Текст книги "Железная матка (СИ)"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

   Хами Махмуд нагнулся к трупу, оторвал болтавшееся ухо, протянул его победителю. Обычай дозволял коллекционировать части тела убитого врага. А первый трофей вообще самый ценный. Победитель отказался. Его страстью были железяки, а не части человеческого тела. Тогда офицер отшвырнул ухо, вытер руки носовым платочком. Сейчас же к кровавой добыче спланировал ворон, круживший поблизости, воровато схватил ухо огромным клювом, тяжело разбежался против ветра, взлетел.

   Разбойника закапывать не стали. Оставили в назидание и устрашение его собратьев по ремеслу. Но результат этой меры, конечно, будет обратным: еще большая лютость с их стороны, еще большая ненависть.

   Одежду и оружие убитого Сахмад отдал воинам конвойного отряда. Деньги разделил между своими ребятами. Закон был соблюден: пятую часть добычи он пожертвовал малоимущим. Фарид по кличке Бакшиш, от зависти чуть не задушивший себя шарфом, немного успокоился, когда получил свою долю. Хасан по обыкновению не выразил никаких эмоций, молча сунул монеты в карман. К богатству он был равнодушен.

   Турецкий офицер воздал хвалу Сахмаду за приобретенное в бою звание настоящего мужчины. Теперь все знали: Сахмад уже не мальчик, а мужчина, джигит. Чтобы стать мужчиной, надо убить врага и завладеть его имуществом. Таков закон жизни.

   Но ощущалось некоторое чувство вины. Сахмад, конечно, сожалел, что убил не презренного гяура, а своего же правоверного, но потом утешил себя тем, что враги бывают и среди правоверных и что теперь это уже неважно. Мертвое тело пойдет на корм птицам, зато душа убитого им человека уже прибыла в рай, где, как писал арабский поэт и философ Ибн аль-Араби, – текут четыре реки из молока, вина, сладкой воды и меда. Где, как утверждает Благородная Книга* <*То есть Коран>, высятся серебряные дворцы, деревья с большими листьями и спелыми плодами. Прекрасные девственницы – гурии, живущие в тех дворцах, встречают нового жителя рая, чтобы услаждать его пением и ласками всю оставшуюся вечность.

   5

   Поднявшееся уже довольно высоко солнце стало припекать так, что Сахмаду пришлось снять теплую куртку, сделать аккуратную скатанку и прикрепить ее к седлу. Теперь было на кого переложить свои тяжести: сумку, боеприпасы и прочее. С коня мужчина Сахмад уже не слезал, гарцевал на своем жеребце среди конных воинов как равный им. И думал он, что когда вернется домой, обязательно спросит у Данилыча, как звали коня Великого Тимура. Этим же именем он наречет своего скакуна. Пока можно называть по масти – Буланый. Но про себя, не вслух. Все равно конь пока откликаться не станет. Он еще долго будет привыкать к новому имени. Но в конце концов все же привыкнет. Таков закон жизни.

   Чтобы проверить, сколько времени они уже находятся в пути, Сахмад еще раз достал свои часы марки «Слава», найденные им в сретенских развалинах, взглянул на заржавленный циферблат. Часы стояли. Молодой мужчина потряс механизм, послушал, поднеся к уху. Часы не тикали. Время остановилось. Жаль, что часы опять сломались. Но выбрасывать их Сахмад не стал. Может, отдохнув, они снова пойдут. Так уже было не раз. Возможно, путаная пустыня на них так подействовала...

   Долго ли коротко шел караван по древней дороге, которая то появлялась, то вновь исчезала под песками, когда, наконец, на фоне бледного неба довольно явно обозначился серо-голубой силуэт Башни. Вернее то, что от нее осталось. По мере приближения все четче вырисовывался остов огромного сооружения. Древняя громадина была круглой в плане, разлапистой у основания, о десяти ногах, постепенно зауживалась кверху. Даже разрушенная наполовину, Башня являла собой символ дерзновения и мощи древней цивилизации, воздвигшей это чудо света. Говорят, она была столь высока, что шпилем своим достигала до седьмого неба. Местное население называло ее Вавилонской башней. Все помнят легенду о том, как люди некогда разговаривали на одном языке, но обуянные гордыней, решили построить башню до самого неба, чтобы скинуть оттуда Бога и самим воцарится на небесном престоле. Бог-Аллах разгневался на людей за такую дерзость, разбил башню молниями и смешал языки. Начались «шатания и разброд», а также «раздрай», когда единый язык раздирался на многие. Люди перестали понимать друг друга. Их цивилизация угасла. Все, что от них осталось, это смутные легенды да мертвые руины.

   Данилыч называет Вавилонскую башню Останкинской. «Почему?» – спрашивал Сахмад. «Потому что от нее остались одни останки», – отвечал старый раб, горько усмехаясь.

   Пришло время отряду Сахмада отделиться от каравана. Ребята распрощались с купцами и воинами, с веселым офицером в блестящих сапогах. Караван скрылся за гребнями, ушел на север к шведам. А «Тимур и его команда» направились в сторону некоего ущербленного ветрами строения в виде каменных ворот с аркадой по центру, со скульптурной группой на макушке – мужчина и женщина (без паранджи) держат над головой большущий сноп пшеницы.

   Не доходя до тех триумфальных ворот, они остановились возле входа в древнее подземелье. Крыша и стены некогда круглого помещения были почти полностью разрушены, развеяны ветром времени. Остатки фундамента кое-где заросли кустиками травы, цветом напоминающей ржавую проволоку. Лестницу, ведущую вниз, вглубь земли, завалил песок почти под самый козырек навеса. На бетонном этом навесе была прикреплена, спаянная с ним навеки, металлическая плита со следами ржавчины. На плите той виднелась древняя надпись. Только Сахмад ее мог прочесть. Выпуклые металлические литеры гласили: "Метрополитен имени В. И. Ленина. Станция «ВДНХ».

   Сахмад нехотя спешился. Ему расхотелось лезть в подземелье, откуда тянуло холодом, пахло падалью. Смертью оттуда несло. Сейчас бы лучше на коне поскакать да порадоваться жизни. Но конь – случайная находка, а поход в это подземелье – давно запланированное предприятие. Сахмадом же и запланированное. Он ведь всех позвал сюда. Рассказывал с блестящими от возбуждения глазами, что, возможно, здесь отыщется клад, зарытый отступающими вурусами. А если и не клад, то обязательно какие-нибудь интересные «штуковины», которые можно будет продать механику Али Гибаю, ремонтировавшему джипы. Он покупает такие «вещи», дает за некоторые находки хорошие деньги. Кроме механика были еще десятки перекупщиков с подпольного рынка. Этим типам можно было толкнуть радиодетали. Иногда за очень приличные деньги. На радиодетали был спрос. Кто-то тайно собирал простейшие детекторные приемники и продавал населению. Раз был спрос, было и предложение.

   Сахмад уже давно имел дело с перекупщиками, много всякого им продал, что находил в развалинах. Кое-что, разумеется, оставлял себе. К примеру, электрический генератор. Динамо-машина еще пригодится. Мощный луч света, который она дает, не сравнишь с тусклым светом керосиновых и масляных ламп или свечей. Которые могут некстати погаснуть от сквозняка. А главное, электрическим светом можно отпугивать зверье, живущее в подземельях.

   Мысль о подземных животных породила дрожь в теле. Самые опасные из этих тварей даже не крысы, которых здесь легионы, а черные псы – собаки какой-то особенной свирепой породы. Они стерегут подземелье, это их промысел. Лазать по подвалам – промысел Сахмада и его команды. Раньше Сахмад мог уступить, теперь он стал мужчиной, да и Хасан тоже мужчина, хоть и сумасшедший. А мужчинам не пристало отступать. Если псы станут на пути, придется их убить. Таков закон жизни.

   Коня, однако, все-таки было жаль до слез. Придется его здесь оставить без присмотра, почти на верную гибель. Если не привязывать – ускачет безвозвратно. А привязать к камню – псы загрызут. Тут Сахмаду на ум пришла хорошая мысль. Он знал, что волки и собаки бояться яркого света и огня. Да и Данилыч, в прошлом неплохой охотник, рассказывал, что волков можно обмануть красными флажками, которые те принимают за языки пламени.

   Командир Тимур достал последние имевшиеся у него деньги и предложил их Бакшишу в обмен на его красный шарф. Фарид долго думал, сопел, подсчитывая в уме выгоду от сделки. Наконец решил, что сделка выгодная, отдал шарф, забрал деньги, приобщил к своему капиталу. Сахмад достал кинжал и порезал бывшую собственность Фарида на небольшие куски (Бакшиш аж заскулил от жалости к бывшей своей красоте), проделал в них дырочки, нанизал импровизированные флажки на веревку. Убиенный абрек оставил в наследство хороший набор таких веревок. Затем новый хозяин подвел своего коня к уцелевшей части разрушенного помещения и за узду привязал животное к торчащей арматурине. После чего юный командир велел своим воинам найти в развалинах железные пруты. Когда указанные пруты были найдены, их воткнули в песок полукругом, огородив лошадь. Едва Сахмад укрепил веревку на штырях, и лоскутки материи затрепетали на ветру, как яркие язычки пламени, – замысел его стал понятен всей команде. Даже сумасшедшему Хасану. Он засмеялся, что бывало с ним крайне редко, показал большой палец, точно так же, как это делал иногда Данилыч.

   Таким образом, драгоценный конь был поставлен в своеобразный загон. Морда коня защищалась частью стены из кирпичей спрессованных временем, а тыл оберегали развевающиеся на ветру красные флажки. Если даже кто-то из псов осмелится сунуться в магический круг, заползя под веревку, то получит смертельный удар копытами в голову. Труп его охладит пыл других клыкастых смельчаков. Вай-вай! Хорошо, похвалил товарища Осама. И близнецы тоже цокали языками и хвалили командира, уважительно называя его бек-джигитом.

   В приподнятом настроении они стали готовиться к спуску в подземелье. Сначала нужно было приготовить оружие, осмотреть его, если надо, почистить. Для этой цели были расстелены оружейные коврики. У Хасана был древний, с обмотанным клейкой лентой прикладом, винчестер. В дополнение к нему, он вытащил из мешка многозарядный обрез, едва длиннее его локтя, выбрал толстенный барабанный магазин из выставки, какую сам же устроил на оружейном коврике, и с металлическим лязгом соединил обе части. Затем открыл коробку с толстыми кустарным способом изготовленными патронами и начал заряжать обрез, щелчком загоняя патроны в магазин. Все это делалось молча, со знанием дела. И никакого сумасшествия в глазах Хасана не было.

   Бакшиш присел на поджатую ногу и начал заряжать автоматическую винтовку «сафари».

   – Африканская, специально для охоты на львов, – похвастался Бакшиш, загоняя магазин в «сафари». – Видели когда-нибудь такую? Двенадцать зарядов, зато мощных. Как вмажет – лев долой с копыт.

   – У львов не бывает копыт, – сказал Ба, самый умный и самый простодушный из братьев. – Они же ведь не буйволы.

   – Неважно, – огрызнулся Бакшиш, – главное, что бьет наповал. И вообще – помолчал бы. Ходок Знающего не учит. А ты даже не ходок, а так – подмастерье.

   Ба проглотил справедливый укор.

   – У меня есть кое-что получше, – показывая свое оружие, сказал Алиф. – Ураганная скорострельность!

   Это был еврейский автомат «Узи» с лазерным целеуказателем. Прицел не работал из-за отсутствия батареек, но оружие было вполне пригодно к стрельбе.

   – Ха, скорострельность! – презрительно сказал Бакшиш, которому очень понравился «Узи», – только патроны тратить зря.

   – А вот и не зря! – заспорил Алиф. – Можно на одиночные поставить...

   – Ты, когда пса увидишь, – обкакаешься со страха, начнешь палить почем зря, в миг истратишь всю обойму.

   – Сам обкакаешься, Бакшиш-макшиш!

   – Что-о-о-о?! Вот я сейчас как дам в лоб прикладом! – поднялся во весь немалый рост Фарид. Обычно маленькие, как у свиньи, глазки злобно выкатились из орбит, а физиономия побагровела.

   Алиф умолк, все-таки Бакшиш был много старше, уже усы пробивались под крупным носом. И в иерархии подземщиков он стоял на самой высокой ступени – был «знающим». Алиф же пока только «ученик», или «посвященный», как и его малолетние братья.

   Сахмад испытывал симпатию к близнецам и не любил Бакшиша. За его жадность, за вечно грязные руки, за то, что вокруг рта всегда были какие-то заеды, болячки и гнойнички. Наконец, за то, что Фарид был знающим. У Фарида не было своего отряда, и ему приходилось подчиняться Сахмаду, хотя тот стоял ступенькой ниже и был «ходоком». Их взгляды скрестились чуть ли не со звоном, как сабли из дамасской стали. Поняв, что нарушил субординацию, Бакшиш увял. Но в груди у него грозно клокотало. Алиф со своим «Узи» отошел от греха подальше.

   У остальных братьев – Ба и Джима – имелись пистолеты. Кольт «Комбат Коммандер 96» был несколько велик для маленькой руки Ба, ведь братьям всего-то было по двенадцать лет. К тому же у среднего брата была некоторая задержка в физическом развитии после перенесенной болезни. У Ба немного не доставало силы, чтобы взвести слишком тугой затвор и вогнать первый патрон в патронник. Хасан отечески помог мальцу. Кольт – оружие автоматическое, дальше патроны идут уже сами.

   Зато Джим ловко справлялся со своим «Магнум-380» со спиленным стволом и без предохранительной скобы спускового крючка. Выщелкнул барабан и осмотрел все шесть гнезд. Револьвер он носил в скрипучей кожаной кобуре, подвешенной на поясе с левой стороны, поскольку был левша. Для большей сохранности оружия, к его рукоятке был привязан сыромятный ремешок, также крепившийся к ремню.

   Сахмад вместе со всеми проверил свое оружие, хотя знал, что оно в этом не нуждалось. Но все же он на всякий случай поменял одинарный рожок на сдвоенный. Боевое снаряжение. Рожки, сложенные низ с верхом, были связаны липучкой – старой, коричневой, с блестками слежавшейся грязи. Патроны были на месте. Весело отблескивала латунная оболочка пуль. Сахмад всадил сдвоенный рожок на место, передернул затвор. Посмотрел на ребят. В ответ они задрали стволы кверху – команда к бою готова.

   Самое время было помолиться. Свернули оружейные коврики, расстелили молельные, стали на колени. Командир Сахмад прочел вслух суру «Семейство Имран», которую он очень любил и всегда читал, если речь заходила о надежде и смерти. Там рассказывалось, что воин, погибший в бою за Аллаха, попадает в рай. В рай, конечно, попасть хорошо, но пока молод, хотелось бы пожить на земле, узнать, зачем ты явился на этот свет. Может, чтобы отыскать какие-нибудь сокровища. И для этого им предстоит сейчас совершить хадж в преисподнюю. Причем, достаточно холодную. Поэтому все оделись потеплее. Сахмад развернул скатанную куртку, надел ее и плотно подпоясался древним вуруским ремнем. Это был его один из ранних трофеев времен ученичества. Тогда он в первый раз спустился в подземелье, будучи в отряде Сабхи-бабая. Ныне покойного. Он умер от легочной чумы, профессиональной болезни подземщиков. Упокой, Аллах, его душу.

   Они встали и по команде Сахмада прыгнули в черную бетонную пасть – кто на заднице, кто на спине, кто верхом на самокатной сумке. Увлекая за собой песок, поехали вниз, во тьму, в тартарары...

МИР ВРЕМЕН ПОТОПА

(Из летописей Данилыча)

   параграф 3

   "Согласно генеральным принципам ислама все земли в завоеванных Карамской Турцией странах были формально объявлены собственностью султана. Но фактически землей от имени султана управляли наместники и губернаторы. Например, нынешний эмир Московский считается одним из богатейших людей в Карамской империи.

   Московский эмират, населенный пестрой смесью арабо-тюркских племен, выходцами с Кавказа и прочим сбродом, высланным сюда из метрополии, считается вассалом турецкого султана. Однако постепенно зависимость эта, по моим наблюдениям, становится год от года все призрачней, зато возрастает влияние Лиги.

   Двадцать два года назад, используя в качестве повода незначительный конфликт (во время приема консула шведов, с которым велись переговоры о московском долге, рассерженный дей – представитель султана при дворе эмира – ударил консула хлопушкой для мух), король шведов Карл ХVIII начал войну против Московского эмирата. Но затянувшаяся после быстрой победы партизанская война вынудила шведов удалиться восвояси.

   В силу отдаленности Московского эмирата ее наместник давно уже вел политику практически независимую от метрополии. Лишь формально (чтобы не дать никому повода вторгнуться на свою территорию) признавая сакральный авторитет и сюзеренитет султана. Эта часть халифата-султаната более других эмиратов склонна к оппозиции. Казалось, сама московская земля была пропитана ядом сепаратизма.

   Нынешний московский эмир, Ахмед III, вынашивал планы создания единого независимого московского государства с включением в него соседних царств. Под своей, разумеется, гегемонией, с присвоением себе титула эмир эмиров. Эта была главная стратегическая цель.

   А первым шагом к ее достижению эмир Московский видел в том, чтобы отстоять целостность Нового союза в условиях, когда мировые сверхдержавы стремились расчленить его. Речь шла пока что о весьма вольной федерации Московского эмирата, Казанского ханства и Башкиро-мордовского каганата.

   Но даже объединенных сил триумвирата явно не хватит, чтобы противостоять хотя бы одной Турции. Нужна была помощь извне. Призывать на помощь Иран было бесполезно. Иран был заведомо слабее Арабо-Турецкой империи, этой Новой Порты, как ее называли представители Лиги. К тому же такой союз был опасен. Шиитский Иран, с его радикальным исламом, представлял бы серьезную угрозу единоличной власти московского эмира. Светскую и духовную власть иранские аятоллы прибрали бы к рукам, сделав московского эмира марионеткой в своих руках, а то и вовсе бы сместили.

   Только союз с нордическим народом мог обеспечить реальную поддержку. Но это означало бы предосудительную связь с неверными. Что противоречило доктрине панисламизма (не говоря уже о пантюркизме) аль-Афгани и Абдо. Эмир Московский опуститься до такой низости не мог.

   Но собственная власть дороже принципов. Значит, союз должен быть тайным. Даже поставка одной-двух эскадрилий (10-20 винтовых одномоторных самолетов) будет той гирькой, что уравновесит политические весы. Ирану и Новой Порте придется признать Возникновение четвертого политического полюса мира – «Четвертого Рима».

   Правда, эмира Московского несколько смущал тот факт, что, как гласят предания, вурусская Москва была Третьим Римом, а Четвертому не бывать. Но стоит ли верить легендам неверных?

   Однако, что он, эмир Московский, может предложить нордам? Пшеницу и овес? пожалуй. Коноплю? возможно. Но за это самолетов не дадут. А дадут самолеты, и даже с радостью, только за крупные поставки «особого товара». Под особым товаром значились женщины. Шведам нужны были женщины. (Господи, кому сейчас не нужны женщины? Даже мне...) Но при всем этом – низкая рождаемость, нехватка женщин, – шведы еще артачились. Китаянок брать уже отказываются. Последнюю партию забраковали почти полностью. Требуют арабских красавиц с европейскими чертами лица... Нет, об этом даже гадко подумать! – восклицал эмир на секретном заседании Большого Дивана. (Эти секретные сведения стали мне известны от Базии, а та в свою очередь узнала их от уборщицы, состоящей в штате уборщиков зала заседаний правительства эмира.) Это опять же против всех принципов ислама! – на всю Ивановскую вопили члены правительственного кабинета.

   Но с другой стороны, собственная власть дороже принципов..."

   6

   Они зажгли два масляных фонаря. Их принесли братья. Был еще запас свечей, но со свечами вышла морока. Нести их было неудобно, пламя, коптя, тянулось шлейфом, расплавляя края, и тогда жидкий парафин обжигал кожу. К тому же от сквозняков свечи гасли, их приходилась снова зажигать от расхлябанной, капризной бензиновой зажигалки, которая была у Фарида-Бакшиша. От неровного огня по стенам метались страшные тени, и приходилось все время вздрагивать и быть наготове. Но для этого нужно, чтобы хотя бы одна рука была занята оружием, ведь еще надо было катить сумку. Поэтому от свечей пришлось отказаться, их оставили на запас. Фонари освещали только несколько локтей пространства, а зал был очень велик. И, если бы не динамо-машина Сахмада, ничего бы они толком не разглядели. Пожалуй что, вообще побоялись бы углубляться слишком далеко, пошарили бы поблизости среди кучек окаменевшего человеческого говна, которые попадались под ноги там и сям, – тем бы дело и кончилось. Но когда ударил, проломил темноту и ушел вдаль ярчайший, направленный поток света, из глоток ребят вырвались ликующие крики восторга. Даже многоопытный Бакшиш порадовался вполне искренно. Ослепляющий луч воодушевлял, манил, указывал путь, как светозарный перст Аллаха. Казалось, что теперь им никакие демоны ада не страшны.

   Команда построилась так: впереди шел Сахмад с электрическим фонарем на голове, выбирал путь. За ним след в след двигался Осама с генератором на груди. Оружие у него было, но за поясом, «Берета» девятого калибра. По правую руку от Осамы, мягко ступая, крался Хасан с винчестером наизготовку. И еще под рукой у него торчал обрез, засунутый пока за ремень. Сумасшедший мужик не был обременен самокатной сумкой, вместо нее у него имелся свернутый до поры и закинутый за спину холщевый мешок с одной лямкой. Поэтому свободный от поклажи, самый меткий стрелок, Хасан был наиболее боеспособной единицей отряда.

   За Хасаном цепочкой шли братья-близнецы. Как детей их поставили в середину колонны. Ба и Джим несли фонари, а Алиф, как старший на несколько минут и потому отвечающий за их жизни, тыкал стволом «Узи» по темным углам. Шествие замыкал рослый Фарид с автоматической охотничьей винтовкой наперевес. Его обязанностью было прикрывать тыл.

   Везде их встречали пустынные, обросшие пылью коридоры, проходы, большие и малые помещения по мере того, как шаг за шагом они исследовали эти безлюдные лабиринты. Все подземелья в черте города уже были осмотрены и разграблены мальчишками. Кое-что еще можно было найти лишь далеко за пределами города. И эти надежды могли оправдаться. Явных следов грабежа не наблюдалось. Благородная мраморная облицовка стен не была ни разбита, ни сорвана, но она потемнела, скрылась под толстым слоем вездесущей пыли. Углы и потолки заросли паутиной так сильно, что казалось, миллионы пауков трудились тысячу лет без отдыха над этими колыхающимися от движения воздуха невесомыми серыми полотнищами.

   Сахмад не только выбирал дорогу, но и освещал выбранный путь ярким лучом. Мощный, ровный и длинный, точно волшебное копье, голубоватый луч, пронзал тьму подземелья, заставляя стайки крыс разбегаться веером. Вековая пыль танцевала, серебрилась в световом потоке. Верный Осама, связанный со своим командиром проводом, крутил ручку генератора, высунув язык от усердия. Ребята уже не удивлялись чудесной машинке, но благоговение к ней не проходило. Электрический свет сейчас значил не менее, а может и более, чем хорошая скорострельная винтовка.

   По мере того, как они двигались, поскрипывая колесиками своих тележек, но опасность никак себя не проявляла, взвинченные по началу нервы успокаивались. Ребята уже даже осмеливались шутить и устраивать меж собой перебранку. Может быть, они делили еще не найденные сокровища. Сахмад не прислушивался к несерьезным, полудетским разговорам близнецов, к хриплому голосу Бакшиша, а если прислушивался, то – к шумам внешним. Но пока прилетающие звуки были всего лишь отражением от стен собственных шагов: то гулкие, с раскатистым эхом, то близкие, глухие, словно бы придушенные. Поворачивая голову со шлемом, где был фонарь, командир высвечивал лучом наиболее темные, подозрительные, устрашающие, таинственные углы помещений. Но едва туда падал свет, и тьма на черных крыльях уносилась прочь, сразу они лишались всего устрашающего и таинственного. Но все равно было зябко, неуютно. Воздух был холодным, сырым и затхлым. Пыль, поднятая их ногами, попадала в легкие, вызывала кашель. Джим чихал через равные промежутки времени, сморкался, тихо ругаясь. Чих и сопли его всегда одолевали, когда он спускался в катакомбы. Фарид время от времени проводил рукой по оголенной шее, видимо, сожалел, что отдал свой модный шарф на растерзание.

   Сахмад уже жалел, что лишил собрата по гильдии необходимой вещи. Ведь шарф для Бакшиша был не только украшением, но и защитой от пыли, когда его натянешь на рот и нос и дышишь через материю. Впрочем, так ему и надо, некая мстительная усмешка надломила ровную линию рта Сахмада. Фарид мог бы вообще не лазить в подземелья, как это делают большинство знающих. Уже изрядно подорвав здоровье, они по большей части занимались скупкой вещей, которые им приносили «на экспертизу» ученики и ходоки. Но жадность гнала Фарида в запретные для него катакомбы, словно он боялся упустить нечто ценное, которое могло ускользнуть мимо его алчного носа.

   Век подземщика короток. Ходоки со стажем, как правило, были уже неизлечимо больны. А сказать салаге, чтобы он предохранялся, носил респиратор, такое правило в гильдии подземщиков отсутствовало. Потому что, при наличие учеников, как это ни странно, не было самого института учительства. Наоборот, ходоки и знающие часто напускали полумистического тумана вокруг своей деятельности. Таким образом, все познавалось эмпирически, ценой личного здоровья, а то и ценой жизни. Эта была своего рода месть ходоков и знающих за свою болезнь. Это было вообще в характере восточного человека, беспечно относиться к собственному здоровью, а уж думать о здоровье ближнего и подавно.

   Вот почему не было отбоя от неофитов, которые желали бы стать «посвященными». Никто из них не верил в профессиональные болезни. И лишь став знающими, они осознавали свою ошибку. Но осознание этого приходило слишком поздно.

   Сахмад вел себя также, пренебрегал средствами защиты, отчаянно бравировал, как все ходоки. Подсмеивался над знающими, над их шарфами, хотя отлично знал и про пыль, и про опасные «бактерии», о которых предупреждал Данилыч. Но чем же он мог возвыситься над старшим иерархом по гильдии? Только пока еще не подорванным здоровьем. И командирской должностью. Все командиры отрядов были как правило из ходоков.

   Обойдя ближайшие помещения и ничего интересного там не обнаружив, они стали обсуждать вопрос, куда идти дальше. От станции в разные стороны шли туннели. Куда идти? Сахмад достал из внутреннего кармана куртки маленький квадратик старинной глянцевой бумаги. Края были истерты, обтрепаны, но рисунок сохранился хорошо.

   – Что это у тебя? – спросил любопытный Осама, склоняя голову над квадратиком бумаги, которую Сахмад держал на ладони. Света фонарей не доставало.

   – Эй, покрути машинку, – приказал командир ответственному за электрический свет.

   Когда вспыхнул яркий луч, на бумаге отчетливо стали видны разноцветные линии, веером расходящиеся из центра небольшого круга.

   – Паутина какая-то, – сказал Бакшиш. Его присутствие за своей спиной Сахмад хорошо чувствовал по запаху.

   – Это не паутина, – ответил командир, с особым наслаждением уязвляя знающего. – Это древняя карта. План-схема туннелей.

   И прочел по складам:

   «МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА МЕТРОПОЛИТЕН имени В. И. ЛЕНИНА».

   – Мы находимся вот здесь, – командир подчеркнул ногтем четыре вурусские буквы: станция «ВДНХ».

   Сахмад достал компас, с важным видом посмотрел на бегающую стрелку.

   – Если пойдем вон теми туннелями, которые ведут на север, северо-запад, то следующая станция будет «Ботанический сад». – Сахмад перевел это название на местный диалект. – А если пойдем на юг...

   – Пойдемте в сад, – сказал Джим, младший из братьев. – Может, там еще остались яблоки...

   – Что-то я о таком не слыхал, – сказал Осама, который считался специалистом по чужим садам.

   – Этот сад давно увял, – ответил Сахмад.

   – Я тоже хочу в сад, – вдруг произнес, молчавший Хасан.

   Все засмеялись.

   – Ладно, – согласился командир. – Нам все равно куда идти. Пойдем к «Ботаническому...» Только помните, что мы пришли не за яблоками.

   Он сложил план вдвое по старому сгибу и аккуратно спрятал документ, который ему на время одолжил Данилыч. С этой картой Данилыч не расставался. Для него этот клочок бумаги был святой реликвией.

   Они спустились с высокой платформы на рельсы и вошли в туннель, ведущий к «Ботаническому саду».

   Сахмад покривил бы душой, если бы сказал, что не мечтал, подобно своим товарищам, найти здесь сокровища, которые, быть может, схоронили вурусы. Или какое-нибудь древнее их оружие. В этом деле они были мастера. Сахмад любовно погладил свой «Калашник». Хорошо бы найти, например, чудесный кончар, меч-кладенец, о котором рассказывал Данилыч. «Махнешь им направо – улица проляжет в стане врага, налево махнешь – переулочек...» Такой меч хорош тем, что не требует боекомплекта. Вечное оружие – красота! А то с патронами большие хлопоты. Изготовленные кустарями, они не всегда надежны. Да и дороги.

   А может, чем шурали не шутит, попадутся сокровища, спрятанные грабителями. В этом случае можно было представить себя Али-Бабой, который залез в пещеру сорока разбойников. А разбойники-то рыщут где-то поблизости. И когда обнаружат своего собрата убитым, придут сюда отомстить Али-Бабе. И не только ему, всем достанется, никого не пощадят. Тут Сахмад ужаснулся не надуманным страхам, а вполне реальным. Как же он не подумал о следах, оставленных в пустыне караваном и его отрядом. Опытному глазу не составит труда прочесть, как суру из Корана, в открытой книге пустыни скоропись отпечатавшихся ног и копыт, проследить, куда они ведут. Оставалась только надеяться на то, что ветер заметет следы не слишком поздно. Что разбойники сегодня вовсе не появятся. Что они далеко, и Аллах повелел им идти в другую сторону. Да будет так.

   И тогда все, что найдется ценного в дальних пределах пещеры, достанется Сахмаду и его воинам. Смелое воображение живо нарисовало соблазнительную картину: вокруг них громоздятся доспехи, силемы, сабли и кинжалы с алмазными рукоятями, покрытые пылью чашки и изящные уды, подушки и килимы, изображения которых Сахмад видел в старых книгах из библиотеки отца, на рисунках, выполненных мастерами Герата.

   Шелковые исфанские ковры, шахматы из слоновой кости – изделие времен Тимура – и богатые ткани, парчу, серебряное и золотое шитье – все это он преподнесет Фатиме, дочке советника эмира по делам с неверными. И еще он ей подарит драгоценные головные украшения из золота, браслет из жемчужин, отливающих лунным сиянием, китайское зеркало с изображением танцующих фениксов, курильницу для благовоний с извивающимся драконом из золота. Такие подношения вскружат голову любой красавице. Может быть, тогда Фатима перестанет задирать свой, должно быть, восхитительный носик, контуры которого Сахмад сумел разглядеть сквозь темную вуаль летней чадры. Ах, какие глаза у Фатимы, цвета спелого финика! С янтарной искоркой, как у кошки! А как гибок ее стан! Чудная маленькая ножка... А какие у нее красивые шаровары, о-о-о!