Текст книги "Из жизни императрицы Цыси"

Автор книги: Владимир Семанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

ПОЯВЛЕНИЕ НАСЛЕДНИКА

Разделавшись со своими соперницами, Орхидея, как говорится в «Сказании о тринадцати маньчжурских императорах», «вдруг обнаружила новое доказательство своей силы: оказывается, она забеременела от Сяньфэна, причем за неполный год сожительства с ним. До этого Сяньфэну не приносили успеха даже многие годы, а к императрице Цыань, единственно способной родить ему законного наследника, он почти не приближался, отталкиваемый ее чрезмерной строгостью. Главная надежда теперь была на Орхидею. Если она родит мальчика, то ему, пожалуй, можно будет передать престол! Охваченный такими мечтами, император еще больше полюбил свою фаворитку и исполнял все ее прихоти.

Как многие беременные, Орхидея часто капризничала, испытывала тошноту, но кроме беременности тут были другие причины: убив немало китаянок, она начала бояться привидений и ночью внезапно просыпалась от ужаса. Ей чудились стенания усопших; плод во чреве иногда казался вовсе не ребенком, а вселившимся туда дьяволом. Между тем живот ее все рос, и близилось время, когда она на несколько месяцев перестанет быть желанной для императора. „Кто может поручиться, что он не вернется тогда к своим любимым китаянкам? – лихорадочно думала она. – Надо во что бы то ни стало оторвать его от этих оборотней!“

Вскоре, лежа с его величеством на одной подушке, она посоветовала ему вернуться в зимний дворец, чтобы повидать жену, которую он давно не навещал, и больше заняться государственными делами. Сяньфэн терпеть не мог всяких бумаг и официальных приемов, но своей любимице отказать не мог – тем более что она твердила ему каждый день: „Не надо давать чиновникам оснований говорить, будто я околдовала ваше  величество и оторвала вас от дел правления, даже от супруги. Какими глазами я взгляну в лицо ее величества, если обо мне пойдет такая молва?“

С этими словами она заплакала, и Сяньфэн, не выносивший ее слез, тотчас на все согласился. Через три дня они уже переехали в зимний дворец, чему сановники действительно были очень рады. Не потому, разумеется, что они были так обеспокоены своей службой, а потому, что этого им приходилось каждый день ездить на аудиенции из города в Парк радости и света, то есть за сорок ли.[14]14
  Ли – китайская мера длины, около шестисот метров.


[Закрыть] Вставать они были вынуждены чуть ли не в полночь, чтобы в коляске или верхом поспеть на место до петушиного крика. Аудиенция устраивалась на рассвете. Передав свои доклады императору и получив его распоряжения, сановники возвращались в город. Ни снег, ни дождь, ни холод, ни жара не могли их задержать, и легко представить, как выглядела в непогоду дорога, изъезженная сотнями чиновников. Естественно, что теперь они в душе благодарили Орхидею, разведав, что именно она избавила их от этой напасти.

В городе фаворитка поселилась во Дворце сияющей весны и велела своим приближенным никому не говорить, что она ждет ребенка. Вот если родится мальчик, тогда можно будет и похвастаться. Таким образом, императрица не знала о беременности Орхидеи и не удивлялась, что император по-прежнему ночует у наложницы. А ночевал он у нее потому, что все больше привязывался к ней. Когда она заболевала, он лично следил, как ей готовят лекарства, сидел у ее постели, развлекал ее пирами, беседами и шутками. Считалось, что император переехал в город ради государственных дел, но в действительности из десяти аудиенций он удостаивал своим присутствием не более одной-двух, а на остальных заставлял гражданских и военных сановников попусту ждать себя».

Престолонаследник – будущий император Тунчжи – появился на свет в марте 1856 года. После этого, как подчеркивает Юй Жунлин, «положение Цыси при дворе окончательно укрепилось и ее повысили сразу на два ранга. Кроме того, Сяньфэн выдал ее младшую сестру за своего брата Чуня: впоследствии от этого союза родился еще один будущий император – Гуансюй. Во время всевозможных аудиенций, совещаний или приемов Цыси нередко бывала рядом с Сяньфэном, и это научило ее разбираться в государственных делах».

Уход за ребенком отнимал у Орхидеи даже меньше времени, чем у европейских придворных дам. Ведь в Китае новорожденному принцу полагалось ровно сорок нянек, среди которых было восемь кормилиц, восемь надзирательниц, поварихи, швеи, фонарщицы, уборщицы, в том числе женщины, специально занимавшиеся сбором драгоценных экскрементов. Когда мальчика отнимали от груди, кормилиц заменяли евнухами, которые учили его есть, ходить, говорить и т. д. С матерью он почти не виделся (не больше десяти раз в год), а когда виделся, не имел права много разговаривать – чтобы отличаться от простых смертных. К восемнадцати годам его женили.

Но мы еще недостаточно узнали о самом моменте рождения Тунчжи; нам поможет сделать это Сюй Сяо-тянь:

«Когда драгоценный человек Орхидея родила мальчика, она была немедленно произведена в драгоценные наложницы. Появление наследника скрасило все горести Сяньфэна (вызванные успехами тайпинов и иностранных интервентов, начавших вторую „опиумную“ войну.– В. С.), вместе с ним радовались императрица, сановники, даже простой народ. Почти в каждом доме зажигали фонари с праздничными надписями, хотя фактически это был праздник исключительно царствующей семьи, а остальные лишь рабски подчинялись ей. Мальчика нарекли Цзай Чунем (Насаждающим чистоту), и Орхидея буквально лопалась от гордости – не только перед другими наложницами, но и перед императрицей. На самом же деле следует заметить, что принца родила вовсе не Орхидея, а китайская девушка по имени Чу Ин.

Эта девушка вышла из добропорядочной ученой семьи; отец ее служил на мелкой должности в столице и едва мог прокормить жену и детей, однако его дочь пользовалась славой среди чиновничества, потому что она была прекрасна, как фея реки Ло.[15]15
  Фея реки Ло – неземная красавица, воспетая известными китайскими поэтами Сун Юем (III в. до н. э.), Цао Чжи (II– III вв. н. э.) и др.


[Закрыть] Многие сватались к ней, но отец считал этих женихов слишком корыстолюбивыми и не отдавал ее замуж. Когда ей было шестнадцать лет, отец умер, не оставив семье ни монеты, а тут при дворе как раз стали набирать служанок. Мать девушки прельстилась высоким заработком и послала ее во дворец; Чу Ин тоже думала, что ей придется только отбивать стражи да подметать. Она никак не ожидала, что любвеобильный Сын Неба потребует от нее совсем другого.

Однажды, когда Чу Ин прогуливалась среди пионов, император увидел ее очаровательное личико, ее крохотные ножки, мелькавшие в цветах, и остолбенел. Он махнул рукой стражникам, а те уже знали смысл этого жеста и сразу удалились. Его величество осчастливил Чу Ин, хотя она лишь подчинялась силе и с горечью думала о том, что как бы чиста ни была девушка, ей трудно сохранить свою чистоту во дворце. Тем не менее император вызывал ее к себе еще несколько раз, и вскоре Чу Ин почувствовала, что она беременна.

Теперь она уже не интересовала монарха (ведь сына китаянки даже нельзя было сделать наследником), но очень заинтересовала ревнивую Орхидею. Сперва она хотела замучить и утопить Чу Ин, подобно многим другим, а затем, поразмыслив, спрятала ее у себя в доме и притворилась беременной сама. Чтобы никто не раскрыл ее обмана, Орхидея не только сделала себе фальшивый живот, как две капли воды похожий на настоящий, но и нарядила Чу Ин в маньчжурское платье, разбинтовала ей ноги и заставила ее прислуживать в самых дальних комнатах. Когда Чу Ин родила, Орхидея тут же убила ее, вымазалась кровью, изобразив счастливую мать, и взяла ребенку кормилицу, которая ничего не знала о его происхождении».

Эту версию разделяют очень многие авторы (за исключением Юй Жунлин, которая считает, будто Тунчжи был сыном Цыси). Например, Коллис, основываясь на китайских материалах, утверждает, что и Сяньфэн и его наложница были бесплодны из-за перенесенной ими венерической болезни[16]16
  Против этого варианта решительно возражает Хасси, ссылаясь на то, что многие наложницы Сяньфэна дожили до глубокой старости. Но достаточно ли убедителен этот аргумент с медицинской точки зрения?


[Закрыть]; кроме того, если бы Орхидея действительно сама родила Тунчжи, она вряд ли впоследствии умертвила бы своего единственного ребенка – такое злодейство не очень естественно даже для людей, подобных Цыси. Исходя из этой версии, драматург показывает, как наложница присвоила себе чужого мальчика, выдала его за законного наследника престола, а потом убила его мать. Нарисовано все это лучше, чем в романе Сюй Сяотяня, где изображение во многом подменено объяснением. Коллис же не скупится на эмоциональные детали: смертельно запугав придворного врача, Орхидея выдает себя за роженицу и ловко убеждает императора, будто мальчик похож на него; мать ребенка просит хотя бы в последний раз показать ей сына, клянется молчать, но Орхидея неумолима.

Характерно, что Коллис не акцентирует внимания на национальности настоящей матери, а Сюй Сяотянь называет ее китаянкой. Может быть, это и правда, однако возможен и другой вариант: перед нами антиманьчжурская легенда. Холдейн считает совсем невероятным, чтобы Орхидея взяла ребенка у китаянки: «известно, как ревностно маньчжуры блюли свою национальную чистоту». Это слишком слабое опровержение; судя по характеру Цыси, она могла решиться и на более опасный шаг ради того чтобы стать матерью наследника. И потом: разве так уж важно, китаянку она умертвила или маньчжурку?

Подобный вопрос считался очень существенным лишь на рубеже XIX—XX веков, в условиях обострившихся маньчжуро-китайских отношений. Некоторые тогдашние авторы признавали Цыси матерью Тунчжи, но считали, что она родила  его не от Сяньфэна, а от офицера дворцовой стражи Жун Лу, и на этом основании усиливали свои нападки на маньчжурский двор. Такую версию поддерживают Бак и Холдейн, напоминающие о том, что во время зачатия Тунчжи император Сяньфэн был уже наполовину парализован. В общем, с какой стороны ни подойти, Цыси оказывается виновной либо в убийстве, либо в крупном обмане. И это только один из первых шагов в ее придворной карьере.

Естественно, что меня в данном случае интересует не столько происхождение императора Тунчжи и даже не столько манера поведения молодой Цыси, сколько та атмосфера, в которой могли успешно процветать безнравственность, жестокость и интриганство.

СМЕРТЬ ИМПЕРАТОРА СЯНЬФЭНА

В 1860 году, во время второй «опиумной» войны, когда англо-французская армия вторглась в Пекин, Сяньфэн вместе с императрицей, Цыси и наследником бежали в одну из деревушек провинции Жэхэ. Через год Сяньфэн умер там, будто бы от болезни, но какой – никто не знает. В «Сказании о тринадцати маньчжурских императорах» подчеркивается, что эту болезнь усугубила Цыси:

«Весной император с наложницами часто пил вино и катался на так называемых драконовых лодках. Сяньфэн чувствовал себя еще не совсем здоровым, однако решился сесть в специальную расписную лодку, и служанки, стоявшие на берегу пруда, разом закричали: "Счастливого причала!“. По обычаю, они должны были кричать это до тех пор, пока лодка повелителя не пристанет к берегу, иначе может случиться беда. Поверье забавное, но разрешавшее вволю пошуметь, чем с радостью воспользовался и малолетний наследник. Драгоценная наложница Орхидея, захватив наиболее близких себе наложниц, села в другую расписную лодку и тут обнаружила рядом с ней маленькую лодочку, в каких она каталась еще на юге. Вспомнив былое, Орхидея перепрыгнула в лодочку, взялась за весло и поплыла.

– О, как интересно! – воскликнул увидевший это Сяньфэн. – Я тоже хочу с тобой покататься.

Орхидея причалила к его лодке, император встал на борт, шагнул, но так неловко, что лодочка начала отходить в сторону. Ослабевшие от болезни ноги не выдержали, разъехались, и монарх упал в пруд.

– Спасите! – завизжали все служанки.

Императрица, сидевшая в каюте, испуганно выбежала. Пруд, на счастье, оказался мелким, и его величество погрузился только по плечи. Семь или восемь евнухов бросились в воду и, вытащив повелителя, отнесли его в первую попавшуюся беседку, где ему срочно сменили платье. А неосторожную драгоценную наложницу императрица приказала отправить в заточение.

После этого Сяньфэн снова заболел. Императрица ухаживала за ним днем и ночью, и только глубокой осенью он поправился».

При тех методах лечения, которые применялись в китайских дворцах, даже обыкновенная простуда могла привести к смертельному исходу. И дело тут не в низком уровне китайской медицины, а в церемониях и ограничениях. Придворные врачи должны были во всем руководствоваться старинной книгой «Высочайше утвержденное златое зерцало врачевания монархов». Спорить с ней запрещалось. На следующий день после первого посещения врачу полагалось вновь осмотреть больного и обязательно прописать ему новое лекарство, но не слишком отличающееся от прежнего. Главное было сделать все «по правилам», выписать два-три рецепта, и на этом лечение, в сущности, кончалось.

В эпизоде с лодкой поведение Орхидеи нарисовано просто как неосмотрительное, хотя оно могло быть и сознательным. А многие авторы прямо утверждают, что Цыси убила Сяньфэна, чтобы стать регентшей при своем сыне (?) Тунчжи. По мнению Ле Су, наложница отравила монарха стрихнином, по версии Сюй Сяотяня – «лишь» поощряла его в курении опиума, а Коллис и Холдейн предполагают, что она использовала для отравления посредников. Даже Блэнд и Бэкхауз, нередко вступающиеся за Цыси, замечают, что смерть Сяньфэна явно была ускорена.

Сяньфэн и сам не очень доверял своей честолюбивой наложнице и, согласно ряду источников, оставил императрице Цыань указ, позволявший ей в любую минуту казнить Цыси. По другим сведениям, монарх подписал подготовленный министром Су Шунем указ о «даровании» Орхидее самоубийства, чтобы ее душа всегда могла быть вместе с ним, Сяньфэном. В книге Хасси живо рассказывается, как Цыси выкрала этот указ из-под подушки умирающего, но более распространена версия о том, что наложница похитила лишь императорские печати – отчасти поэтому Су Шунь и не смог заверить бесценный указ, не сумел устранить Цыси, а она, напротив, расправилась с министром.

Последней версии не отрицает и П. Бак, однако придает ей сентиментально-героический оттенок, заявляя, что Орхидея действовала во спасение наследника. Даже если на минуту забыть о том, действительно ли Тунчжи был сыном Цыси, не может быть ничего ошибочнее, чем искать в ее характере сантименты. Гораздо уместнее тут иронические ноты, прозвучавшие в одном из самых первых европейских откликов на деятельность Орхидеи. Когда умер Сяньфэн, то, по словам английской газеты «Таймс», «на сцену выступили все обычные dramatis personae (действующие лица) восточных дворов: вдовствующая императрица, императрица-мать, малолетний император, целая шайка вельмож, приверженных старине, и т. д.». «Императрица-мать», материнство которой к тому же весьма сомнительно, – это и есть Цыси.

В давние времена после смерти китайских императоров иногда правили матери малолетних наследников, однако другие их родственники при этом часто оттеснялись от власти. Не желая повторять такого опасного для мужчин прецедента, маньчжуры еще в XVII веке установили закон, согласно которому императрицы не могли быть регентшами. Правда, позднее Цыси дважды преступила этот закон, но сразу после смерти мужа ей и Цыань удалось добиться только почетного звания Великих императриц, то есть матерей царствующего монарха, а править начал регентский совет из князей и сановников. Основная борьба за власть была еще впереди,

РАСПРАВА С СУ ШУНЕМ И ЕГО СТОРОННИКАМИ

Итак, императору Тунчжи было всего шесть лет, обе его «матери» не имели большого права на власть, а из нескольких братьев покойного монарха государственными делами занимались только двое: князья Гун (Почтительный) и Чунь (Чистый). В последние годы жизни Сяньфэна политику вершил в основном «министр налогов Су Шунь, наделенный официальным правом часто являться к императору. Су не упускал этой привилегии, но вел себя во дворце весьма развязно. Цыси решила, что он ненадежен, многократно осуждала его перед Сяньфэном, а тот только посмеивался и говорил: „Су Шунь просто ребячлив!“ Однако позднее, воспользовавшись смертью Сяньфэна, министр в самом деле хотел узурпировать власть; в конце концов князьям Гуну и Чуню пришлось убить его».

Так пишет Юй Жунлин, добавляя, каким образом развивались события после превращения Цыань и Цыси в Великих императриц:

«Фактически всю власть захватил Су Шунь вместе со своими сводными братьями из Управления царствующей фамилии: Торжественным князем – Дуань Хуа и Радостным князем – Цзай Юанем. Открыто похваляясь собственным величием, они делали что хотели и буквально терроризировали обеих императриц. Например, панихиды по умершему монарху полагалось служить через определенные сроки, но Су Шунь сам заявлял время от времени: „Пора служить панихиду!“ В другой раз он даже спросил Цыси, не то насмехаясь, не то грубо заигрывая: „Как тебе нравятся мои штаны?..“

Все это очень беспокоило императриц, и Цыси однажды сказала Цыань:

– Наше положение крайне опасно! Стоит послать человека в Пекин, к князьям Гуну и Чуню, чтобы они приехали в Жэхэ и защитили трон. Как вы думаете?

– Я не возражаю, – ответила Цыань. – Действуй скорее!

Тогда Цыси собрала нескольких самых близких евнухов и спросила:

– Кто из вас решится отвезти тайное письмо?

Евнухи осторожно переглянулись. Вдруг один из них, самый молодой, опустился на колени и ответил:

– Я готов, даже если это грозит мне смертью!

Молодого евнуха звали Ань Дэхай,[17]17
  Согласно другим источникам, это был Ли Ляньин. Сначала он служил парикмахером Цыси и услаждал ее в иных отношениях, а затем она произвела его в главноуправляющие. Привязанность Цыси к Ли Ляньину будто бы объяснялась и тем, что Сяньфэн перед смертью говорил с Су Шунем о необходимости устранить Цыси, а Ли услышал это, вылез ночью через собачий лаз, прибежал в дом княгини Чунь (сестры Цыси) и все рассказал.


[Закрыть] ему едва исполнилось двадцать лет, поэтому окружающие называли его Маленьким Анем. Да и положение при дворе у него было весьма незавидное: он всего лишь прислуживал при трапезах.

Горячо похвалив его за смелость и преданность, Цыси дала ему на дорогу пятьдесят серебряных лянов. Маленький Ань, уже успевший встать, снова опустился на колени и трижды ударился головой об пол, благодаря за милость. Потом он вышел, дождался темноты и, тихонько выбравшись звездной ночью из временного дворца, пустился в путь. В Пекине он сразу пошел к князю Гуну, тот помчался к князю Чуню, и вскоре все они вместе с „батальоном волшебного оружия“ (то есть отрядом, вооруженным по-европейски) прибыли в Жэхэ.

Су Шунь принял их внешне гостеприимно, но всячески старался сделать так, чтобы они не остались наедине с императрицами. Только ночью Маленькому Аню удалось провести князей к своим госпожам. Гун просил императриц пока вести себя спокойно, чтобы „не распугать змей“, а через два дня был издан указ, повелевающий Су Шуню, Дуань Хуа и Цзай Юаню вместе с императрицами и князьями сопровождать гроб с прахом великого Сяньфэна в столицу.

В Пекине императрицы немедленно приказали арестовать весь триумвират: Дуань Хуа и Цзай Юань были приговорены к отсечению головы, а Су Шунь – к четвертованию. Впрочем, по милостивой просьбе князя Чуня Су Шунь был только обезглавлен; Дуань Хуа и Цзай Юаню даровали самоубийство.

Предок Цзай Юаня был сыном императора Канси и братом следующего императора, Юнчжэна. В свое время Юнчжэн подарил этому предку железный щит, означающий, что никто и никогда из его рода не должен подвергаться  смертной казни. Домашние Цзай Юаня безуспешно искали спасительный щит, наконец извлекли его из семейного храма, но было уже поздно».

Существуют и несколько другие данные о судьбе Су Шуня. Так, в одном из источников подчеркивается, что в 1860 году, когда англо-французская армия вторглась в Пекин и императорский двор бежал в Жэхэ, Су Шунь стал канцлером и одновременно командующим сухопутными войсками. После заключения мира с иностранцами монарх уже мог возвратиться в столицу, но триумвират всячески препятствовал этому. 16 июля 1861 года Сяньфэн серьезно заболел. Позвав к себе Су Шуня и других приближенных, он провозгласил Тунчжи своим преемником. На другой день император умер, однако триумвират спрятал этот указ и продолжал править сам, не торопясь отправлять тело императора в Пекин.

Свои попытки помешать князьям Гуну и Чуню попасть к императрицам триумвират, используя строгую конфуцианскую мораль, обосновывал тем, что зятьям неприлично встречаться с невестками, особенно во время траура, но князь Гун все же преуспел в своем стремлении. Возвращаясь в столицу, он не решался останавливаться в областных или уездных управах, боясь покушений со стороны триумвирата. Только 23 сентября князю и императрицам удалось добиться издания от имени малолетнего Тунчжи указа о том, чтобы Су Шунь «охранял» монархов при их возвращении в Пекин, а казнь триумвирата свершилась 6 ноября, так что весь процесс был гораздо более затяжным, чем его рисует Юй Жунлин. Су Шуня схватили, когда он будто бы нежился в постели с двумя наложницами. Перед казнью его забросали камнями, разбили ему все лицо, но он громко бранился и встал на колени лишь после того, как палач начал бить его железным прутом. Сперва ему отрубили обе руки, а потом голову.

В том же источнике сказано, что во время ареста члены триумвирата переругались между собой, сваливая вину один на другого, но это плохо согласуется с только что описанным поведением Су Шуня и чересчур похоже на попытку очернить «узурпаторов». Вот почему я попробую внести некоторое уточнение в историю триумвирата при помощи еще одного источника.

Согласно У Сянсяну, Сяньфэн перед смертью сам назначил регентский совет из восьми человек, в котором триумвират просто играл наибольшую роль, то есть действовал вполне законно. Цыань сразу получила титул Великой императрицы, а Цыси нет (ведь она была только наложницей), но вдруг обрела его через сутки после смерти Сяньфэна (можно представить, каким способом!). Сторонники этих дам и князя Гуна 1 августа 1861 года поручили известному ученому того времени Ли Цымину для обработки общественного мнения собрать исторические примеры того, как в Китае правили императрицы. Ли нашел целых восемь примеров (одиозную У Цзэтянь он при этом, конечно, опустил), а 10 августа цензор Дун Юаньчунь уже обратился с почтительнейшей просьбой к императрицам взять бразды правления в свои руки.

Князь Цзай Юань, Су Шунь и другие открыто выступили против этого, ссылаясь на решение Сяньфэна. Маленький Тунчжи плакал во время этих баталий, однако императрицам все же удалось двинуться в Пекин. С помощью генерала Шэн Бао, которого Цыси отнюдь не поблагодарила за поддержку, а вскоре осудила на самоубийство, князь Гун подтянул к столице войска, но для отвода глаз назначил Дуань Хуа (от имени государынь) заместителем министра налогов, а Су Шуня – верховным прокурором. Обрадованные сановники поблагодарили императриц и возглавили их эскорт. Отчасти из-за этого впоследствии несколько откладывалась расправа над триумвиратом – монархам было неудобно сразу же казнить своих почетных сопровождающих.

В неофициальных исторических источниках Су Шунь выглядит гораздо более привлекательной фигурой, чем в официальных материалах. Он был, несомненно, талантлив и принадлежал к числу тех маньчжурских сановников, которые считали возможным выдвигать на высокие посты не только маньчжуров, но и китайцев. Су Шунь боролся с коррупцией в министерстве налогов и на государственных экзаменах, с помощью которых в Китае занимали чиновничьи должности. Вопреки придворным авантюристам типа И Гэнъюня, которые во время «опиумных» войн призывали к сопротивлению до конца и не желали открывать китайских портов для торговли, Су Шунь стоял за примирение с державами, хотя и несколько колебался. Его обвиняли, в частности, в том, что он препятствовал возвращению Сяньфэна в столицу, но вполне возможно, что это делал не Су Шунь, а Цыси, боявшаяся, что в Пекине у императора появятся новые приближенные, которые отстранят ее от власти, В Жэхэ, когда царствующий род жил в весьма стесненных условиях, Су Шуню приходилось строго распределять пищу среди придворных, так что в ненависти Цыси к нему наверняка было много личного.

Сходную антипатию испытывал и Су Шунь к Цыси, которая, как замечает Сюй Сяотянь, увлекла императора и заставила его забыть о государственных делах:

«Особенно были недовольны этим два человека: канцлер Ду Шоутянь и член царствующей фамилии Су Шунь. Первый из них прямо решился урезонить императора, сказав, что в годину внешних и внутренних невзгод Сын Неба должен трудиться с утра до ночи и достойно продолжать дело предков. Сяньфэн очень уважал Ду Шоутяня и не смог возразить ему – тем более что тот весьма кстати вспомнил о предках. А Су Шунь был совсем другим, хитрым человеком. Как родственник императора и даже начальник Управления царствующей фамилии, он прекрасно знал обо всем, что происходило во дворце, в том числе о том, как предусмотрительно Орхидея украшала свое жилище, и невзлюбил ее.

Строго говоря, эта неприязнь имела более глубокие корни: Су Шунь был знаком с Хой Чжэном, отцом Орхидеи, который во время одного праздника не угодил ему подарком. Теперь же Су Шунь, умело пользуясь «внутренними ходами», донес на Орхидею императрице, а та всю жизнь ненавидела обаятельных женщин, смеющих отвлекать мужчин от важных дел. Ранним утром, сев в паланкин, она отправилась ко Дворцу сияющей весны, где спали Орхидея и император, встала на колени, положила себе на голову заветы предков и стала громко читать их наизусть. Испуганный император выскочил из-под одеяла, тоже опустился на колени, а потом, уговорив жену замолчать, отправился принимать сановников.

Когда Сяньфэн возвращался с аудиенции, к нему навстречу выбежал растерянный евнух и доложил, что императрица затребовала Орхидею во Дворец земного спокойствия. „Плохо дело! – подумал Сяньфэн. – Ведь это главное место, где моя супруга допрашивает и пытает наложниц!“

Не снимая своего официального наряда, он бросился во Дворец земного спокойствия и едва вступил на порог, как увидел императрицу с искаженным от гнева лицом, а перед ней – плачущую Орхидею. Фаворитка стояла на коленях, полураздетая, и императрица уже приказывала служанкам бить ее. Сяньфэн подскочил к жене.

–  Ее нельзя бить, нельзя! – вскричал он. – Она на пятом месяце беременности!

Императрица побледнела от страха и сама подняла Орхидею на ноги, но та, изображая полнейшее смирение, снова опустилась на колени и начала благодарить за милость.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше? – спросила императрица мужа. – Если она носит в своем чреве наследника и я по неведению убила бы его, я совершила бы тягчайший грех перед предками!

Слезы полились у нее неудержимым потоком, и император, как ни любил он Орхидею, пожалел свою жену».

Позднее, когда Орхидея находилась в заточении за то, что простудила Сяньфэна, «Су Шунь, особенно не терпевший драгоценную наложницу, подкупил одну из ее служанок и велел сказать императрице, будто Орхидея целыми днями ругает его величество, даже твердит проклятия на маньчжурском языке. Императрица не очень поверила этому навету, но услужливые люди донесли его до Сяньфэна, который страшно разгневался и спросил Су Шуня, стоявшего рядом:

– Я хочу сместить драгоценную наложницу Орхидею и даровать ей самоубийство. Что ты на это скажешь?

– Не смею вмешиваться в личные дела вашего величества... – уклончиво ответил Су Шунь, укрепив тем самым монарха в его решении.

Когда слух об этом дошел до императрицы, она заступилась перед мужем за Орхидею и предположила, что ее оклеветали недруги:

– Насколько я знаю, она глубоко переживает свою оплошность, всячески корит себя и целыми днями плачет, так что я прошу вас не казнить ее!

Сяньфэн послушался жены, вспомнив, что Орхидея все-таки родила ему наследника, и даже выпустил ее из заточения».

Как видим, Сюй Сяотянь рисует Су Шуня критичнее, чем, например, У Сянсян. Кто из этих авторов больше прав – пусть судят другие, я же пишу сейчас о Цыси, а ее злодейство в истории с Су Шунем очевидно, Во всех случаях тут происходило жестокое сражение за власть, о котором остроумно заметила тогдашняя газета «Таймс»: «Составлен был обширный заговор... как вдруг появилась благодетельная фея, императрица с ребенком на руках.., и все уладилось к лучшему... Китайцы, отстраняя своих министров, не заставляют их волноваться в оппозиции – они просто-напросто режут им головы».

После этого замечания английской газеты прошло больше столетия, а разве так уж много изменилось в Китае? Разве там появилось новое отношение к опальным министрам и вообще к оппозиции? Увы, опыт «проработочных кампаний» 50–60-х годов, «культурной революции» и последующих событий говорит об обратном.