Текст книги "Посол Урус Шайтана(изд.1973)"

Автор книги: Владимир Малик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Спахия равнодушно кивнул головой и протянул гостю мягкую холодную руку. Звенигора пожал её с отвращением, как скользкую жабу.

– Мне сказали, что у тебя ко мне дело, – глухо произнес турок, отступая на шаг.

– Да, высокочтимый ага. Я слышал, что ты продаёшь невольников…

– Глупости! Это кто-то набрехал тебе. Я сам купил бы полдесятка невольников. Молодых, конечно. Старых у меня и без того достаточно.

– А я купил бы старого. Мне как раз старый и нужен.

Спахия почмокал толстыми губами, что-то соображая. Потом сказал:

– Если тебе не дают покоя лишние деньги, то я могу выручить от такой беды. У меня есть несколько старых невольников.

– Нельзя ли посмотреть на них?

– Отчего ж? Пошли.

Они вышли во двор.

Спахия хлопнул в ладоши. Подбежал сторож, который поглядывал на них из глубины двора.

– Выпусти невольников, – приказал ему хозяин.

Сторож брякнул ключами у каменного подвала.

– Выходите! Вы! – крикнул он, сняв замок.

Звенигора вздрогнул. Давно ли и он ночевал в такой же вонючей холодной яме? Давно ли и на него так же кричали, как на скотину?

Из подвала раздался звон кандалов, стон. По крутым ступеням поднимались грязные, седые, худые, жёлтые, как мертвецы, люди и, щурясь от яркого солнечного света, становились в ряд перед хозяином.

– За этих дорого не возьму, – сказал спахия. – Покупай!

Звенигора напряжённо всматривался в незнакомые лица. Кто же из них Нестор Серко? Люди угрюмо смотрели на спахию и чудаковатого купца, пожелавшего почему-то купить их – живых мертвецов.

– Будьте здоровы, земляки! – поздоровался взволнованный Звенигора.

– Здоров будь и ты, земляк! – вразнобой ответили те.

– Нет ли, случаем, среди вас Нестора Серка?

– Нестора Серка? – удивились невольники. – Кто же ты такой, добрый человек? Откуда Нестора знаешь?

Звенигора понимал взволнованность и радость невольников, которые, может, впервые за многие годы услышали родную речь из уст вольного человека. Однако никто из них не ответил на его вопрос, и это стало волновать его.

– Да отвечайте же, когда вас спрашивают! – почти закричал он рассерженно.

– Нет его среди нас, – тихо ответил один.

– Нет? А где же он? – Звенигора был потрясён.

– Хозяин продал его… На галеры, говорят…

– Продал? Когда?

– Несколько недель назад. Поговаривают, что султан войну готовит и ему нужны на галеры гребцы. Всех молодых, да и немолодых, но ещё сильных невольников забрали посланцы султана. И Нестор попал туда. Хотя ему и за пятьдесят, но он ещё крепкий.

Звенигора пригорюнился. Все его надежды, которые он лелеял в последнее время, что счастливо завершатся опасные приключения, сразу развеялись как дым. Придётся возвращаться домой, не выполнив наказ Серка.

– Может, знаете, куда его послали? – спросил тихо.

– Где там! – ответил седобородый дед с чёрными, как угли, глазами. – Отправили – да и конец… Сам спахия не знает куда… – Он пристально вглядывался в Звенигору внимательным взором. Потом тихо спросил: – А ты не выкупать ли Серка приехал?

– Да, – безнадёжно махнул рукою Звенигора.

Невольники сразу зашумели:

– Так выкупи нас!

– Сынок, век будем бога молить за тебя!

– Все хозяйство отдам тебе, как прибудем домой!..

Все, как сговорившись, упали перед Звенигорой на колени. Звенигора оторопел. Растерянно взглянул на спахию.

– Что это они? – спросил тот.

– Просят, чтобы выкупил их.

– Ну, и что же ты решил? – усмехнулся спахия. – Видишь, какой товар? Не хочешь покупать? Для меня они – лишние рты. Не в коня корм… А работы с них – черта с два! В пору вешать или топить, проклятых!.. Но не рассчитывай, что продам дёшево. Вижу, они тебе для чего-то нужны…

Невольники, очевидно, улавливали, о чем идёт речь, так как, услыхав последние слова хозяина, взмолились:

– Выкупи нас, добрый человек! Выкупи!..

– Нестора все равно не найдёшь, а мы тоже христиане, земляки…

– Сынок, сжалься над нами! Имей доброе сердце! Мы отдадим тебе твои деньги, когда возвратимся домой!..

Звенигора с ужасом смотрел на умоляющие глаза, на сухие, натруженные руки, на длинные седые бороды. И в нем боролись жалость к этим обездоленным и чувство долга перед кошевым. Невольников всюду много – всех не выкупишь. А что скажет Серко, когда узнает, что деньги истрачены не по назначению, а на каких-то чужих немощных людей?

Однако, чувство жалости пересилило. «Не везти же деньги домой. Лучше купить свободу этим бедолагам».

– Сколько возьмёшь за них, ага?

Турок перестал морщиться, словно от зубной боли. В его глазах блеснули огоньки.

– За всех пятьсот польских злотых.

– Это дорого. Двести. И ни куруша больше!

Звенигора прикинул, что, даже заплатив пятьсот, у него ещё останется столько, что хватит при случае выкупить и Нестора.

– Дела не будет! – упёрся спахия. – Ты хочешь обмануть меня, гяур!

– Как могу я тебя обмануть? Разве на базаре за эти скелеты больше дадут?

– Уж если ты покупаешь, то, наверно, рассчитываешь на барыш?

– А как же, конечно, рассчитываю. Потому и не дам больше.

– Ну, четыреста должен дать.

– Двести пятьдесят. Это моё последнее слово.

– Ты меня грабишь, собака неверная! – выкрикнул спахия, но без злости. Через припухшие веки смотрели хитрые карие глазки. – Ладно, давай!

– Пиши купчую и бумагу об освобождении.

Через час спахия вручил бумаги, а Звенигора отсчитал ему деньги. Сторож открыл замки кандалов, и невольники со слезами радости бросились к своему избавителю. Каждый старался обнять его, поцеловать руку. Черноглазый дед прижал руку Звенигоры к своей груди.

– Сынок, – прошептал он, всхлипывая, – теперь для Ивана Крука ты самый родной человек… Будешь в Чигирине – не обойди мою хату…

– А я из Корсуня…

– Я из Брацлава…

Каждый наперебой приглашал к себе. И Звенигора с горечью подумал, что дорога домой и для них и для него ещё ой какая далёкая! Не мало встретится на ней и явных и неведомых опасностей. И кто знает, когда они достигнут своей родной пристани, своего родного уголка земли…

Выведя дедов из села, Звенигора отдал им бумаги и сказал:

– Бывайте здоровы, земляки! Пусть вам путь счастливый стелется! Идите прямо через Планину на Валахию. А там – на Запорожье. Передайте кошевому, что турки войну готовят. Пусть наши начеку будут.

Старики упали на колени. Крук схватил руку казака, поцеловал.

– Пусть во всем у тебя будет удача, сынок! Береги себя!

Расчувствовавшийся Звенигора еле вырвался из горячих объятий, схватил Марийку за руку и зашагал прочь. А деды, опьяневшие от счастья, ещё долго стояли на вершине и смотрели вслед покрасневшими от слез глазами.

Поздно вечером Звенигора и Марийка увидели с горы море. До него было ещё далеко, но под лунным светом оно мерцало тысячами загадочных огоньков и, словно живое, быстро приближалось им навстречу. Они ускорили шаг. Из-под ног вздымалась холодная дорожная пыль, скрипела на зубах. С моря подул прохладный ветерок, остудил распалённые за день тела.

Найдя еле заметную тропинку в камышах, они свернули к речке.

– Пан Мартын! Где ты? – приглушённо окликнул Звенигора.

Ответа не было. Они поспешили вперёд. Под ногами зашуршал сухой прошлогодний камыш. С кряканьем взлетела перепуганная утка.

– Пан Мартын!..

Они выбежали на то место, где оставили лодку. Перед ними расстилалась бесконечная гладь серебристой воды. Тишина. Ни души… Где же Спыхальский? Звенигора оглянулся вокруг. Густой камыш, что утром упирался в небо, теперь лежал прибитый, истоптанный, будто здесь пронёсся табун коней. У берега из воды виднелась полузатопленная лодка. Поблизости из ила торчало сломанное весло.

– Пан Мартын!.. – в отчаянии крикнул Звенигора, поняв, что произошло какое-то несчастье.

В ответ прокричала только ночная птица. И снова наступила тревожная, гнетущая тишина.

5

Златка сидела напротив окна. Личико вытянулось, исхудало, но от этого казалось ещё нежнее и красивее. Печальные темно-синие глаза внимательно вглядывались сквозь маленькое стекло оконца. Всеми мыслями девушка уносилась в море, где, возможно, в это самое время Звенигора рассекал вёслами воду, торопясь к ней.

Удивительные вещи случаются на свете. Арсен и она почти не разговаривали. Не говорили о своих чувствах. Но оба знали, как крепко любят друг друга. Молчаливое объяснение взглядов сказало им больше, чем тысячи слов. И они бережно таили свои чувства, зная, что никакие слова не в состоянии усилить их.

Девушка машинально отправляла в рот кусочки солоноватой брынзы и мысленно представляла закованного в цепи невольника над побеждённым барсом. Обросший, грязный, окровавленный… Но не это запало ей в сердце. Её удивил сам подвиг. Она поняла, что барс не случайно оказался во дворе, что его загодя готовили к поединку с невольником. А ещё больше её поразил взгляд незнакомца: в нем было и удивление, и восхищение, и смущение, граничащее со стыдом. Ещё никто так не смотрел на неё. Она выросла в мрачном замке, среди нянек и жён Гамида, почти не видела юношей, а тем более таких храбрецов, о которых так интересно рассказывалось в песнях и сказках. Вдруг появляется мужественный юнак – даром что невольник! – и спасает её от страшных когтей дикого зверя! Она была безмерно благодарна казаку и старалась хоть чем-нибудь помочь в его безрадостной жизни. Думала о нем долгими вечерами. Из этих чувств и мыслей, очевидно, и выросла её первая любовь…

Где же он теперь? Прошло уже четыре дня. А дед Момчил ждал их ещё вечером третьего дня.

Неожиданно до её слуха донёсся глухой топот конских копыт. Она растерянно взглянула на Момчила, Яцько. Встала.

– Вы слышите?

Момчил вскочил с лавки. Он тоже услышал, как к хижине приближался конный отряд. Это мог быть только разъезд янычар. Что им здесь надо?

– Яцько, айда из хижины! Спрячься так, чтобы тебя не заметили, – подтолкнул он паренька в плечо, а Якубу и Златке махнул рукой, чтоб оставались на месте. – Вы турки, вас не тронут!

Яцько быстро шмыгнул во двор. Момчил вышел следом за ним.

К хижине приближались всадники. В темноте Момчил не мог разглядеть, сколько их было – пять, десять или, может, больше. Увидев хозяина хижины, передний подъехал к нему и ткнул старика в грудь нагайкой:

– Кто такой?

– Здравей, ага! – поклонился Момчил. – Я Момчил Крайнев. А ты кто?

Вместо ответа воин удивлённо свистнул и повернул голову назад:

– Эй, дайте огня!

Один из всадников спешился, высек огонь и зажёг факел. Кровавый свет заплясал на суровых лицах воинов и на потных конях.

– Ближе! – приказал передний.

– Слушаюсь, Сафар-бей! – И воин поднёс факел чуть ли не к бороде старика.

Момчил устремил взгляд на лицо аги. Так вот какой он, Сафар-бей, этот палач болгарских крепостных крестьян, гроза горцев-гайдутинов! Совсем ещё молодой! Увидев его, никогда не подумал бы, что его как огня боятся болгары. Ничего страшного нет в его фигуре и лице. Среднего роста; тонкое красивое лицо, на котором чернеют опушённые длинными ресницами красивые глаза. Рука, что лежит на эфесе сабли, белая и тонкая, как девичья… Неужели эта рука хлестала нагайкой не только мужчин, а и женщин и девчат? Неужели это она, как говорят, выжигает раскалённым прутом глаза невольникам-беглецам и посылает на виселицы повстанцев-гайдутинов?

Пока в голове старого Момчила проносились эти мысли, Сафар-бей надменно улыбался, щёлкая в воздухе нагайкой. А потом сказал:

– Так вот ты какой, гайдутинский пёс! Старый шакал! Грязное болгарское отродье!.. Мы давно подозревали, что ты служишь воеводе Младену – гнев аллаха на его мерзкую голову! – а сейчас убедились в этом… Признавайся, это ты убил стражника Василёва? Наши люди нашли его тело, обглоданное рыбами, возле берега.

– Я никого не убивал, – спокойно ответил Момчил.

– Другого ответа я и не ждал от тебя, разбойник! – крикнул Сафар-бей. – Все вы, болгары, брехливы, как собаки!.. Тогда ты, может, скажешь, где спрятал посланца воеводы Младена? Ну?!

Старый болгарин молчал. Каждое слово Сафар-бея огнем жгло ему сердце. Он понимал, что речь идёт о Драгане, который должен был сегодня или завтра прибыть сюда. Люди Сафар-бея, очевидно, выследили парня и шли к хижине по его следам.

– Что же ты молчишь? – Сафар-бей толкнул старика нагайкой в плечо. – Или ты хочешь, чтоб мы развязали твой лживый язык?

– Мне нечего тебе сказать, почтённый Сафар-бей, пусть аллах продлит твои годы. Злые языки оболгали меня, а ты поверил им, ага… Про воеводу Младена я слышал. Кто же не слышал о нем в нашей стране? Но я его не знаю. И никакого посланца от него у меня нет… Не верите – ищите!

– Посмотрим. Эй, воины, осмотреть все вокруг! Если найдётся что-либо подозрительное, немедленно ко мне!

Всадники спешились и кинулись врассыпную.

– Показывай своё логово, старик! – Сафар-бей бросил поводья джуре и направился к дверям.

Они вошли в хижину.

Перепуганная Златка, закрыв голову и плечи тонкой черной накидкой, стояла посреди комнаты. Якуб сидел за столом.

Сафар-бей подозрительно взглянул на них:

– Гайдутины?

– Нет, я купец, ага. А это моя дочка Адике, – сказал Якуб.

Сафар-бей обернулся к Момчилу:

– Почему не сказал о них? Скрываешь неизвестных?

– Разве не видишь, ага, – это ваши люди. Из Трапе-зунда. Их корабль разбился… Я спас их, – ответил старик.

– Ну, мы в этом разберёмся потом, когда прибудем в Загору, – отмахнулся Сафар-бей и схватил Златку за руку. – А ну-ка открой лицо, пташка! Может, ты с усами и с бородой?

Златка отшатнулась. Но Сафар-бей успел сорвать с неё накидку. Девушка вскрикнула, но не отвернулась и не закрыла лица руками, как сделала бы на её месте любая молодая турчанка, лишь гневно посмотрела на агу.

Сафар-бей отпустил её руку. Он был поражён необычайной красотой девушки. Воины, набившиеся в хижину, тоже с любопытством разглядывали её.

– О аллах, какая неземная красота! – воскликнул Сафар-бей. – Я беру свои слова назад, джаным! Ибо вряд ли среди гайдутинок найдётся хотя бы одна такая красавица. Все они так грубы, эти неотёсанные горянки, с потрескавшимися от работы руками, с грязными, растрёпанными косами…

Златка покраснела. На глазах у неё выступили слезы. Кулачки её сжимались, – казалось, она вот-вот бросится с ними на агу. Но в это время её заслонил Якуб.

– Опомнись, ага! Перед тобой не рабыня-гяурка, а дочь всеми уважаемого в Трапезунде купца. Как же ты посмел сорвать с неё фередже? [76]76
  Фередже (татар.) – полупрозрачная женская накидка с вырезами для глаз.


[Закрыть]Я буду жаловаться беглер-бею или самому визирю в Стамбуле!

Сафар-бей приложил руку к груди:

– Успокойся, эфенди. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою красавицу дочь… Я даже рад, что судьба познакомила меня с вами. Буду рад, если вы поедете со мною в Сливен и воспользуетесь моим гостеприимством…

– Мы останемся здесь, ага, – перебил его Якуб.

– Вы не останетесь здесь! – резко оборвал Сафар-бей. – Этого старика я подозреваю в связях с гайдутинами и брошу его в темницу. Потом мы решим, что с ним делать. А вы поедете со мною и будете моими гостями.

– Но…

– Никаких «но»!.. Выходите из хижины! Через минуту мы подожжём её.

Это было произнесено так резко, что Якуб счёл за лучшее не перечить. Ехать в Сливен никак не входило в его намерения, но, видно, этот высокомерный ага не отступится от своего. Якуб взял Златку за руку и пошёл к дверям. Воины расступились перед ними.

Во дворе они увидели связанного Момчила. Вокруг него стояло несколько аскеров. Другие шастали по берегу, освещая все факелами.

– Ну что? – спросил Сафар-бей аскера, который подбежал к нему.

– Не нашли никого, ага.

– Поджигайте хижину!

Несколько факелов полетело в комнату, кухню, на крышу. Запылал сухой камыш, затрещало смолистое дерево. Через несколько минут красный столб пламени взмыл в тёмное, тревожное небо.

Момчил мрачно смотрел, как огонь пожирал хижину, и по его тёмному, изборождённому морщинами лицу катились слезы.

Якуб приблизился к Сафар-бею, поклонился:

– Ага, я обязан этому старику жизнью дочери и своей… Он спас нас из бурного моря. Если бы не этот болгарин, я не имел бы счастья разговаривать сейчас с тобой, видеть радость сердца моего – любимую доченьку Адике.

– Адике… Какое красивое имя, – вставил Сафар-бей, многозначительно взглянув на девушку.

– Отпусти его, ага! – взмолился Якуб. – Это безобидный человек.

– Напрасно ты вступаешься за него, эфенди! Это гайдутин! – отрезал Сафар-бей и приказал трогаться.

Аскеры подвели коней для Якуба и Златки, помогли сесть в седла. Вскоре отряд исчез в ночной темноте, освещаемой отблесками пожара.

Когда затих вдали топот копыт, со стороны моря к пылающей хижине приблизился человек. С его одежды стекала вода. Человек шёл медленно, насторожённо вглядываясь во мрак, который чёрной стеной обступал Момчилов двор. Убедившись, что всадники уехали, незнакомец быстро снял с себя одежду, выжал её и повесил на куст дрока, а сам было присел неподалёку от огня на перевёрнутую лодку, чтобы погреться. Под его тяжестью лодка качнулась, и из-под неё раздался крик.

Незнакомец подскочил как ужаленный. Однако сразу же успокоился. Он подумал, что аскеру, очевидно, нет нужды прятаться, и перевернул лодку. Под ней лежал паренёк. Увидев, что его обнаружили, паренёк попытался бежать, но сильные руки не пустили его.

– Подожди! Ты кто такой? – спросил незнакомец.

– Яцько… – заикаясь от страха, ответил паренёк. – А… ты кто?

– Яцько… Руснак! Знаю. А меня зовут Драганом. Говори скорее, ради всего святого, где Марийка? Где дед Момчил? Их убили воины Сафар-бея? О горе мне! Это ведь я навёл их сюда! Это я во всем виноват!..

– Ты виноват? Почему?

– За мной ещё возле Хладной горы увязался какой-то подозрительный горец… Мне надо бы вернуться назад или из засады убить подлеца. А я пренебрёг советом рассудка и продолжал идти вперёд, сюда… И значит, вёл за собою соглядатая. А он направил по моему следу отряд злобного пса Сафар-бея, пусть будет проклято имя его! Когда я заметил за собой погоню, бежать в горы было уже поздно, я попал бы им прямо в руки. Тогда я помчался к морю. Это была моя вторая ошибка. Хотя я сам спрятался так, что меня ни одна собака не видела, – я отплыл в море и сидел, притаившись, в воде за скалою, – однако, разыскивая меня, аскеры нашли труп одного предателя, которого за несколько дней до этого убил твой земляк Звенигора. Мы бросили труп в море, но его прибило волной к берегу. Я слышал, как ругался Сафар-бей. «Это работа старого шайтана Момчила! – кричал он. – Я давно подозревал, что его хижина – гайдутинское гнездо! Смерть Василёва – его рук дело!» У меня словно оборвалось что-то внутри. Я знал, как расправляется Сафар-бей с болгарами: вырезает целые семьи, сжигает живьём, сажает на кол или продаёт в рабство. И теперь он помчался со своим отрядом к самым родным для меня людям – к Марийке и деду Момчилу! Что я мог сделать? Чем я мог помочь им?.. – Драган замолчал и уронил голову. В его чёрных глазах заблестели, отражая огонь, слезы. Пересилив горе, продолжил рассказ: – Я поплыл к берегу, хотя не представлял, как удержусь, чтобы не броситься на врагов, когда они будут издеваться над Марийкой и дедом Момчилом. Но не успел я приблизиться к хижине, как она запылала… Боже! Что я пережил в ту минуту! Только желание отомстить Сафар-бею сдержало меня от того, чтобы налететь на врагов, убить хотя бы одного из них, а самому броситься в огонь…

– Не надо отчаиваться, Драган, – сказал Яцько. – Марийки как раз не было дома, она со Звенигорой и Спыхальским поплыла в Бургас… А деда Момчила турки схватили и вместе с Якубом и Златкой повели с собой.

– Что? Так Марийка жива? – выкрикнул Драган и вцепился руками в одежду Яцько.

– Да говорю же, жива! Звенигора вот-вот должен прибыть. Мы с дедом Момчилом ждали его ещё вчера. А с ним прибудет и Марийка…

Паренёк еле вырвался из могучих рук обезумевшего от счастья Драгана и с удивлением наблюдал, как тот вдруг стал отплясывать какой-то неимоверно быстрый дикий танец.

6

Звенигора с Марийкой прибыли на следующий день в полдень, когда Драган и Яцько, утомлённые беспрерывным ожиданием, закусывали в тени чинары.

– Леле, что такое случилось? – вскрикнула Марийка, выбежав на вершину скалы, откуда увидела чёрное пожарище вместо хижины.

Звенигора, уловив в её голосе ужас, опрометью кинулся вверх и остановился потрясённый. Перед его глазами была ужасная картина. В уютной лощине лежала только груда чёрных головешек, над которыми кое-где ещё курился сизоватый дымок. Ни Златки, ни Якуба, ни Яцько, ни Момчила!..

Убитые горем, они молча смотрели на пожарище, не в силах вымолвить ни слова.

Вдруг рядом раздался радостный крик. К ним бежали, размахивая руками, Яцько и Драган.

– Жива! – вскрикнул Драган и, не стыдясь Звенигоры и Яцько, крепко обнял девушку. – Жива!

Марийка покраснела, но не отклоняла лицо от его пылких поцелуев.

Но первая радость встречи скоро прошла. Услыхав, что дедушку Момчила забрали воины Сафар-бея, Марийка залилась слезами. Она хорошо знала, что из рук Сафар-бея ещё никто из болгар не вырывался живым.

Звенигора старался не подать вида, как ему тяжело, но резкая морщина между бровями, потемневшие глаза и крепко сжатые губы, подёрнутые серым налётом, без слов говорили о его состоянии.

– Куда их погнали?

– Наверно, в Сливен, – ответил Драган.

– Тогда и мы пойдём в Сливен, – решительно заявил Звенигора.

– Нет, мы пойдём в Чернаводу, – возразил Драган. – В Сливне нас сразу схватят аскеры Сафар-бея. А в Чернаводе воевода Младен. Он посоветует, как вызволить Момчила. Он любит старика.

Звенигора удивлённо взглянул на Драгана. Воевода Младен? Но это же, очевидно, отец Златки!.. Однако снова сдержался, ничем не проявил своих чувств.