Текст книги "Шекспир – Пушкин – Булгаков"

Автор книги: Владимир Козарецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

ТАЙНЫЙ СЫН КОРОЛЕВЫ-ДЕВСТВЕННИЦЫ

В.К.: Неужели возможно было сохранить рождение нескольких детей в тайне?

А.Б.: В узком кругу утаить это было невозможно, но это было и неважно. Задача Тайного совета заключалась в том, чтобы не допустить утечки информации в прессу и за границу: любые улики уничтожались, свидетели держали рот на замке, опасаясь тюрьмы или физического уничтожения. Все ее дети регистрировались под чужими именами и фактически не могли претендовать на престол. На примере Кристофера Марло можно представить себе, как происходила такая регистрация. В донесении своему монарху 11 апреля 1564 года посол Испании при английском дворе докладывал, что королева Елизавета выезжает в Уорвик (замок Дадли), чтобы "разрешиться от последствия неблагопристойного поведения". По современному календарю рождение ребенка имело место скорее всего в конце апреля, а не в конце февраля, как задокументировано рождение Марло. (Кстати, Уорвик расположен на берегу Эйвона, того самого, на котором стоит и Стратфорд; отсюда и "Эйвонский лебедь" посвящения Бена Джонсона в шекспировском Большом фолио.) В этом же году Роберт Дадли был возведен в графское достоинство, а его шурин Генри Сидни стал кавалером Ордена Подвязки.

В.К.: Это был первый ребенок Елизаветы?

А.Б.: Нет, к этому времени у Марло могло быть уже по крайней мере два брата: один из них, старше на 10 лет, сын от тайной связи Елизаветы с королем Испании Филиппом II, и второй – на три года старше, – Френсис Бэкон, в регистрации рождения которого тоже обнаружено немало "странностей".

Для регистрации тайнорожденного нужен был ребенок, родившийся примерно в то же время и вскоре умерший; необходимо было, чтобы его рождение зарегистрировали, а смерть – не успели. Нужно было уговорить родителей ребенка отказаться от регистрации смерти или захоронить его в другом приходе, где у королевы был "свой" священник. Для этой цели лучше всего подходил Мэтью Паркер, член Тайного Совета и высший духовный иерарх Англии. Анна Болейн, став королевой, сделала его своим личным капелланом, при Марии Тюдор он был в опале и лишен должности главы колледжа "Корпус Кристи", Елизавета вновь возвысила его и сделала архиепископом Кентерберийским. В Кентербери и нашлась метрическая запись от 26 февраля 1564 года, использованная для документирования новорожденного ребенка королевы. Отец умершего ребенка Джон Марло получил значительную денежную компенсацию, стал членом Гильдии сапожников на два с половиной года раньше положенного срока и пожалован званием "фримена", а судья Адмиралтейского суда в Дувре сэр Роджер Мэнвуд стал попечителем новорожденного. Запись же о смерти ребенка Джона Марло скорее всего была сделана в церкви Св. Стефена на территории имения Мэнвуда; не случайно сохранившиеся записи о регистрации крещений, венчаний и смертей в этой церкви датируются лишь с 1567 года.

В 1563 году, когда Марло был уже зачат, королева Елизавета пожаловала Мэнвуду огромное имение; позже она объявила его лучшим судьей королевства и наградила массивной золотой цепью (что было беспрецедентно), пожаловала рыцарским титулом и назначила Главным лордом Казначейства.

Если бы мы принимали всерьез происхождение Марло как "таннера", сына сапожника, у нас возникло бы множество и других вопросов, на которые в этом случае невозможно было бы ответить. Почему Мэнвуд оплачивал учебу сына сапожника Марло? И почему оплачивал из средств, выделенных архиепископом Паркером? И как сын сапожника попал в привилегированную Королевскую школу на 50 мест, куда стремились поместить своих детей самые знатные и состоятельные люди графства? И как он туда попал в 14 лет? И почему, проучившись всего год, поступил в университет? И где он учился до этого и набрал тот объем знаний, который необходим для поступления? (Между прочим: Паркер собрал в своем имении уникальную библиотеку, каких было лишь несколько во всей Англии.) И как Марло получил одну из трех стипендий Паркера? И почему сын архиепископа, Джонатан Паркер, уже после смерти своего отца оплачивал все шесть с половиной лет учебы Марло в Кембриджском университете (колледж "Корпус Кристи")? (Посетив имение Паркеров в 1578 году, после поступления Марло в Кембридж, Елизавета, обыгрывая отсутствие у жен священнослужителей мирских титулов, сделала вдове архиепископа комплимент: "Я не могу назвать вас "мадам", а сказать "миссис" – язык не поворачивается. И все равно я очень вам благодарна.") И почему, когда в 1587 году, по окончании университета (в 1584-ом он получил степень бакалавра и продолжил учебу), ему отказали в присвоении магистерской степени на основании его частых отлучек, за него вступился Тайный Совет королевы, объяснивший, что его отлучки связаны с выполнением заданий на государственной службе? И почему письмо ректору с таким объяснением и словами о том, что королева будет недовольна любым ущемлением прав Марло, первыми подписали архиепископ Кентерберийский, лорд-канцлер и лорд-казначей королевы?

МНИМАЯ СМЕРТЬ

В.К.: Существует правило: если гипотеза, не противореча уже известному, объясняет и все факты, которые до ее появления не находили объяснения, она становится теорией. Можно ли сказать, что королевское происхождение Марло ставит все точки над ё?

А.Б.: Я специально не занимался выяснением, на все ли остававшиеся без ответа вопросы может ответить такая гипотеза, тем более что Марло – лишь часть псевдонима "Шекспир", – но судите сами. Например, не знай мы о его происхождении, еще больше вопросов вызывали бы обстоятельства "смерти" Марло.

Став магистром, он поселяется в Лондоне и быстро приобретает славу поэта, драматурга и "атеиста" (под атеизмом понимался любой отход от официальной доктрины). В Тайный Совет на его "атеизм" донес полицейский агент Роберт Бэйнс (в доносе Бэйнса фигурировали три преступления, за каждое из которых полагалась смертная казнь: богохульство, гомосексуализм и хвастовство, что он имеет право чеканить собственную монету), а писатель Томас Кид под пытками подтвердил его "атеизм". 18 мая 1593 года был выдан ордер на арест Марло; за преступления, которые ему инкриминировались, ему грозила смерть четвертованием, утоплением или отсечением головы. Тем не менее, в отличие от Кида, которого обвиняли в гораздо менее тяжких преступлениях, Марло отпустили под подписку. 30 мая в портовом городе Дептфорде ударом кинжала в лицо он был "убит" одним из своих приятелей, Ингрэмом Фрайзером.

Все трое "друзей-свидетелей", которые находились рядом в момент "убийства", были связаны с разведкой, то есть с Тайным Советом. "Убийство" расследовал не местный прокурор, а коронер королевы, который получил лично от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его "беспристрастное заключение" (сохранился подлинник!). Расследование велось чрезвычайно поспешно: тело было предано земле уже 1 июня, и, хотя лицо и было обезображено, труп не предъявили для опознания даже хозяйке того дома, где произошло убийство. Хозяйка тоже была связана с разведкой, а ее усадьба использовалась для переброски агентуры на континент; Фрайзер был признан невиновным в смерти Марло, освобожден и тут же принят на службу в разведку ближайшим другом "убиенного"!

Существует достаточно хорошо обоснованная версия, что Марло во избежание казни был переправлен на континент, где под именем Le Doux жил во Франции и занимался разведывательной деятельностью в пользу Англии, а в конце 90-х тайно вернулся в Англию и жил в одной семье в графстве Рэтленд. Louis Ule утверждает, что после своей мнимой смерти Марло находился в доме Пембруков под именем алхимика Хью Сэндфорда.

В.К.: Не кажется ли вам, что усилия по спасению Марло от суда и смерти были таковы, что гораздо проще было бы добиться, чтобы донос Бэйнса либо не был принят, либо вообще пропал?

А.Б.: Да, несомненно, у этой истории с доносом был "режиссер". Ему нужно было убрать Марло со сцены, и, поскольку убедить королеву не удалось бы, ее поставили в безвыходное положение, обвинив ее сына в смертельно наказуемых преступлениях и затем давши ей возможность спасти его ценой его исчезновения из жизни. Бэйнс в доносе писал, что Марло должен быть казнен, и обещал представить заслуживающих доверия свидетелей его преступлений, но при докладе королеве в текст доноса кем-то были внесены изменения и вместо казни предлагалось предание Марло забвению. Елизавете, как и Гертруде в "Гамлете", ничего не оставалось делать, кроме как санкционировать навязанное ей решение Тайного Совета.

Надо сказать, что за полгода до событий в Дептфорде при странных обстоятельствах умер попечитель Марло Роберт Мэнвуд, который в это время добивался должности Верховного судьи. Мало вероятно, что "режиссеру" удалось бы осуществить план этого "изъятия из жизни" Кристофера Марло, если бы Мэнвуд добился этой должности – а королева к нему благоволила; поэтому и смерть Мэнвуда вряд ли была случайной. Марло написал эпитафию на смерть Мэнвуда, в которой намекал на "завистливые силы". Не защитой ли своего попечителя, которого и после смерти пытались опорочить, в том числе и с позиций антисемитизма, объясняется заступничество Марло-Шекспира за оклеветанного Варраву-Шейлока в "Мальтийском еврее" и "Венецианском купце"?

ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА

В.К.: Не было ли в этой истории мотива профилактических действий по предупреждению какой бы то ни было возможности прихода к власти столь непредсказуемого, взрывного и трудно управляемого наследника, как Марло? Ведь было известно, что он задира и забияка и неосторожен в слове; Тайный Совет вполне мог попытаться оградить страну от возможности появления такого короля?

А.Б.: Да, такой мотив в поведении членов Тайного Совета в этой истории тоже был возможен. Дело в том, что Марло был учителем 15-летней Арабеллы Стюарт (не об этих ли "отлучках" и шла речь в письме Тайного Совета ректору колледжа?), генеалогия которой делала ее самой близкой к трону и вероятной его наследницей (ее наследственные права были даже выше прав Якова Стюарта, взошедшего на престол вслед за Елизаветой) – особенно с учетом того, что у королевы формально не было детей. Королева хотела женить сына на Арабелле и таким образом подвести его к трону – что могло вызвать встречные действия его братьев, как единоутробного (Френсис Бэкон), так и сводного (Роберт Девере, граф Эссекс, написавший на стене своей тюремной камеры в Тауэре, где он находился перед казнью: "Роберт Тюдор".). Похоже, "Гамлет" – произведение во многом автобиографичное, и в нем нашли отражение факты дворцовой и околодворцовой интриг, вплоть до сумасшествия Офелии-Арабеллы (у последней были явные психические отклонения), отравления Роберта Дадли его женой (он по ошибке выпил из рук жены яд, который приготовил для нее) и участия королевы в отправке сына за границу, а последняя фраза "Дальнейшее – молчанье." явно связана с исчезновением Марло и тайной Шекспира.

В.К.: Известны ли еще какие-нибудь факты, говорящие за то, что Кристофер Марло был сыном королевы Елизаветы?

А.Б.: Вот историческая деталь. В 1603 году все поэты Англии откликнулись скорбными посланиями на смерть Елизаветы. Все, кроме Шекспира, которого Генри Четтл даже открыто упрекнул за это в печати. Почему-то ему в голову не пришло вспомнить соблюдаемый в рамках христианской традиции обычай: эпитафии сочиняются только посторонними, но не родственниками. Родственникам запрещено совершать любые действия, связанные с ритуалом похорон: нести гроб или крышку, венки или цветы; они – адресаты соболезнований, но не их авторы. После такого живого участия Елизаветы в судьбе "безродного" поэта и дебошира молчание Марло-Шекспира только и объясняется тем, что он был близким родственником королевы.

Тот факт, что Шекспир был "железной маской", подтверждается и загадочным девизом студента колледжа "Корпус Кристи" Кристофера Марло: Qvod me nutrit me destrevit ("То, что меня кормит, меня убивает.") Этот девиз начертан на портрете, обнаруженном при реконструкции помещения колледжа "Корпус Кристи" в середине ХХ века. На портрете есть надпись: "1585 год от Рождества Христова. Совершеннолетие 21 год". По сохранившимся спискам студентов установлено, что в 1585 году из всех студентов колледжа только Кристоферу Марло исполнился 21 год.

Но есть весьма серьезное доказательство и в самом корпусе шекспировских произведений. В последней сцене "Генриха VIII", по мнению большинства шекспироведов дописанного в 1613 году Флетчером, предсказывая будущую славу новорожденной Елизаветы, высший духовный иерарх Англии архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер говорит, что она родит наследника, который будет "настолько же велик в славе, как и она сама", и что за него "дети наших детей будут благословлять Небеса", причем terror, который по этому предсказанию должен был на протяжении всей жизни сопровождать "родившегося из пепла", в сочетании с такой славой невозможно отнести ни к кому, кроме Марло-Шекспира.

ШЕКСПИР – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ

Если Шекспир – величайший писатель мировой литературы и на этом именно основании назван человеком тысячелетия, то «Гамлет» – несомненно центральное произведение шекспировского наследия. Есть в нем некая тайна, казалось бы, недоступная рациональному пониманию и веками заставлявшая читателей и зрителей, актеров и режиссеров снова и снова вчитываться в этот текст и вглядываться в маски его персонажей. И вот через четыреста лет, на стыке веков и тысячелетий нашелся наконец человек, проникший в эту тайну и давший миру ее конгениальное объяснение. Человек этот – философ и аналитик, литературовед-структуралист Альфред Николаевич Барков.

Исследуя структуру "Гамлета", он обнаружил, что это произведение построено как мениппея (роль рассказчика отдана отрицательному персонажу, который, с целью обелить себя, извращает имевшие место в действительности события и факты) и что в тексте этого произведения дан ответ и на вопрос, кто скрывался под псевдонимом "Шекспир": "таннером, не лежащим в своей могиле", был сын королевы Елизаветы, гениальный поэт и драматург по прозвищу "таннер" Кристофер Марло, смерть которого инсценировали. Тайна шекспирова авторства оказалась тесно связанной с политической ситуацией и безопасностью страны.

Наш корреспондент Владимир Козаровецкий взял у А.Н.Баркова обширное интервью, текст которого мы и предлагаем читателям "Новых известий".

ГРАФ РЭТЛЕНД ИСКЛЮЧАЕТСЯ?

В.К.: Кто же в таком случае принимал участие в этом псевдониме, кроме Марло? И как вы относитесь к упомянутой мной книге Гилилова? На меня она в свое время произвела огромное впечатление, и я по-прежнему уверен, что многое из того, что обнаружено Гилиловым, сохраняет свою ценность и после ваших открытий.

А.Б.: Вы задали сразу два вопроса, но ответы на них взаимосвязаны. Поэтому начну с ответа на второй.

В книге Гилилова много чрезвычайно ценного. Мало того, что впервые на русском языке опубликован такой обширный материал по проблеме авторства Шекспира, который может служить основой для ее изучения (особенно – во втором издании), – в книге содержится и ряд первостепенных шекспироведческих открытий: блистательное доказательство того, что дата издания честеровского сборника "Жертва любви" сфальсифицирована, и отнесение этой даты к 1612-1613 году; догадка о том, что "Песни Голубя" – диалог; догадка о том, что участником псевдонима "Шекспир" была Елизавета Сидни-Мэннерс, графиня Рэтленд; исследование "Кориэтовых нелепостей". Вместе с тем Гилилов, хотя и признавая "коллективность" псевдонима "Шекспир", совершает ошибку, характерную для большинства шекспироведов-нестратфордианцев: каждый из них, исповедуя авторство какого-нибудь одного из кандидатов, недооценивает информацию о других. Во всяком случае, на тождество творческих почерков Марло и Шекспира внимания он не обратил.

Вместе с тем граф Рэтленд – как раз тот кандидат, который к псевдониму "Шекспир" – в отличие от его жены – не имеет никакого отношения или имеет самое второстепенное. Приводя случай, когда граф укорял жену за то, что она принимает у себя "какого-то поэта", Гилилов, к сожалению, не сделал из этого эпизода вывода об ограниченности и отсутствии благородства у графа, позволившего себе такое оскорбительное замечание в присутствии самого поэта (Бен Джонсон так никогда и не простил этого Рэтленду). Между тем Рэтленд таким замечанием унизил и собственную жену, и то, что мог себе позволить Рэтленд, не мог позволить себе Шекспир. Более того, из этой же реплики следует, что Рэтленд – не только не "Шекспир", но и вообще не поэт, поскольку для него "поэт" – человек второго сорта.

В.К.: Признаюсь, я это проморгал – хотя ваш аргумент убийственен.

А.Б.: Не огорчайтесь, вы не одиноки: психологическое давление гипотезы Гилилова очень велико – особенно после блестящей главы о передатировке Честеровского сборника. В свою очередь признаюсь, что я – чтобы избежать такого воздействия – позволил себе прочесть его книгу только после того, как было оформлено мое отношение к проблеме.

Можно было бы привести и другие соображения в пользу исключения Рэтленда из числа кандидатов, но пока – до разумного ответа на этот аргумент – хватит и его. Между тем книга Гилилова построена главным образом на предпосылке, что именно граф Рэтленд является тем Голубем, по которому – вместе с Феникс, графиней Рэтленд, – горюет хор поэтов. Жаль также, что Гилилов, догадавшись о диалогичности "Песен Голубя", не применил эту идею к "Сонетам" Шекспира – а именно здесь находится ключ к их пониманию: как и свод шекспировских пьес и мениппей, шекспировские сонеты принадлежат перу не одного автора. Вообще я бы в качестве догадки сказал так: "Шекспир" – дело семейное.

В.К.: Графиня Рэтленд – тоже королевских кровей?

А.Б.: Ну, как минимум, она крестница королевы! Но и происхождение ее – тоже темное дело. То, что ее якобы отец, национальный поэт Англии Филип Сидни – сын королевы Елизаветы и короля Испании Филипа II, у меня сомнений уже не вызывает, доказательства этому я нашел. То, что не только дата рождения его якобы дочери Елизаветы, но и вся жизнь ее осталась тайной, писал Гилилов. Так что меня даже не удивило недавно обнаруженное упоминание историков о том, что Филип Сидни умер бездетным.

«ШЕКСПИР» – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ

В.К.: А кто еще принимал участие в этом «семейном деле»?

А.Б.: Возможно, сама королева. Известно, что она писала стихи – и неплохо писала: интересно по мысли, образно. В шекспировском сонетном цикле ей могут принадлежать первые 17 сонетов: с советом жениться и продлить свою красоту в детях все-таки скорее будет обращаться мать к сыну, чем мужчина к своему другу (тем более что в 3-м сонете достаточно прозрачно сказано о том, что мать хотела бы увидеть в потомке "апрель своей весны" и что адресат – "зеркало своей матери"). Эти 17 сонетов могли быть написаны и сестрой Филипа Сидни – Мэри Сидни Герберт (графиней Пембрук) – и адресованы ее старшему сыну Уильяму Генри (William Henry), которому, кстати, было посвящено Большое Фолио произведений Шекспира 1623 года. Если к тому же учесть, что издание сонетов было посвящено таинственному W.H., а также то, что редактирование скорее всего осуществляла сама графиня, талантливая поэтесса, то эта версия выглядит более перспективной. Но некоторые другие сонеты "Шекспира" тоже написаны с позиции женщины, а некоторые – с позиции монарха. Так что версия об участии королевы Елизаветы в этой семейной саге вовсе не исключается. Не исключаю и того, что среди группы авторов есть еще одна женщина – та самая, к которой ее собеседник обращается как к "Смуглой леди".

В.К.: Вы полагаете, что группа авторов "Сонетов" Шекспира – это члены одной семьи? Как же тогда в нее вписывается личность "Смуглой леди"?

А.Б.: Я имею в виду семейные узы не только формальные, но и тайные кровные. Интерпретация Гилиловым содержания сборника Честера нуждается в уточнении. Он пользовался искаженным переводом и упустил важный момент, а именно: оплакиваемая поэтами пара Голубь-Феникс – это дети любви другой пары Голубь-Феникс. То есть, идет речь о тайной "семейственности" гениев в двух поколениях, причем Голубь и Феникс – явно не муж и жена, а брат и сестра. Вот это и объясняет тот "платонический" характер их отношений, о котором пишет Гилилов (это – один из фактов, опровергающих его версию авторства). Так вот, Сонеты являются сборником таких же диалогов, как и диалог между Голубем и Феникс, но в них больше участников – представителей даже не двух, а трех поколений Фениксов. В этой иерархии "Смуглая леди" и ее тайный поклонник предстают как основатели этой необычной династии гениев. То есть, "Смуглая леди" – кровная бабка того самого автора, который создал "Гамлета".

В.К.: Вы можете чем-то подкрепить эту догадку?

А.Б.: По диалогичности структуры "Сонетов" вопрос прозрачно ясен. Они и сборник Честера вышли в свет с разницей в четыре года, редактировались и были изданы одними и теми же лицами. В оба издания даже введены прозрачные "подсказки", на которые до сих пор никто не обратил внимания. Казалось бы, совершенно не к месту честеровскому сборнику присвоен подзаголовок: "Плач Розалин". "Плач" в сборнике есть, он даже увязан с именем "Уильям Шекспир", но имя Розалин больше не упоминается. И другое: сборник "Сонетов" заканчивается вовсе не 154-м сонетом; за ним следует объемный "Плач влюбленного" – тоже вроде бы не к месту. И вот два "Плача" в разных сборниках и являются звеном, которое объединяет их в единый цикл. Другим звеном является "неуместное" имя "Розалин": оно присутствует и в сборнике Сонетов, но его можно обнаружить только в подлинном издании 1609 года – академическая наука, в очередной раз "подправляя" Шекспира, вывела этот момент из поля зрения общественности.

Что же касается "Смуглой леди", то до настоящего времени не выявлено ни одной современницы "Шекспира", которая соответствовала бы ее описанию. Но как только мы осознаем, что, в отличие от "Гамлета" и других его драматических произведений, "Сонеты" являются сагой, состоящей из диалогов нескольких поколений связанных тайными кровными узами лиц, все становится на свои места. Характерные приметы Анны Болейн, матери королевы Елизаветы, наверняка знает любой шекспировед. Но авторство сонетов воспринимается как принадлежащее одному человеку, и психологический барьер не позволяет заметить тождества в описании королевы Анны и Смуглой леди.

Участником псевдонима "Шекспир" был и Френсис Бэкон; о его королевском происхождении собраны довольно внушительные материалы. В замаскированных сюжетах "Укрощения строптивого" и "Гамлета" не случайно проходит тема двух литераторов, последовательно работающих над одним и тем же произведением, персонажами которого они являются. Скорее всего Бэкон занимался разработкой сюжетных заготовок, которые Марло превращал в поэтические тексты.

Наконец, Елизавета Сидни-Мэннерс, графиня Рэтленд. Ее участие в "Песнях Голубя" выглядит в изложении Гилилова достаточно убедительно. Не исключено, что и в "Сонетах" она вела диалог с Кристофером Марло, но это, как и ее участие в создании пьес Шекспира, потребует изучения. Жаль, конечно, что обстоятельства рождения и вся жизнь этой особы остались тайной. То, что "платонические" отношения между Голубем и Феникс – братом и сестрой! – вызывают специфические вопросы этического характера, в данном случае особой роли не играет: Джон Обри, самый первый биограф "Шекспира", утверждает, что отцом младшего сына Мэри Сидни – Филипа Генри, которому также посвящено Первое Фолио, был брат Мэри – Филип Сидни. А "официальный" отец королевы Елизаветы Генрих VIII мало того, что был женат на вдове своего покойного брата Артура и до женитьбы с Анной Болейн сожительствовал с ее сестрой и, как уверяли католики, даже с ее матерью, так еще и хотел выдать свою дочь Марию Тюдор замуж за своего незаконнорожденного сына Генриха Фицроя. Прецедентов в этой среде было более чем достаточно.

Вообще же я далек от мысли, что проблема шекспирова авторства решена, – работа только начинается. О том, что основным создателем драматических произведений "Шекспира" был Кристофер Марло, свидетельствует прежде всего полная идентичность сложнейшей структуры их драм. К тому же, я вовсе не ставил перед собой задачу решать эту проблему: вывод об авторстве Марло – "побочный продукт" исследования содержания "Гамлета" – "глубоко эшелонированной", трехслойной мениппеи.

В.К.: Не могла же русская литература обойти стороной такой замечательный жанр! Кто из русских писателей пользовался жанром мениппеи?

А.Б.: Гоголь. А в подсоветское время по вполне понятным причинам этим жанром писатели пользовались тогда, когда невозможно было открыто высказать свои мысли. "Золотой ключик" А.Толстого, "Белая гвардия", "Мастер и Маргарита" и "Кабала святош" М.Булгакова, все это – мениппеи. Но больше всего их, как и следовало ожидать, оказалось у Пушкина: он, как никто, нуждался в художественном приеме, который дал бы ему возможность беспрепятственно и безопасно говорить то, что он думал. И первой мениппеей, которую он задумал и стал осуществлять, был роман "Евгений Онегин".

О т р е д а к ц и и:

Поскольку А.Барковым поставлены под сомнение некоторые выводы И. Гилилова, изложенные им в книге "Тайна Великого Феникса, или Игра об Уильяме Шекспире", "Новые известия" готовы предоставить ему возможность для ответа.