Текст книги "Грёзы о Закате(СИ)"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ТЕТРАДЬ 4

Легче сшить листы в растрёпанную тетрадь с неровными краями, чем выбрать рассказ из множества тех историй, кои поведал Алесю волхв из Вревки-селища.

И выбрал Алесь два незатейливых сказа.

ГОРЕ И СЛЁЗЫ ВОЛХВА

Когда все амфоры с земляным маслом закопали, волхв сказал Стояну и Роснегу:

– Сюда местные не ходят, и варяги не сунутся. Детей стращают Чернобогом и кикиморами и сказывают им: здесь их ждёт Карачун и медведь-шатун; да и сами побаиваются. Так что, нет лучше места для завода, чем этот Медвежий угол. Вам наши селищенские мужики будут помогать в строительстве. А как рублену избу поставите да обустроитесь, зовите на новоселье. А теперича, вертаемся, лютичи, к корабосу! До моего дома должны к вечеру дойти.

Жёны Стояна и Роснега радостно приветствовали мужей, взрослых сыновей и волхва: они успели к их возвращению сварить ушицу на всю ватажку.

Ромейское судно, пропахшее земляным маслом, в заплатах и с чёрными бортами, просмолёнными за время ремонта в Лютич-граде, устремилось по притоку к Великой реке, а на Великой подняли латаный парус.

К устью реки Вревки «корабос» дошёл к вечеру.

По-над берегом Вревки, и правым и левым, – девственный лес с редкими просветами.

Волхв полной грудью вдыхал прохладный воздух северных широт, любовался лесом, а его спутники, Рознег и Стоян, спустив парус, взялись вновь за вёсла. Ведислав удивился, увидев разлив Вревки, вышедшей из берегов; он не помнил такой большой воды.

Родные места его жены встретили волхва ласковым теплом. Лесные птахи, казалось, радовались ему и приветствовали щебетаньем.

– Почти доплыли, – сказал волхв.

Спутники волхва вновь взялись за вёсла. Десяток-другой гребков – и они увидели селище на правом берегу. За частоколом виднелись крыши домов, дымки от печей, а ноздри защекотал запах выпечки. К воде выбежали босоногие мальчишки и, увидев человека в праздничной ромейской одежде и гребцов, громко оповестили:

– Гости к Велемиру! Гости плывут!

Пребывая в тревожном ожидании встречи, волхв, услышав имя сына, впервые за долгий путь по рекам и притокам Двины и Великой улыбнулся своим спутникам:

– Жив Велемир!

За селищем и за лесной чащей, отделявшей селищенские дома и луга от усадьбы волхвов, Ведислав узрел причальную стенку, видимо, построенную по указу его рачительной Умилы. Сыновья лютичей пришвартовали корабос к причалу, а Роснег предложил:

– Иди, Ведислав! Мы опосля.

Поднявшись на довольно-таки крутой бережок, Ведислав увидел, что его бывший дом, а вернее, его пепелище заросло берёзками. Нашли-таки варяги, полонившие его, тропинку в чащобе, скрывавшей старый дом волхвов от селища! Исполнили волю Трувора!

Поодаль, за частоколом, виднелись новые хоромы, и за ними полыхал кроваво-красный закат.

Сгибаясь под тяжестью первой ноши, поднялись на берег и его спутники.

Завыл по-волчьи пёс в ответ на стук. Молодой парень и женщина открыли ворота. Парень вскрикнул:

– Отче!

Женщина, потеряв сознание, упала бы на землю, но волхв подхватил её и приказал сыну:

– Воды, Велемире!

Волхв побрызгал водичкой, а пожилая женщина, придя в себя и испив глоток воды, с дрожью в голосе сказала:

– Рани Умила не дождалась вас, пресветлый. Мор налетел на нас, забрал рани и вашего молодшего сына. А матушка ваша умерла сразу после вашего полона.

* * *

– Цветие мои прекрасные, что рано увядзавши? – восклицал Ведислав, сидя на бревёнцах и полуобгоревших – из-за дождя – санях, оставшихся со дня чьей-то давнопрошедшей тризны на кургане, и возвышал горькие мысли к душам давно – сразу после его полона – умершей матери и недавно – погибших от мора – жены и сына.

Те витали где-то в небесах, в благословленном ирье-раю, и безмолвствовали, а сожжённый их прах в сосудах, сокрытый землёй, покоился рядом с прахом множества предков.

Испытывая неизбывную вину перед женой и младшим сыном, который родился уже после его полона и которого он так и не увидел, Ведислав в первый же день после возвращения взобрался на курган и вёл речи с душами покойных, вспоминал былое, переживал те события, о коих ему поведал Велемир.

Волхв укорял себя тем, что мог бы и ранее сбежать из полона и упредить жестокие удары судьбы, и исцелить жену и сына. Из его писем только одно и дошло, но из того пергамента Умила и его родные узнали, что жив Ведислав и думает о них. Не дождались они его возвращения какую-то годину всего, захворали на переломе зимы к весне и сгорели от болезни. А в селище мор коснулся почти каждого дома: то Морена, как сказывали, налетела смрадным ветром из-за реки-Смородины да поразливала мёртвой воды в селище. Но по весне в ту злую годину Жива-Дева, обернувшись вещей птицей-зегзицей, накуковала многие лета его роду и сохранила-таки для него старшего сына Велемира.

Слёзы текли, оставляя следы на щеках, желтоватых от въевшегося загара под ромейским солнцем, а он вновь и вновь шептал и уговаривал себя: 'Слезами горю не поможешь.'

НА РЕКЕ ВЕЛИКОЙ

Над уже зазеленевшей дубравой, скрывавшей Велесово капище, взметнулись стайкой птицы. Кто-то осмелился потревожить спокойствие священного леса. И видимо не один… С высоты насыпного кургана по-над Вревкой-рекой волхв пристально смотрел на дубраву, но высокие деревья скрывали тех, кто приближался к капищу.

Взвыл пёс, разомлевший на жаре. Признав волхва истинным хозяином дома, он повсюду неустанно сопровождал Ведислава. Волхв потрепал пса за шею, и волкодав, успокоившись, снова высунул язык.

Кто бы ни потревожил Велеса в дубраве, то явно не свои – чуждые люди! Ишь как растревожили священных воронов! Вороны птицы умные и скромные. Различают людей по повадкам. «Ищут меня!» – подумал Ведислав и увидел двух воинов верхом, торопко направлявших малорослых коней вокруг дубравы. За ними на гнедой Ярке скакал его сын Велемир. Он поднял открытую свою ладонь, издалека указуя отцу, что эти люди с миром пришли. «Как бы ни так! Варяги с миром не приходят, за ними беды аль пабедки одолевают…» – ворчал волхв, степенно спускаясь с кургана навстречу к спешившимся сыну и варягам.

Дело прояснилось, как и предполагал Ведислав: им понадобился целитель. Их собрат-гридень, изрядно выпивший, сверзился с коня и покалечил ногу. Местные у реки Великой подсказали им ехать вверх по Вревке-речке и найти Ведислава. Воины уважительно посматривали на волхва, одетого в шёлковую ромейскую рубаху.

– Что ж, Велемире, тебе волхованье творить да прибрать на капище, а моё занятие ныне – исцеление, – губы волхва тронула усмешка при виде варягов, облачённых в кольчуги и поддоспешники в жаркий день, и он коротко молвил им: – Надобно мне домой за травами-то заехать!

Волхв обнял сына, с лёгкостью взлетел на Ярку, глянул на варягов-наёмников и тронул кобылку вскачь.

Нахмурился волхв: уловил удивление и одобрение варягов, узревших его посадку на кобыле. Отменным всадником Ведислав стал ещё в армии ромейского стратига в конном отряде лекарей. Но, не забывая навыков своей армейской службы, не причислял себя к всадникам ни по характеру, ни по нраву, ни по алчным повадкам тех конных воинов, кои высокомерно посматривали на прочих, безлошадных.

Серой тенью побежал за ними пёс.

За дубравой, да за полем и гаем на высоком берегу Вревки у соснового бора, разреженного местами берёзами и ельничком, и поодаль от скрытого травой и молодыми берёзками пепелища на месте старого дома Ведислава, сгоревшего дотла в лихое время набега рюриковичей, стоял дом, а точнее, хоромы Умилы. На хоромы, отстроенные, – благодаря работникам и слугам волхва, жившими некогда вместе с ним на славном острове Руяне, – по подобию прежнего дома-усадьбы на острове Руяне, Умила потратила все семейные сбережения. Нет, не дешев оказался для неё ни найм селищенских мужичков, ни материал для большого строительства. Ныне этот большой дом с усадебными постройками, с частоколом из заострённых сверху и врытых в землю еловых брёвен, был увешан оберегами, омытыми в прибрежной воде и вобравшими в себя силу древней Берегини, хранительницы рода. На комле охлупа, – мощного бревна, пригнетавшего кровлю двухэтажного дома, – нависал конский череп-оберег. В селище новый дом стали именовать домом Умилы. Хоромы Умилы и Велигора, старейшины, заметно отличались от прочих домов в селище. Как понял волхв после возвращения из ромейского полона, никто в селище не желал строить хоромы: боятся ререковичей, их полюдья, увеличения дани.

Ключница уже хлопотала возле летней кухни, собирая во дворе на стол угощенье для гридня и молодшего отрока, а также еду в дорогу для Ведислава. Велемир ещё утром принес с реки корчажку с рыбой. Ежевечерне, обмазав корчажку тестом или хлебом изнутри, он забрасывал её во Вревку. Для нежданных воинов ключница сварила уху с травами да с драгоценной солью, которую в Изборск чудь привозила.

Вызовы к больным давно убедили целителя в необходимости быть готовым к лечению всякого рода травм, а посему в свои перекидные сумы Ведислав уложил травы, мази, листья столетника (побеги которого он вывез от ромеев и усердно выращивал), убрусы и жгуты для перевязки, ножи, лубки для костоправного дела, раку да зелие от боли, впрок приготовленное…

Глянул в приоткрытую дверь на воинов. Варяги ели жадно и неопрятно. Ожидая в горнице завершения их трапезы, вспоминал Олега Дуковича и Алеся. Ещё раз глянул на ререковичей: пора гостям и честь знать!

Варяги отобедали, попрощались да и тронули коней в обратный путь. Ведислав их не обгонял, ехал рядом на Ярке. После своего возвращения из ромейского полона в родные места он вникал в новую жизнь и новые порядки.

«Вороги – в ладожском городе да в Изборске, да в Новом городе, – размышлял волхв, – И везде в устрашении люд держат. Боятся их все. Под себя все торговые пути взяли. Порядок наводят жестокий! Ныне Хельги каждую зиму ходит в полюдье, кормится и дань собирает со всех подвластных ему городов и селищ. Богатый товар привозят ромеям от Хельги. Видел тот товар. Со всех торгов да городов и селищ собирают. Прочно сидят варяги в Изборске, прочно сели в Новом городе… Но эти-то двое откуда?»

– Откуда вы, вои? – прервал он беседу варягов.

– Из гавелян мы. От саксов ушли и пришли в Велеград. А после к ререгам в дружину подались. Упросили – нас они с собой на новые земли взяли. У Хельги мы уже третье лето.

– Саксы вам там покоя не дают?

– То мы им покоя не даём! – гридень выдержал паузу и неохотно признался: – Сожгли саксы наш дом. Но мы вернёмся! Мы ещё сходим за Лабу! Отомстим! Не вечно саксам править нашей землёй!

– А куда и откуда ныне путь держите? – спросил целитель.

– Ныне в селищах людей собираем. Хельги думает на Кыев идти. Мы-то на Ладоге сидели. Там, – бахвалился гридень, – начали новую крепость из камня. Даны, что ни лето, приходят. Всё облизываются да не успокаиваются: надобна им наша ладожская земля и торговый путь. Побили мы недавно данов до единого. А днесь нужда в людях большая. Посадники да старейшины ропщут, шумят – да раз за разом соглашаются миром. Отдают людей… Новики токмо к ралу приучены! Слабы против нас. И против хазар, конечно, слабы. Научим! А служба у Хельги выгодна! Скоро Русь наша от Ладоги до Кыева будет.

«Тодько выгоды Хельги дороговато нам обходятся, – думал с горечью волхв. – Всё это не к добру. В прошлом году из селища половину всех коней увели. А ныне людей забирают. Велигор не послал за мной: боится, стало быть, варягов. Или меня пожалел?

За рекой Великой, перед кромом Большого селища, увидел Ведислав дымы, потом всё становище дружины, ладьи да молодых кривичей. Новобранцев было много. Перевозчик взял на ладью Ведислава и гридня с их конями, оставив молодшего отрока ожидать своей очереди на правом берегу, и, увидев метнувшуюся на ладью серую тень, с испуга заорал:

– Волк!

– Мой пёс, а не волк! – успокоил его Ведислав, и попросил: – Ты дождись меня вечером. Исцелять буду да могу задержаться.

На левом берегу издалека увидели воеводу. Подъехали. Ведислав спешился:

– Здрав будь, боярин!

Воевода смотрел грозно, но узрев сблизка ухоженный облик лекаря в дорогой ромейской рубахе, смягчился и сказал:

– Гридень мой в баньке. Тебя отведут, а закончивши там, немедля – ко мне!

В баньке гридень стонал от боли. К запаху берёзовых веников примешивался тяжёлый дух от пьяного гридня, лежащего на широкой лавке. Его раздели, окатили тёплой водой, и Ведислав приказал:

– Теперь все вон! Не мешать и не митуситься!

Все вышли, а пёс лёг у открытой двери баньки, охраняя хозяина. Для пьяненького гридня самым подходящим было болеутоляющее зелие, настоянное на раке. Когда гридень впал в полное забытьё, целитель, осторожно прощупывая, выявил для себя примерную картину закрытого перелома. Он совместил кости для сращивания, обмазал ногу ромейской мазью, еще раза три-четыре проверил, поправил совмещение костей, наложил лубки, закрепил-зафиксировал их и обтянул ногу убрусом. Довольный своей работой, сказал вслух:

– И жить, и бегать будешь! И прихрамывать!

Гридень слабо постанывал в забытьи.

Уложив свои инструменты и мазь в суму, лекарь вышел из баньки, и, найдя воеводу, доложил ему:

– И жить, и бегать будет! Но надобен ему покой. Лежать – не ходить!

Боярин просиял:

– Оногды сей гридень жизнь мою спас в битве с данами! Прими от меня в награду.

Воевода передал небольшой мешочек с серебром лекарю, а тот, приняв мешочек, спросил:

– Скажи-ка, боярин, взял ли ты мужиков от Вревки-селища?

– Пятеро таких.

– В прошлом году мор прошёл у нас, многих мужиков Мара забрала. Прояви разум, боярин, освободи мужиков, а награду эту я тебе верну.

Воевода кликнул ближайшего гридня и приказал привести молодых из Вревки. Когда те подошли, спросил их:

– Кто из вас, отроки, ещё не женат?

Отозвались трое молодых.

– Этих я забираю! На Киев пойдём, а там невест много! Двоих отдаю. Благодарите, мужики, своего благодетеля. А серебро, мил друже, себе оставь! Прощай, лекарь!

Ведислав, обрадованный неожиданным и удачным для селища оборотом дела, с воодушевлением ответил:

– Прощай, боярин, береги себя и молодых наших!

Мужики, казалось, были недовольны избавлением от службы, а Тешка, самый непутевый из Вревки-селища, даже слезу проронил. Ведислав урезонил непутёвого:

– На кого ты, Тешка, семью хотел бросить? Пропадёт без тебя и жена и Янка, доча твоя! Горе ты луковое и неразумное! Бегом, мужики, по домам своим!

Ведислава задержали местные из Большого селища, что широко тянулось и за стенами крома по-над Великой рекой. Узнав о его приезде, прибежала расстроенная баба: у сына образовался нарыв от пореза. Дело и правда требовало срочного вмешательства: нарыв на пальце вздулся и уже приобрёл багряно-красный оттенок. Руки у мальчишки были чёрными от грязи. Ведислав накалил иглу на огне от лучины. После обработки и прокола выдавил гной, обмазал палец мазью и, срезав кожуру с листа столетника, наложил его на место нарыва и перевязал палец, да наказал матери смотреть, чтобы дети мыли руки.

Уже начало смеркаться, когда Ведислав отправился в обратный путь.

На краю селища не были слышны ни команды, ни выкрики со становища: новобранцы, должно быть, угомонились.

Ведислав, узрев днём размашисто устроенное становище, теперь с горечью осознал, что мир разрозненных селищ не сможет противостоять организованности и военной силе пришлых варягов. Его начали терзать сомнения! Вряд ли его новый друг, а по сути, спаситель что-либо сможет изменить. На службе у ромеев лекарю довелось видеть действие ромейского огня. Верно, те пушки, о которых рассказывал Алесь, в чём-то сходны с ромейским огнём. Ведислав вздохнул от душевного расстройства, накатившего на него.

Обозревая двор дома в конце селища, Ведислав заметил мужика, застывшего в какой-то своей думе. Мужик не обращал внимания ни на проезжавшего мимо Ведислава, ни на свою жену. Женщина обняв мужа, всхлипнула, и до Ведислава дошло, что он стал свидетелем ещё одного горя: из этого дома забрали сына в дружину. А горше такого горя для отца и матери разве что смерть…

Перевозчика на месте не было. Ведислав, усевшись на берегу, стал поджидать его. Пёс, не знавший иной клички, прилёг на траве рядом. Под всплески рыб, играющих в воде, на Ведислава нахлынули тревожные предчувствия грядущих бед.

Перевозчик заявился поздно и под хмельком. Спросил:

– Может, заночуешь?

– Поеду. Тошно мне от вида ворогов.

– Всем тошно, – ответил перевозчик.

ВСТРЕЧА С ДОБРОСЛАВОЙ

«Потерялось-позабылось слово 'вълхва', позабылось-потерялось слово 'рани' в русском языке. Обращаясь к Людославе, женщины из селища называют её вълхвой. Почему они не титулуют её как рани? Кастой не вышла? Конечно же, не может ключница иметь статус рани. На славном острове Руяне рани, наверное, больше, чем госпожа. Надо бы при случае выведать у Ведислава, хотя не дело докучать ему глупыми расспросами» – так думал Алесь, вырядившийся утром в княжеский кафтан и плащ из красной узорной ткани, некогда подаренные ему Лютобором в Лютич-граде.

Он с любопытством разглядывал двух женщин из селища с местным товаром на руках: рубахами изо льна. По его догадке, женщин оповестила Людослава после прибытия волхва с дорогим гостем. Вышел он с затеей погулять по селищу, народ посмотреть, себя показать. А раз встречают по одёжке, так почему бы и не пройтись щёголем?! А н-нет, есть смекалка у местных: проведав о том, что прибыл князь, а накануне высказал желание пройтись да купить рубахи да порты, первыми прибежали да товар предлагают!

Ещё ранним утром, после подъёма, сыгранного голосистыми петухами, Людослава успела рассказать Алесю о нелёгкой для неё доле вълхвы, выпавшей ей после смерти рани Умилы. 'Как ведунья управляюсь, а а в вълхвы не гожусь' – так-то сказала она и пожаловалась на беспутного Велемира, сына волхва, не желавшего вникать в волхование. В самом деле, парень день-деньской, а то и более, пропадал в лесу. Две страсти одолевали его: охота и драки, и драчун он был отчаянный. Не пропускал ни одной баталии между селищенскими: в рядах словен бил кривичей. Сколько ни таскала непутёвого сына рани Умила за чуб, толку от наказаний не было: злой Велемир уходил из дому со своим псом-волкодавом, коего сам нашёл и взрастил, причём уходил на седмицу-другую, а раз как-то два месяца пропадал в лесу. Возвращался с ловитвы не пустой, всегда приносил рыбицу иль птицу лесную. И сегодня спозаранку убежал на озеро, захотел порадовать рыбицей отца, а отец-то ранёхонько на курган погребальный ушёл да на капище.

Похвалил князь баньку. Накануне, по прибытии он был удивлён её устройством, о чём и сказал ключнице: 'Хороша у вас баня: по-белому топится'. Людослава просияла и ответила, что банька мужем покойным была построена, как и хоромы. Упомянула, что задумка выстроить хоромы поодаль от дома, сожжённого гриднями Трувора, исходила от Умилы и матушки Ведиславы, и что всем миром мужу помогали.

Усадьба Алесю нравилась огромностью внутреннего пространства и местом расположения на высоком берегу, где и в жаркий день веет сквозной ветерок. Обустройство усадебного хозяйства, по мнению городского человека, было великолепно тем, что здесь всё раздельно: конюшня, коровник и курятник были выстроены далеко от хором, трава не вытоптана повсеместно. Во всём была продуманность, и всё в хозяйстве говорило об устоявшихся традициях и понимании. Самыми примечательными ему казались обереги – черепа коней – на частоколе и на охлупе дома.

Рубахи приглянулись Алесю.

– Вы, княже, лучше этих рубах в нашем краю не найдёте. Когда-то мы продавали их в Волине знатным людям. Там за каждую рубаху серебром нам платили. Варяги увели нашу лодью.

– В Царьграде за одну рубаху золотую номисму дают, и я вам даю по одной монете каждой.

– Тогда уж весь товар берите. А вы, княже, надолго у нас?

– Надолго, – улыбнулся Алесь. – Сегодня к вам в селище наведаюсь.

– Вчерась к нам изборские пожаловали за товаром.

– Вот как? И много их?

– К нам четверо явились, и все верхом. Они товар-то со всех селищ собирают.

– А к вам за рубахами?

– Если бы?! За белым товаром!

– Что за белый товар у вас?

– Так двух девиц уведут. Хотели больше, да старейшина уговорил. После мора обезлюдело наше селище.

Алесь чуть было не ругнулся. Сдержался. Не подобает князю ронять честь матерными словами. Поблагодарил и поднялся с ворохом рубах и портов к себе в светёлку. Скинул с себя заморское одеяние, натянул свой камуфляж, надел перевязь для походов-переходов. Длинная рукоять нового меча грозно выглядывала из-за его плеча. В дверях столкнулся с Велемиром.

«А ведь молод да зелен! Вчера показался мне взрослее летами» – этакое восклицание и оценка мелькнули в голове

– Ты, княже, куда собрался? – спросил сын волхва, взирая на меч Алеся.

– Подышу воздухом да на людей погляжу в селище.

– Возьми, княже, меня с собой. Всех и всё здесь знаю.

– Возьму, но с одним условием: будешь меня слушаться во всём. Всем меня представляй как стрыя иль дядю своего.

– Лады, стрый!

Провёл-показал сын волхва оба конца убогого селища, в котором заметно выделялись единственные хоромы, принадлежащие старейшине. Многие избы в конце кривичей осели да покосились, а небольшие лачуги в словенском конце, построенные наспех, казалось, свидетельствовали о ленивых хозяевах. В какой-то мере убожество скрывали кусты акации да уже отцветающая сирень.

– Что же так бедно живёте? Лес ведь кругом. Бери да строй!

– С богатых варяги по три шкуры дерут. А раз беден, так по одной. Потому-то не хотят наши строиться. Хоронят-прячут добро в глухих местах. Варяги всегда у старейшины Велигора живут и кормятся.

– Веди к старейшине, – приказал стрый Алесь, вытащил из-за спины меч и добавил: – Дойдём, так там не путайся у меня под ногами. Схоронись где-нибудь.

Варяги-изборяне уже были готовы покинуть селище. Их рожи лоснились от жирного мяса, глаза были навеселе от выпитого медка, а возможно, от предвкушения утех с рабынями. Путь до Изборска совсем не близкий, и, как сказал Велемир, Вревка-селище – не первое и не последнее место сбора белого товара.

«Ныне рабы и рабыни – самый ходовой товар в Еуропии. Но мы это пресечём» – так самонадеянно подумал Алесь, подходя к хоромам старейшины.

Широкие ворота распахнуты настежь; во дворе – только бабы да старейшина, с угодливым видом внимающий старшому из братков-варягов; кони уже взнузданы, двух братков не видно; девицы в стайке пугливо жмутся друг к другу; рыдают матери девушек из Вревки.

Варяг, оторвавшись губами от братины с мёдом, утешал матерей:

– Богатые люди купят девиц. В богатых домах, а не в ваших развалинах девицы будут жить.

Взглянув мельком на мужика в чужеземной одёже, варяг уставился на молодого Велемира и взревел:

– Вот он блядин сын, что Несула убил. С ним Несул ушёл…

Варяг не договорил фразу, вытащил меч из ножен и бросился к Велемиру. Тот, вооружённый лишь ножом, попятился к выходу. Молодой парень в странной одежде, прятавший меч за спиной, не дал варягу свести счёты с Велемиром. Сверкнул клинок – и голова варяга полетела в открытые ворота.

Старшой браток призывно кликнул своих и по-медвежьи двинулся на пришельца. Два раза скрестили они мечи, а третьего звона не последовало: клинок человека в пятнистой одёже проткнул горло старшому.

Двое выбежали из дому. Тому варягу, что замешкался из-за щита, повезло: прожил на минуту дольше, отразив несколько ударов. Чужеземец, осмотрев кольчугу варяга, которую рубанул его меч, и глянув на свой клинок, произнёс никем не понятую фразу:

– Ну'с, предположим, не булат, но на уровне.

Старейшина, окаменевший было от зрелища молниеносной расправы с варягами, хриплым голосом спросил:

– Хто ты?

– Мой стрый, князь Алесь! – гордо представил Велемир чужеземца.

– Што ты содеял, княже? Ты, Велемире, таксама виновен! Изборяне таперича всей дружиной придут, всех нас в полон погонят.

Грубо и насмешливо отвечал чужеземец:

– Не ссы, Велигор! Боги мне помогали. Божья кара постигла ворогов! Сожгите их. А коней селищенским мужикам раздай. А если дружки этих пожалуют, дай мне знать.

Женщины и девушки, всхлипывая, кланялись и благодарили:

– Княже, поклон тебе наш до земли. Ужо то мы нашим мужикам расскажем, ужо то мы им поведаем!

– Вы, бабоньки, забирайте дочек – и по домам! Ну что вы слёзы размазываете?

Радоваться надо! Велемире, идём домой!

Ухмыльнувшись при виде растерянного и приведённого в замешательство Велигора, Алесь вышел со двора, но за воротами его с Велемиром догнала девушка с фингалом под глазом и заговорила отрывисто и с печалью в голосе.

– Княже, возьмите меня с собой. Нет у меня дома. Спалили. Отец и братья бились с этими, но не смогли одолеть их. Всех моих убили и сожгли в доме… Один из тех боровов чуть глаз не выбил.

Трепетно стукнуло сердце Алеся: перед ним стояла Анастасия. Не взрослая, не гламурная, а иная Настя – из его юношеских воспоминаний. Подавив наваждение, спросил:

– Так ты не из местных? Какого же племени-роду ты, красавица?

– Из черезпенян мы. Доброслава я. А по отцу Тетерина.

– Да, вот это горе-горюшко у тебя! Поговорю с Ведиславом. Ему, волхву, и помощница и ученица, думаю, надобна. А как тебя отец да братья окликали?

– Вестимо, отец-то звал Славушкой иль Славицей, а братья – Славкой. Не хотела бы волхву служить. Тёмные они, а не пресветлые. Насмотрелась на них в Ретре. Вам буду служить, княже.

– Да, такое скажу Ведиславу, то-то он посмеётся! Решим, светлая Славушка, кому ты будешь служить. Сперва наша Людослава-ключница тебя в божеский вид приведёт и приоденет.

Славушка поразила своего спасителя, молвив всего лишь три слова:

– Благодарю вас, княже!

«Скинем со счетов знание политеса: оно впитано здесь от волхвов да родителей, а в остатке-то – средневековое почитание князей. И почему не желают здесь люди равенства? Причём в самых низах» – так подумав, Алесь сказал Славице:

– Будь проще, зови меня Алесем, – припомнив слова волхва о множестве крещеных словен на закате, добавил: – А ежели христианка, зови меня Александром.

– А вашего князя-отца как величали?

– Хм, – хмыкнул Алесь, услышав из уст чрезпенянки подтверждение своим мыслям: как же въелось в средневековый менталитет желание видеть кого-то выше себя, – Его-то Петром величали!

– Если позволите, буду величать вас Алесем Петровичем.

– Ты же, стрый, Буйнович! – возразил Велемир.

– То моё родовое имя, – разъяснил Алесь, сообразив, что латинское слово 'фамилия' ещё не вошло в словенский язык, – Вот у Славицы родовое имя – Тетерина. А какое, кстати, у вас? Я так и не спросил у Ведислава.

– Мы-то из Никлотов.

– Неужто?

– А что? Очень древний род.

Алесь опять хмыкнул, но не стал озвучивать мысль о том, что ему почему-то часто стали встречаться люди со знатными фамилиями: то дуковичи, то никлотовичи. Он мгновенно припомнил своего друга, потягивающего пиво и вещающего о подвигах князя Никлота Первого. Но тот Никлот, вроде бы, ещё не родился, да и будет сражаться с немцами много позже. Славица, потупившись, шла след в след за ними, и, вероятно, чтобы заполнить паузу в разговоре, спросила:

– А вы, Алесе Петрович, из какого княжества?

– Из Лютич-града.

– Не слышала о таком городе.

– То город велетабов на реке Сож, что в Днепр впадает. Будет оказия, найдём твою родню да отправим тебя, Славица, к ним.

– Нет, Алесе Петрович, не желаю к родным, – и, прикусив нижнюю губку, добавила: – Буду вам служить.

На Славице сказались трагические события в её жизни – и она слегла на другой день. Пышущая жаром, услышала она вечером разговор между волхвом и князем о том, что Алеся Петровича ждут-не дождутся на каком-то заводе. Стала просить-умолять князя не бросать её в этом селище среди тёмных волхвов. Успокоив девушку, Алесь вывел волхва и уже во дворе упомянул о Ретре, где девушка узрела каких-то тёмных волхвов. Ведислав усмехнулся. Согласившись с мнением Славицы, он прочитал добрую лекцию, как подумалось Алесю, не лишённую здравого смысла:

– Ишь, молодо-зелено, а подметила! Права она. Был я в Ретре. Там у велетабов город храмов, подобно нашей Арконе. Чтоб тебе яснее было, воспользуюсь твоим словом. Не возражаешь?

– Ради бога, пресветлый!

– Тамошние волхвы деградировали. Они, в самом деле, тёмные. Они лишь повторяют старые гимны да приносят жертвы. Совсем не так в Арконе! У нас на острове – пресветлые волхвы. Они меня наставляли не только гимнам из всех четырёх вед. Велесвет мне, юнаку, сказывал, что наша цель – постижение мира. Да и иные наставники изрекали: 'Ведать значит знать! Между знанием и незнанием есть большое поле неведения. Здесь во Вревке наше капище – в дубовой роще, а её окружает большое поле. И это поле – поле неведения. Для нас это поле гораздо больше, чем для тебя, Алесе. В ведах – знание природы и память о прошлом. Наши боги – природные силы. В капище я как волхв вспоминаю древние веды и размышляю о новом знании и новых ведах. Волхование в капище для меня связует прошлое и настоящее, древние гимны и размышление о своем роде и роде моей покойной Умилы. Если в капище деревья источают смолу, так то явление жизни деревьев. Мы поклоняемся деревьям как символу жизни. У христиан вместо капищ – церкви. У христиан иконы источают слезы в церквях, а это – дешёвая магия для убеждения и привлечения. В церквях христиан нет места познанию, зато есть место для исповеди и порочному доносительству на себя и на своих близких. Христиане строят свои церкви и монастыри в поле неведения да на высоких местах. Недаром Перун время от времени разит их церкви. Вся их религия – в поле неведения. У христиан слепая вера в чудеса и чудо воскрешения. У христиан мракобесие и неприяти вед и знания, – волхв вздохнул, – Ты мне поведал о приходе христианства на наши земли. С приходом христианства в наши земли наступят времена мрака. Ныне у нас все детки в каждом селище знают грамоту, а некоторые знатные люди и даже короли-франки закатных земель, как мне ведомо, крестик ставят вместо подписи. Напомни-ка мне, как ты назвал цивилизацию Закатной Еуропии?

Алесь, вспомнив их беседы в монашеской келье, припомнил и характеристику средневековой Европы, не свою, а ту, что была выдана его другом Андреем, и он вновь повторил его определение:

– В Западной Европе – цивилизация жеста.

– Вернее не скажешь! Все они там ни писать, ни читать не умеют. Неужто цивилизация жеста сможет одолеть цивилизацию здравого смысла?

– Сие от нас зависит. Одно из двух: или немцы утопят нас в море крови, или мы их.

* * *

Через два дня Славушка выздоровела, благодаря заботам волхва и Людославы.

– Скажи-ка, Ведислав, – спросил любопытный Алесь, – Отчего народ, называя Людославу вълхвой, не называет её рани.

– Так у неё не было в роду ни князей, ни волхвов. Моя покойная Умила из рода Криве, которого норманы зовут Одином. Вот она была рани. Доброслава также рани. Людославе она поведала своё горе. Слышали мы и многажды говорили о них: они в соседнем селище поселились. Зимой Передеслава, мать Доброславы умерла. Полной мерой испытали они и горе и злосчастье. Думаю, что её отца и её братьев убили по наущенью ближайшей родни. Отец-то никакой не Тетерин, а Тетерич, племянник Милогоста, бывшего князя велетабов. Четверых варягов успели сразить её отец и братья прежде, чем пали сами, – волхв глянул на собеседника и улыбнулся, – Вчера варяги искали тех изборян, что ты уложил. Велигор им сказывал, что не было их дружков в селище. Коней-то и всё прочее попрятали иль сожгли. Так что обошла околицей да миновала тебя слава удалого и хороброго молодца.