355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Пятницкий » Разведшкола № 005 » Текст книги (страница 4)
Разведшкола № 005
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:57

Текст книги "Разведшкола № 005"


Автор книги: Владимир Пятницкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

В 1943 году Илью Григорьевича перевели на новую работу. Он стал заместителем начальника штаба партизанского движения Украины Строкача по диверсионной работе. На этом посту он оставался до 1945 года.

И.Г. Старинов был убежден, что маршал Г.К. Жуков, став заместителем Верховного Главнокомандующего РККА, а также Генеральный Штаб, партизанскими действиями в тылу врага практически не управляли. Они так и не поняли стратегической цели партизанской войны, заключавшейся в том, чтобы отрезать вражеские войска от источников снабжения.

После окончания Отечественной войны И.Г. Старинова направили на работу в Высшую школу КГБ, где он возглавлял кафедру по своей основной специальности. Эта школа располагалась в подмосковной Балашихе, в том самом месте, где в начале 1930-х годов находилась спецшкола Коминтерна. Именно в Балашихинской спецшколе КГБ был заложен фундамент нашим знаменитым подразделениям специального назначения «Вымпел», «Альфа», «Зенит», «Ташкент» и другим. К сожалению, это элитное учебное заведение в 1992 году было ликвидировано приказом тогдашнего председателя КГБ Бакатина, а большинство его выпускников отправлено в отставку.

Руководство нашей страны часто менялось. К власти приходили люди, которые в этом вопросе, да и во многих других, не разбирались. В этом и заключается причина многих наших недоразумений, произошедших в последние годы.

В 1956 году 56-летний полковник И.Г. Старинов ушел в отставку. До последнего дня своей жизни он оставался самым старым полковником в мире. В этом звании он пребывал 62 года.

«Почему?», – спросит читатель. Потому, что всегда и при всех обстоятельствах он отстаивал собственное мнение, что бесило его непосредственное руководство и высшее начальство. В итоге полковник И.Г. Старинов, которого многие называли «гением минной войны», «диверсантом века» и «отцом советского спецназа» звание генерала не получил. А к званию Герой Советского Союза его представляли трижды, но всякий раз Политбюро ЦК ВКП(б) эти представления отклоняло. В жизни И.Г, Старинов был очень скромен, целеустремлен, бескорыстен и принципиален. Он всегда с определенной настойчивостью отстаивал свое мнение, даже если оно расходилось с мнением его руководства. Поэтому начальству он был неугоден. Он не проиграл ни одного поединка с врагом, но потерпел поражение от руководства собственной страны. Сегодня об этом знает лишь узкий круг военных специалистов.

Заслуживает внимания рассказ редактора его книги «Записки диверсанта» Эркебека Абдулаева. Вот что он поведал читателям:

«Уже много лет по возвращении с боевых действий я забегаю к Илье Григорьевичу обсудить детали некоторых проведенных специальных операций и выслушать его советы. Так, в конце января 1995 года, совершенно взвинченный увиденным в Грозном, я пришел к «Деду». Внимательно выслушав мой горестный рассказ, Илья Григорьевич заметил: «Если бы чеченцы владели стратегией и тактикой партизанской войны, результаты оказались бы гораздо плачевнее. Беда в том, что, похоже, и наши самодовольные генералы также не имеют об этом ни малейшего понятия!».

Полковник Старинов имел много боевых орденов Страны Советов, а также ордена Испании, Польши, ГДР, Югославии и других стран. Но он носил только те из них, которые действительно считал наградами. Интересно, что медаль «За Победу над Германией в Отечественной войне» он носил тыльной стороной вперед, а барельеф Сталина, что расположен на его лицевой стороне, он своими руками спилил напильником. Это говорит о многом. Полковник И.Г. Старинов не мог простить Сталину гибели лучших сынов Отечества, и в этом я вполне с ним солидарен.

Илья Григорьевич Старинов ушел из жизни в ноябре 2000 года в возрасте 100 лет.

Я позволил себе сделать это небольшое отступление от затронутой темы рассказом о мастере диверсий И.Г. Старинове, так как оно дополняет затронутый мной вопрос о подготовке СССР к партизанской войне и о специфике диверсионной работы в тылу врага.

Глава 6
Астраханская диверсионно-разведывательная спецшкола № 005

Положение на Сталинградском и Астраханском направлениях Советско-Германского фронта (ноябрь-декабрь 1942 г.)

Продолжим рассказ о диверсионно-разведывательной спецшколе № 005.

Нашим инструктором по минно-подрывному делу был лейтенант Израиль Аркадьевич Фридман, «рубаха-парень», один из лучших учеников полковника И.Г. Старинова. Он умел добиться от каждого из нас совершенного знания этого непростого ремесла.

Нам объяснили, что массовое применение минно-подрывных средств в тылу противника подрывает его моральный дух, сеет в его рядах панику и неуверенность.

В программу по подрывному делу входило изучение нескольких конструкций мин и взрывателей, а также тактики их применения в различных условиях. Обычные мины натяжного действия мы применяли вместе с зарядом взрывчатки весом 75, 100 и 200 грамм, в зависимости от задачи, а общим весом до 5 килограмм. При этом использовали взрыватели ВП-Ф и МВ-5.

Технология установки таких мин предусматривала подготовку в земле лунки глубиной 30–50 сантиметров, в которую следовало закладывать одну или несколько толовых шашек. Но мы на практических занятиях вместо дефицитного тола обычно использовали мелинит или аммонал.

В одну из толовых шашек вставляется взрыватель, в цангу которого вставлена тонкая палочка или нижняя часть стебля камыша, к которой привязана серая нитка – под цвет окружающей среды. Лунка засыпается землей или песком, а если поблизости есть камни, то лунка  закладывается камнями. Это значительно усиливает убойную силу мины. Выпущенную из лунки нитку протягивают поперек тропы или дороги, по которой должен пройти транспорт или патруль противника. Конец нитки привязывается к вбитому где-либо на возвышенности колышку по другую сторону тропы или дороги. Затем палочка-стопор вынимается из взрывателя и мина готова к применению.

Подобным же образом мы устанавливали противопехотные и противотанковые мины-фугасы, например, камнеметные. В Калмыкии перед войной проводили ремонтные работы на основных грейдерных магистралях, для этого завозили булыжник и складывали кучами вдоль дорог. Фридман учил нас использовать это обстоятельство. Для этого в кювете, прорытом вдоль дорог, делается колодец-яма, в которой одна сторона пологая, та, что обращена в сторону дороги. Процедура закладки фугаса была такой же, как указано выше. В колодец закладывалась взрывчатка и заваливалась булыжником, потом маскировалась под кучи камней, находящихся рядом и все это забрасывалось бурьяном.

Нам рассказали, что одна из заброшенных ранее групп заложила подобный фугас, на который напоролся эскадрон казаков. Первые кони прошли спокойно, но когда в середине эскадрона одна из лошадей задела нить и фугас сработал, результат был ужасен. Булыжники буквально раздробили коней и людей. Весть об этом разнеслась по всей округе, после чего конные патрули и обозы противника стали ездить по степи рядом с дорогами. Тогда наши диверсанты изменили тактику и стали пологую стенку колодца делать в сторону от дороги. И все повторилось вновь.

Знакомили нас и с осколочно-заградительными минами, которые тоже использовались в качестве противотранспортных средств.

Изучали мы и управляемые мины, которые состояли из взрывчатки со вставленным в нее взрывателем МЧБ, чеку которого можно было выдернуть в нужный момент за привязанную к ней проволочку. Но в основном наше внимание обращали на мины нажимного действия и на конструкцию взрывателей, приводимых в действие с помощью бикфордового шнура. К сожалению, ничего более сложного и прогрессивного в арсенале нашей спецшколы не имелось. Не хватало даже простых спичек и серых ниток для растяжек. Командиры формирующихся диверсионных групп, украдкой от руководителей школы, покупали их на астраханском базаре.

Особое внимание в нашем обучении уделялось освоению основ тактики действий в степных условиях. Нас обучали ходить по степи след в след, чтобы противник, обнаружив наши следы, не мог определить численность группы. Причем это должно было происходить автоматически, так как глаза были заняты другими задачами. На марше мы ходили парами. При этом один смотрел (вел наблюдение) – в одну сторону, другой в другую.

Мы учились работать в степи, которая была гладкой как крышка стола, разводить огонь там, где горящая спичка или зажженная цигарка видны за километры. Учили нас скрытно окапываться, маскироваться, беззвучно подбираться и снимать часовых, метать финский нож и многому другому, что позволяло выполнить задание и уцелеть самому.

Много времени занимало изучение топографии, способов ориентирования на местности и по звездам, что в голой степи непростое дело. Учились пользоваться трофейным оружием, так как много боеприпасов на себе не унесешь, да и обеспечение групп было весьма ограниченным.

Учились мы все прилежно, стремились во все вникнуть, понять, освоить все приемы и наставления, хорошо сознавая, что от этого зависит выполнение боевого задания и наша жизнь.

До сих пор я помню основы партизанской тактики, лаконично сформулированные в конспектах Ильи Григорьевича Старинова: хорошая разведка, маневренность, умение применять современные средства войны, в первую очередь минно-подрывную технику, знание местности, неожиданность нападения, умение быстро  сосредотачиваться для нанесения удара, немедленное рассредоточение после него и выход группы из боя, взаимная поддержка и стойкость в бою.

Нас обучали умению быстро и резко менять тактические приемы в зависимости от условий боя и обстановки,   ибо противник силен, но склонен к шаблонным действиям. Мы не должны были принимать лобового удара превосходящих сил противника. Нам предписывалось, постоянно маневрируя, неожиданно появляться в тылу врага, затруднять его связь и снабжение, изматывать внезапными ударами.

Нельзя засиживаться на одном месте. Передвигаться и вести боевые действия надо только по ночам, а в дневное время отсиживаться где-нибудь в укрытиях, соблюдая маскировку. Как можно больше хитрить, устраивать засады и уничтожать противника, не вступая с ним в прямое соприкосновение.

В ноябре Совинформбюро передало сообщение о начале тяжелых боев на направлении Нальчик – Орджоникидзе (Владикавказ).

Обстановка на фронтах была очень тяжелой, это удручало всех обитателей нашей спецшколы. Мы замечали, что в нашей среде происходит какая-то суета, догадывались, что идет формирование очередных групп для заброски в тыл противника. Официально об этом не сообщалось. Но дежурившие по спецшколе товарищи сообщали друг другу об уходе очередных групп.

Все занятия в нашей спецшколе проводились в основном в условиях, приближенных к будущему району боевых действий и в любую погоду. Для этого нас ежедневно вывозили за город. Там и проходила эта подготовка.

После окончания учебного дня, а он продолжался с раннего утра до позднего вечера, после ужина, мы обычно собирались в большой комнате, именуемой клубом. Там, затаив дыхание, слушали сводки Совинформбюро, из которых узнавали, что наши войска вели упорные бои в Сталинграде, на Кавказе на перевалах главного Кавказского хребта, под Нальчиком и Грозном. Изредка мелькали сообщения о борьбе партизан в Белоруссии, в брянских лесах, в Югославии, о действиях французских «маки» (партизан). Иногда нам показывали старые кинофильмы. Бывали и танцульки. Так снималось дневное напряжение. Отправки на задания все ждали с нетерпением, в нашу победу верили неукоснительно. Мы знали, что предстоят трудные дни, и не каждому из нас удастся дожить до конца войны. Но в окончательной победе над нацистами не сомневался никто.

В один из первых дней ноября мы возвращались с занятий пешим порядком, двигаясь строем по проезжей части городских улиц, по двое в ряд. В пару ко мне пристроился старшина Черняховский. Я заметил, как он специально отодвинул для этого Федю Воронина, с которым мы всегда ходили парой. Сначала шли молча. Затем он заговорил со мной. Спросил, что утром передавали по радио. Я ответил. Он объяснил, что утром был вызван в штаб и сводку Информбюро пропустил. Мы обсудили этот вопрос.

Затем стал расспрашивать о жизни в детдоме, о том, как в станице, где был расположен наш детдом, казаки встретили сообщение о начале войны, о том, как я попал в армию. Вопросы были ненавязчивы, но показали, что старшина хорошо знал мою анкету. Разговаривали мы как старые друзья. Дорога была длинная, шли около часа. Потом заинтересовался запасной бригадой и чем я там занимался. Задаваемые им вопросы выстраивались в определенную систему. Я понял, что он меня прощупывает, и стал проявлять осторожность.

Потом он сообщил, что ему поручено формирование группы и меня ему рекомендовало руководство спецшколы. Он стал расспрашивать меня о программе полковой школы (учебного батальона), которую я закончил в запасной бригаде, о том, какие системы пулеметов знаю.

Я рассказал, что учился в ней около месяца, что знаю пулемет «Максим» в совершенстве, ручник Дегтярева «ДП» несколько хуже, так как нас специализировали на станкачах, что здесь в спецшколе изучил немецкий пулемет МГ-34 и он мне очень понравился, надежная конструкция. Я рассказал ему, что в серьезных боях не участвовал, был только в истребительном отряде своего района, которому приходилось сражаться с бандами казаков и с немецкими десантниками. С истребительным отрядом и районным руководством я отступал от своей станицы до Махачкалы, в это время было несколько стычек с диверсантами-парашютистами, но чаще всего с ингушами и чеченцами, которые часто обстреливали из засад колонны отступающих войск.

Потом старшина спросил меня в лоб, пристально глядя в глаза, согласен ли я идти на задание в составе его группы? Я согласился не колеблясь, но попросил взять в группу и моего друга Федю Воронина. Старшина стал расспрашивать о нем, а потом с горечью сказал, что об этом следует нам самим обратиться к начальнику школы, и добавил, что двух старших сержантов ему вряд ли дадут.

После ужина мы с Федором обсудили предложение старшины и решили попроситься в группу Черняховского официально. Утром следующего дня, после завтрака, мы зашли в штаб и, как положено, обратились к Алексею Михайловичу Добросердову. Он был не один, возле его стола сидел штатского вида пожилой человек. Мы его часто видели рядом со старшиной. Потом узнали, что он был комиссаром его группы. Окружающие звали его просто Максимыч, фамилию его я тогда не знал.

Когда мы сказали, зачем пришли, Добросердов спросил, почему мы хотим идти вместе? Мы ответили, что хорошо знаем друг друга, а в трудных условиях всегда надежнее иметь рядом друга, которого хорошо знаешь. Комиссар спросил, почему мы хотим попасть именно в группу Черняховского? Мы ответили, что старшина нам очень нравится, а в какую группу быть зачисленным нам все равно, лишь бы поскорее и вместе.

Алексей Михайлович сказал нам, что подумает и, показав на дверь, добавил: «идите, ваши уже позавтракали и дожидаются на улице. Машина прибыла, пора на занятия». Через пару дней старшина отозвал меня в сторону и с сожалением сказал, что пулемета его группе не дадут, поэтому вопрос о нас с Федором отпал сам по себе. И добавил: «жаль, ты, сержант, мне понравился».

Еще через пару дней, перед 7 ноября, мы заметили, что группа знакомых нам лиц перешла во вторую смену питания. Мы поняли, что вышел приказ о формировании новой группы. Вскоре стало ясно, что эта группа старшины Черняховского.

Приказы о создании диверсионно-разведывательных групп на стенде оперативной информации не вывешивались. Их обычно зачитывали перед строем только самой группы, собранной в штабном помещении. В приказе указывался ее персональный состав, руководители, присвоенный номер и кодовое название. Район предстоящих действий и конкретное задание сообщались только командиру, комиссару и заместителю командира по разведке. А шифр для радиосвязи знали только командир и радист.

В середине ноября 1942 года на задание в тыл противника были отправлены сразу пять диверсионно-разведывательных групп.

4 ноября – группа № 71 «Манжи». Командир Батаев, 13 бойцов. Место действий – район дороги, соединяющей хотуны Шатуновский – Уманцево – Садовое – Киселевка

В тот же день – группа № 73 «Кечкенеры». Командир Харцахаев, 15 человек. Ей определили район действия на дороге, соединяющей хотуны Буру – Кечкнеры – Шебенеры – Сораха.

14 ноября группа № 74 «Юста». Командир Огиров, 17 бойцов. Район действия на дороге Яшкуль – Ютта.   ноября отряд под командованием А.М. Федоренко (31 боец) в район дороги Яшалта – Киста и железной дороги на участке Ипатово – Дивное, с задачей парализовать перевозки противника по грунтовой и железной дорогам [14]14
  См.: ЦПЛ ИМЛ. Ф. 69, оп. 1, д. 45, лл. 101–103 (документ № 136); ОПА Кал. АССР. Ф. 1, оп. 44, р. 23, лл. 87-102 (документ № 140).


[Закрыть]
.

На рассвете 17 ноября 1942 года спецшколу покинула и диверсионно-разведывательная группа № 66 «Максим» под командованием старшины Л.М. Черняховского.

В этот день я был помощником дежурного по спецшколе. Каждый день двое сержантов из числа курсантов дежурили по школе, один из них – помощником. Алексей Михайлович вызвал меня и приказал сопровождать вместе с ним группу «Максим» до военной гавани, которая располагалась на окраине Астрахани. Бойцы группы погрузились в крытый брезентом грузовик, и до места назначения никто не проронил ни слова. Добросер-дов сидел в кабине шофера, я в кузове, между командиром и комиссаром.

На пристани нас встретил представитель военного отдела Калмыцкого обкома партии товарищ Альтман. Впоследствии мне с ним приходилось не раз встречаться. Группа выгрузилась из грузовика и во главе с заместителя командира по разведке стала молча подниматься по трапу военного катера. А Добросердов, командир группы, комиссар и Альтман стояли у трапа и о чем-то говорили, наверное, командование группы получало последние наставления от руководства. Наконец, Черняховский и комиссар группы вместе с Альтманом поднялись на борт катера и отчалили от гавани, взяв курс вверх по Волге к месту назначения. Я еще долго вспоминал старшину Черняховского. Стоя на корме катера, Леонид Матвеевич помахал мне рукой и крикнул: «удачи тебе, сержант».

А мы с Добросердовым молча вернулись в расположение нашей спецшколы, и каждый из нас думал о своем.

Группа Л. Черняховского перешла линию фронта в ночь на 18 ноября и вскоре вышла в заданный район действия, в район Заветное, но в конце ноября ей приказали передислоцироваться в район Пролетарское – Куберле [15]15
  ЦПА ИМЛ. Ф. 69, оп. 1, д. 33, л. 36 (документ № 131).


[Закрыть]
.

Из последней радиограммы от группы было известно, что она вышла в район хуторов Верхний и Нижний Зундовы и осела на берегах реки Маныч. Но это произошло уже в начале декабря. На этом связь с группой «Максим» прервалась. Видимо, Черняховский сберегал батареи питания радиопередатчика. Ведь запас их был строго ограничен, а впереди была неизвестность.

Диверсионные группы, отправленные в тыл противника, точно в воду канули. Как правило, радиосвязь с ними поддерживалась три-четыре дня и затем обрывалась. Алексей Михайлович ежедневно звонил в разведотдел штаба 28-й армии с одним и тем же вопросом: «для нас что-нибудь есть?». Почти всегда следовал ответ: «для вас ничего не поступало!». Большинство групп, заброшенных на оккупированную территорию, так и не восстановили связь со штабом нашей спецшколы.

Но подробности о боевых действиях и о судьбе этих диверсионных групп я узнал значительно позже, работая с архивными материалами Центрального партийного архива и с Особым партийным архивом Калмыцкой автономной республики.

Людей из состава этих групп я знал плохо. В спецшколе мы держались особняком, в пределах своих учебных групп. Более тесные отношения между курсантами разных групп руководство не поощряло. Оно опасалось, что в случае провала группы и пленения кого-либо из бойцов, те под пытками могут разболтать лишнее. Отсюда следовало основное правило: знать только то, что необходимо для выполнения задания.

До последнего времени существовало убеждение, что в степных условиях крупным отрядам укрыться труднее, чем небольшим группам. Позже жизнь доказала, что это мнение было ошибочным.

После окончания войны усиленно культивировалось мнение, что все коренное население Калмыкии относилось к числу предателей Родины и прислуживало немцам. Это тоже не соответствовало действительности. Так, по данным официальных документов из 220 человек, заброшенных в тыл противника спецшколой № 005 к середине ноября 1942 года, 125 человек были калмыки [16]16
  ОПА Кал. АССР. Ф. 1, оп. 2, д. 24, лл. 92–94 (документ № 130).


[Закрыть]
.

Отечественная война все нации страны разделила на «своих» и «чужих». В то трудное для Родины время всплыла вся нечисть. Известно с давних пор, что дерьмо всегда плавает на поверхности. Это в полной мере касается и русской нации. Примерами тому могут служить Власовская РОА, 15-й казачий корпус СС и другие воинские подразделения предателей, верой и правдой служивших германским нацистам.

Не обошло это явление и калмыцкую нацию. Калмыцкий легион, который помогал немцам бороться с партизанами и диверсионными группами в Калмыцких и Сальских степях на астраханском направлении, а также многие разрозненные группы калмыцких прислужников немецким оккупантам, в начале 1943 года при формировании немцами 1-й казачьей дивизии вошли в ее состав в качестве калмыцкого полка. Этот полк состоял их двух дивизионов, по четыре эскадрона в каждом. Этот факт подтверждает атаман Кубанского войска генерал-майор Вячеслав Науменко, который был одним из основателей 1-й казачьей дивизии германской армии.

Вскоре после того, как в феврале 1943 года территория Калмыкии была освобождена, сталинское руководство репрессировало всю республику. Автономия была ликвидирована, население насильственно вывезено в Казахстан. Только в 1957 году калмыков реабилитировали. Как известно, точно так же Сталин в 1943–1944 гг. поступил с ингушами, чеченцами, кабардинцами, балкарцами, карачаевцами, крымскими татарами, с немцами Поволжья. Но я отвлекся от темы.

Формирование партизанских отрядов и диверсионно-разведывательных групп в нашей спецшколе, как я уже говорил выше, происходило скрыто. По какому принципу это делалось нам, курсантам, было непонятно. Сначала проводились индивидуальные беседы. То одного, то другого курсанта кто-либо из старших товарищей отзывал в сторону, расспрашивал о родных, о школе, о предыдущей жизни, о взглядах на обстановку в стране. Потом в один из дней утром, после завтрака, дежурный по школе объявлял фамилии курсантов, которым следовало явиться в штаб. Там им зачитывали приказ о зачислении в такую-то диверсионно-разведывательную группу, знакомили с ее командиром и   комиссаром. Там же каждый боец группы зачитывал, отпечатанную на листе бумаги, присягу – партизанскую клятву и ставил на ней свою подпись.

При этом бойцы, отправленные в спецшколу из армейских подразделений и уже принявшие ранее в своих частях присягу на верность Родине, от процедуры принятия партизанской клятвы не освобождались.

С момента объявления приказа о формировании группы всех ее бойцов размещали в отдельной комнате и несколько дней, иногда неделю, они жили там, привыкая друг к другу. Шло формирование боевого коллектива, подбиралось вооружение и снаряжение. Командир и комиссар продолжали знакомиться с каждым бойцом, распределяли роли и обязанности между бойцами группы, усиленно обучали их на свой лад отдельным тонкостям предстоящей деятельности.

Потом в один из дней, обычно на рассвете до общего подъема, когда все еще спали, эти группы исчезали. Иногда их увозили на машинах, но чаще они пешком сами шли до набережной Волги. Там из военной гавани их переправляли на другой берег в район поселка Трусово, либо на военном катере отправляли по заданному маршруту.

Мы же замечали их отсутствие по свободным местам в столовой. Освободившиеся места сразу занимали вновь прибывшие, и эта процедура повторялась снова и снова.

Увольнения в город, то есть за пределы территории спецшколы, нам давали редко, в основном только жителям Астрахани для посещения родных. Остальным, жителям других мест, считалось, что в городе делать нечего. Но все же иногда и нам случалось выбраться за ограду школы, то с пакетом в штаб 28-й армии, то в обком партии или комсомола. Кроме того, каждую неделю строем мы посещали ближайшую к нам баню.

Бывая в городе, мы видели, что Астрахань готовилась к обороне. Ведь город был забит войсками. В нем продолжалось формирование частей 28-й армии, Штаб которой находился в городском Кремле. Город и особенно порт время от времени бомбила авиация противника. В спецшколе имелся и женский контингент, в основном, девушки нашего возраста. Этим «контингентом» мы интересовались серьезно. Но нас одергивало командование, предупреждая и напоминая, что флирт и любовь в школе под запретом.

Девчата жили в отдельном одноэтажном флигеле, и нам, парням, дорога туда была закрыта категорически. Девушки обучались радиоделу, медицине и подрывному делу. Были среди них и несколько снайперов, с некоторыми из которых мы иногда встречались на занятиях.

В спецшколе было несколько групп, но мы держались особняком. Ведь мы уже были солдатами, а большинство курсантов были из штатских. Я сильно сдружился со своим бывшим командиром Федей Ворониным. Все время и на занятиях, и на отдыхе, мы старались быть вместе.

Раньше, в полковой школе в 28-й запасной бригаде он учил меня стрелять. Поэтому очень переживал, когда я, бывший его ученик, на стрельбище в тире при всей группе утер ему нос. Стреляя из немецкого пулемета МГ-34, я выписал пулями на щите свое имя – «Вова». Когда это дошло до начальства, меня заставили повторить это, но уже в бумажную мишень, наклеенную на щит, и дали мне в руки пулемет Дегтярева. Начальство стояло сзади, я конечно нервничал. Но по команде «пли» короткими очередями уничтожил весь черный круг мишени. После этого мне объявили благодарность и освободили от дальнейших занятий по стрелковой подготовке.

Так проходил день за днем. Время бежало быстро и удивительно незаметно. Ноябрь перевалил на вторую половину.

Тем временем обстановка на южном участке советско-германского фронта с каждым днем все больше осложнялась. Еще в середине сентября танковая армия генерал-полковника Германа Гота подошла к Сталинграду на 40 километров. В конце сентября 1942 года командующим Сталинградским фронтом был назначен генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский (1896–1968).

В середине ноября 11-я армия генерал-фельдмаршала. Эриха фон Манштейна (1887–1973) была переброшена с Волховского участка Ленинградского фронта под Сталинград. Гитлер приказал ему принять на себя участок фронта по обе стороны Сталинграда. На базе Штаба его 11-й армии была создана группа армий «Дон», которая должна была спасти окруженную армию Паулюса. Ожесточенные бои под Сталинградом происходили с 19 по 23 ноября. К 24 ноября кольцо окружения было настолько тонким, что прорвать его не стоило большого труда.

В ответ советское командование бросило свою подвижную армию вдоль нижнего течения Дона к Ростову-на-Дону и отрезало группу армий «А».

Генералу Готу было поручено деблокировать окруженную 6-ю армию генерала Паулюса. Танковой группе Гота удалось продвинуться вглубь кольца окружения и выйти к речке Мышкова у деревни Громославка. Но здесь, всего в 40 километрах от внутреннего обвода кольца окружения, ее остановила 2-я гвардейская армия генерала Р.Я. Малиновского (1898–1967).

Подробности об этом эпизоде я расскажу ниже.

В середине ноября генерал-полковник Эвальд фон Клейст был назначен командующим группой «А» вместо фельдмаршала фон Бока и его войска подошли к Ростову-на-Дону. 20 ноября в наступательную операцию включился Сталинградский фронт. В ходе его наступления армия генерал-полковника Гота вместе с остатками 4-й румынской армии были отброшены от Сталинграда и оказались южнее внешнего кольца окружения.

В это же время части 28-й армии, за полосой обороны которой нам предстояло действовать, атаковали противника и прорвали линию обороны немцев, начавших отход. Но на рубеже Чилгир – Яшкуль им удалось остановить наступление советских войск. В середине декабря Манштейн начал операцию по освобождению окруженной армии Паулюса. План этой операции получил название «Зимняя гроза».

Ставка немецкого Главнокомандования включила в армейскую группу «Дон» свыше 30 дивизий, которые развернулись по фронту от станицы Вешенской до станицы Пролетарская. Ей было поручено спасти окруженную в Сталинграде армию генерал-полковника Паулюса.

Как я сказал выше, в армейскую группу «Дон» была включена и танковая армия генерал-полковника Гота, в голове которой находилась мотострелковая дивизия СС «Викинг». Танковой армии Гота было поручено пробить коридор в «котел» окружения армии Паулюса.

Я считаю, что без этой исторической справки читателю трудно будет понять обстановку на южном фланге советско-германского фронта, в которой приходилось действовать бойцам диверсионно-разведывательных групп и партизанских отрядов южного отдела ЦШПД, в том числе выпускникам нашей спецшколы.

В один из дней конца ноября, когда мы после завтрака построились во дворе школы, из штаба вдруг выскочил взволнованный Алексей Михайлович и, подозвав к себе дежурного, спросил, где болтается его помощник. Тот ответил: «вы сами отправили его в штаб 28-й армии с пакетом». Тогда Добросердов, оглянувшись, увидел меня и крикнул: «старший сержант Пятницкий, ко мне». Я вышел из строя и вытянулся перед ним. Он коротко бросил: «за мной». Я спросил его: «оружие взять?». Он махнул рукой и побежал к воротам, я за ним.

На улице у ворот школы стояли два грузовика, крытые брезентом. Мы разместились в кабинах и сразу же тронулись. Проехав через город, остановились у гражданского причала. Там в окружении отряда комендантской роты находились около 50 вооруженных людей. Они представляли собой весьма колоритную группу – все в старых обгоревших ватниках, в рваных ботинках, у многих подметки были подвязаны веревками или телефонным  проводом. Среди них были раненые и, как оказалось, больные.

Алексей Михайлович, выскочив из машины, бросился к этим людям. Они обнимались, жали друг другу руки, некоторые плакали от радости встречи. Это были две разведгруппы, заброшенные в тыл к немцам в начале октября. Им первым из всех заброшенных в тыл противника удалось вернуться из немецкого тыла на свою территорию. Связь с ними была утрачена, мы считали их погибшими.

Добросердов подозвал к себе командира комендантского наряда, который окружил причал, объяснил ему, что это разведгруппы, вернувшиеся с задания, попросил снять оцепление. Затем, накричав на меня за то, что стою без дела, приказал раненых и больных грузить в первую машину, остальных во вторую. А сам пошел к коменданту гавани, чтобы связаться с разведотделом 28-й армии. Переговорив с руководством штаба армии, он подошел к машинам, сел в ту, где были раненые и больные, приказав мне вторую машину вести в «расположение» – в спецшколу – всех накормить, помыть и переодеть. А сам повез больных и раненых в ближайший госпиталь. Там их уже ждали.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю