Текст книги "Шекспир – Пушкин – Булгаков"

Автор книги: Владимир Козарецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

МЕТЛА МАРГАРИТЫ

Философ и аналитик, литературовед-структуралист Альфред Николаевич Барков обнаружил, что роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» относится к классу художественных произведений, называемых мениппеями, в которых роль рассказчика принадлежит не автору, но отдается одному из персонажей, что влияет на характер этических оценок поведению и поступкам героев и на понимание замысла автора. Наш корреспондент Владимир Козаровецкий взял у А.Баркова интервью, часть которого, относящуюся к Булгакову мы сегодня и предлагаем читателям.

В.К.: Альфред Николаевич, давайте уж сразу быка за рога: признавайтесь, кто рассказчик в «Мастере и Маргарите»?

А.Б.: Я скажу – но предупреждаю, что к этому все равно придется возвращаться. Без понимания того, что легло в основу главных образов романа, имя рассказчика вам мало что даст. Хотя вот вам и это имя: Коровьев.

В.К.: В самом деле, странный персонаж для рассказчика! Ну. хорошо, тогда начнем с другого. Итак, что стоит за именем Мастер?

А.Б.: Во-первых, имя-то – имя, но в романе оно употреблено везде с маленькой буквы. Поскольку мы не вправе считать, что Булгаков везде забыл поставить прописную, следует сделать вывод – который булгаковеды могли бы сделать и без меня, – что мастер – имя нарицательное. А если это так, то следует разобраться, что для Булгакова, писавшего роман в тридцатые годы, стояло за этим понятием. И как только мы начинаем рассматривать его с такой точки зрения, это "имя" сразу приобретает зловещий оттенок.

Оказывается, еще на рубеже двадцатых-тридцатых годов понятие "мастер" стало внедряться в сознание литераторов и читателей как олицетворение высшей степени творчества – в противоположность понятию творца; "внедрением" руководили Бухарин и Луначарский. Подразумевалось, что писатель выполняет идеологическую задачу и что любая такая задача ему по плечу постольку, поскольку он мастер. В 1933 году в "Литературной газете" была опубликована работа Луначарского "Мысли о мастере" с такими постулатами: "Счастливейшая эпоха – это та, когда подмастерья в искусстве творят почти как мастера." или: "Мастерское произведение становится образцовым.". В 1934-м в общеизвестном разговоре с Борисом Пастернаком Сталин, обрывая попытку одного поэта заступиться за другого, спросил его о Мандельштаме: "Но ведь он же мастер, мастер?", подчеркивая этим нежелание последнего принять участие в идеологической работе советской власти. В кругу общения Булгакова этот разговор мгновенно стал известен и обсуждался. Мандельштам был арестован в мае, упомянутый телефонный разговор состоялся в июне, а осенью 1934 года Булгаков ввел это понятие в текст романа.

На первом съезде советских писателей Горький был объявлен "Сталиным советской литературы", а через полтора года, в приветствии пленума правления ССП СССР 1936 года было сказано: "Вы – лучший мастер жизни, товарищ Сталин." Как вы полагаете, Булгаков газеты читал?

В.К.: Думаю, что, в силу своего прирожденного дара сатирика, не просто читал, а читал очень внимательно.

А.Б.: И я так думаю. Он был не только в курсе этой идеологической обработки массового и писательского сознания, но и просто не мог не отреагировать на него в свойственном ему издевательском духе. И доказательство этому имеется и в самом тексте романа. Бездомный спрашивает Мастера: "Вы писатель?" Тот отвечает противопоставительно: "Я – мастер.", и, подчеркивая это противопоставление, Булгаков добавляет, что он "не только потемнел лицом" и "сделался суров", но и "погрозил Ивану кулаком".

В.К.: Значит, Мастер – это писатель, принявший советскую власть и советскую идеологию и вместе с этим взявший на себя обязанность и труд участия в идеологической обработке окружающих?

А.Б.: Именно так. На этом основании я и расшифровываю булгаковский МАССОЛИТ как "МАСтера СОциалистической ЛИТературы"; предлагаю всем желающим попытаться опровергнуть эту расшифровку организации-аналога Союза Советских Писателей. А как производится эта идеологическая обработка, Булгаков показывает на примере поэта Ивана Бездомного. Название тринадцатой (!) главы, в которой впервые появляется Мастер, – "Явление героя". Вряд ли кто станет спорить, что номер главы явно подчеркивает ее инфернальный смысл (на этот смысл работает и "всегда обманчивый" лунный свет, и параллельное, в ту же ночь, появление в кабинете Римского вампиров Геллы и Варенухи); но, поскольку в главе только два действующих лица, возникает вопрос: кто же из них "рогатая нечисть" – Мастер или поэт Бездомный?

В.К: Но ведь выражение "явление героя" к Бездомному не может быть применимо, поскольку он "является" уже в первой главе, а в устах Булгакова оно может иметь только иронический смысл! Значит, иронически-инфернальная речь идет о Мастере?

А.Б.: Да, логика именно такова, хотя теоретически и можно предположить, что Булгакову в данном случае изменило чувство слова и он вложил в это выражение патетический смысл; правда, такой смысл неприложим к этому запуганному неврастенику, каким предстает перед читателем Мастер. Главное же в этой главе – эксперимент по политвоспитанию, который совместно с государственной психиатрией проводит над поэтом Мастер и который скорее можно назвать процессом оболванивания.

В первый день в психиатрической клинике это известный, признанный поэт Иван Николаевич Бездомный с ясно выраженной творческой и гражданской позицией, но вечером, после укола, у него уже притупилась острота переживаний, и наутро он просыпается Иваном. После осмотра профессором Стравинским и нового укола сознание поэта раздваивается, на смену поэту с гражданской позицией приходит явно усмиренный Иван, а после посещения Ивана Мастером "в лучах полной луны" происходит его полное превращение в Иванушку…

В.К.: Ну да – и наше сознание подсказывает слово-дополнение, которое имеет тем более психиатрический смысл, что оно не названо, а подразумевается: "…дурачка"?

А.Б: Совершенно верно.

В.К.: Да Булгаков прямо-таки предсказал советскую судебно-психиатрическую медицину 60-х – 80-х!

А.Б.: Таково свойство талантливой литературы. Но для нас в этой главе важнее другое. Булгаков показывает, что Мастер в отношении Бездомного выполняет ту же функцию, какую вампиры Гелла и Варенуха должны были, но не успели осуществить в отношении Римского. При этом Мастер сам уже успел пройти инфернально-идеологическую обработку: за полгода до этой встречи с поэтом он был арестован в своем подвале и уцелел, не попав на Соловки, ценой сотрудничества с дьявольской Системой. Зато теперь у него своя связка ключей от палат, он может посещать несчастных "в лучах полной луны" и "манить их за собою".

Кульминационный момент в изображенной Булгаковым "эволюции" Мастера – его беседа с Воландом. Когда-то, до перерождения, Мастер создал гениальное произведение, где было разоблачено преступление Пилата. Воланд предлагает развить эту тему, то есть разоблачить режим и МАССОЛИТ, но Мастер отказывается, ему это "неинтересно", а собственный роман "ненавистен". Он приобрел власть и стал пособником "рогатой нечисти" – власти режима, и лишь изредка его, как и Пилата, мучит совесть: "И ночью при луне мне нет покоя." В этой связи покой, который ему подарен в конце романа, Булгаков, внук священника, сын профессора духовной академии и религиозный человек, в рамках христианской морали понимал как забвение.

В.К.: В таком случае прототипом Мастера должен был быть какой-нибудь известный писатель? Кто же именно?

А.Б.: Горький.

В.К.: Ничего себе! И вы это можете доказать?

А.Б.: А это и доказывать не надо: горьковскими "адресами" роман перенасыщен. Просто нас сегодня Горький не интересует, он на наших глазах уходит в небытие, в забвение, а в тридцатые годы все булгаковские аллюзии в его адрес были прозрачными. В романе – множество "горьковских" меток, от марки каприйского вина и ассоциаций с переназванием Тверской и с названием романа "Мать" до общеизвестных "неожиданных слез" Горького. Год, месяц и день смерти Мастера Булгаков не только наметил с помощью всевозможных подсказок – скрытых временных меток, вплоть до дат полнолуния и солнечного затмения, но и задублировал эту информацию так, что ошибиться невозможно: это 19 июня 1936 года, день смерти Горького. Одного этого было бы достаточно, чтобы не ошибиться в прототипе.

В.К.: Но как в таком случае расценивать "евангелие от Булгакова" – его "роман в романе", историю Иешуа? Ведь оно должно быть написано Мастером?

А.Б.: В том-то и дело, что история Иешуа – не евангелие от Булгакова, а евангелие от Горького, но написанное как пародия на "Козлиный пергамент" Левия Матвея – "Четвероевангелие" Льва Толстого. Горький до перерождения, Горький "Несвоевременных мыслей", обличавший Ленина и Троцкого, их ничем не оправданную, революционную жестокость, спорил и с Толстым, который не только сделал из четырех канонических евангелий одно, но и внес в него мотивы, каких в канонических текстах не было вообще – например, вложил в уста Христа фразу "Все люди добрые." Вот что писал Горький в работе "Лев Толстой":

"Он дал нам евангелие, чтобы мы забыли о противоречиях во Христе, – упростил его образ, сгладил в нем воинствующее начало и выдвинул покорное "воле пославшего". Несомненно, что евангелие Толстого легче приемлемо, ибо оно более "по недугу" русского народа."

Пародируя Толстого устами Горького, Булгаков отдал эту фразу Иешуа, в то время как сам придерживался канонического прочтения образа Христа с его "Не мир, но меч…" Он доказывал, что именно следование этой ложной формуле Толстого и принципу непротивления злу насилием привело к гибели Москву (читай – Россию).

В.К.: Под "недугом" Горький понимал рабскую покорность?

А.Б.: Да – и Горький в "Несвоевременных мыслях" прямо писал об этом. Он опасался, что эта черта русского менталитета становится страшно опасной во власти; оборачиваясь беспредельным произволом; собственно, Булгаков то же самое выразил художественным образом, написав "Собачье сердце". Характерно, что сам Горький открыто присоединился к Системе и вошел в правительство, когда в одну ночь было казнено 512 человек…

Но задача романа в романе отнюдь не исчерпывается этим спором Булгакова с Толстым. В нем прочитывается как минимум еще один этический пласт, связанный с вопросом об исторической вине еврейского народа за убийство Христа. Булгаков дает четкий ответ и на этот вопрос: вложив это обвинение в уста трусливого лицемера, Булгаков тем самым опровергает его смысл. Везде, где Пилат пытается снять с себя вину за убийство и переложить ее на евреев, он получает один и тот же ответ: виноват он и только он.

Слова Иешуа "Мы теперь всегда будем вместе… Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя!" – прямое обвинение Пилата в убийстве.

"…Ты его убил," – говорит Пилату Левий Матвей.

О том же говорят ему и угрызения совести.

По сути роман "Мастер и Маргарита" – история перерождения талантливого писателя, который когда-то изобличал преступления, но, став на сторону дьявольской системы, стал участником ее преступлений, погубил свой талант и в результате как писатель уходит в небытие, в забвение, – хотя продолжает губить других ("мертвый хватает живых").

В.К.: Надо ли понимать так, что Маргарита – тоже из "рогатой нечисти"?

А.Б.: О Маргарите столько всякого хорошего понаписано нашей критикой, что такое и пушкинской Татьяне не снилось после публикации соответствующих глав "Онегина": и "идеал вечной, непреходящей любви", и "благородство, цельность и сила чувства русской женщины", и "продолжение плеяды русских женщин, изображенных Пушкиным, Тургеневым, Толстым". Даже заведомо ироничные – если не сказать издевательские – слова, вводящие в роман Маргариту, наши критики склонны рассматривать как гимн: "За мной читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной читатель, только за мной, и я покажу тебе такую любовь!"

В.К.: Но ведь это слова не Булгакова, а рассказчика, "правдивого повествователя"! В конце концов, рассказчик может относиться к героям отнюдь не так, как автор, может извратить представление о герое или поиронизировать по его поводу, как в приведенной цитате…

А.Б.: Это так. Но давайте посмотрим, насколько правдив "правдивый повествователь" в обрисовке Мастера. Его образ, собираемый из характеристик, выданных текстом рассказчика, вполне совпадает с характером его действий и их результатом. По крайней мере, рассказчик факты не утаивает. Давайте пока исходить из этого же предположения и при разборе образа Маргариты.

В одной из редакций романа было такое место:

"Коровьев галантно подлетел к Маргарите, подхватил ее и водрузил на широкую спину лошади. Та шарахнулась, но Маргарита вцепилась в гриву и, оскалив зубы, засмеялась."

Спрашивается, чего бы лошади шарахаться от Маргариты? – Учуяла ведьму, нечистую силу? А чего стоит это "оскалив зубы"? Правда, в последней редакции этого откровенного посыла нет, Булгаков все проделал в романе тоньше. Инфернальный характер любимого Маргаритой сочетания желтого с черным описан и в словарях, а ведь именно это почувствовал при первой встрече с ней Мастер, заметивший в рассказе Бездомному: "Она несла свой желтый знак." И хотя она тогда и выбросила желтые цветы, не понравившиеся Мастеру, она не только не отказалась от этого сочетания, но и, символизируя свою и всей "рогатой нечисти" победу, сшила Мастеру черную шапочку с желтым "М", которую он таки стал носить.

Еще откровеннее дьявольский характер этого образа носительницы "вечной, верной любви" показан в последней сцене романа, во время визита Мастера и Маргариты к Бездомному-Поныреву:

"– Ах да… что же это я вас спрашиваю, – Иванушка покосился на пол, посмотрел испуганно."

Понятно, отчего испугался Бездомный: он – как и Римский, глядя на сидящего в кресле Варенуху, – мог бы воскликнуть: "Они не отбрасывают тени!" Визит к Бездомному совершили не Мастер и Маргарита, а их бродячие трупы – вампиры. Но поцелуй вампира, как известно, лишает человека души, и именно под таким углом зрения следует рассматривать эту встречу. Ее последствия для Ивана именно таковы и описаны Булгаковым достаточно подробно, а ведущая роль Маргариты в этой парочке зловеща и безотносительна. Оно и понятно: если Мастер когда-то был по-настоящему творческим человеком, то Маргарита изначально была слугой дьявольской системы. Практически в каждой сцене, где она появляется, есть намек на ее служение системе, от ее тайных отлучек до подозрительного знания того, чего она знать бы не должна, или на ее ведьминскую сущность. Надо полагать, что Коровьев не придумал и ее сочного поцелуя с вампиром Геллой, даже если его характеристику внешнего облика Маргариты ("косящая на один глаз ведьма") и считать преувеличением.

В.К.: Надо полагать, что любовь ведьмы и вообще не может быть любовью?

А.Б.: Да, конечно: желтый цвет – вообще цвет неверности, измены, и именно так и ведет себя Маргарита в романе. Она неверна и мужу, и, по сути, Мастеру, готовая в мыслях изменить ему с первым встречным. А уж ее навязчивый эксгибиционизм бросается в глаза. ("Плевала я на это," – заявляет она на балу Мастеру в ответ на его: "Ты хоть запахнись.") Любовь ведьмы именно убийственна – потому и сравнивает ее Мастер с финским ножом. Да и о какой другой любви этой женщины можно говорить, если ее разговорной нормой служат выражения: "Пошел ты к чертовой матери!", "Если ты, сволочь, еще раз…", "…Ты… сукин сын!.." и "длинные непечатные ругательства"? В одной из первых редакций романа Маргарита занимается оральным сексом, и хотя Булгаков убрал эту сцену, его отношение к Маргарите прозрачно, а ее метла – символична, обобщая всю подлость, с помощью которой "рогатая несчисть" так легко ориентируется в земной жизни.

В.К.: Кто стоит за этим образом в реальной жизни?

А.Б.: Гражданская жена Горького Мария Федоровна Андреева. Напоминаю, что поженил Мастера и Маргариту Воланд на дьявольском шабаше – чем не гражданский брак?

В.К.: Кто же в таком случае Воланд?

А.Б.: Ну, в этот "треугольник", как вы сами понимаете, вписывается только Ленин. И, надо сказать, их взаимоотношения в жизни по существу точно отражены в романе. Андреева всегда послушно выполняла волю Ленина и была при Горьком его злым гением. Ленин, желая хотя бы на время избавиться от непослушного Горького с его "Несвоевременными мыслями" и одновременно не желая терять Основоположника социалистического реализма с его всероссийским и зарубежным авторитетом, стал выпихивать его за границу. Горький ехать не хотел, догадываясь, что лишают почвы его критику в адрес пролетарской власти, и Андреева сделала все для того, чтобы Горький из России все-таки уехал. Этот шлейф послушной исполнительницы воли Ленина тянется за ней с дореволюционных времен. Замечу, что когда известный "охотник за провокаторами" Бурцев, исследуя деятельность политшколы на Капри, заявил, что если он "откроет им, кто был на службе у немцев, то все содрогнутся", то он имел в виду не Горького, как все в тот момент подумали (в том числе и сам Горький), а именно Андрееву. Впоследствии, излагая свою биографию (а Андреева жила долго), она немало врала и многое скрывала.

В.К.: Какие же ленинские приметы сообщил Воланду Булгаков? Что-то не припоминаю ни лысости, ни картавости.

А.Б.: По-вашему, Булгаков был самоубийцей?! Но врач-венеролог Булгаков не только привел четкие клинические признаки болезни Ленина, но и сделал это с фактической ссылкой на роман "Белая гвардия". Симптомы застарелого заболевания сифилисом Булгаков вполне мог извлечь из бюллютеней о состоянии здоровья Ленина, которые хранились у него в папке материалов к роману. Отсюда и разные глаза, и хромота Воланда.

Первоначально роман вообще задумывался как повествование о Воланде и назывался "Великий канцлер". Именно такой должности и соответствовал пост Ленина в Советском правительстве.

В.К.: Так что же, у каждого действующего лица в романе был четкий жизненный прототип?

А.Б.: Да, именно так. Каждому из них Булгаков дал две-три характерных черты облика, манеры поведения или рода деятельности, иногда пользуясь общественно-политической известностью персонажа – как, например, Луначарского, которого у него "играет" Латунский, иногда театральными мифами и легендами.

В.К.: Давайте уж покончим с "рогатой нечистью". Кто такая Гелла?

А.Б.: Сестра жены писателя Ольга Сергеевна Бокшанская. Она была потрясающей интриганкой – это она изображена в "Театральном романе" под именем Поликсены Торопецкой. Она замечательно стучала на пишущей машинке – и не только. Еще и в НКВД. И не только на шефа, но и на весь творческий коллектив.

В.К.: А как же к этому изображению относилась Елена Сергеевна?

А.Б.: Она знала свою сестру, любила мужа и безоговорочно ему доверяла.

В.К.: А Варенуха?

А.Б.: Немирович-Данченко. Римский – Станиславский. Вообще антимхатовский пласт в романе очень силен, вплоть до точных указаний, что театром Варьете был именно МХАТ. Станиславский и Немирович-Данченко интуитивно чуяли антисоветскую закваску булгаковских пьес, даже когда они были написаны в жанре мениппеи, как "Кабала святош", и придраться к тексту вроде бы было невозможно. Животный страх, с годами все усиливавшийся, заставлял их душить Булгакова всеми силами, средствами и методами, и если бы не "Дни Турбиных", любимая пьеса Сталина, которую он смотрел 15 раз, пьесы Булгакова в тридцатые годы даже не рассматривались бы театром. "Кладбище моих пьес," – говорил про этот театр Булгаков.

В.К.: Если фактическая сторона отслеживалась Булгаковым так тщательно, то и места, в которых происходят описанные в романе события, наверняка имеют четкие адреса. Вы их вычисляли?

А.Б.: Да, конечно. Не вдаваясь в подробности вычисления, скажу: Дом Грибоедова – это Дом ученых на Пречистенке, он был в ведении Андреевой; квартира 50 – это квартира 20 и не на Садовом кольце, а на третьем этаже дома №4 на углу Воздвиженки и Моховой, здесь с финансовой помощью Андреевой до революции шла подготовка боевиков; "дом с готикой" находится не там, где его искали, потому что раньше (а Булгаков в момент его описания отсылает читателя к старым, дореволюционным временам) Арбатом считался район, ограниченный Садовым и бульварным кольцом, Тверской улицей и – примерно – местом, где сейчас Новый Арбат. Потому и дом находится рядом с Патриаршими прудами – предоставьте читателям возможность самим его разыскать, это им будет и нетрудно, и приятно.

В.К.: Так все– таки, вернемся к нашим баранам. Зачем Булгакову понадобился такой странный рассказчик и кто за ним стоял в реальной жизни?

А.Б.: Ну, что ж, мы подошли к самому тайному – и самому тонкому моменту в романе.

Представьте себе, что Булгакову советская власть – например, в лице Сталина – дает "социальный заказ": написать в духе социалистического реализма роман об Основоположнике этого самого социалистического реализма и его жене. Врать не просто не хочется, врать – невыносимо и гибельно, и Булгаков это знает. Он пишет правду, насколько возможно пряча всяческие концы, которые его могли бы выдать, – и в то же время тщательно продумывает всевозможные метки, зарубки и "стрелки", по которым думающий читатель смог бы восстановить его истинное отношение к описываемому. Но даже в таком виде при повествовании от первого – авторского – лица роман был бы смертельно опасен для автора, и Булгаков вводит "правдивого повествователя", который ерничает и ехидничает и за слова которого Булгаков "не отвечает".

Кто же этот "правдивый повествователь", которому хватило смелости хотя бы в такой, скрытой форме поиздеваться над властью "рогатой нечисти"? В окружении Булгакова было два человека, которые и стали прототипами этого образа, – сатирик Николай Эрдман и актер Василий Иванович Качалов. Это после чтения Качаловым басен Эрдмана (в том числе: "Вороне где-то Бог послал кусочек сыра… – Но Бога нет! – Не будь придирой, – ведь нет и сыра!") последнего арестовали и сослали; Качалов же и в жизни вел себя, как Коровьев в романе ("– Мессир, вам стоит это приказать!.. – отозвался откуда-то Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом. И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку.")

В романе есть несколько явных аллюзий на биографию В.И.Шверубовича, по сцене Качалова, сына священника православной церкви в Вильно, а неудачная шутка, после которой замолчал "фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом", – и были те басни, после которых Эрдман замолчал на всю жизнь, впредь разрешив себе заниматься исключительно "развлекаловкой".

В.К.: Похоже, это единственный "положительный" образ в романе?

А.Б.: Да, это так. К тому же это главный герой романа Булгакова, потому что он до самого конца пытается бороться с "рогатой нечистью" – даже будучи с ней накоротке. Своим романом Булгаков доказывал себе и окружающим, что мириться со злом нельзя ни при каких обстоятельствах и что честный писатель и настоящий интеллигент даже под пятой сатанинской власти не отрекается от своих убеждений.