Текст книги "Жертва мистификации"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Книга третья. Одинокий волк.

Часть первая: Мститель.

Глава первая: Из рукописи романа: «Дикий берег».

(Напоминаю, что рукопись должна быть выделена прописью)

...Я открыл глаза и услышал бой часов. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Пять часов. Пора. За долгие годы приучил себя вставать рано. Утром лучше думалось. Встал. Прошел в спортивный зал. Сделал интенсивную зарядку. Вышел на веранду. Дующий уже с моря бриз приятно остужал разгоряченное тело. Тихо. Лишь мирно ворчал прибой да где-то далеко кричала чайка. На море полнейший штиль. От его глянцевой сверкающей поверхности рябило глаза. На горизонте, наполовину погрузившись в море, купалось великое светило. Как в то утро, с которого я начал свой великий путь. Тогда у меня была небольшая деревянная вилла. Сейчас – огромный каменный дворец – подарок ордена. И на десятки ярдов никого округ. Лишь только рыцари ордена, охраняющие мои владения. Два долгих года изнурял себя учением, просиживая по двенадцать часов в библиотеке. Но я добился своего – сдал экзамены на отлично. После окончания академии мне присвоили чин наисветлейшего рыцаря. Теперь я первый кандидат на занятие трона Великого рыцаря. До заветной цели осталось сделать всего два шага. Но только не было у меня прежней уверенности. Нет. Прежде, будучи невеждой, выполнял приказы начальников, считая, что только так и должен был поступать. Все было легко и предельно просто. Сейчас, обремененный знанием великих мыслителей человечества, стал все больше сомневаться в правильности избранного пути и конечной цели. Гнал сомнения прочь, но они возвращались. Конечно, из прочитанного и изученного можно выстроить четкую концепцию, подтверждающую правильность задач ордена и методов по воплощению их в жизнь. Конечно. Но... Но можно построить и иную концепцию, напрочь опрокидывающую первую. Все! Все! Я запрещаю себе об этом. Это козни дьявола. Это он пытается заставить меня свернуть с великого пути. Гармония мира не может быть достигнута бескровно. Нет, не может!

Побежал к морю. Погрузился с головой в воду. Хорошо! Все будет хорошо. Обязательно будет. Вчера был вызван к главному рыцарю, отвечающему за безопасность ордена. Он сообщил, что после долгих лет поиска, найден, наконец, один из главных и самых опасных врагов ордена. Сейчас это уже дряхлый старик и живет в обычной двухкомнатной квартире в городе, находящимся в двадцати милях от моего дворца. Главный рыцарь передал мне ключ от квартиры старца и сказал:

– Что делать, ты знаешь сам.

– Все будет исполнено в лучшем виде. Не сомневайтесь.

Он усмехнулся, отечески похлопал меня по плечу.

– Если бы я не был в тебе уверен, мой мальчик, то не поручил бы столь ответственного задания.

Решил не посвящать в суть задания своих помощников. С каким-то дряхлым стариком справлюсь сам. Наметил сделать это утром в час пик. В это время легче быть незамеченным.

Умылся. Побрился. Позавтракал. Одел светлый костюм из тонкой хлопчатобумажной ткани. Вышел на улицу. У парадного крыльца меня уже поджидал двухместный спортивного вида «БМВ». Сел за руль и отправился на встречу.

Бесшумно открыл дверь квартиры, шагнул в темный тесный коридор. Прислушался. Тихо. В двух шагах двухстворчатая дверь, ведущая в комнату. Там я увидел высокого сухого старика с белой, как лунь, головой, сидящего в старом потертом кресле и читающего утреннюю газету.

– Проходите, молодой человек. Присаживайтесь, – услышал ровный спокойный голос старика. Причем, он продолжал читать газету и даже не взглянул на меня.

Это удивило меня и озадачило. С подобным хладнокровием я сталкивался впервые. Возможно, он принимает меня за кого-то другого?

– Вы меня знаете? – спросил. Прошел. Сел в кресло рядом со стариком.

– Нет, – ответил он также спокойно, не отрываясь от чтения. – Но знаю, зачем вы пришли. – Он сложил вчетверо газету. Положил на журнальный столик. Впервые взглянул на меня. Светло-карие глаза его были пронзительно умны и насмешливы. – Вы пришли убить меня. Ведь так?

– Да, – вынужден был признаться.

– Кто вы по чину?

– Наисветлейший рыцарь.

– О-о! – седые кустистые брови взлетели вверх. – Весьма польщен подобным вниманием ордена к своей скромной персоне, – проговорил он насмешливо и неожиданно предложил: – Хотите, кофе?

– Хочу, – ответил, удивляясь себе. Я должен был поскорее покончить с неприятным, но привычным для меня делом и уйти. Что же меня останавливало? Хладнокровие и спокойствие старика, с каким он воспринял мое появление. С подобным поведением я встретился впервые. Захотелось непременно узнать его истоки.

Хозяин встал и, притаскивая правую, вероятно когда-то разбитую параличом ногу, поплелся на кухню.

И, глядя вслед костистой сгорбленной фигуре, впервые за долгие годы почувствовал жалость к своей будущей жертве. Неужели же вот этот дряхлый старик так опасен ордену? Абсурд! Почему бы не дать ему спокойно дожить остаток дней?

Да, если бы сейчас мои мысли прочел мой духовный наставник Анкендорф, то он бы их не одобрил. Нет, не одобрил. А огромный его мозг пропитался бы сомнениями в правильности своего выбора. Точно.

– Молодой человек, вы мне не поможите? – раздался голос старика.

Встал. Прошел на кухню. Она была маленькой и убогой, как, впрочем, и все в этой квартире. На кухонном столе стоял поднос с двумя чашками дымящегося кофе и вазой с домашним печением.

– Помогите отнести поднос в комнату, а то я, боюсь, не справлюсь с этой сложной задачей.

Взял поднос. Отнес в комнату. Поставил на журнальный столик. Сел в кресло. Взял чашку. Отхлебнул. Кофе был хорош. Старик тоже добрался до своего кресла. Сел. Сказал:

– Попробуйте печенье, молодой человек. Лично пек. – В его голосе прозвучала гордость.

– Вы?! – искренне удивился. Подумал: «Враг ордена, выпекающий печенье. Смешно. Нет, пожалуй, грустно.»

– Да, – непринужденно рассмеялся хозяин. – В последние годы стал отменным кулинаром. Правда.

Взял печенье. Откусил. Оно было действительно превосходным.

Меня все больше удивляло и нервировало его поведение. Решил спросить напрямую:

– Скажите, отчего вы не боитесь смерти?

– Смерти? – переспросил он. – А чего же её бояться. Смерть – это лишь переход от одного состояния в другое. Бояться надо жизни, молодой человек.

– Жизни?! Вы, вероятно, пошутили. Я наблюдал несколько иную картину. Больше всего на свете люди бояться умереть.

– А это от незнания того, что ждет их впереди. Все от этого. – Старик принялся с удовольствием есть печенье, запивая кофе. После долгой вынужденной паузы, продолжил: – Впрочем, я неверно выразился. Бояться, конечно же, надо не жизни, а того сколько зла ты оставил после себя на земле.

– Чушь! После смерти от нас остается лишь гостка пепла, или, с лучшем случае, биологический корм для червей. И только.

Старик внимательно взглянул на меня. В умных его глазах проявилось сомнение.

– Вы ведь заканчивали академию ордена? – спросил.

– Да.

– Тогда отчего хотите казаться невежественнее, чем на самом деле являетесь?

Я, к великому своему изумлению, почувствовал, что краснею. Не нашелся, что ответить. Старик продолжал:

– Ведь не будете же вы отричать, что каждый человек окружен биополем, обладает энергией?

– Нет, не буду.

– Тогда куда же она девается?

Его вопросы озадачивали, ставили в тупик, Я все более чувствовал неуверенность, терялся.

– Ну, мало ли... Исчезает, очевидно.

– Энергия не может просто так исчезнуть. Она либо расходуется, либо накапливается. Вы согласны со мной?

– Согласен.

– Но существуют два вида энергии: черная мыслящая энергия зла и светлая мыслящая энергия добра. Это – аксиома. Светлая энергия забирается Космосом. Черная энергия ему не нужна. Она остается на земле. И чем больше человек оставляет после себя черной энергии, тем больше осложняет жизнь последующему поколению.

– Вы хотите сказать, что Земля представляет собой что-то вроде свалки отходов человеческой энергии?! – спросил удивленно.

– Вроде того, молодой человек, Вроде того. – Он допил кофе, насмешливо спросил: – Вы позволите перед смертью выкурить трубку?

– Да-да, пожалуйста.

Старик встал. Открыл дверцу шкафа. Достал большую деревянную коробку, в которой лежало не менее двадцати различных трубок. Долго их перебирал. Остановил выбор на большой сильно загнутой книзу. Неспеша набил её табаком. Раскурил. Вновь сел в кресло. Стал наблюдать за мной своим умным и насмешливым взглядом.

– Если верно то, что вы говорите, то за всю историю человечества черной энергии скопилось бы столько, что невозможно стало бы жить? – решил я вернуться к заинтересовавшему меня разговору.

– Это было бы так, если бы отходы черной энергии не сжигались в мировых катаклизмах: войнах, революциях и тому подобном.

– Как так – «сжигались»? – не понял я.

– Очень просто. Накопление черной энергии, или зла, происходит постепенно до какой-то критической отметки. Война, революция – это взрыв такой энергии, своеобразная топка, где она сгорает. Кстати, многие ученые и философы неоднократно обращали внимание, что в предвоенные или предреволюционные периоды отмечается падение культуры, морали, нравственности, расцветает декаденство, упадническая философия, вроде экзистенциализма, сананизма, хиромантии и прочей бесовщины.

– Следовательно – войны неизбежны?

Старик положил трубку в пепельницу. Весело рассмеялся. Покачал головой. Сказал:

– Странный вы человек. Пришли убивать, а разводите демагогию. Делайте свое дело. Я же свои дела здесь давно закончил.

– Ответьте сначала на мой вопрос. – Я решил выяснить все до конца.

– Не обязательно. Все в руках Создателя. Он может сам уничтожить зло, очистить от него Землю. Думаю, когда-нибудь так и будет.

– Если вы полагаете, что все определяется мыслящими энергиями, то зачем Создателю понадобилась биологическая жизнь?

– Это знает только сам Создатель. Подозреваю, что он хочет заселить разумом как можно больше созданных им планет. Но энергия не может породить энергию. Потому и потребовались биологические оболочки. Они являются как бы колыбелью разума для последующих жизней. Но не всякая душа имеет на это право, а лишь та, что выстрадала его в борьбе со злом. В каждом человеке две мыслящих энергии – черная и белая. Если побеждает черная, то белая энергия затухает в теле ещё при биологической жизни.

– Теперь я понимаю, почему вас боится орден. Вы действительно очень опасный для них человек.

Старик вновь рассмеялся. Затем, очевидно подавившись воздухом, долго натуженно кашлял. Отдышавшись, сказал:

– Вы нарушаете инструкцию, молодой человек. Рыцарям ордена запрещено не только говорить подобное, но даже думать об этом.

– Откуда вы это знаете?

– Мне ли это не знать, когда я был в свое время главным рыцарем и главным идеологом ордена.

– Вы?! – от изумления я даже привстал с кресла. – Не может этого быть!

– И вместе с тем, это именно так. Это продолжалось до тех пор, пока я не понял, что за словесной мишурой о создании мировой гармонии, скрывается лишь желание захватить власть над миром. Но все ваша попытки жалки и тщетны. Вы не понимаете, кому бросаете вызов. Когда-нибудь вы очень об этом пожалеете.

– Ты все врешь, мерзкий старик! – вскричал я, вскакивая и нащупывая рукоятку кинжала.

Старик лишь усмехнулся, спокойно ответил:

– Нет, это вы врете. Врете себе и другим. Вы полагаете, что ваш орден главный на Земле? Ошибаетесь. Он лишь один из многих.

Подобного я уже не мог вынести.

– Замолчи, скотина! – Я взмахнул кинжалом. Удар был настолько силен, что перерубил тонкую жилистую шею старика. Его голова с сухим стуком ударилась об пол и покатилась к порогу. Мне показалось, что губы все ещё продолжали шевелиться, нашептывая что-то страшное, зловещее.

Я выбежал из дома. По улицам, будто в замедленном фильме, двигались машины, люди. Зависший над городом неподвижный воздух был пропитан ядовитыми газами, тяжелыми металлами и окислами, запахом разложения. Я физически ощущал, как он проникает в легкие, отравляя кровь и мой мозг. А по черному небу быстро катилось пылающее светило. Еще миг и оно исчезло. Землю окутал мрак.

Глава вторая: Неожиданная идея.

Стоило лишь Беркутову появиться в своем кабинете, как раздался телефонный звонок. Звонил оперуполномеченный Заельцовского райуправления Слава Бочкарев.

– Товарищ майор, – проговорил он извиняющимся тоном, – я его упустил?

– Кого? – машинально спросил Дмитрий, хотя уже знал, что услышит в ответ.

– Клиента.

– Нет, Слава, ты не клиента упустил, – зло проговорил Беркутов. – Ты упустил счастливый случай получить четвертую звездочку на погоны. С чем тебя и поздравляю. Жди, сейчас приеду.

Вид у Бочкарева был, как у нашкодившего пацана или согрешившей монашки, вконец виноватым и несчастным.

– Как это случилось?

– Сам до сих пор не пойму, – пожал тот плечами. – Вечером я сметил Сопруна. Он сказал, что клиент дома. В окнах горел свет. Где-то около двенадцати свет погас. А утром клиента нет и нет. Я уже стал волноваться. Перед обедом решил позвонить к нему на квартиру. Вот.

– Ну и?

– Телефон не отвечал. Может случилось что?

– А ты, старлей, случайно не прикимарил? По утрянке очень, знаешь ли, в сон клонит.

– Да что вы такое, товарищ майор! – проговорил Бочкарев, заливаясь краской возмущения. – Как можно, честное слово?!

– Ладно, считай, что это я неудачно пошутил, – миролюбиво проговорил Дмитрий. – Поехали на место.

Во дворе дома Каспийского Беркутов встретил знакомого матерого ротвеллера, тащившего на поводке симпатичную хозяйку. Увидев Дмитрия, он злобно ощерился, демонстрируя великолепные зубы. Чтобы не искушать пса, Беркутов отвернулся.

– Собаки не беспокоили? – спросил Бочкарева.

– Нет. Они даже внимания на меня никакого не обращали. А что?

– Да нет, ничего. Счастливый ты, говорю, Слава, человек.

Они вошли в подъезд и поднялись на лифте на пятый этаж, постучали в квартиру Каспийского. Ни ответа, ни привета.

– Та-ак! Похоже, что нас здесь совсем не ждали, – заключил Дмитрий. – Что будем делать, товарищ старший лейтенант?

– Может быть мне сбегать в домоуправление? – предложил тот.

– Подожди ты пока с домоуправлением. Пока ещё не исчерпаны другие версии его возможного исчезновения из квартиры. За мной, коллега!

Они поднялись до последней лестничной площадки. Потолочный люк был настежь открыт.

– Что ты можешь сказать об этом варианте? – спросил Беркутов, указывая на люк.

– Вообще-то возможно. Но только зачем это ему было надо?

– А это мы сейчас проверим. – Дмитрий достал сотовый телефон, набрал номер. – Это театр «Рампа»?

– Да, – ответил ему заспанный голос, по которому трудно было понять кто говорит – мужчина или женщина.

– А что у вас сегодня идет?

– "Спланированное самоубийство".

– Скажите, а рабочий сцены Каспийский Анатолий Сергеевич сейчас в театре?

– Да. Вам его пригласить? – Говорила все-таки женщина.

– Нет, не надо. Я сам скоро буду в театре. Спасибо! – Он положил трубку в карман. – Вот так, мой юный друг! Толя Каспийский сделал нас, как дешевых фраеров. Понял?

– Понял, – кивнул Бочкарев, вновь становясь несчастным.

– "Понял", – передразнил его Беркутов. – Нет, Слава, ни хрена ты не понял. Но, как говорится, что имеем, тем и располагаем. Слушай сюда. Сей ход конем Кудри означает лишь одно – он нас вычислил, понял, что его «пасут». Но зачем этому любителю французского коньяка и валютных проституток так захотелось и именно сегодня обрести вожделенную свободу? Думайте, коллега. Думайте.

– Сегодня ночью он ходил на дело, – высказал предположение Бочкарев. Но сделал это уж слишком робко. Сказал и застыл в ожидании, преданно глядя в глаза Дмитрия, будто спаниель после выполнения команды хозяина: одобрит – не одобрит, даст конфетку – не даст.

– Молодец! – похвалил его Беркутов. – Ты не совсем безнадежен, как я думал прежде, мыслишь в нужном направлении. Нашему клиенту очень нужна была сегодняшняя ночка. С ней он связывал определенные надежды на улучшение материального положения. Потому и сбросил, будто ящерица, «хвост», рискуя навлечь на себя гнев родной ментовки.

– Точно, – подтвердил Бочкарев слова Дмитрия и впервые широко улыбнулся. И тот понял, что похвала нашла адресата, вдохнула в смятенную сущность старлея приличную порцию оптимизма и тем самым вернула его молодое, но уже казалось совсем умирающее тело к жизни.

«Селен, бродяга!» – мысленно одобрил Беркутов свой очередной словесный выверт.

– Я если точно, то садись за оперативную сводку о совершенных преступлениях сегодняшней ночью и кровь из носа, но найди следы бурной деятельности нашего клиента. Впервую очередь тебя должны интересовать антикварные и ювелирные магазины и салоны, а уж затем крупные квартирные кражи. Кудря – специалист классный и не будет из-за мелочевки портить с нами отношения. Понял?

– Понял, товарищ майор! – бодро ответил Бочкарев. – Разрешите выполнять?

– Действуйте, товарищ старший лейтенант. – Дмитрий ещё не мог сказать что именно, но что-то из этого старлея получится. Определенно.

* * *

А утром на оперативном совещании у Иванова, тот так врезал всем по могзам новой версией, что могучая группа самоуверенных следователей и крутых оперативников разом превратилась в жалкую кучку последних бестолочей и недоумков. Все с трудом узнавали друг друга – такие глупые на них были лица. А о глазах... О них и говорить нечего. Столько одинаковых глаз можно увидеть разве что в дурдоме. Даже Рокотов, уж на что казался крутым, кондовым мужиком, но и тот тряс головой, будто только-что въехал ею в бетонную стену.

– Ну, ты даешь! – наконец проговорил он после долгой и многозначительной паузы. – А не кажется ли тебе, Сережа, что это все слишком сложно?

– Нет, не кажется. Более того, уверен, что все именно так и было. Осталось за малым – узнать, кто играл роль главного героя в этой драме и где это происходило.

– Но невероятно, чтобы они все это крутили на сцене, – продолжал сомневаться полковник. – Это черт знает что, патология какая-то!

– Вот именно, – согласился Иванов. – Тот, кто за всем этим стоит, а это может быть не обязательно главный режиссер, настолько уверовал в свою непотопляемость, такого высокого о себе мнения, так презирает всех остальных, о присутствующих я уже не говорю, что окончательно обнаглел и решил устроить себе маленькую развлекаловку – поиздеваться над нами. И где-то по большому счету ему это удалось. Если у кого есть другие соображения на этот счет, готов выслушать. – Он обвел насмешливым взглядом лица ребят. – Та-а-ак! Нас кажется здесь не поняли. Боже, ну и лица! Господа! Неужели вы с этими лицами ещё мечтаете чего-то в жизни добиться? Увы, вынужден вас разочаровать. Очень скоро вас с ними не будут пускать ни в один приличный дом. Ага.

– А что нам там делать? Нам и у вас хорошо, – сказал Беркутов. Все удовлетворенно заулыбались. Нашелся-таки смельчак и в их среде, кто смог за них постоять!

– А вас, капитан, я бы попросил вообще помолчать.

– Майор, господин генерал, – поправил Иванова Дмитрий.

– Нет, майора вы получили по недоразумению, при явном попустительстве вашего начальства. В сущности своей вы – капитан. Так им и останетесь. Как там у Высоцкого: "Я сказал: «Капитан, никогда ты не будешь майором».

Все рассмеялись. И Беркутов был вынужден сдаться на милость победителя.

– Представляю состояние актеров, которым все это приходится чуть не каждый день репетировать, а затем ещё и играть на сцене, – сказал Истомин. – Это какой-то духовный садизм. Владимир Дмитриевич прав – у нашего оппонента явные аномалии с психикой.

Сергей Иванович тут же отреагировал на его слова.

– "Аномалии с психикой". Замечательно! Так емко и, главное, доходчиво мог сказать только Валерий Спартакович.

– Сережа, прекрати цепляться к парням, – строго сказал Рокотов. – Ты дело говори, что собираешься делать?

– Слава Богу, что хоть один человек вспомнил о деле, – усмехнулся Иванов. – Так вот, о деле. Не думаю, что эта банда духовных импотентов ограничилась инсценировкой убийств Аристархова и Шмыгова и доведением до самоубийства неизвестного нам пока коммерсанта. Будем именовать его пока сценарной фамилией Бескрылов. Мне почему-то кажется, что нечто подобное они уже проделывали и не раз. А потому, Валерий Спартакович, основательно проштудируйте газетные публикации о всех несчастных случаях с банкирами, коммерсантами и прочими новыми, включая и криминальные авторитеты.

– Хорошо, Сергей Иванович, – проговорил Истомин.

– Миша, – обратился Иванов к своему старому другу Краснову, – займись этим случаем с Бескрыловым. Думаю, что он произошел совсем недавно.

– Это я сделаю, хоть и не очень верю в то, что ты сейчас тут наговорил, – отозвался Михаил Дмитриевич. – Ты вот что мне лучше скажи – кто убил артистов?

– Думаю, что у этих двоих не выдержали нервы и они были готовы прийти к нам с повинной и, по глупости, сказали об этом кому-то из своих товарищей. За это и поплатились.

– Зачем же в таком случае они убили любовника Заикиной Литвиненко? – спросил Колесов.

– Опасались, что он мог обо всем знать от Заикиной, – ответил Иванов. – Есть ещё вопросы?... Та-а-ак, вопросов нет. Только, господа, попрошу не воспринимать мои слова за истину в последней инстанции. Это всего лишь одна из рабочих версий. С громадным удовольствием выслушаю любую другую. Подполковнику Колесову и майору Беркутову работать по утвержденному плану.

– Так все же – майору? – ехидно спросил Дмитрий. – Спасибо и на этом!

Сергей Иванович снисходительно на него посмотрел.

– Молодой человек, я готов назвать вас хоть полковником, если от этого будет польза для дела.

После совещания, выйдя на улицу, Беркутов вдруг вспомнил представительного мужчину Олега Николаевича Пригоду. Театральный критик, сам пишет пьесы, детективы. Он прямо-таки напрашивался стать главным героем только-что выдвинутой версии Иванова. Ну очень напрашивался! Интуиция ему сказала: «Дима, ты на правильном пути! Ты молоток!» А ей он привык доверять. От нахлынувшего возбуждения ему захотелось куда-то бежать. С ним всегда так – стоит лишь появиться интересной идее, как ноги бежали вперед головы и зачастую приносили хозяина не туда, куда следовало. Определенно. А потому с годами он научился вовремя усмирять их побуждения. Вот и сейчас, чтобы не давать ногам ни малейшего шанса, он даже остановился. Так-так, все это надо как следует обмозговать. Он прошел в сквер перед оперным театром, сел на скамейку, закурил. Итак, что мы имеем в наличии. Пригода являлся если не другом, то очень хорошим знакомым как Аристархова, так и Шмыгова, а потому мог попросить Шмыгова познакомить бизнесмена со своей знакомой Мирой Владимировной. Ведь то, что он давно с ней знаком, Пригода не отрицал. Вероятно, Шмыгов вспомнил этот факт и сказал о нем самому Пригоде, что и стоило ему жизни. Логично? Логично. Можно также допустить, что Пригода направляет Аристархову анонимное письмо, в котором сообщает о связи Шмыгова с его женой. Недаром же он оказался как раз в то время и в том месте, где разыгралась ссора друзей. Логично? Логично. И потом, шикарную квартиру со всем антуражем и шестисотый «Мерседес» вряд ли купишь на гонорары. Впрочем, здесь он не специалист.

«Ну, ты, Димка, блин, даешь! Титан мысли! Матерый человичище! До такого додуматься мог только незаурядный ум! Определенно», – восторгался собой Беркутов. Он пребывал сейчас в эйфории. А в этом состоянии он уже был не способен относиться к себе объективно и часто завышал данные ему природой ли, Богом ли, Космосом ли возможности. И, надо сказать, здорово завышал. Определенно.

Ноги Дмитрия выплясывали что-то наподобие лезгинки, призывая хозяина к действию. А действительно, что это он расселся, когда дорога каждая минута? Действовать надо. Действовать. Но Пригоду трогать рано. Этот умный сукин сын сразу все поймет и примет меры. Что же делать? Надо встретиться с веселой вдовой и вытянуть из неё максимум информации. Но сделать это надо так, чтобы не вызвать у неё ни малейшего подозрения. А это возможно лишь в одном случае – притвориться влюбленным.

«Светочка! Любовь моя! – мысленно обратился он к любимой. – Видит Бог, я это делаю не по собственной воле и, даже можно сказать, с большой неохотой. Но я порой не принадлежу себе, моя милая. Работа – будь она неладна! Сыщик – пленник обстоятельств. Именно они чаще всего диктуют ему линию поведения и толкают на рискованные авантюры. Но что поделаешь, дорогая, не менять же мне работу в тридцать четыре, верно? Это было бы слишком глупо. И потом, я ведь ничего другого и не умею. Не дал мне Бог разумения ни в чем другом. Так что терпи, радость моя».

Облегчив душу покаянием, Дмитрий стал думать, что же ему необходимо сделать в первую очередь. Прежде чем отправиться на рандеву с веселой вдовой, решил перетолковать с парнями из управления по борьбе с экономическими преступлениями о Пригоде – этом любителе престижных и дорогих иномарок. Чем черт не шутит – может быть они чем на него располагают, верно? Но, увы, театральный критик и сочинитель сомнительных пьес и детективов в их списках не значился. Не смертельно. Придется добывать доказательства в открытом бою с превосходящими силами противника. И первый бастион в череде многочисленных фортификационных сооружений неприятеля, который ему предстоит взять приступом, – вдова Аристархова. Здесь главное – не потерять голову, а тем паче – свое лицо. Ни та ситуация, чтобы паниковать. Видал он в своей жизни и похлеще. Вперед, сыскарь! Маэстро, туш! Крутой мужик выходит на спецзадание!

Но Мутант, подлец, видно разгадал намерения хозяина, и напрочь отказался заводиться. Вот, козел! Поборник нравственности, да?! И сколько Дмитрий не объяснял ему, что все это необходимо для дела, ничего не помогла. Даже угроза сдать его в металлолом, обычно приводившая к положительным результатам, сейчас не возымела действия. В конце-концов пришлось добираться общественным транспортом.

При виде Беркутова глаза вдовы распахнулись удивлением, а лицо выразило радость ослепительной улыбкой. Но радость эта была до того неустойчива, что тут же сменилась беспокойтвом, даже тревогой.

– Дмитрий Константинович! – растерянно проговорила она, продолжая улыбаться. – Какими судьбами?! Вот никак не ожидала вновь вас увидеть! А я думала, что вы обо мне давно забыли.

Она стояла в дверях и не спешила приглашать его в квартиру, как бы давая понять, что сегодня они не в настроении. Да-с. Волосы растрепаны. В небрежно запахнутые полы легкомысленного шелкового халата соблазнительно выглядывал перпетуум-мобиле сильной половины человечества – её главное оружие в борьбе под солнцем.

«Чем же ты, дорогуша, так обеспокоена?» – подумал Дмитрий, бесцеремонно шагнув через порог.

– Мира Владимировна, разве же это возможно – вас забыть? – проговорил он довольно искренне. – Кто однажды имел несчастье увидеть ваши прелести, тот уже никогда не сможет спокойно спать.

Комплемент был пошлый сверх всякой меры, но хозяйке понравился. Он вернул в её обеспокоенную сущность былую уверенность. Она сделала ему глазками, томно вздохнула, отчего её царственная грудь изобразила морской прилив.

– Вы все шутите, Дмитрий Константинович!

– Вот это вы зря, Мира Владимировна. У меня даже в мыслях и все такое. Я никогда ещё в своей жизни не был так серьезен, как сейчас.

Она подошла почти вплотную, ударила кончиками остро отточенных коготков ему в грудь, дохнула в лицо запахом дорогого ещё не успевшего перегореть коньяка, рассмеялась гортанным, похожим на клекот журавля в брачный период, смехом, проговорила с предыханием:

– Какой вы опасный мужчина, Дмитрий Константинович! Какой загадочный и непредсказуемый!

Беркутова едва не сташнило и от этих слов, и от всех этой пошлой сцены. Ведь эта Лукреция сексуальной политики Кремля убеждена, что мент стал очередной её жертвой, что перед её перпетуум-мобиле не может устоять ни один здравомыслящий мужик? Под его натиском рушаться моральные устои и вековые традиции. И провалиться ему на этом самом месте, если она где-то по большому счету не права.

– Я такой, – ответил он хмуро.

– Проходите в зал. Я скоро, только пере-о-де-нусь. – Последнее слово она произнесла речитативом, как бы давая понять, что процесс переодевания включает две стадии – это, во-первых, раздевание, а уж потом все остальное. Во-вторых, по обоюдному согласию сторон, можно вполне ограничиться первой стадией и продить её до бесконечности.

– Хорошо, – сказал он, отстраняясь от её опасной близости.

В зал Дмитрий вошел уже в мрачном настроении. Сел в кресло. Закурил. И мысли в его голове теперь бродили тоже мрачные, даже зловещие. Очень он себя не уважал. Очень. Спецзадание у него, видите ли. Ха-ха! Не надо грязи, милейший! Кого ты хочешь обмануть? Захотел трахнуть смазливую бабенку – вот и все твое спецзадание. Оно тебе потребовалось для оправдания своей гнилой сущности. Определенно. И ещё вспоминал всуе имя святой женщины, козел. «Светлана! Любовь моя!» Не сметь, пошляк! Ты не достоен и мизинца этой женщины. Боже, где только у неё глаза! Ведь его, сукиного сына, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к порядочным женщинам.

Когда Аристархова вплыла в зал в том самом платье, в глубоком вырезе которого упруго волновалось все тоже аморальное «блюдо», Беркутов её уже ненавидел. И что он в ней нашел? Самка. Обыкновенная породистая самка. Не больше и не меньше. Да еще, ко всему прочему, соучастница убийства своего мужа. Неужели же он, Дмитрий, так низко пал?!

Он сделал официальное лицо и суконным голосом проговорил:

– Присаживайтесь, Мира Владимировна. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

– Что?! – удивленно спросила она, разом проглотив лучезарную улыбку и все остальное, а «перпетуум-мобиле» наконец-то остановился, стал неподвижным и твердым, как Самсон в Петродворце, раздирающий пасть этому... Как его? Гривастый такой? Царь зверей. Вот. «Перпетуум-мобиле» стал холодным и твердым, как Самсон раздирающий пасть льву. Определенно.

Беркутов положил на колени дипломат. Медленно раскрыл его. Долго перебирал бланки протоколов допроса. Может быть допросить её сразу в качестве подозреваемой? Было бы очень недурственно. «Гражданка Аристархова, вы подозреваетесь в убийстве вашего бывшего супруга.» «Ах! Ох!» Слезы. Истерика. Мысленно насладившись воображаемой картиной, Дмитрий поборол это искушение и извлек бланк протокола допроса свидетеля, положил его на дипломат, взял наизготовку авторучку. Еще не вечер. Будет она ещё и подозреваемой, и обывиняемой, и, даст Бог, подсудимой. Дай срок, будет белка и свисток. Определенно. А пока не надо травить гусей и бежать впереди паровоза.

Хозяйка продолжала стоять, а красивое её лицо выражало крайнюю степень недоумения – что же такое случилось с гостем и почему он из веселого и приятного во всех отношениях мужчины, вдруг стал таким бякой и занудой? Поэтому Дмитрий был вынужден строго сказать: