Текст книги "Осколок солнца"

Автор книги: Владимир Немцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Немцов Владимир
Осколок солнца

НЕМЦОВ Владимир Иванович

ОСКОЛОК СОЛНЦА

Глава 1

ПОСТОРОННИЙ РАЗГОВОР

В это лето ни один межпланетный корабль не покидал Землю. По железным дорогам страны ходили обыкновенные поезда, без атомных котлов. Арктика оставалась холодной. Человек еще не научился управлять погодой и жить до трехсот лет. Марсиане не прилетали. Запись экскурсантов на Луну еще не объявлялась.

Ничего этого не было просто потому, что наш рассказ относится к событиям сегодняшнего дня, который дорог нам не меньше завтрашнего. И пусть читатели простят автора, что он не захотел оторваться от нашего времени и, от нашей планеты. Правда, он рассказывает о технике пока еще не созданной, – но разве дело в технике? Впрочем, перейдем к рассказу.

Под потолком вздрагивала и гудела серебряная птица, силилась оторваться от проволоки. По столу шагал экскаватор, вдоль стены бегал электровоз. Шумела вода в шлюзах, на плотине вспыхивали фонари. Рядом лента транспортера тащила кирпичи на четвертый этаж строящегося дома. Кирпичи были похожи на ириски, а весь дом размещался на столе. Сейчас над ним склонились две головы: темная, курчавая и светлая, коротко стриженная.

Не в первый раз Вадим Багрецов и Тимофей Бабкин приходят сюда, на выставку трудовых резервов. Перед отъездом в длительную командировку им хотелось еще раз взглянуть на модель, в которой заложена хоть маленькая, но все же частичка их труда. Радиотехники из института метеорологии выступали на выставке в роли научных консультантов.

– Консультанты? Придумаешь тоже! – рассердился Бабкин, когда Багрецов сказал об этом. – Вон тот, наверное, консультант настоящий.

Он взглядом указал на человека, склонившегося над стендом. Кроме блестящего затылка, обрамленного черным полукольцом волос, Вадим ничего не увидел. Но вот человек повернулся, и на помятом, надменном его лице можно было прочитать скуку и недовольство.

– Обыкновенный завистник, – тихонько сказал Багрецов.

Бабкин недоуменно посмотрел на него.

– Кому завидовать? Ребятам?

– А ему все равно. По-моему, он ненавидит людей, которые что-то умеют.

– Физиономист! Может, у человека зубы болят.

– Довольно, Тимка. Он меня вовсе не интересует. Пойдем посмотрим нашу игрушку в работе.

Ребята из ремесленного училища задумали построить модель радиотрактора. Инициатор этого дела жил в одной квартире с Тимофеем Бабкиным и попросил его, как опытного специалиста, помочь юным техникам в проектировании. Ну, а где Бабкин, там и Багрецов. Они неразлучны на работе, вместе бывают в командировках в разных концах страны, да и вообще друзья, хотя и спорят часто. Абсолютное несходство характеров.

Модель работала отлично. По огромному столу, обитому серым сукном, шел трактор с антенной и тащил за собой плуг. На краю стола – передатчик с рефлектором. Он излучал радиоэнергию, которая принималась антенной на тракторе, преобразовывалась в приемнике и заставляла работать электромотор. Демонстрировалась передача энергии на расстояние без проводов. Управлялся трактор вспомогательным радиопередатчиком с номеронабирателем.

У трактора зажигались фары, он мог идти по кругу, поворачиваться вправо и влево; у плуга приподнимались лемехи, и все это делалось с помощью диска номеронабирателя, похожего на телефонный.

Вадим с нескрываемым восторгом любовался моделью, а Бабкин, поглаживая ежик волос, с подчеркнутым равнодушием посмотрел на часы. Димка увлекся настолько, что позабыл о встрече с Лидой Михайличенко, а она должна быть здесь с минуты на минуту. Наверное, интересно посмотреть на друга своего детства, тем более что Лида ему нравилась. Впрочем, как и многие. Легкомыслие.

Неправда. Помнит Вадим, все помнит. Два года Лида ничего не писала. Работала где-то в Орле, училась заочно в Московском технологическом институте, занималась редкими металлами. Багрецов и Тимофей были в очередной командировке, а в это время Лида приехала в Москву сдавать государственные экзамены. Сдала отлично, предложили поступить в аспирантуру. Тему, которую она выбрала для диссертации, признали очень интересной. Как потом узнал Багрецов, дело касалось новой методики измерений.

По возвращении из командировки Вадим разговаривал с Лидой только по телефону, никак не удавалось встретиться. Ну ничего, впереди целый месяц совместной работы. Лида едет туда же, куда и техники. Задания у них разные: Михайличенко будет проверять свой метод измерений на практике, а Вадим и Тимофей – устанавливать радиометеоприборы на испытательной станции спецлаборатории No 4. Об этой лаборатории наши друзья знали только одно: что находится она в Узбекистане и ею руководит инженер Курбатов.

Вадим ждал Лиду со смешанным чувством любопытства и сладкого волнения. Была она старше его года на три, худенькая, казалась подростком. Как сейчас она выглядит? Ему всегда нравилось ее тонкое личико, пышные темные волосы, подчеркивавшие белизну ее кожи. Интересно – что с ней будет после среднеазиатского солнца? В последний раз, когда Вадим прощался с Лидой, – а было это очень давно, – он заметил грусть на ее лице, не придал этому значения, но потом частенько задумывался. Впрочем, думы его были легкими розовое облачко приятных воспоминаний. Ничего серьезного.

Сегодня Лида хотела договориться с техниками о дне выезда. Если она успеет оформить документы, то поедут вместе. Бабкин обещал взять билеты.

Тимофей досадливо озирался. Он не любил бесцельного ожидания. Только Димке могла прийти в голову шальная мысль – назначить свидание на выставке. Вот почему Бабкин недружелюбно смотрел на солидную девушку в туго обтянутом зеленом платье. Она стояла у входа в зал. Из-под белой шапочки выбивались темные завитки, они вздрагивали при каждом повороте головы. Девушка кого-то искала. "Определенно это Лида", – решил Тимофей и не ошибся.

Димка метнулся к ней через весь зал и вдруг смущенно остановился.

– Не узнали? – спросила она, протягивая руку. – Честное слово, это я.

В голосе ее слышались странные нотки, словно она оправдывалась перед Вадимом.

Вадим чувствовал себя неловко, скованно. Теперь ее нужно называть – Лидия Николаевна, а когда-то дразнил ее, пускал по спине майских жуков. Ползет, ползет до плеча и над самым ухом – фрр... Лида вскрикивала, а Вадим хохотал. Забавно.

– Жуков помните, Лидия Николаевна?

Лида удивленно подняла брови.

Выручил Тимофей: он поздоровался и тут же спросил, когда она выезжает.

– Никогда, – Лида обиженно заморгала. – Курбатов прислал телеграмму, что не может меня принять. Аспиранты ему не нужны.

Вадим загорячился и, ежеминутно поправляя пестрый галстук, оглядываясь по сторонам, вполголоса стал доказывать, что здесь произошла какая-то ошибка. Ведь, по словам Лиды, Курбатов хотел испытать новую методику измерений. Значит, нужна помощь автора, и, насколько Вадим понимает в этом деле, Лидино присутствие там необходимо.

Он говорил с жаром, но малоубедительно. Лида, обмахиваясь платочком, простодушно соглашалась, а Тимофей скептически посматривал на друга, которого знал лучше, чем себя, и думал, что начальству виднее и зря Димка вмешивается в чужие дела.

– Почему вы не пошли к директору? – спросил Вадим.

Лида смущенно пожала плечами.

– Неудобно. Он академик – а я кто?

– Как кто? Ученый. Новатор.

– Вы, Димочка, смешной, – с грустной улыбкой сказала Лида. – Ученый! Лет через пять, может быть. Оставим этот разговор, и показывайте выставку.

Пропустив вперед Вадима и Лидию Николаевну, Бабкин пошел за ними. Оба высокие, прямо залюбуешься. Димка в еще необмятом светло-сером костюме с острой складкой брюк, платочек уголком торчит из кармана. Франт. Но сам Тимофей ни в жизнь бы так не оделся – несолидно. То ли дело приличная гимнастерка и аккуратные блестящие сапоги. Никогда Бабкин не изменит такому скромному костюму. Галстуки ему не идут, что и жена подтвердила.

Обращаясь с вопросами к Бабкину, Лидия Николаевна поворачивалась и слегка нагибалась. Даже при ее полноте это было изящно, но Тимофею не нравилось казалось, будто она специально подчеркивает его невысокий рост и вообще свое превосходство. Она уже аспирантка. А Бабкин кто? Всего лишь техник и студент заочного отделения радиоинститута...

Багрецов привычно рассказывал о моделях, выставленных на стендах, приводил цифры, говорил, например, что электровоз собран из четырнадцати тысяч деталей. Наконец остановился возле аппаратов, демонстрирующих работу фотореле. Радужный диск мощного вентилятора пересекался тонким лучом света. Стоило лишь протянуть к нему руку, как вентилятор выключался и раздавался предупреждающий звонок. Примерно такие аппараты применяются в некоторых цехах. Фотореле выключает станок, если рука рабочего окажется в опасности.

Вадим забавлялся, совал руку чуть ли не в самые лопасти вентилятора, но никак ему не удавалось обмануть зоркий глаз фотоэлемента.

Эта забава не нравилась Бабкину: во-первых, мальчишество, а во-вторых, мало ли что может случиться. Иногда даже самая совершенная техника отказывает. Зачем испытывать судьбу?

Бабкин поторопился оттащить Димку подальше, они вместе с Лидой прошли в другой зал, где были выставлены художественные работы.

Вадим полюбопытствовал:

– Скажите, Лидочка, – он уже освоился и стал называть ее как прежде, – вы хотите проверить в четвертой лаборатории ту работу, которая была опубликована?

– Нет, зачем же! Я развиваю эту тему, но совершенно по-новому. Мне удалось найти способ определения взаимодействия разных слоев в курбатовских плитах. Лида посмотрела на вытянутые лица друзей и рассмеялась. – Да что я вам рассказываю, ведь это сплошная химия! Радиотехника тут ни при чем.

Вадим поднял вопрошающие глаза.

– Но ваша химия в какой-то мере связана с электротехникой?

– Говорят, – пряча темную прядь под шапочку, уклончиво ответила Лида. Вот поедете, узнаете у Курбатова.

Услышав эту фамилию, человек, которого Бабкин определил как консультанта, обернулся. Оказывается, он все время шел около них. Странно. Что ему нужно? Бабкин заметил, что в прищуренных глазах незнакомца мелькнул живой интерес.

Тем временем Вадим продолжал расспрашивать Лиду:

– А что вы слыхали про Курбатова? Интересный он человек или сухарь? Ученые разные бывают. От иного так холодом и веет. Стоишь рядом, хочешь спросить, посоветоваться и вдруг чувствуешь, как язык примерзает к нёбу. Кругом жара азиатская, а у тебя зуб на зуб не попадает.

Лида посмотрела на Вадима веселыми глазами.

– Боитесь? Конечно, приятного мало, если тобой руководит не человек, а ледышка. Но в институте говорят, что Курбатов не из тех. Простая, добрая душа. Работать с ним интересно. – Она сморщила нос и вздохнула: – Жалко, что мне не придется.

– Не отчаивайтесь, Лидочка. Мы с Тимкой постараемся убедить его. Пошлет вам вызов, вот увидите. Ведь вы же технолог?

– А Курбатов – создатель этой технологии. Сам разберется. – Лида задумчиво потерла лоб. – Правда, я вывела кое-какую формулу. Быстро определяется процентное отношение... Ну что ж, осенью узнает, когда будет опубликована моя статья.

Весь этот разговор был неприятен Бабкину, причем он сам не понимал почему. "Что тут особенного? – успокаивал себя Тимофей. – Разговор как разговор. Секретная тема? Ничего похожего. Лидия Николаевна пишет об этом статьи. Но, может быть, Курбатов занимается секретной темой? Тоже нет. Иначе нас предупредили бы. Совсем другая ответственность".

Единственно, что смущало Бабкина – это поведение уже примелькавшегося ему любопытного посетителя. Он так подробно изучал мозаичный столик, что за время беседы Димки и Лидии Николаевны успел бы пересчитать все кусочки древесных пород, из которых была составлена узорчатая крышка. Бабкин заметил, что незнакомец с напряжением прислушивается к каждому Димкиному слову, к каждому замечанию Лидии Николаевны. Надо полагать, что не впервые он слышит о статьях, публикуемых в научных журналах. Может быть, тема заинтересовала? Но Лидия Николаевна ее не называла и не рассказывала ничего существенного, что бы могло привлечь внимание специалиста. А если он и в самом деле специалист, то, вероятно, знает не меньше аспирантки. Правда, Димка утверждает, что она талантлива, "как бес", но ведь опыта нет. Поработала бы в лаборатории годика три, как он, Бабкин, или тот же Димка, тогда бы и разговор другой.

Выйдя на улицу, Димка долго не отпускал Лиду, а когда она ушла, то, по своему обыкновению, начал восторгаться ее достоинствами.

Бабкин сурово перебил его:

– Болтлива не в меру.

Вадим от неожиданности замедлил шаг.

– Постой, о ком ты говоришь? – удивился он, зная, что из Лиды приходилось с трудом вытягивать слова. Даже сегодня, когда они так долго не виделись, она больше слушала, чем рассказывала о себе, хотя Вадима это всегда интересовало.

– Ну, знаешь ли, – развел он руками, – на сей раз тебя подвела наблюдательность.

– Это ты ничего не видишь. Закрыл глаза, как соловей, и заливаешься. Тимофей оглянулся и, убедившись, что поблизости никого не было, добавил: Один тип все время прислушивался к вашим секретам.

Багрецов сморщился, как бы оказавшись в полосе яркого света.

– Ерунду говоришь. Какие там секреты!

– Не знаю. Во всяком случае, можно бы обойтись без фамилий. Ты сдуру спросил насчет связи химии с электротехникой, а она отослала тебя к Курбатову, да еще прибавила, что он создатель какой-то технологии. Адреса только недоставало.

Обмахиваясь шляпой, Вадим заметил небрежно:

– Кому нужно, узнает в институте.

– Вот именно – кому нужно. – Бабкин резко сдвинул кепку на глаза и отвернулся.

Багрецов пожал плечами. Обычная Тимкина мнительность. Конечно, надо быть осторожным, но нельзя же поминутно оглядываться, если нет к этому достаточных оснований.

За последнее время Тимофей стал ужасно нудным. Слова громко не скажи, не смейся, не маши руками. Люди, мол, оборачиваются. Ну и пусть. У человека хорошее настроение, на него и глядеть радостно.

На тротуарах сверкали лужицы, слепили глаза, как осколки солнца. Осколки? Попробуй, скажи Тимофею, что хорошо бы отколупнуть такой кусочек от солнышка, достать хоть бы маленький его осколочек, чтобы узнать, чем оно живет и дышит! Какими глазами посмотрел бы на тебя Тимофей?

Но фантазия уже заработала. В самом деле, вдруг бы на Земле оказался солнечный осколок? Нет, не с поверхности Солнца, а из ядра – плотное, загадочное вещество, в котором происходят сложные, пока еще неизвестные человеку атомные реакции. К такому осколку не подойдешь. А нельзя ли человеческими руками сделать кусок солнца? Все составные его части на Земле есть, температуру в миллионы градусов люди тоже могут получить – скажем, при атомном взрыве. За чем же дело стало?

– Пустая затея, – категорически отрубил Бабкин, когда Вадим начал выкладывать ему идею маленького солнца. – От настоящего хлопот не оберешься. До сих пор приручить не можем.

Багрецов подавил вздох. Так вот всегда. Чуть повыше взлетишь, а он тебя вниз за штаны тянет. И как только такие люди на свете живут?

Глава 2

ОЗЕРО В ПУСТЫНЕ

Командировку в Среднюю Азию Бабкин воспринимал спокойно – дело привычное, а Вадим места себе не находил, нервничал и ждал чего-то необыкновенного.

Большой романтик, страстный любитель Маяковского – знал всего наизусть, Вадим и сам грешил стихами, но, к счастью для себя и окружающих, понимал, насколько они несовершенны.

Когда ехали в автобусе на аэродром, шел дождь. Вадим по какой-то причине поссорился с Бабкиным и написал следующие вирши:

Дождь идет, бегут пузыри по лужам,

Дуется Бабкин, глядя на них,

Хоть понимает, что дуться не нужно

Ни на себя, ни на других.

Эти попытки передать стихами интересующие Димку события Бабкин воспринимал болезненно. Баловство, чудачество. У Тимофея другие заботы: жене его Стеше не нравилось, что он много летает. Но даже при всей любви к ней нельзя было отказаться от самого быстрого средства сообщения.

Чуть ли не каждую поездку с друзьями что-нибудь случалось. Да это и понятно – ездили они не на курорты, а в дикие, необжитые места. И теперь, отправляясь в пустынный край Узбекистана, Вадим не сомневался, что приключения неизбежны.

Бабкин подсмеивался:

– Ну как же без них? Помнишь прошлый год? Летал, плавал, мчался по горным дорогам. Ничего не случалось, а пешком пошел – попал под велосипед...

Приключения ждали друзей и на этот раз. Самолет, в котором летели Бабкин и Багрецов, задержался на промежуточном аэродроме – на трассе бушевала пыльная буря, – и техники попали в город лишь на другой день. Тимофей сразу же телеграфировал Стеше, что долетел благополучно, Вадим послал такую же телеграмму матери.

Но путешествие еще не закончилось. Испытательная станция Курбатова находилась в пустыне, где не было ни дорог, ни тропинок. По песку или такыру окаменевшему глинистому грунту – можно было проехать на автомобиле-вездеходе. Такой автомобиль высылали вчера с испытательной станции. Но Бабкин с Багрецовым опоздали, и машина ушла обратно. Как быть? Техники пошли в геологическое управление, и тут их пристроили на почтовый самолет, обслуживающий изыскательские партии. Как раз сегодня он летел в лагерь экспедиции, расположенный километрах в семидесяти от испытательной станции Курчатова.

Багрецов поежился, будто ему за воротник песку насыпали.

– А там как же? Пешком?

В пустыне он был впервые. Барханы. Пески зыбучие. Фаланги. Скорпионы. Довольно подозрительная экзотика.

Летчик рассмеялся.

– Кто же вас пустит пешком? Пустыня не место для прогулок. У Курбатова идеальный аэродром, садиться одно удовольствие. Доставлю прямо на место, как говорится, в целости и сохранности.

Серо-желтые барханы дымились – ветер сдувал с них песок. Самолет часто подбрасывало. В эти минуты Вадим инстинктивно сжимал поручни, а Бабкин делал вид, что не замечает никакой болтанки. Старый воздушный волк.

Под крылом самолета проплывали застывшие песчаные волны, редкие заросли саксаула и гладкие, как асфальт, такыры. Иногда встречались шоры – солончаки, похожие на снежные острова в грязно-желтом море. Внизу плыли верблюды, будто старинные корабли, с изогнутыми лебедиными шеями.

Тени от барханов становились шире и чернее. Летчик недовольно поглядывал на часы. Надо приземлиться засветло. Сегодня у Курбатова его не ждут – почту доставили третьего дня.

Багрецов чувствовал, как к горлу подступает тошнота, но держался мужественно. Стиснув зубы, посмотрел вниз. Вдали виднелось озеро. Огромный блестящий квадрат золотисто-соломенного цвета, обсаженный деревьями. Озеро выглядело зеркалом в темно-зеленой раме. На одной его стороне белели три маленькие точки.

Самолет пошел на снижение. Точки постепенно росли, пока не превратились в дома под черепичными крышами. Место Вадиму понравилось. Зелень, озеро – что еще нужно! Настоящий оазис в пустыне.

– Покупаемся? – прокричал он на ухо Тимофею.

Но тот не ответил, подозрительно оглядывая местность. Он не видел никакого аэродрома. Больше того – посадка казалась невозможной. Кругом высокие барханы, котловины, и всюду песок, песок. Приземлившись, самолет неизбежно скапотирует – ведь колеса завязнут сразу же! А он явно шел на посадку. Все быстрее и быстрее бежали под крылом гребни барханов, промелькнули верблюжья тропа, чахлый кустарник...

Крутой поворот, падение на крыло. Похоже на то, что самолет спускается прямо на воду. Вадим невольно посмотрел на бегущую тень – не видно ли поплавков, хотя и знал, что их быть не могло.

Такой спокойной, яркой и блестящей воды Вадим никогда не встречал. Ветер гнал песок с барханов, раскачивал ветки, а на воде ни волны, ни ряби, полная тишина, как в уснувшем пруду. Он кажется золотым, точно высыпали на него сто мешков бронзовой пыли.

Самолет летит совсем низко, вот-вот коснется колесами воды, ударится крыльями, и мотор потянет на дно. Вадим пугается, вскакивает и, больно стукнувшись головой о прозрачный фонарь кабины, закрывает глаза.

Летчик не оборачивается. Бабкин предупреждающе протягивает руку, но в это мгновение чувствует толчок, и колеса скользят по твердой поверхности.

Потирая ушибленный затылок, Вадим смотрит под крыло и ничего не понимает. Внизу бежит золотая вода. Самолет умеряет свой бег, мелькают какие-то темные линии. Еще минута – и уже различаются шестиугольники, как на бетонной дорожке аэродрома.

– Выходите скорее, – торопит летчик, приподнимая колпак. – Мне еще полчаса лету. Не хочу в темноте садиться.

Растерянные Бабкин и Багрецов вылезают из кабины. Летчик торопливо подает им чемоданы.

– Не серчайте, ребятки, подруливать я уж не буду. – Он указывает на противоположный конец аэродрома, где виднеются три домика, – Туда шагайте... От винта! – командует он, и техники отходят в сторону.

Когда самолет взлетел, Вадим рассеянно присел на уголок чемодана, снял шляпу и стал рассматривать плиты аэродрома. Неизвестно, из чего они сделаны из пластмассы или, пожалуй, из стекла, покрытого изнутри золотистой фольгой.

Бабкин тоже заинтересовался странным паркетом. В первую минуту ему показалось, что он нашел разгадку. Ясное дело – плиты работают как собиратели солнечного тепла. Внутри вода, она нагревается и идет по трубкам для разных бытовых нужд, например в баню. Потом, окинув взглядом весь аэродром, Тимофей усомнился. Здесь уложено несколько квадратных километров стекла или пластмассы. Неужели для бани? Конечно, солнечным теплом можно превращать воду в пар, а потом использовать его в паровой машине, но для этого нужно концентрировать лучи огромными зеркальными параболоидами...

"А что, если нагретая под плитами вода работает в каких-нибудь особых машинах?" Но и эту мысль отбросил Тимофей. Плиты должны быть черными, а не золотыми. Ведь надо собирать солнечные лучи, а не отражать их.

Он нетерпеливо опустился на колени и прежде всего определил, что шестиугольники сделаны из пластмассы. Стекло бы сразу потеряло свою прозрачность от царапин, ведь песчинки острые! А пластмасса легко полируется. В ней видны ячейки, похожие на золоченые соты. В каждой ячейке – черная точка, как личинка. Никогда Бабкин с этим не встречался, хотя не первый год работает в исследовательском институте.

Но посмотрели бы вы на Димку! Вот уж кто был действительно изумлен так изумлен! Ползая на коленках по зеркальным плитам, он сдувал с них тонкую песчаную пыль, гладил ладонями, прижимался щекой, используя чуть ли не все органы чувств, чтобы найти разгадку. Он хотел услышать журчание струй. Но плита молчала. Щека ощущала ее тепло, пальцы – гладкую поверхность, а нос ничего не чувствовал. Надо бы попробовать языком – возможно, плита соленая? Кроме того, необходимо еще поцарапать, чтобы узнать твердость материала.

Вадим вынул из кармана отвертку, но вдруг заметил случайную трещинку, тронул ее чуть-чуть и кусок откололся. Пришлось сунуть его в карман, чтобы потом рассмотреть на досуге. Рядком на зеркальном поле стоят чемоданы, в них уложены маленькие радиоприборы, придуманные и сделанные в институте метеорологии. Они могут передавать на расстояние температуру воздуха и почвы, влажность, давление и другие показатели, необходимые для прогноза погоды. Чаще всего эти аппараты используются в сельском хозяйстве. Техники уже испытывали их на колхозных полях – дело обыкновенное. А на зеркальном поле куда их пристроить? Зачем прислали сюда радистов, занимающихся погодой?

Темнота на юге наступает мгновенно. Золотые ячейки потускнели, стали красновато-медными. Багрецов огляделся. Солнце укатилось за острый выступ сразу потемневшего бархана.

– Пошли! – сказал Тимофей, потянувшись за чемоданом.

Вадим поднялся, стряхнул песок с колен и сразу же почувствовал ледяной холод. Лишь ногам было тепло, как на изразцовой лежанке. Перекинув через руку светлый плащ, он молча нахлобучил шляпу и взял второй чемодан.

– Погоди, – как бы вслух проверяя неожиданную мысль, сказал он. – Вдруг нас не там выкинули?

Бабкин не удостоил его ответом. Нелепое предположение. Но Димка не мог успокоиться. Что за летчик попался? Может, заблудился, перепутал аэродромы? Здесь и граница недалеко. Чем черт не шутит? Впереди тускло мерцали огоньки. До них дойдешь не скоро. Тимофей посоветовал свернуть в сторону – нет ли там тропинки? – ведь неудобно шагать по зеркалу в сапогах. Но Димка воспротивился. Не нравился ему темный кустарник вокруг поля. Колючий, наверное. Впрочем, дело не в этом. Димку смущала вполне возможная встреча с некоторыми представителями здешнего животного мира. Каковы их повадки? К примеру, что делает гюрза после захода солнца? За кем охотится? Стоит ли испытывать судьбу?

И вдруг потускнели огни. Всходила луна, малиново-красная, огромная, как гора. Вот она поднялась над деревьями, стала расти, пухнуть. Засветилась зеркальная гладь, будто море преградило дорогу. Вадим замедлил шаг. Прежде, чем ступить, нога инстинктивно повисает в воздухе. Кажется, что шагнешь – и прямо в воду. А вдруг здесь "с ручками", как подшучивал Тимофей, зная, что Димка не умеет плавать.

При луне все преобразилось. Зеркало как бы потрескалось, стали видны линии шестиугольников. Теперь уже Вадим представлял себе, что идет по льду. По золотому. Трещины всюду – вот-вот провалишься. Хочется ступать медленно, осторожно, пробуя лед.

Так и шагал Вадим. Бабкин не торопил его – осторожность никогда не помешает. Он был далек от Димкиных домыслов. Разве ему могло почудиться, будто под ногами вода или потрескивающий лед? Ерунда. Опасность может быть вполне реальной – попадешь в открытый люк или в канаву. Мало ли какой встретится сюрприз! Всякое бывало.

Поминутно оглядываясь, Тимофей шел впереди и часто останавливался, пока пугливый Димка с ним не поравняется.

Мать Багрецова, по специальности детский врач, объясняла его боязливость сильным нервным потрясением, оставшимся с детства. А в остальном он – самый "обыкновенный мальчик", пожалуй, только чересчур впечатлительный.

Бабкин многое прощал другу. И вспыльчивость, и эту самую "впечатлительность", и неорганизованность, и частую необдуманность поступков, подсказанных сердцем, а не умом. Все прощал, кроме трусости.

А у Димки она выражалась довольно странно. Боялся он лягушек, ужей, темноты; на кладбище ни за что не пошел бы ночью. Но все утверждали, что Димка смелый. Он всегда отстаивал свою правоту, мог прямо в глаза высказать человеку все, что о нем думает. Выступая на комсомольском собрании, уже заранее знал, сколько у него появится недоброжелателей. Мог в открытую сцепиться с любым упрямый, задиристый.

Короче говоря, Димка не боялся людей, хоть и не раз получал тумаки от тех, кто посильнее. Секретарь комсомольского бюро Костя Пирожников – заносчивый малый с чиновничьими замашками (и откуда они взялись у юнца – уму непостижимо!) – страшно не любил Багрецова. Уж больно с ним много хлопот. Все идет как нужно – тихо, спокойно, и вдруг на очередном собрании взрывается фугаска Багрецова.

– Леность и застой творческой мысли! – потрясает он кулаками. – Молодежь не растет... В отделе за целый год ни одного рационализаторского предложения... Комсомольское бюро самоустранилось от главнейшей своей задачи помощи производству. В лабораториях нет жизни! Тихая заводь. Болото!

Дело доходит до комитета, потом до райкома. "Всыпают" обоим: и секретарю Пирожникову за развал работы и Багрецову за "болото". Повежливее надо выбирать слова, старшие обижаются, а кроме того, незачем обобщать...

"Беда с ним, да и только", – оглядываясь на друга, думает Бабкин. Но тут же вспоминает, что многие любят Багрецова. Если бы не частые командировки, то его непременно выбрали бы в бюро. Димкина прямота многим нравилась. Лишь Пирожников называл его "индивидуалистом" и "задавакой". Чепуха явная. Димка общительный, по-детски восторженный. Он всюду ищет новых знакомых.

И в то же время не было у него настоящих друзей, кроме Бабкина. Слишком многое он вкладывал в понятие "друг". Ведь тысяча друзей – значит ни одного! Этого же принципа придерживался и Бабкин, но лишь потому, что считал себя человеком малоинтересным. К таким в друзья не напрашиваются. Физиономия тоже самая заурядная, ни красы в ней, ни радости. Это, конечно, полбеды, в артисты он идти не собирается, а для техника или инженера смазливость абсолютно ни к чему. Взять хотя бы Димку. Он идет спокойненько, а девчонки оглядываются, шушукаются. Прямо не знаешь, куда глаза девать. Чего же тут приятного? Чему же тут завидовать?

Бабкина удручало иное. Вот если бы ему Димкин язык! А то ведь совсем говорить не умеет. На собраниях отмалчивается. С места, куда ни шло, еще может пикнуть, а на трибуну вылезти – ноги отнимаются. Как-то давно на собрании пришлось рассказывать свою биографию. Выдвигали его кандидатуру в состав комсомольского комитета. Ребята тогда еще плохо знали Бабкина и захотели познакомиться. Знакомство не состоялось. Выйдя на трибуну, он начал бормотать что-то невнятное, краснел, бледнел до тех пор, пока, сжалившись, кто-то не крикнул:

– Ясно!

И другие поддержали:

– Понятно!

Хорошо, что Димка выступил с отводом – в командировках, мол, вместе бываем, когда же Бабкин будет работать, а мертвые души нам не нужны. Если бы не этот довод, остался бы списке – и в конце концов два голоса "за", остальные "против". Позор.

Несмотря на различие в характерах, дружба Багрецова и Бабкина была крепкой, выдержала немало испытаний. С нею считался даже начальник отдела, стараясь посылать техников в командировки всегда вместе. Они как бы дополняли друг друга, и работа шла успешнее.

Иной раз Бабкин подтрунивал над Димкой: "Трусишка!" – "А ты? А ты? наскакивал на него Димка. – Своих же ребят боишься!"

Бабкин замолкал, не желая распространяться на эту тему. Неужели Димка не понимает, что здесь не трусость, а смущение?

Сейчас, шагая по странному зеркальному полю; он с горечью и скрытым раздражением смотрел, как Димка – здоровый, долговязый парень – пугливо озирается, еле-еле переступает ногами, будто вот-вот провалится под лед. И надо же было так случиться, что не в дремучей тайге, не в пустынных степях, даже не в здешних песках, а на зеркальном поле, созданном руками человека, вдруг оказалось длиннохвостое чудовище, точно оно вынырнуло из глубины веков.

Димка ойкнул и присел. Даже Бабкин застыл с раскрытым ртом.

Быстро перебирая лапами, по зеркалу скользила двухметровая ящерица, рыжая, с темными полосами на спине. Видно, она попала сюда неожиданно. Перепуганная, заметив людей, заметалась, не зная, в какую сторону бежать. Кинулась на Димку. Бабкин бросился вперед. Ящерица метнулась в сторону, но поскользнулась и, видя, что враг приближается, раскрыла зубастую пасть.

"Крокодил!" – мелькнуло в сознании Димки. Он почувствовал, как у него отнимаются руки и ноги, сейчас упадет.