Текст книги "Грёзы о Закате(СИ)"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ПРОЩАНИЕ С ОЛЕГОМ ДУКОВИЧЕМ

На ладьи в Ладоге взяли разных мастеров для работ, и по этой причине ни Олегу, ни Алесю не позволили тянуть бурлацкую лямку, когда по притокам шли к реке Великой. Как-никак, император с ассистентом!

«Волынец» с Бориславом и пятёркой витязей ушёл в град Лютич. Одна пушка на борту, ящик с порохом, стаканы с картечью, запас меди, достаточный для литья трёх пушек, и витязи-мастера, знающие новые технологии, – всё это, по мнению Дуковича, вполне достаточная помощь лютичам для защиты города.

Мастера из Ладоги – не местные, а пришлые из западнословенских княжеств. В основном, абодриты. Ладога – ключ-город для тех, кто приходит морем и идёт далее и оседает в новых городах. Алесь, привыкший за зиму к наречию велетабов и кривичей, не скрывал удовольствия, слушая байки и были, сказываемые абодритами на борту его ладьи. Сколько угодно можно убеждать себя и других в том, что Киевская Русь положила начало созданию русских княжеств на восточных землях! Сколько угодно можно утверждать о генетическом родстве русинов, пришедших с Дуная, и словенах с Заката, тех, кого немцы прозывают ругами или рутенами! Но именно русы из закатных княжеств, руги и абодриты, славны не только умениями, но и наречием, и их наречие как зерно, посеянное в бедные ладожские и новгородские земли, пышно проросло в русское северное наречие, то наречие, которое на протяжении веков заметно отличалось от южных говоров. Причём, разница между северным и южным говором сохранялась и сохраняется, невзирая на погибель разных местных диалектов. Так что вывод таков: исток сказок, что Арина Родионовна поведала Александру Сергеевичу, следует искать средь русов западных земель.

Прозорливый Олег Дукович отправил также людей на двух ладьях для розыска Хельги. Как в воду глядел! И двух дней не прошло, как вернулись разведчики и доложили, что Хельги с малой дружиной и людьми новгородскими ушёл вверх по Великой.

– Так и думал! – пророкотал Дукович. – Не осмелился Хельги идти на Киев. В Изборск ушёл, а смердам наказал ввести нас в заблуждение.

Прищурив глаза, смотрел он на дальний лес, а обернувшись к Алесю высказал тому тоном, не допускающим возражений:

– Изборск сам буду брать! Тебе, Алесе, сидеть на Великой, на твоём заводе!

Ассистент не стал возражать Императору.

Глядя на новиков из Ладоги, призванных на государеву службу, на которой им придётся, прежде всего, пройти обучение, Алесь вспоминал годы учёбы и, как каждый учитель перед началом учебного года, обдумывал методику преподавания, а также размышлял о том, что ценного дала школа ему, вечному троечнику, посредственности и тупице (впрочем, всех определений его отца не перечислить; как и не перечислить всех возражений Буйновича-младшего в связи с отличными оценками за устные ответы).

Вот, например, приучил он себя писать неразборчивыми каракулями. А почему? Да лишь потому, что вёл дневники и не желал, чтобы кто-либо смог их прочитать! Такой вот творческий подход к решению задачи.

Пожалуй, верное слово нашёл: 'творческий'. В его провинциальной школе учителя, работавшие за нищенскую заработную плату, учили по методу, усвоенному ими в советское время, и, в основном, требовали не зубрёжки или запоминания отдельных фактов, а творческого подхода при решении задач. Как в начальных классах, так и в старших. Учили тому, как учиться.

Поступив в институт после армии, он сидел на лекциях рядом со студентами, получившими аттестаты зрелости позже его года окончания средней школы. Юные студенты, не успевшие забыть треволнения выпускных экзаменов в школе, в институте пасовали перед решением простейших задач. А почему? Да потому что для школьников наступила эпоха единого государственного экзамена, сотворённого по американским лекалам и в рамках системы тыка, основанного на принципе: тебе – четыре варианта, выбери верный! В такой системе школьника выручает только зубрёжка фактов. По сути, нивелируют студентов до средненького уровня, не требующего творческого мышления. Как в Штатах, так и в России.

Глядя на новиков, вспоминал Алесь опыт преподавания, накопленный в Даларне, и разные мысли приходили ему на ум, как существенные, так и не очень важные, но связанные некиими ассоциациями с предстоящим делом:

«Прервали-пресекли в наших школах традиции обучения, а эти традиции были рождены вовсе не в советское время. Тот же метод был в основе обучения на протяжении многих столетий. Причём не по форме, а по духу. По форме-то, насколько помнится, Ян Амос Коменски ввёл поурочное обучение в школе. Слово «школа» пришло из латыни, а изначально оно обозначало церковь. Значит ли это, что именно церковь зародила систему образования? Однозначно, да! Но это утверждение применимо только к западной системе образования. В словенской традиции обучение велось в училищах.

Помимо оказания ритуальных и прочих услуг, волхвы играли и играют самую важную роль как учителя и наставники. Пресветлый и премудрый волхв сказывал, что в училищах наставляют не в многознании, а тому, как учиться. Вот откуда идёт традиция творческого подхода или, если угодно, творческого метода обучения!

Пресветлый Ведислав, будучи в стенах монастыря Святого Космы, сокрушался о том, что обучение детей в училище Вревки, если не прервётся, то ухудшится. В каждом селище имеется Большой дом, и он предназначен не только для проведения вече в зимнее время, но и для обучения. До Ведислава с детьми занимался местный волхв из соседнего селища. А после набега варягов и его полона занятия с детьми – по его догадке – должна была вести его жена.

Ясное дело: сожжение книг и уничтожение учителей, а равно их унижение во всех смыслах, а не только в денежно-материальных формах, ведёт к уничтожению культуры.

Ясное дело: всё, связанное с ведами, церковь называла и называет 'поганью' или 'поганым' делом. От латинского 'pagan', означающее 'языческий'.

Ясное дело: в определённый момент преуспела церковь не только в том, чтобы овладеть землями и городами словен, включая самый большой в Западной Европе город Волин, в котором жителей насчитывалось в два раза больше, чем в Лондоне, но и в том, чтобы стереть из памяти людской всякое воспоминание о богатой культуре вендов.

Какое дивное разнообразие культур начало расцветать в Европе после падения Рима! Но нашлись силы – церковь, император, феодалы, рыцари, – которые год за годом, под штандартами или без них, с молитвой или без неё, уничтожали кельтов и вендов и захватывали их земли.

Как говорил друг-историк, руянские храмы были уничтожены в 1168 году, и жители острова Руян были крещены. Он сказал, что то был последний гвоздь, вбитый христианским миром при погребении словенской цивилизации в Западной Европе.

Вот такие мысли посетили Алеся на реке Великой. Ни к кому не обращаясь, капитан «Мары» поморщился от навязшего во рту вкуса толчёной дубовой коры, которой он чистил зубы, сочно выругался в адрес всех римских пап и, вздохнув, добавил:

– Вот бы чудо сотворить в виде тюбика зубной пасты. Ау, где ты, золотая рыбка?

Хотен, переведённый на «Мару» кормщиком, одарил капитана недоумевающим взглядом.

«Мара» ходко шла под парусом вслед за ладьёй Олега Дуковича и Ярослава. Олег и Ярослав обрели в Ладоге советника, некоего купца из абодритов, совершившего дальнее плавание по Итиль-реке вплоть до стольного града хазар, и обсуждали с ним предстоящий поход на хазар.

У Алеся были иные заботы, и в предстоящей военной операции он не собирался принимать участие. С волнением бывший раб ожидал встречи с пресветлым: ждал от него прояснения по многим вопросам.

На реке Великой им повстречалась ладья Стояна с грузом песка, а потому отпала нужда направлять посыльного во Вревку-селище за Ведиславом в качестве проводника, как когда-то договаривались с волхвом. Стоян привёл флот Дуковича к устью притока – водному пути к площадкам, дворам и цехам, которые он со товарищами-велетабами и артелью кривичей и абодритов успел не только построить, но и начать производство на некоторых участках.

Главный проектировщик не утерпел и первым пробежал по территории своего детища. Многое оказалось не так, как он нарисовал-начертил-написал на листах пергамента, но всё было устроено вполне целесообразно. Изменения, внесённые в его идеальный план производства работ и размещения участков, казались вполне разумными. Многое порадовало Алеся, и он остановился у кузницы, чтобы посмотреть на горн, некогда начерченный им на пергаменте. Кузнецы, заметив чужого, вышли и смерили оценивающим взглядом чужака, что перешёл заповедные для посторонних пределы. У старшого кузнеца на очелье, стянувшем волосы, красовалась махонькая фигурка-поковка сокола. Его помощник поигрывал мечом.

– Вы никак ререги? – спросил чужак у ковалей.

Старшой усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:

– С какого дуба ты сверзился, добрый молодец? Не князья и не ратники мы, а кузнецы. А здесь нет ни ререгов, ни волков. Здесь, ежели тебе втолковать по месту, куда ты приплыл, мы все медведи. Ты сам-то что за птица? Как залетел сюда?

Помощник кузнеца явно был готов снести голову чужаку.

– Пришёл взглянуть на свой горн. Хорош ли в работе?

Старшой по-прежнему подозрительно вглядывался в наглеца и невежу.

– Как ты мимо стражей прошёл? За какой надобностью? Кто таков?

– Звать меня Алесем. Неужто Стоян и Роснег не говорили обо мне. Всё это – мой проект!

Заветное слово как пароль слетело с уст пришельца – и в то же мгновение недоверчивость сменилась радушием. А таких радушных людей как словене, нигде не найдёте. Радушных для своих, конечно.

– Знакомо слово 'проект', – кузнец улыбнулся. – Стало быть, горн по твоей задумке? Хорош. Глянь-ка на меч Станимира. Кован по твоим советам. Щедр ты делиться знанием! А меня звать Чермен.

Станимир протянул меч – и Алесь увидел цветастый узор на металле.

– Как вы добились этого? – воскликнул он. – Это ж булат!

– Так и у нас есть секреты. Что, Станимир, покажем Алесю?

– Отчего не показать. Давно ждали тебя, Алесь. Роснег вещал, что ты не всё успел ему поведать. Веди, Чермен.

Чермен провёл Алеся к землянке, отворил дверцу, вытащил ящичек и приоткрыл его. Внутри чернел-поблёскивал графит.

– За чёрной каменюкой да чёрным порошком я в Моравское княжество ездил. Там добывал.

– Название ему есть иное: графит, – ответил Алесь. – Значит, сплавляете?

– Чисто железо отжигаем да сплавляем. Цветасто вышло?

– Цветасто! Для этой стали цены нет.

– А то мы не знаем! Не каждый князь сможет такой меч купить. Но тебе, Алесь, готов уже подарок. Рознег нам нарисовал 'проект', а мы ковали. В нашей избе тебя дожидается.

Из лачуги, разделённой на две половины, на зов Чермена вышла статная женщина, и привиделось Алесю, что он встречал её ранее. Чермен представил жену:

– Эта красавица – моя жена Елена. А этот добры молодец – тот самый Алесь, о коем нам много сказывали.

– Алёна? – переспросил удивлённый Алесь.

– Для подруг-товарок я Алёна иль Ленок, – насмешливо отвечала красавица, – А для людей крещёных – Елена.

– Тогда и меня называйте христианским именем. Окрестили меня Александром.

Елена перекрестилась на католический манер и ещё раз удивила Алеся-Алекасандра:

– Мой муж таксама христианин. Таксама Александр, но мы так его величаем, когда сердиты, а обычно он у нас Олекса.

– И где же тебя окрестили, Чермен-Олекса?

– Да там же, где встретил мою ненаглядную, – за Гавелой-рекой. В подмастерьях-то ходил по стране, у разных мастеров работал. А у гавелян встретился мне поп. Не немец, а из наших. Он то и поведал мне, грешному, про Исуса. И в церковь привёл. Увидел я алтарь и иконы, так и уверовал в истинность Христа, спасителя нашего.

Станимир таил ухмылку в пышных усах и, проведя рукой по оседельцу, который оставил на бритой голове, вероятно, не как ратник, а как кузнец, да не из простого, а из знатного рода, которому длинный волос в работе – помеха, молвил:

– Чермен мне эти глупости почти каждый день вещает. Но, слава богам, наши праздники не забывает! Нам Стоян сказывал, что ты, Алесе, вовсе не христианин, а некий артист.

– Не артист, атеист. Скажем так: на всё у меня свой взгляд есть.

– Так и нас боги не обидели: на всё своими глазами смотрим, – ответил Станимир.

Слушал Алесь байки словоохотливого Чермена-Олексы, начавшего сказывать свои истории о жизни среди гавелян, и диву давался. Поразил Алеся Чермен-Олекса! Разрушил в один миг все умозрительные построения незабвенного друга-историка, любителя поболтать с Буйновичем, и успевавшего изрекать суждения, пока пена держалась в кружке пива! «Стало быть, эта церковная лексика из латыни в русский, а точнее, словенский язык пришла намного раньше, нежели полагал мой незабвенный друг Андрюша» – с этой мыслью, что изронила свет на раздумие Алеся, он спросил Чермена-Олексу:

– Неужто ваш поп там за Гавелой читал проповеди по-словенски?

– В церкви слово своё начинал сказывать латинскими словесами, да латынь у нас никто не понимал. А потом он нашим языком пересказывал. Я ведь в Моравию пошёл не за чёрным камнем, а за словом Исуса, что принесли в те края греки. Книги ихние читал по-словенски. А там братья-христиане поведали мне не только сокровенные слова об Исусе-Спасителе, но и тайны чёрного камня.

– А тебе, Чермен-Александр, никогда не приходила в голову мысль о том, что вера христианская – вера наших врагов?

– Точно так вопрошал и я попа нашего там, за Гавелой. И его некогда мучили те же сомнения. Он мне так объяснил: нелепицы не Богом, а человеком совершаются. Нелепиц много изрекают попы римские, ибо они смертные и грешны, как и прочие люди. Тёмные умом епископы и алчущие немцы используют Божье слово в войне против нас. Но то не Божье слово, то ложь, что Сатана изрекает ихними устами. Божье слово у меня в сердце, а не в церкви, где царит ложь и Сатана вещает латынью. Простил я того попа, что в церкви за Гавелой проповедь латинскими словами читает: все они там, за Гавелой под немцами живут и басурманам налоги платят.

– Олекса, мне время надобно, чтобы стол накрыть да гостя мёдом угостить, – прервала Елена их беседу.

– Вынеси-ка, Елена, тот новый меч, что уже в ножнах.

Алесь, припоминая, где же он видел Елену, поблагодарил её:

– Благодарствую за предложение, Елена, но в другой раз медок отведаем. Ныне ладьи разгружают, и мне надобно идти на разгрузку.

Елена вынесла меч, передала его мужу, а Алесь вытащил саблю из перевязи, подаренной ему волхвом ещё в Царьграде. Вспомнив волхва, припомнил он и место встречи с Еленой. То было в Гнёздове, до волока к Западной Двине. Ни Чермена, ни Станимира он не упомнил, а красавица Елена осталась-таки в памяти. Весьма она, память-то, избирательна на красивых женщин!

– А ведь вспомнил, где вас видел! В Гнёздове!

– Мы там с волхвом Ведиславом повстречались, – улыбнулся Станимир. – Он пригласил нас во Вревку-селище. О богатой болотной руде в здешних краях давным-давно всем ведомо. Мы и прибыли, да хотели осесть южнее. Там всё же, сказывают, больше и болот и руды. Волхв нас уговорил, да уж очень спешил в своё селище. Не стал нас дожидаться. У нас груз был большой. А как прибыли во Вревку, так и пожалели: изборские варяги углядели нас. Лютуют они здесь. Если бы не Стоян и Роснег, ушли бы. Да вот повезло! С ними разведали здешние места и ушли из Вревки. Скоро с Черменом хоромы достроим на Дальнем озере, так и на новоселье позовём. Там ныне моя жена, и все наши детки помогают ей.

Станимир, углядев саблю у Алеся, предложил:

– Давай-ка, княже, испробуем новый меч.

Алесь передал ему свою саблю, и посоветовал:

– Держи хватко.

– Бей, Чермен! – сказал Станимир.

Чермен-Олекса ударил – сабля жалобно тенькнула. Алесь взял саблю и увидел зазубрину.

– Кранты моей сабле! – с сожалением произнёс он. – Эта сабля сразила свейского конунга. Но то – не моя заслуга. Конунг в готском доспехе был: поверх кожи пластины были вшиты. Кожу-то сабля и проткнула. Готские доспехи полегше наших. Не броня, а так себе панцырь.

– Прими новый меч! Наш тебе подарок! – сказал Чермен-Олекса.

– Благодарствую! Не соображу, чем же отдариваться. Разве что – примите мою старую саблю! Забирайте её в переделку.

Алесь, осознавая превосходное достоинство нового меча, приложился губами к его лезвию, а мысленно молвил: «Служу Северной Руси! Да святится имя её!»

* * *

Ладьи разгружали два дня.

За складами располагался Литейный участок, а за ним – модельный цех с запасом древесины. Вдоль речки были устроены участки для формовки и обжига кирпича. Поодаль – по задумке Алеся – участки для производства черепицы и участок, отведённый для будущего производства изделий и посуды из фарфора. Фарфор – редкость даже для Царьграда. А продают фарфор по весу против золота! Контору государева завода уже покрыли черепицей, и Олег Дукович, полюбовавшись видом конторы, молвил:

– В Ладоге со временем все дома покроем черепицей. Станет наш стольный град краше, чем Волынь! Есть ли, Стоян, у тебя запас черепицы?

– На два дома найдём.

– Тогда грузи на ладью.

– А кто заводу платить будет за черепицу?

– Эти вопросы решай с Ярославом. Он главный казначей. Да пусть определит посредника для приёма заказов в Ладоге.

Вечером, после долгожданной баньки, Олег Дукович поведал Алесю о своём плане взятия Изборска:

– Мы пушки не потащим к крепости. Проверим себя, да твои придумки, Алесь. Есть у нас свой 'троянский' конь: бутыли с крепким мёдом. В Ладоге набрали. Купца с телегой направим в Изборск. Не откажутся варяги от дешёвого мёда. А ночью захватим город. После твоего, Алесь, учения в Даларне, думаю, сработают витязи не хуже, чем твои ниндзя. Тихо и малой кровью.

– Кого воеводой поставишь?

– С Хотеном говорил. Надобно ему остепениться. Пушкарское дело он плохо знает. Проявит себя как воевода в Изборске – сменю гнев на милость.

– Он толковый парень и здравого смысла не лишён. В Изборске будет на своём месте. А вот двое гавелян из воинства Хельги, что к тебе примкнули в Ладоге, беспокоят меня. Мнится мне, что Хельги подослал их нам.

– Не только тебе мнится. Обоих в Ругодив отослал с наказом остаться там, а Милослава с его людьми направить в Ладогу.

Когда император с ассистентом выпили вторую братину мёда, Алесь под хмельком выдал напутственное слово Олегу и взял с него обещание поберечь стаканы с картечью на обратный путь, ибо булгары на Итиль-реке не преминут пощипать флот Дуковича, когда он будет возвращаться с добычей.

Утром прибыл Ведислав и, прежде всего, побеседовал с Олегом Дуковичем.

– Пошто ты в чёрну сутану вырядился, пресветлый?

– Исповедь приму у заблудшей овцы. Да напомню Алесю, что обещал навестить меня, монаха, в моей обители.

И пресветлый в монашеской рясе отправился на поиски Алеся.

Его бывший раб окунулся в решение проблем. Дукович выделил только двух витязей-мастеров, и Алесь провёл с ними инструктаж и выдал ценные указания по обучению новиков, а также тех кривичей и словен, что были наняты Стояном. Явился, наконец-таки, Рознег, и Алесь отправился с ним к буртам селитряниц, устроенных на самом дальнем участке. На обратном пути надолго застрял на лесопилке. Забраковал пилы для распиловки брёвен на доски. Полотна сняли, и связав их воедино, Рознег с Алесем донесли их до кузницы.

Там их дожидался волхв. Беседовал с Черменом-Олексой, а вернее сказать, смущал его душу рассказом о лицемерии христиан-католиков.

– Пресветлый, пошто смущаешь светлую душу христианскую. Помнишь, сказывал тебе о минах?

– Тех, что взрываются?

– Так точно. Да будет тебе известно, пресветлый, что участок здесь проверен. Мин нет.

Волхв рассмеялся, а Олекса помрачнел. Суть шутки до него не дошла, а он во всём любил ясность.

Пришёл за тобой, внуче. Поедешь со мной на день-другой во Вревку. С Дуковичем уже побеседовал. Исповедал Олексу. Так и быть, Олекса! Я, Козьма из монастыря Святого Космы, смущал твою душу, но глас твоего божественного наставника Александра убедил меня. Твоя душа светла. Отпускаются тебе грехи твои.

Козьма перекрестил заблудшую в католичестве овцу и напомнил всем, что надобно проститься с Олегом Дуковичем и воинством.

Прощание состоялось у конторы только вечером. Построение витязей, облачившихся в броню, пафосную речь Олега Дуковича, обещавшего значительное пополнение в поредевшие ряды витязей и победу над хазарами и прочими врагами, напутствие Алеся Буйновича, и речь Ведислава, воззвавшего к освобождению и возвращению наших людей из полона, завершили команды Ярослава, и витязи, не забывшие строевой шаг, направились к ладьям и дружно подхватили слова запевалы и песню, отредактированную ещё в Даларне: «Солдатушки, браво-ребятушки, где же ваши жёны? Наши жёны – пушки заряжёны, вот где наши жёны!..»

В сумерках ладьи ходко пошли вверх по Великой реке. Беззаботные жители Плескова и Изборска и варяги, посаженные в крепостях в Рюриковы времена, не знали и не ведали своей судьбы.

Уже темнело.