, что Пеночка, устраивая свое гнездо, подбирает для него мелкие клочки бумаги.

Я вздумал заставить мою альбиноску заработать материал для гнезда, как она зарабатывала пищу.

Для этого я вынул из клетки Пеночку и показал ей бумажку. Она торопливо – радостно побежала ко мне и взяла из моих рук бумажку, как брала обыкновенно подсолнух, побежала с нею обратно в клетку и вернулась ко мне снова за бумажкой. Но я ей сказал:

– Сумей-ка заработать этот материал для твоего гнезда, как ты зарабатываешь свои любимые подсолнухи. А ну-ка, перевернись.

К моей радости, умная Пеночка перевернулась и протянула белую мордочку за наградой. Я дал ей заработанную бумажку, которую она понесла в клетку.

Так моя Пеночка работала не только для своего пропитания, но и для устройства удобного жилища для своих детей.

Воздушные путешественницы

Мою свинью Хрюшку я решил сделать летчиком. В то время всюду только и говорилось о воздушных полетах погибшего, разбившегося на воздушном шаре, летчика Шарля Леру и об его преемнике Гордоне, который показывал свои полеты на шаре системы Монгольфье, [9]9
  Монгольфье – изобретатель шара, наполняющегося гретым воздухом.


[Закрыть]разъезжая по крупнейшим русским городам. Мне захотелось сделать достойных летчиков и из моих зверей.

Выбор мой пал на Хрюшку. Я заказал воздушный шар из бумажной белой материи – бязи, который был 28 аршин в диаметре, и к нему парашют [10]10
  Большой зонтик для плавного спуска.


[Закрыть]из шелка. Шар поднимался посредством нагретого воздуха.

Перед представлением я устроил из кирпичей печь; в ней – сжигалась солома, а шар привязывался над печью к двум столбам. Держало его человек тридцать солдат, постоянно растягивая. Когда шар достаточно надувался, солдаты, опускали канаты, и он поднимался в высь.

Но сначала нужно было научить Хрюшку летать. Жил я тогда на даче в Петербурге, на Крестовском острове. На балконе я устроил блок и кожаные ремни, обшитые войлоком. На балкон была приведена свинья, и я начал с нею свои первые уроки: вдел Хрюшку в ремни и стал ее подтягивать на блоке вверх. Ноги Хрюшки повисли беспомощно в воздухе; болтая ими и не находя опоры, она подняла невообразимый визг. Тогда я поднес к барахтающейся в воздухе свинье чашку с ее любимым кушаньем… Почуяв знакомый запах, она стала тянуться к чашке и, занявшись едой, затихла.

Так я повторял свои опыты с приучением свиньи к воздушному путешествию несколько раз. В конце концов можно было увидеть забавную-картину: моя акробатка так освоилась с ремнями, что, вися на них в воздухе, сладко спала, наевшись вволю любимого кушанья.

Таким образом я приучил ее к подъему на блоке и быстрому опусканию вниз; потом я подвел под свинью площадку, на которой находился будильник.

Началось обучение полету. Я поднес, как всегда, чашку с пищей Хрюшке, но едва ее пятачок собирался коснуться края, рука моя отвела чашку на известное расстояние. Хрюшка потянулась за пищей, еще и еще и соскочила с площадки, соскочила и повисла на ремнях. В это самое время затрещал будильник. Эти опыты я производил несколько раз, и каждый раз, когда трещал будильник, Хрюшка уже знала, что она сейчас будет получать пищу из моих рук, и, в погоне за заветной чашкой, сама соскакивала и раскачивалась в воздухе, в нетерпении ожидая любимого лакомства. Таким образом она привыкла, что за звоном будильника следовало броситься с площадки в воздух.

Все было подготовлено для воздушного путешествия свиньи.

Уже несколько дней на заборах дачной местности «Озерки» привлекали прохожих разноцветные афиши, на которых большими буквами было напечатано:

«Свинья в облаках».

В день спектакля публика брала билеты в кассе на поезд с бою, и в вагоны нельзя было попасть. Дети и взрослые цеплялись на ступеньки площадки; тут и там слышались разговоры:

– А как это свинья заберется в облака?

– А у тебя есть билет?

– Да не обман ли это, – свинья в облаках? Люди летать не научились, а свинья умеет…

Только и разговора было, что о свинье. Хрюшка сделалась самой знаменитой особой в Озерках.

И вот началось представление. Нагрели шар. На площадку, среди громадной толпы зрителей, поставили свинью. К свинье привязали нижний конец парашюта, а верхний прикрепили к верхушке шара такими бичевками, которые выдерживали тяжесть парашюта, но не больше. К верхушке привязали мешок с песком.

На площадку был поставлен будильник, заведенный так, чтобы через две-три минуты он начал трещать.

Шар стал подниматься, и, когда он был уже высоко, зазвонил будильник; свинья, привыкшая по звонку бросаться с площадки, бросилась в воздух с шара. Парашют оторвался от шара, конечно, одновременно со свиньей, которая в первые несколько – секунд ринулась камнем вниз, но сейчас же раскрылся сложенный парашют, и Хрюшка парящим полетом, мерно и плавно покачиваясь, благополучно спустилась на землю на глазах изумленной публики, среди грома аплодисментов.

После своего первого полета отважная Хрюшка совершила еще тринадцать воздушных путешествий, которые не обошлись без приключений. Она изъездила всю России, и во многих ее уголках показывала свое искусство.

В Тифлисе Хрюшка побывала на крыше женской гимназии, куда ее неожиданно занес парашют.

Положение было не из приятных. Хрюшка беспомощно болталась, зацепившись за водосточную трубу, высоко перед гимназическими окнами, и громко визжала; не было возможности ее снять. Только приехавшие пожарные спасли воздушную путешественницу.

В другой раз в Саратове парашют шлепнулся на двор колбасной, и сбежавшиеся колбасники вдоволь нахохотались, увидя чудесно занесенную им во двор свиную тушу. Конечно, Хрюшка была спасена и не попала на колбасы.

Прошли года. Судьба занесла меня за границу. Громадные широковещательные плакаты манили публику на выставку во Франкфурт-на-Майне, где в первый раз можно было увидеть борьбу человека с воздухом. И я в первый раз в жизни увидел, как человек на летательном аппарате отделился от земли и поплыл в воздухе вокруг ипподрома, высоко над головами собравшихся. А потом аэроплан плавно спустился на землю…

Этот полет крепко врезался мне в память, и воспоминание о нем не давало мне покоя. Я стал думать о том, чтобы устроить, для моих животных летательный аппарат, наподобие аэроплана. Наконец, изобретение было готово.

Это был маленький аэроплан, который при помощи резины работал пропеллером, разрезая воздух, и летел в цирке через весь манеж.

Теперь очередь путешествовать настала для белой крысы.

Я устроил маленькую корзиночку над крыльями аэроплана и приучил мою белую крысу-альбиноску Снегурочку смело влезать в нее. Снегурочка сама по себе, из чувства самосохранения, при полете балансировала, [11]11
  Производила движения для поддержания равновесия.


[Закрыть]бессознательно держала равновесие и тем помогала плавному полету своего аэроплана.

На новом воздушном корабле маленькая белая крыса Снегурочка совершила много полетов и повидала много разных, городов.

Такова история первых четвероногих летчиков.