Текст книги "Из жизни императрицы Цыси"
Автор книги: Владимир Семанов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
ЖЕНИТЬБА ГУАНСЮЯ И «ОТСТАВКА» ЦЫСИ
К молодому императору Гуансюю правительница относилась примерно так же, как к Тунчжи, то есть всячески помыкала им. Например, Лян Цичао, цитируя записки евнуха Коу Ляньцая, свидетельствует, что Цыси ограничивала монарха даже во встречах с родной матерью – княгиней Чунь, приказывала подавать ему почти одни и те же блюда, часто несвежие или остывшие, нередко бранила его, заставляла подолгу стоять перед собой на коленях. Аналогичное пишут Блэнд и Бэкхауз: «Если вдовствующая государыня приезжала в Пекин, император должен был, строго следуя этикету, встречать ее коленопреклоненным у ворот дворца. Когда Гуансюй сам ездил к ней в летний дворец, он тоже должен был стоять на коленях у ворот, пока главный евнух Ли Ляньин не разрешал ему войти. Ли, ненавидевший Гуансюя, иногда заставлял императора ждать по полчаса, прежде чем докладывал Старой будде о его появлении».
Так было в юности Гуансюя, но очень мало что изменилось и в его зрелые годы. Мы часто даже не представляем себе, до чего доводили обитателей Китая традиционные правила, в том числе конфуцианский принцип «уважения к родителям».
В марте 1889 года, когда Гуансюю исполнилось восемнадцать лет, тетка женила его на дочери своего младшего брата Гуйсяна. Молодой император совсем не любил эту девушку, однако Цыси все-таки настояла на браке. Правда, кроме постылой жены Гуансюй получил двух наложниц: сестер Чжэнь и Цзинь. К последней император тоже относился довольно холодно, по Чжэнь ему очень нравилась. Эта история умело расцвечена в романе Цзэн Пу, где Чжэнь выступает под именем Бао:
«Дело в том, что вдовствующая императрица приходилась государю теткой, а будущая молодая государыня была его двоюродной сестрой и племянницей вдовствующей императрицы. Смысл этого браки состоял в двойном скреплении родственных уз: крови рода Айсинь Гиоро предстояло еще раз слиться с кровью племени Нара.[20]20
Айсинь Гиоро – род, к которому принадлежали все маньчжурские императоры. Нара – род, из которого вышла Цыси.
[Закрыть] Такова была цель старой императрицы...
Но надо сказать, что среди фрейлин находились также две сестры из рода Татара – Цзинь и Бао. Во дворце их называли просто Старшей и Младшей красавицами, потому что обеих природа одарила редким очарованием. Особенно прелестной была Младшая красавица: живая, умная, отличная поэтесса и художница, она очень нравилась государю, и он часто мечтал сблизиться с ней. Девушка была достаточно смышленой, чтобы понять намерения молодого императора. В мире только одна любовь не разделена на классы и по-настоящему бесстрашна. Поэтому как ни высоко было положение государя и как ни сурова была вдовствующая императрица, влюбленные все же умудрялись обмениваться взглядами и перебрасываться словами...
Однажды, выйдя из Зала радости и долголетия, где он помогал вдовствующей императрице просматривать доклады, государь неожиданно встретил Младшую красавицу. Держа в руках какой-то предмет, она проходила мимо зала. В тот день на ней был розовый вышитый халат, цвет которого очень гармонировал с ее белым личиком и ясными глазами. Императору она показалась еще прелестней, чем обычно, и он невольно залюбовался ею. Младшая красавица тоже остановилась и устремила на него смеющийся взгляд. Влюбленные, конечно, не ожидали, что в этот самый момент из зала величественно выплывет старая императрица в синем шелковом халате, расшитом бессмертными аистами, и фиолетовой накидке с жемчужной бахромой. В прическе у нее торчала серебряная шпилька, украшенная жемчугом, а с пуговицы халата свисали жемчужные четки. Увидев, что император в испуге бросился бежать, старуха тотчас подозвала девушку к себе и отпустила фрейлин. Младшая красавица дрожала всем телом, зная, что ее ждет, но, подняв глаза на старую императрицу, не обнаружила на ее лице гневного выражения.
– Почему император стоял с тобой рядом? – спросила старуха.
– Просто так,– пролепетала Младшая красавица.
Государыня улыбнулась:
– Не обманывай меня, я ведь не дура!
Девушка бросилась на колени и отвесила земной поклон:
– Разве я посмею!
– Наверное, ты понравилась императору?
Бао покраснела:
– Не знаю.
– Ну а ты любишь императора? – допытывалась старуха.
Младшая красавица несколько раз ударилась головой об пол, но рта раскрыть не посмела.
– А что, если я помогу вам осуществить ваши желания? – захохотала императрица.
– На то ваша небесная воля! – тихо произнесла девушка, по-прежнему не поднимая головы.
– Ну ладно, вставай! – сказала ей императрица и отправилась в тронный зал принимать сановников...
Через несколько дней старая государыня неожиданно объявила свою священную волю: завтра, ровно в пять часов утра, состоится выбор молодой императрицы; все сановники должны заблаговременно прибыть в Зал, теснящий облака. Император получил эту весть, когда находился в Зале нефритовой волны. Сердце его шумно застучало. „Кого же, наконец, выберет мне тетка? – думал он.– Будет ли это Младшая красавица? Правду ли она ей говорила?“
Всю ночь государь в волнении проворочался на постели и, едва дождавшись трех часов,– послал самого верного из своих евнухов узнать результаты выбора. Как известно, ожидание всегда очень томительно, и чем больше нас охватывает нетерпение, тем медленнее тянется время. В восточных окнах уже забрезжил рассвет, когда во дворе наконец послышался быстрый звук шагов.
Евнух, которого он посылал, радостно вбежал в спальню и, повалившись государю в ноги, воскликнул:
– Поздравляю вас, ваше величество! Император приподнялся на кровати и нетерпеливо спросил:
– Что ты орешь? Кого выбрали мне в жены?
– Урожденную Нара,– ответил евнух.
Эти слова поразили императора, точно удар грома. Он схватил венец и в сердцах швырнул его на пол:
– Разве она мне пара!
Евнух, видя, что государь пришел в ярость, не осмелился продолжать. После долгого молчания император, как будто вспомнив что-то, воскликнул:
– Ведь еще есть наложницы, почему не докладываешь?
– Ими выбраны Старшая красавица Цзинь и Младшая красавица Бао; обе получили титул драгоценных наложниц!
Император немного успокоился. Его желание было отчасти удовлетворено, но он подумал, какой оскорбленной должна чувствовать себя Младшая красавица, и тихо вздохнул:
– Такова уж, видно, ее судьба! Какой смысл быть государем! Даже при собственном бракосочетании становишься рабом обстоятельств!..
Будущая супруга государя, его двоюродная сестра по матери, занимала видное место среди фрейлин, однако красотой не отличалась. От природы добрая и привязчивая, она льнула к старой императрице, вовсе не интересуясь ее царственным племянником. Император не только не любил, но даже презирал ее, и вот теперь она стала его женой! Государь, естественно, скрежетал зубами от ярости, но ослушаться тетки не смел. Оставалось только затаить злобу и, согласно обычаю, пойти к старой императрице с благодарностью за выбор».
Сохранившиеся фотографии жены Гуансюя подтверждают, что никого, кроме старухи, она не могла привлечь; известно также, что молодая императрица была глуповата. В описании Хасси история этой женитьбы выглядит еще трагичнее: сначала Гуансюй мечтал не о Чжэнь, а о другой девушке, но ее Цыси совсем отвергла, даже в наложницы не взяла, и девушка повесилась.
После свадьбы племянника вдовствующая императрица формально передала ему власть, однако фактически не переставала все время следить за деятельностью императора, окружив его надежными шпионами. Она продолжала вмешиваться и в личную жизнь Гуансюя, о чем ярче других опять-таки пишет Цзэн Пу:
«Через месяц после обручения, в феврале, когда природа оживала, а весенний воздух был напоен весельем, император вступил в брак и принял бразды правления в свои руки. Старая государыня была очень довольна, каждый день устраивала во дворце театральные представления, собственной рукой написала несколько пьес на религиозные сюжеты и даже приказала сделать механическую сцену, на которой духи могли появляться сверху, а дьяволы снизу. Все эти пьесы игрались под ее руководством евнухами, но частенько и она сама одевалась бодисатвой Гуаньинь, заставляя императорских наложниц прислуживать ей в роли дочери дракона и мальчика-казначея.[21]21
Дочь дракона и мальчик-казначей – постоянные спутники бодисатвы Гуаньинь (санскр. Авалокитешвара), своеобразной богини милосердия.
[Закрыть] Главный евнух Лянь, переодетый небесным генералом Веда, плавал по Куньминскому озеру на маленьком пароходике: словом, в Парке согласия предавались весьма изысканным развлечениям, роскошь которых даже трудно описать. Но в самый разгар веселья старая императрица вдруг тайно потребовала к себе во дворец отца императора князя Мудрого. Драконий лик императрицы был суров, когда она заявила князю, что сын его с самого бракосочетания еще ни разу не осчастливил своим приходом молодую государыню, а к наложницам Цзинь и Бао, напротив, проявляет чрезмерную любовь.
– Такая распущенность в безрассудство не соответствуют обычаям, установленным нашими предками! – сказала она.– Я уже неоднократно увещевала его, но он не слушает. Сейчас я самым строжайшим образом приказываю вам воздействовать на сына и убедить его жить с императрицей в согласии!
Получив такой приказ, князь Мудрый понял, что выполнить его будет нелегко. В то же утро, отпустив членов Государственного совета, вдовствующая императрица вызвала князя на аудиенцию, поговорила с ним для порядка о делах правления и, сославшись на то, что ей нужно переодеться, покинула зал. Фрейлин она увела с собой, оставив императора наедине с отцом. Князь Мудрый по-прежнему чинно стоял на коленях. Государь взволновался и, сойдя с трона, также опустился на колени перед огцом. У князя Мудрого от испуга взмокла спина. Ударившись лбом об пол, он попросил императора немедленно вернуться на трон. Государю пришлось сесть.
– Ваше величество, прошу вас в дальнейшем никогда не поступать так! – произнес князь Мудрый.– Это государственный обычай: можно нарушить правила сыновней почтительности, но нельзя ронять авторитет государя. Умоляю вас подумать над этим!
Затем он стал горячо просить императора установить добрые отношения с молодой императрицей.
– Неужто даже в личных делах я не могу быть себе хозяином? – печально молвил государь.– Но раз этим можно навлечь беду на вас, я поступлю, как вы просите. Сегодня же ночью я отправлюсь в Беседку, достойную аромата!»
Исполняя просьбу своего отца, Гуансюй действительно посетил жену, провел у нее две ночи, но оставался к ней холоден.
«По старому дворцовому обычаю, каждая ночь, проведенная императором со своей супругой, фиксировалась специальным евнухом Палаты важных дел. Когда его величество выходил от государыни, евнух должен был на коленях спрашивать императора, как прошла ночь. Если государь изволил осчастливить супругу, евнух записывал в специальной книге: „Такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года в такой-то час государь осчастливил императрицу“. Если же ничего не было, то император просто говорил: „Уходи!“
В Парке согласия церемонии соблюдались менее строго, чем в зимнем дворце, но заполнять книгу все равно было необходимо. Поэтому, едва государь покинул императрицу, коленопреклоненный евнух из Палаты важных дел дважды осведомился, что ему следует записать, и когда во второй раз услышал „уходи!“, стукнулся головой об пол.
– Чего тебе надо? – молвил удивленный император.
– Эту книгу каждый день требует к себе вдовствующая императрица,– ответил евнух.– Сейчас ваше величество провели у государыни подряд две ночи, а я вынужден оставить в книге обе графы пустыми. Старая императрица снова будет гневаться. Нижайше прошу ваше величество подумать об этом!
Император изменился в лице.
– Как ты смеешь вмешиваться в мои дела?!
– Это вовсе не моя дерзость, а священный приказ вдовствующей императрицы! – ответил евнух.
Гуансюй, который и без того весь кипел от злобы, пришел в страшную ярость при вести о том, что тетка старается подавить его своими указами. Не раскрывая рта, он с силой пнул евнуха ногой».
Дальше выясняется, что Цыси и в самом деле следит за числом соитий племянника. Это может показаться преувеличением, но и в исторических материалах идет речь о совершенно невероятных, на наш взгляд, вещах. Например, если китайский монарх хотел посетить одну из своих наложниц, он должен был получить для этого письменное разрешение императрицы, причем с печатью. Иногда, правда, обходилось и без печати. По «домашним законам» цинской династии, император не имел права оставить наложницу у себя на ночь. В пьесе Ян Цуньбиня об этом напоминает Гуансюю главный евнух Ли Ляньин, недовольный тем, что Чжэнь уже несколько дней не возвращается в свой дворец. Причем делает он это в тот момент, когда хочет унизить императора, поставить его «на свое место», то есть ловко использует формальности, которых всегда было очень много в китайской жизни. Таким умелым, хладнокровным использованием формальностей отличалась и сама Цыси.
Напротив, Гуансюй, как показывает Цзэн Пу, позволил себе горячность и подбросил в постель нелюбимой жене дохлую собачонку. Это дорого стоило и императору и его наложнице:
«Государь перешагнул порог, поднял голову и остолбенел от испуга: перед ним было гневное лицо вдовствующей императрицы, холодное и непреклонное, как скала. Молодая императрица, прислонившись к трону, горько рыдала. Дрожащая Бао с низко опущенной головой стояла на коленях перед обеими государынями. Наложница Цзинь, многочисленные фрейлины и служанки, находившиеся возле окна, бросали друг на друга молчаливые взгляды.
– Его величество пожаловали! – язвительно обратилась вдовствующая императрица к вошедшему государю.– А я как раз хотела спросить, чем я провинилась перед вами? Почему вы во всем стремитесь действовать мне вопреки? Послушались чьих-то наговоров и решили оскорбить меня!
Государь поспешно опустился на колени.
– Разве я когда-нибудь перечил вам, тетушка?! А об оскорблениях и подавно говорить нечего! Где мог сыскаться столь наглый подстрекатель, о котором вы говорите? Умоляю вас не гневаться!
Старуха презрительно хмыкнула:
– Видно, я ослепла, раз сделала тебя, бессовестного, императором! Собственную племянницу отдала за тебя, сопливого! Чем она тебе не подходит?! Наслушался в постели языкатой бабы и задумал оскорбить жену? Хорошую штуку ты вчера выкинул: да ведь это все равно что обругать последними словами! Она моя племянница: раз ты ругаешь ее, значит, поносишь и меня!..
– Я уже освободила для тебя комнату,– продолжала она, повернувшись к молодой императрице.– Будешь жить со мной. На свете еще много приятного, зачем ссориться с другими из-за какого-то червяка! – И старуха, вся пылая от ярости, повела императрицу за собой».
С тех пор Цыси особенно невзлюбила Гуансюя и Бао Чжэнь, что имело далеко идущие последствия. Но глубинные причины этого заключались, конечно, не в личных делах императора. Главным для Цыси всегда было стремление к власти, причем безграничной власти, а племянник и его наложница осмелились досаждать всемогущей правительнице. Кроме того, Цыси понимала, что, уступив Гуансюю в малом, ей придется затем уступать ему и в более крупных вещах, но это было для нее уже абсолютно неприемлемо.
ВО ВРЕМЯ ЯПОНО-КИТАЙСКОЙ ВОЙНЫ
Авторы, склонные оправдывать Цыси, чаще всего не отрицают ее деспотизма, но изображают ее некоей сильной личностью, необходимой Китаю как воздух. Ей приписываются если не военные победы (таковых просто не было), то по крайней мере мудрая политика, единственно возможная в тех сложных условиях. Между тем во время японо-китайской войны 1894–1895 годов, явившейся очередным шагом к расчленению страны, Цыси вела не столько мудрую, сколько соглашательскую политику, что явилось одной из причин поражения Китая. Кроме того, она предлагала не воевать самим, а схитрить и использовать Россию для усмирения Японии.
План Цыси не удался, но это в общем мало тревожило ее. Гораздо больше она была занята своим шестидесятилетием, которое собиралась отмечать в разгар войны с Японией. Как сообщает Юй Жунлин, «день рождения Цыси праздновался целую неделю. Два первых дня все ходили в обычном платье, накануне „долголетия“ надевали расшитые халаты, а вечером того же дня – халаты с драконами и шли на ужин во Дворец радости. Гуансюй ужинал вместе со вдовствующей императрицей, но после еды уходил и не смотрел спектакль, как остальные.
В день, осчастливленный рождением Цыси, все вставали чуть позже шести утра, надевали халаты с драконами (замужние женщины – еще и расшитые безрукавки), увешивали себя драгоценностями, лентами, кисточками и так далее.
В этот день Цыси не устраивала аудиенции, а, приняв обычные пожелания доброго утра, отправлялась в паланкине ко Дворцу гуманности и долголетия принимать праздничные поздравления. Во дворе этого дворца ее встречал Гуансюй – тоже в халате с драконами и в парадной шапке, украшенной тремя жемчужинами. Руководя целой армией князей и сановников, он опускался на колени перед Цыси. Затем император продолжал свои поклоны внутри дворца, а князья и сановники оставались кланяться во дворе.
Из Дворца гуманности и долголетия старуха возвращалась в Зал радости и долголетия, где императрица и мы встречали ее троекратным коленопреклонением и девятью земными поклонами. Евнухи вручали каждой из нас по жуи, которые мы, опять же стоя на коленях и держа толстый конец в правой руке, а тонкий – в левой, поднимали на уровень лба и преподносили вдовствующей императрице. Вернее, мы передавали жуи лишь главноуправляющему Ли Ляньину и его помощнику Цуй Юйгую, которые возвращали их рядовым евнухам.
После этой церемонии Цыси переодевалась в обычное платье и отправлялась смотреть спектакль. Гуансюй по-прежнему ел вместе с ней, но спектаклей почти не смотрел».
Следует отметить, что здесь речь идет об обычном дне рождения императрицы, а не о круглых датах, которые Цыси праздновала с необыкновенной помпезностью. Правда, в период войны императрице из «патриотических соображений» пришлось отказаться от праздника, однако едва был заключен Симоносекский мирный договор, как ее клеврет Жун Лу обратился к ней с нижайшей просьбой переехать в только что отстроенный Парк согласия и отпраздновать шестидесятилетие. Вызвав Гуансюя, Цыси заявила, будто она против расточительных торжеств в то время, когда Китай только что потерпел поражение от крохотной Японии, но при этом она так выразительно смотрела на императора, что празднество, конечно, состоялось.
Парк согласия (Ихэюань) – это роскошный летний дворец, построенный для императрицы вместо Парка радости и света (Юаньминюань), который ей так и не дали восстановить. Цыси с лихвой наверстала упущенное; строительство Парка согласия стоило примерно тридцать миллионов лянов, кроме того, его многократно достраивали и перестраивали, на что уходило около полутора миллионов ежегодно. А когда там жила вдовствующая императрица, содержание дворца обходилось в десять тысяч лянов ежедневно. Во время празднования шестидесятилетия Цыси всем крупным чиновникам было предложено пожертвовать в ее честь ни больше ни меньше как четверть жалованья. Стоимость преподнесенных подарков составила несколько миллионов лянов.
Но средства для развлечений императрицы складывались не только из подарков и казны. В период между франко-китайской и японо-китайской войнами Цыси не постеснялась присвоить себе даже деньги, отпущенные для военно-морского флота: «Уже в 1888 году ассигнованные адмиралтейству на закупку судов за границей средства были с согласия главы адмиралтейства великого князя Чуня переданы на строительство загородного летнего дворца». Возле озера в придворном парке вырос «павильон из белоснежного мрамора в форме пришвартованного к берегу колесного парохода, напоминающего о происхождении средств, на которые был построен дворцовый ансамбль Цыси». А в 1893 году адмиралтейство и вовсе упразднили «за ненадобностью». Нельзя сказать, чтобы поступки императрицы и ее фаворитов не встречали никакого отпора со стороны окружающих. Так, «после первых тяжелых поражений цинских войск в Корее и Маньчжурии императору Гуан-сюю стало ясно, что утверждения столичных сановников о богатейших арсеналах и неприступных крепостях служили лишь прикрытием для воровства и взяточничества, что из-за границы в Китай поступали недоброкачественное оружие и боеприпасы. Он не замедлил обрушиться на Ли Хунчжана, который, по словам русского посланника А. П. Кассини, „не пренебрегал никакими средствами для округления своего и без того громадного состояния“. Однако шестидесятилетняя Цыси, которая 29 сентября 1894 года фактически вновь взяла в свои руки государственное правление... издала хвалебный указ о заслугах Ли Хунчжана, чтобы смягчить указ императора Гуансюя о его отставке».
Во время японо-китайской войны цензор Ань Вэй-цзюнь подал Цыси удивительно дерзкий доклад с просьбой не ограничивать монарха. Правительница пришла в ярость, сместила Аня с должности и отправила в ссылку. Вскоре произошла аналогичная история с Коу Ляньцаем, который сначала прислуживал императрице и даже был одним из ее любимых евнухов. Цыси послала его шпионить за Гуансюем, но тот, убедившись в благородстве государя, стал просить ее предоставить императору большую свободу и приостановить строительство летнего дворца. Разъяренная Цыси велела пытать Коу Ляньцая, а затем отрубила ему голову.
Несмотря на то что Гуансюй давно достиг совершеннолетия, вдовствующая императрица совсем не желала передавать ему власть. Напротив, она под благовидным предлогом избила палками его любимую наложницу Чжэнь, стала приучать его к опиуму, а потом, ссылаясь на собственные же выдумки, распространила слух, будто Гуансюй «утратил добродетель» и его надо сместить. Эта атмосфера передана в романе Цзэн Пу, где герой Бэнь Динжу, написанный с сановника Вэнь Тинши, говорит:
«Вам, конечно, известно, что императорские наложницы Цзинь и Бао попали в опалу. Сегодня утром евнуха Гао Ваньчжи, который был приставлен к Бао, переедали в департамент дворцовых дел и отрубили ему голову. Вдовствующая императрица хотела сначала издать указ о проведении следствия, но министр Гун Пин[22]22
Написан с Вэн Тунхэ, наставника Гуансюя.
[Закрыть] отговорил ее, боясь, что огласка повредит государственному престижу. Потому она и выбрала тайный путь. Разве это не начало низложения императора?»
Цянь Дуаньминь, прототипом которого является сановник Ван Минлуань, отвечает:
«Я тоже кое-что слышал о размолвке между двумя дворцами, однако думаю, что на низложение государя старая императрица вряд ли решится пойти. Конечно, она давно уже мечтает об этом, но ведь сейчас самый разгар войны, положение исключительно опасное. Думается, что ваше беспокойство не более основательно, чем страх человека из Ци.[23]23
Намек на древнюю легенду об одном из жителей княжества Ци, который постоянно боялся, что на него свалится небо.
[Закрыть] Если это по-прежнему вас волнует, то генерал Лю Икунь, на ваше счастье, как раз в Пекине. Можете тайно повидаться с ним и попросить принять соответствующие предупредительные меры. Я же посоветуюсь с канцлером Гао Янцзао и министром Гун Пином. Под предлогом защиты столицы мы вызовем в Пекин старого генерала Ни Гутина. Этот человек предан императору и смел, с ним можно быть абсолютно спокойным. Кроме того, мы попросим Чжуан Чжидуна[24]24
Под именем Лю Икуня, Гао Янцзао, Ни Гутина и Чжуан Чжидуна в романе выведены Лю Куньи, Ли Хунцзао, Не Шичэн и Чжан Чжидун.
[Закрыть] – губернатора провинции Цзянсу – разместить войска Фэн Цзыцая в районе Хуайхэ – Сюйчжоу. Эти меры заставят императрицу призадуматься, а если она и решит что-нибудь предпринять, мы будем готовы к отпору.
Вэнь Динжу восхищенно согласился...».
Действительно, во время японо-китайской войны Цыси не удалось свергнуть императора. Но от своих намерений она отнюдь не отказалась.