Текст книги "Повести"

Автор книги: Владимир Немцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Вот впереди он увидел розовое здание с белой колоннадой на крыше. Колонны как бы поддерживали голубой небосвод.

– Это кинотеатр «Низами». Построен тоже до войны, – пояснила Саида. – Понимаете, что меня удивляет, – с оттенком досады продолжала она: – у нас совершенно не знают этого города. Не знают третьего по величине города нашей страны! Вспомните, сколько написано о других городах. С Ленинградом знаком каждый ребенок. Кто не слыхал о Невском проспекте, Адмиралтействе, Литейном! Кажется, что любой человек, никогда не бывавший в Ленинграде, сможет начертить его карту, – так известен город по литературе, газетам и рассказам очевидцев. Я уже не говорю о Москве: о ней знают все, и это вполне естественно. Но вот, например, возьмите Киев. Кто не слыхал названий Крещатик, Владимирская горка, Лавра! Одесса с ее лестницей тоже известна. А кто скажет, какая главная улица в самом большом после Москвы и Ленинграда городе, в Баку?

Синицкий подумал: «А верно, как много еще нужно видеть!» Он не знал, что нефтяной Баку – это прекрасный светлый город, где в зеркало блестящего асфальта смотрятся облака.

Он чувствовал себя путешественником, впервые открывшим неведомую землю.

Глава третья
«ПО-МОЕМУ, ВАСИЛЬЕВ ФАНТАЗЕР»

Синицкий сидел на балконе гостиницы и нетерпеливо ждал, когда можно будет ехать на праздник к Гасанову. Еще бы, инженер сам пригласил его! Наверно, очень хороший человек Гасанов…

Он сразу понравился Синицкому, так же как и Саида. Впрочем, о ней студент вспоминал с чувством какой-то непонятной неловкости. Ему казалось, что влюбленность с первого взгляда вещь нелепая и даже обидная, в особенности для него – Синицкого, для Саиды и, конечно, для Гасанова. Вот бы знал этот инженер, как в самолете буквально петушком топорщился и суетился мальчишка Синицкий, пытаясь завоевать расположение своей соседки! Он и воду для нее заказывал и пытался представить себя гениальным изобретателем… Нет, Синицкий явно собой недоволен…

Он встал и лениво прошелся по каменному полу балкона. Впервые он видел Каспийское море, суда, далекие вышки, яхты с желтоватыми парусами: они боязливо бродили у берега, как утята. Дым от парохода поднимался столбом, как в морозный день. Было очень жарко.

Разглядывая набережную, Синицкий видел серебристо-зеленую полосу бульвара, кусты ярко-розовых олеандров, клумбы темно-красных цветов, неподалеку белый ажурный переплет водной станции. Рядом высилась, как памятник давно прошедших веков, суровая Девичья башня… Она похожа на две гигантские, будто сросшиеся вместе ребристые трубы – так, по крайней мере, определил ее форму Синицкий.

Усевшись в кресло, он привычно провел расческой по непослушным волосам, вынул из кармана магнитофон, тщательно осмотрел его, покрутил ручки и тут же подумал: «Что же мне с ним делать? Пока это только записная книжка… Может быть, попробовать записывать в нее, как в дневник? Пожалуй, это идея!»

Изобретатель включил аппарат и поднес его ко рту.

– Я буду тебе говорить все, что только замечу интересного, а твое дело – записывать. Точка! – внушительно заключил он и перевел рычажок.

– Точка! – с той же интонацией ответил аппарат.

– Вот и прекрасно. Ты будешь моим дневником.

Синицкий снова передвинул рычажок.

– …дневником, – послушно повторил аппарат.

– Вечером я расскажу тебе все, что случилось за день…

Магнитофон лежал на коленях, а Синицкий думал: «Видел ли я белый шар?…» Перед глазами встало лицо охотника. «Нет… при чем тут он? А зеленая машина? Почему она ехала за нами?… Чепуха! Обычное совпадение. Иной раз мы видим необыкновенное и загадочное там, где этого нет. Ну, скажем, белый шар. В первый момент я подумал, что это мина. А откуда она появилась в Каспии?… Вам, дорогой друг, и ответить нечего. Просто вы, уважаемый Николай Тимофеевич, начитались приключенческих романов. Вот и все… Тут и без этого много непонятного. Например, кто же такой Васильев?…»

* * *

На дощатом настиле опытного пятидесятиметрового основания буровой вышки стоял Гасанов. Внизу плескались ленивые волны. Инженер смотрел, как рабочие убирали вышку зеленью, готовясь к предстоящему торжеству.

Рядом с Гасановым оперлась на перила и смотрела на далекий берег маленькая худенькая девушка, которую все звали Мариам. Она тоже была конструктором и работала в Институте нефти, в группе Гасанова…

– По-моему, Васильев – фантазер, – резко сказала она. – И мне кажется, что скоро в этом убедятся все!

Гасанов удивленно взглянул на Мариам. Откуда у этой молодой девушки такие решительные суждения о человеке, которого она почти не знает? Даже он, Гасанов, воздерживается от подобных оценок, а Мариам?… Ведь он помнит ее совсем девочкой – сначала копировщицей, затем чертежницей. Потом она, дочь старого бурового мастера, стала конструктором, способным решать самостоятельные технические задачи. Но, однако, это не дает ей права говорить так об инженере, у которого она многому может поучиться.

Конечно, годы учебы в заочном институте очень серьезно подкрепили ее знания. В двадцать четыре года о Мариам Керимовой говорили, как о талантливом конструкторе, «без всяких скидок» на возраст.

Гасанов с улыбкой смотрел на нее. Он все еще не верил, что видит перед собой ту самую девочку-тихоню с длинными, почти до колен, косами и большими темными глазами, которые, как многим казалось, только одни и могли поместиться на ее узком лице. Он не верил, что это именно та Мариам, тихий, несколько глуховатый голос которой очень редко слышали даже ее близкие друзья. Но все-таки это была она – та девочка с постоянно опущенными глазами, а теперь – строгий инженер со своим мнением и сложившимися вкусами.

– Вы видели Васильева? – спросил Гасанов, стараясь придать своему голосу полное равнодушие.

– Его никто не видел. – Девушка нахмурила сросшиеся брови. – Он не выходит из своей лаборатории. Впрочем, это не имеет значения, – с подчеркнутой строгостью добавила она. – Я не любопытна и вовсе не интересуюсь его внешностью. Важен проект, а я его только что видела…

– Ну и как? Я ничего не знаю о последнем варианте.

– Уверена, что это абсолютно бесплодная фантазия с претензией на внешний эффект. Вчера мне прислали скорректировать чертежи его электробура. Честное слово, не лежит у меня сердце к этому делу! Просто не хочется время тратить. Лучше уж с ребятами заниматься в техническом кружке.

– Да что с вами, Мариам? Откуда такая желчность?

– А как вы думаете, Ибрагим Аббасович? Обидно! Я хотела на вашем плавучем острове работать. Вы же об этом знаете… А тут… – Она прикусила губу и отвернулась.

– Ну, не горюйте, не стоит, – утешал ее Гасанов, хотя нуждался и сам в утешении. – Забудем обо всем, о любых неприятностях. Вы же знаете… Сегодня такой день – только радоваться! – Он невольно вздохнул. – Я вас познакомлю с занятным человеком. Только что прилетел из Москвы, причем всю дорогу занимал Саиду своими изобретениями. Мне кажется, он и вам не даст скучать на вечере… Я устрою так, что он будет сидеть с вами рядом.

– Как не стыдно, Ибрагим Аббасович! – Мариам обиделась, – Я дело говорю, а вы…

Она махнула рукой, повернулась и пошла по гулкому дощатому мостику в комнату отдыха.

«Почему-то ребята не едут!» подумала Мариам, подходя к радиотелефону. Была договоренность с парторгом, что на праздник пригласят вновь организованную молодежную бригаду.

Несмотря на большую работу в конструкторском бюро, которая не оставляла у нее свободного времени, Мариам занималась с группой комсомольцев института. О ней в шутку говорили, что конструктор Керимова заново «переконструировала» этих ребят и заставила их по-настоящему полюбить технику. Инициатива и чувство нового помогали ей в этой благодарной работе, так же как и за чертежным столом.

Мариам связалась по радио с институтом. Ей ответили, что ребята давно уже выехали. «Почему они так задержались? – недоумевала она. Ну, пусть только появятся! Я с ними поговорю!»

Керимова терпеть не могла неточности в любых делах. Если условились, то, значит, так и должно быть, без всяких разговоров. Эта маленькая девушка крепко держала в кулачке не только комсомольцев из технического кружка, но и взрослых чертежников из своей группы. Тихим голосом она давала указания, мягко поправляла ошибки, но избави бог, если кто-нибудь из ее помощников повторит ту же самую ошибку! Неприятности обеспечены. Мариам никогда не прощала равнодушия к работе и считала это самым большим преступлением.

Из окна комнаты отдыха она увидела, как к стальному острову подъехала лодка и из нее вышли парторг института Рустамов и незнакомый Мариам юноша в щегольском сером костюме и шляпе.

Они прямо направились к Гасанову.

Али Гусейнович Рустамов, как всегда, был одет просто: легкие кавказские сапоги, широкие брюки, аккуратно заправленные в голенища, белая длинная гимнастерка с пузыристыми рукавами, спадающими на обшлага. Из-под густых, нависших бровей молодо блестели глаза. Они всегда были прищурены, словно затем, чтобы случайно не потерять запрятавшуюся в них лукавую улыбку.

Мариам снова подошла к радиостанции. Рустамов может спросить ее о комсомольцах.

– Вы уже знакомы с Гасановым? – обратился парторг к Синицкому. Пока не съехались гости, можете осмотреть нашу технику. Здесь у нас почти все автоматизировано. Эта вышка – опытная. Она установлена в двадцати километрах от берега… Сами понимаете, что дальше продвигаться очень трудно – уже начинаются большие глубины, а сооружение такого основания и рискованно и дорого…

– Ничего, попробуем! – перебил его Гасанов. – Начало сделано. Здесь глубина пятьдесят метров. Вот оно, основание, чувствуешь? – Он стукнул о деревянный настил каблуком. – Стоит целый месяц, не шелохнется.

– Молодец! Люблю в тебе эту уверенность. Молодец!… Но ты не спеши, Ибрагим Аббасович! Во-первых, – Рустамов назидательно поднял палец, – не было еще ни одного шторма. Подожди до зимы! А, во-вторых, сто метров, двести метров – это не пятьдесят. Трудности постройки несоизмеримо возрастают. Это инженер Гасанов знает лучше меня. Работа начата, но, как хочешь, у меня нет полной уверенности, может ли такая легкая стометровая конструкция из стальных труб противостоять… ну, скажем, десятибальному шторму. Понимаешь – сто метров! Какая нагрузка на нижнюю часть основания! – Он остановился и с волнением добавил: Да, Ибрагим, большие дела нам надо делать, и если у тебя и Васильева ничего не получится, то пока придется плескаться у берега, где помельче.

Гасанов нетерпеливо постукивал ногой по настилу, выжидая, когда сможет возразить.

– Почему не получится? – горячо воскликнул он. – У меня есть новый проект. Основание на любой глубине: хочешь сто, хочешь двести метров. – Он недовольно посмотрел на недоверчивое лицо студента и решительно заявил: – даже триста метров!

– Вопрос можно, Ибрагим Аббасович? – с застенчивой вежливостью спросил Синицкий. – Значит, по вашему проекту, на морское дно можно поставить стальное основание вроде Эйфелевой башни?

– Зачем Эйфелевой? – рассердился Гасанов. – Шуховской, русского инженера Шухова! Куда более остроумная конструкция! Того самого Шухова, дорогой товарищ Синицкий, который изобрел новый способ перегонки нефти. Того Шухова, который строил в Москве радиобашню в годы гражданской войны, когда нас пыталось заклевать, задушить всякое воронье из англичан, французов, американцев. Но мы и тогда строили, теперь строим и всегда будем строить!… Послушай, Али, – взволнованно обратился Гасанов к парторгу, уже не обращая внимания на москвича, мне нужен один месяц на установку подводного основания. Все делается на земле. Ни одного водолаза!

Синицкий знал, что прошло уже несколько лет, как начали использоваться новые морские основания конструкции советских инженеров. Основания делаются на зародах в виде решетчатых каркасов, скрепляющихся между собой. Их устанавливают с барж, или так называемых «киржимов», причем водолазы для этой операции не нужны. На большую глубину они и не могут спускаться. Поэтому вполне естественно, что Гасанов спроектировал стометровое основание с расчетом установки его прямо с поверхности. «Это, наверное, очень трудно», подумал студент и с уважением посмотрел на изобретателя.

Гасанов о чем-то тихо рассказывал парторгу.

– Ну хорошо, – согласился Рустамов, – об этом после поговорим. А пока покажи нашему гостю сегодняшнюю технику. Он ведь ничего подобного не видел… Кстати, позабыл спросить: как здоровье Саиды? Может быть, ей нужно отдохнуть недельку после такой долгой командировки…

– Попробуй, скажи ей об этом! – Гасанов нахмурился и снова вспомнил о новой работе Саиды. – Она, как получила аппараты, стала совсем одержимой.

– Вроде тебя! – Рустамов рассмеялся. – Сам такой же… Ну ладно, потом разберемся… – И парторг заторопился встречать кого-то из гостей.

Гасанов, все еще под впечатлением своего разговора с Рустамовым, нехотя рассказывал Синицкому:

– Вам, конечно, известно, что на этой вышке сейчас не бурят. В подводном трубопроводе уже бежит нефть. Мы пользовались турбинным бурением. На конце трубы, опущенной в скважину, вращается только долото, а трубы остаются на месте… Ну, это вы все знаете. Наверное, изучали турбобур Капелюшникова? Этот метод бурения впервые в мире предложен советским ученым. Раньше на всех буровых вращались трубы вместе с долотом. Любому студенту, даже не геологу, должно быть понятно, что это невыгодно.

– Ну еще бы! – оживился Синицкий. – Несколько лет тому назад были скважины глубиною около четырех километров, а сейчас, как я слыхал, доходят до шести. Вертеть шесть километров труб!

Синицкий с любопытством рассматривал стальную сорокаметровую вышку. Люди в черных комбинезонах спускали сверху ненужные уже теперь трубы.

Старый мастер Ага Керимов мыл руки глинистым раствором. Он долго оттирал грязь и смазку, затем вытянул ладони перед собой, рассматривая их издалека. Сокрушенно покачав головой, мастер направился к Гасанову.

– К нам еще один изобретатель из Москвы приехал, – сказал инженер, представляя Синицкого. – Может быть, будущий нефтяник, а пока студент… А это наш старший мастер, сорок лет на буровых работает.

– Салам! Здравствуйте… – Керимов растерянно взглянул на свои мокрые руки. – А я вот что спросить хотел: когда вы, научные люди… это аллаверды к вам, Ибрагим Аббасович, – он поклонился в сторону Гасанова, – и к вам, – поклонился он Синицкому, -…когда вы, научные люди… как это сказать?… вот так сделать сможете: прихожу я на промысел – пиджак белый, чистый; ухожу – такой же остался, замечательный, белый? Не надо у лебедки стоять, трубы наращивать пусть все машина делает. Когда так будет? Да? – Он закончил это неповторимой интонацией, присущей бакинцам, когда в слове «да» слышится и вопрос и утверждение.

– Серьезная задача! – несколько помедлив, ответил Гасанов. – К этому мы идем, но пока еще многого не достигли… Да, рабочие наши сегодня не ходят в белых халатах. Однако недалеко то время, когда мы сумеем настолько механизировать бурение и добычу нефти, чтобы труд на промыслах требовал меньшей затраты физической силы, чтобы каждый мастер сидел за стаканом чаю у распределительной доски, а не ходил в бурю и ветер у бурового станка.

– А может, этого и не будет никогда? – Синицкий смущенно улыбнулся. – Черная нефть и белые халаты… Чудно!

– Вы лучше зайдите в кабину, к приборам. Тогда скажете! – жестко ответил Гасанов. – Правда, это только начало. Но вот, говорят, у Васильева… – Он замолчал и добавил: – Впрочем, об этом я и сам ничего не знаю.

Глава четвертая
ОПАСНОЕ ЗАДАНИЕ

Последние приготовления к торжеству заканчивались.

Научно-исследовательский институт нефти передавал новое подводное основание для эксплуатации.

Принимали представители соседнего морского промысла. В праздничных белоснежных костюмах ходили они по мосткам и настилу, внимательно осматривая конструкцию, и, удовлетворенно улыбаясь, что-то записывали себе в блокноты. Их сопровождал директор института Джафар Алекперович Агаев, пожилой полный мужчина с гладко выбритой головой. Маленькие, как два пятнышка, усы слегка топорщились. Он часто приглаживал их большим пальцем левой руки. Агаев никогда не расставался со своей трубкой. Была она сделана из особой пластмассы темно-зеленого цвета. Его друзья-курильщики утверждали, что трубки могут быть либо пенковые, либо вырезанные из корней редкого дерева. Они подсмеивались над трубкой директора, но тот совершенно серьезно доказывал, что его вполне современная трубка из специальной пластмассы даже, как говорится, вкуснее пенковой…

Директор поминутно вытирал голову большим голубым платком с белой каемкой. Было действительно очень жарко.

Синицкий растерянно бродил по островку. Он уже успел загореть до ярко-малинового цвета.

Неожиданно грянул оркестр. Рассыпалась барабанная дробь. Студент вздрогнул и обернулся назад. Музыканты расположились вдоль ограждений настила. Один из них, с огромной, сияющей на солнце трубой, сидел на перилах и опасливо посматривал вниз. Еще бы, там пятьдесят метров глубины!

Вокруг мостков вышки сгрудились катерки, моторные лодки, глиссеры. Все они, как пчелы, облепили островок и, толкая друг друга, покачивались на волнах.

Рустамов снял белую фуражку и обратился к собравшимся:

– Товарищи, инженера Гасанова и весь его замечательный коллектив мы можем поздравить с большой победой! Это победа творческой мысли сильнейшего оружия нашего государства. В нашей стране, на любом участке славных дел, каждый советский человек должен и может быть новатором. В этом наша сила! Творческая, созидательная мысль – самое современное, никогда не стареющее оружие. И мы им должны владеть в совершенстве!… Сегодня мы горячо жмем руку Ибрагиму Гасанову, одному из многих советских людей, который прекрасно пользуется этим оружием…

Когда парторг закончил свою речь, все сразу повернулись к Гасанову и зааплодировали.

Инженер неловко поклонился и тут же скрылся в толпе приглашенных.

Снова загремел оркестр. Потом выступали директор и представители различных организаций. Все они поздравляли Гасанова.

…Торжество заканчивалось. Уже отзвучали приветственные речи. Фотографы снимали героев дня возле вышки, у лебедки и у приборов.

Гасанов стоял на мостике, соединяющем вышку с комнатой отдыха, облокотившись на перила. Он был взволнован и речами и почестями, но ему казалось, что это все – незаслуженное. Слишком мало сделано! Он не успел пройти и половины задуманного пути, а тут уже гремит оркестр, речи, поздравления… Рано, очень рано!… Гасанов был уверен в правильности выбранного им пути. Будут стоять на крепких ногах острова инженера Гасанова, стоять на любой глубине, при любых штормах, но еще многое надо проверить, рассчитать, исследовать…

Саида так и не приехала. Смутное чувство беспокойства вновь овладело им. Сейчас она, наверное, в лаборатории Васильева…

Подошел Рустамов.

– Тебя там ждут, Ибрагим, – сказал он Гасанову, дотрагиваясь до его руки. – Нехорошо! Всех бросил. Опять о стометровой мечтаешь? – Он взглядом указал на плавучий остров, где высились подъемные краны, похожие на костлявых жирафов.

– Не угадал, Али, – задумчиво ответил инженер. – Зачем мечтать о том, что можно сделать сейчас? Пятьдесят метров или сто – какая разница! Надо искать другое решение, чтобы ставить вышки на самой большой глубине… в любом месте…

– Если, конечно, ты уверен, что там есть нефть, уверен в надежности разведки, – согласился Рустамов и с улыбкой посмотрел из-под бровей. – Можно ли строить Эйфелеву башню, как назвал твое основание студент, а потом разбирать ее, если в этом месте нефти не окажется? Как ты считаешь?

– В том-то и дело! Нельзя бурить без постройки вышки… Но я надеялся на аппараты Саиды. По ее словам, они могли бы более надежно, чем все другие способы разведки, определить местонахождение нефтяных пластов… Оказывается, с этими аппаратами должны работать водолазы. А какой черт нырнет на стометровую глубину?

– Я хотел с тобой о другом поговорить, Ибрагим, – осторожно начал Рустамов. – Прости меня, могу испортить тебе весь праздник. Но ничего не поделаешь, никак нельзя откладывать этот разговор… Тебе известно, что для испытания своей конструкции к нам прикомандирован инженер Васильев. Ему очень нужны опытные мастера.

Гасанов быстро взглянул на парторга, но ничего не сказал.

– Ты понимаешь, Ибрагим, какие ему нужны люди? У нас их по пальцам пересчитать можно. Да вот они – все тут! – Рустамов указал на группу мастеров, направляющихся в комнату отдыха.

– Например? – хмуро бросил Гасанов и, чтобы скрыть от парторга досаду, наклонился над водой.

Рустамов смотрел на рабочих и каждого из них провожал глазами.

По мостику медленно проходил Ага Керимов. Из-под его рабочего костюма выглядывали ослепительно белые манжеты и воротник рубашки.

– Например, – продолжал Рустамов, – твой лучший мастер Ага Рагимович Керимов.

– Так… – Гасанов загнул палец. – Еще кто?

– Мастер Григорян, – так же спокойно сказал парторг, увидев вдали фигуру рабочего очень высокого роста, с длинными мускулистыми руками; волосы у него были курчавыми и спадали на лоб кольцами, как у девушки. – Мастер Пахомов, – невозмутимо продолжал Рустамов, указывая глазами на старика с белой окладистой бородой и обкуренными желтыми усами.

Гасанов молча смотрел вниз, где разбивались волны о трубчатые ноги подводного основания. Шипела пена. Лопались пузырьки в зеленой воде.

– Очень хорош для этой работы и твой мастер Опанасенко, подчеркнуто спокойно продолжал Рустамов, увидев молодого загорелого украинца с насмешливо прищуренными глазами.

Опанасенко размашисто шагал по мостику. Дойдя до комнаты отдыха, он оглянулся и приветливо улыбнулся парторгу, сверкнув белыми зубами.

Рустамов помахал ему рукой, затем снова обратился к инженеру:

– Вот, пожалуй, и все. Что ты на это скажешь?

Гасанов долго молчал, медля с ответом, затем решительно тряхнул головой:

– Ясно! Значит, всех отдать. А с кем же мне, понимаешь, мне, – он подчеркнул это слово, – дальше работать?

– Я знаю, дорогой, тебе обидно, – осторожно начал Рустамов, – но конструкция Васильева может открыть перед нами новые пути в добыче нефти. А ведь мы на то и работаем в исследовательском институте, чтобы искать эти пути. У тебя другое – ты уже достиг определенных результатов. Можно и подождать немножко пока не проведем испытание васильевской конструкции. Тогда будем знать, на чем остановиться, чей метод принять: твой или его. Дело государственное, обиды тут ни при чем.

– Но, насколько я понимаю, на работу к Васильеву можно посылать людей только с их личного согласия?

– За этим дело не станет. Пойдем поговорим!…

Вскоре все мастера собрались в комнате отдыха и с нетерпением ждали, что скажет парторг.

Рустамов оглядел слушателей. Их было всего несколько человек, разных и по возрасту, и по стажу, и по национальности. И вместе с тем перед ним был крепкий коллектив, который может сделать все.

– Нехорошо получается с моей стороны, – с улыбкой начал Рустамов, останавливая свой взгляд на озабоченном лице мастера Керимова. Сегодня праздник, когда вы все, можно сказать, именинники, и вдруг приходит Рустамов и говорит о новой работе. Но, понимаете, дело уж очень срочное… – Он перевел взгляд на Григоряна. – Вы знаете, что к нам приехал один замечательный инженер? Он раньше работал в Ленинграде, на Кировском заводе. Много сделал для Советской Армии. Теперь приехал с Урала для испытания своей новой конструкции. Он тоже ищет способ, чтобы больше достать нефти с глубин морского дна. Но один человек ничего не сделает без опытных мастеров…

– Как можно! – согласился Керимов.

– И вот мы посоветовались с Джафаром Алекперовичем и решили просить вас…

– Зачем просить? – неожиданно загорячился Керимов. – Скажи: надо! Все пойдем. Да?

– Нельзя, Керимов. Тут дело особое. Опасное задание! Пойдет только тот, кто желает.

– Там тоже надо бурить? – смотря в пол, нерешительно спросил Григорян.

– Та же самая работа, но, понимаешь, это первый опыт, а потому я и предупреждаю, что он может быть опасным.

Григорян немного помолчал, затем снова, уже несколько смущенно, спросил:

– А кто на новой буровой у Ибрагима Аббасовича будет?

– Найдутся люди, – недовольно оборвал его Пахомов и нервным движением сжал бороду в кулак. – А я так понимаю: если ты, товарищ Рустамов, к нам пришел, по-душевному, говоришь, просишь – значит, надо! А страшного мы не боимся… Всякое на нашем веку бывало. – Он встал, застегнул верхнюю пуговицу пиджака и спросил: – Когда на новую работу становиться?

Опанасенко рассмеялся:

– О це дило! – Он хлопнул себя по коленке. – Правильный разговор! Ну, как есть, Петр Потапыч, в самую точку! Если нужно, наши бурильщики землю прямо насквозь продырявят, и вылезет труба где-нибудь у этих… как их?…

– Американцев? – со смехом спросил Рустамов, заражаясь веселостью мастера.

– Да нет… антиподов… вот у кого!

– Ну, это то же самое, – снова рассмеялся парторг. – У них все вверх ногами. Ты, Опанасенко, конечно, знаешь, что наши инженеры разработали способ наклонного бурения. Мы им обычно пользуемся в тех случаях, когда нужно достать нефть в местах, где нельзя поставить вышку. Улица хорошая в городе, дом замечательный стоит – зачем его ломать? Скажи, пожалуйста? Пусть издалека подойдет к этому месту наклонная труба… А вот эти «антиподы», то есть я говорю об американских дельцах, используют советское изобретение для обыкновенной кражи средь белого дня, или, попросту, для выкачивания нефти под участком своего соседа. Что ж с ними поделаешь? У нас говорят в народе: «Ишаку нравится, как он ревет». Такова их совесть!

– Ну и жулики! – не удержался Опанасенко. – Тащат почем зря!

– Так вот, дорогие, вернемся к делу, – перешел на серьезный тон Рустамов. – Почему мы решили просить именно вас? Конечно, мы могли бы найти мастеров и на других промыслах, но у вас опыт инженеров. Где таких найдешь? Хоть и обещали подобрать, но… – Он улыбнулся в усы. У нас такая пословица есть: «Кто надеется на соседа, тот уснет без ужина».

– Обязательно! – весело крикнул Опанасенко.

Мастера дружно рассмеялись.

– Значит, с нашим инженером мы уже не будем работать? – не сдерживая своего недовольства, спросил Григорян.

Все взоры обратились к Гасанову. Он стоял в дверях и молчал.

Подошла Мариам и тронула Гасанова за рукав:

– Ибрагим Аббасович, я все промерила. Верхние подкосы…

– Хорошо… Потом посмотрю. Подождите, – нервно отмахнулся инженер и полез в карман за папиросами.

Мариам резким движением откинула косу назад и скрылась за дверью.

– Рустамов знает, с кем нам теперь работать, – вздохнув, проговорил Керимов, обращаясь к Григоряну. – Здесь другая бригада будет. – Затем он спросил у парторга: – А меня, старика, возьмешь? Да?

– Почему нет? – искренне обрадовался Рустамов. – Ты больше всех нужен: ты сорок лет работаешь. Кто лучше тебя знает, как бурить! Спасибо, дорогой! Всем спасибо. Я знал, что вы не откажетесь… И ты прав, Григорян! Здесь тоже опытная установка, останешься при ней за старшего.

Мастер встал и обиженно замахал руками:

– Почему я останусь? Я же бурильщик.

– Нет, дорогой, не проси! Мы с директором уже решили. Не один год ты работал на эксплуатации, все знаешь.

Григорян, ворча, отвернулся к окну.

– Придут сюда совсем молодые мастера. Мы поручим эту опытную вышку нашим комсомольцам, – продолжал Рустамов, искоса наблюдая за Гасановым. – Им надо все рассказать, научить их сегодняшней технике добычи нефти, чтобы чувствовали они в этом свое будущее и чтобы росли из наших ребят такие специалисты, как Гасанов, Васильев, как вы, мои друзья! На вас сейчас мы особенно надеемся… Итак, товарищи, послезавтра придется начинать новую работу. Там дело очень срочное. А пока торопитесь домой – отдыхать, переодеться, чтобы вечером выглядеть настоящими именинниками. Сегодня вам встречать гостей на празднике в институте!…

Рустамов остался с Гасановым.

Мариам с чертежами ждала Гасанова на мостике. Уже отплывали от решетчатого причала катера, лодки, глиссеры. Все гости возвращались на берег, а ее комсомольцы так и не приехали. Но сейчас не это волновало Мариам: она не могла понять, как можно было взять у Гасанова его верных помощников, всех лучших мастеров. И отец от него уходит! А ведь еще столько работы впереди… Мариам собиралась предложить Гасанову испытать новый электробур на опытной стометровой конструкции. Кое-какие усовершенствования в электробуре сделаны самой Мариам. А когда-то Гасанов занимался этим делом, пока не придумал свои новые подводные основания. Может быть, и не следовало ему строить их?

Опустив голову, она бесцельно смотрела на зеленую воду, где плавали ореховые скорлупки.

Из окна комнаты отдыха доносился резкий, напряженный голос Гасанова:

– Нет, Али, хоть ты мне и друг, но я этого не понимаю. Как можно взять моих лучших людей и отдать их неизвестно зачем, неизвестно кому?… Ну да, конечно, конечно… – заторопился он, видимо заметив, что Рустамов хочет возразить. – «Моя душа не скатерть, чтобы расстилать ее перед тобой», – так говорится у нас в народе. Но я не могу иначе, я прямо скажу, что у меня на душе! – горячился Гасанов. Васильев приехал по приказу министерства. Неудобно не помогать ему. Что там о тебе подумают?… Все понимаю, Али.

– Хорошо, поговорим начистоту, Ибрагим, – со сдержанным гневом сказал Рустамов. – Только не обижайся… Разговор прямой. – Он, видимо, встал: послышались его неторопливые шаги. – Мне очень больно все это от тебя слышать! Ты понимаешь, очень хорошо понимаешь, как важны опыты Васильева. Можно ли думать только о своем! Ты коммунист, Ибрагим… – Рустамов остановился, шаги замолкли. – В Васильеве ты видишь конкурента. Еще бы! Людей взяли для его работы… Но пойми, что не в людях дело, найдем мастеров. Зачем строить стометровое основание, если после опытов Васильева оно окажется ненужным?… Я знаю, тебе тяжело… Нет-нет, не говори мне ничего! – остановил он Ибрагима. – Я все понимаю, но верю в коммуниста Гасанова: ему тоже предстоит выполнить опасное и трудное задание. Да, Ибрагим, это задание не менее трудное, чем то, за которое взялись твои товарищи.

– Ты знаешь, я никогда не подводил тебя, Али, – сухо заметил Гасанов.

– Я это знаю, поэтому и прошу тебя, – сдерживая волнение, тихо сказал Рустамов. – Мы долго обсуждали этот вопрос с директором, потом решили… Правда, ради праздника сегодня об этом не стоило говорить, но уж если зашла речь…

– Говори, Али, я слушаю.

– Тебе придется сейчас приостановить работу по монтажу стометрового основания, для того чтобы помогать Васильеву. Понимаешь? Ему нужно переделать электробур, который ты хотел применить у себя.