Текст книги "Томагавки кардинала"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мсье президента очень хорошо поняли – ведь он открыто провозгласил: «Америка – вся, и Северная, и Южная, – эта зона интересов Объединённых Штатов, и никаким занюханным европейцам здесь делать нечего! И вообще, всё Западное полушарие – это наше полушарие, понятно? Вы думаете, мы зря назвали свою страну «Объединённые Штаты Америки», а не «Североамериканские Объединённые Штаты»?». Зал вновь взорвался аплодисментами, и на сей раз Шарль Монроз не спешил прервать овации – он всё сказал.

Бледнолицые братья впервые заявили о себе во весь голос, высказав всему миру свои амбиции. Загнав в резервации жалкие остатки индейских племён восточного побережья и верховьев Миссисипи и расширяя территорию Объединённых Штатов, они шли теперь на Дикий Запад, отстреливая бизонов и кочевых индейцев, хозяев этих мест. Они шли упорно и безостановочно, шаг за шагом приближаясь к редкой цепочке русских поселений на берегу Тихого океана, основанных егерями генерала Каменского и зверопромышленниками Аляски.

* * *

1847 год

Европейские державы не то чтобы безоговорочно смирились с лозунгом «Америка для американцев!», но понять его поняли. И когда вспыхнула война между Объединёнными Штатами и Мексикой, они не стали в неё вмешиваться. Хотя им было и не до того – в Европе шла очередная серия буржуазных революций.

Скорее всего, независимая Мексика, освободившаяся от «испанской тирании», после «тщательного изучения» не показалась её северным соседям соответствующей «принципам справедливости». Последовал вооружённый урок, за который Мексика заплатила половиной своей территории. Правда, мексиканский студент, утерев кровавые сопли, пущенные ему шампленскими педагогами, получил стипендию в талерах, официально проведённую через бухгалтерию Нуво-Руана как плата за отобранные у него земли – всё должно быть законно. На этих землях возник штат Нуво-Мексик – очередной штат ОША.

Орёл, похищенный с тотема ирокезов, хищно расправлял крылья…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. КРЕОЛЫ И ФРАНГЛЫ

1848 год

– Учудил твой внучёк, Михал Семёныч, учудил, ничего не скажешь, – губернатор Форт-Росса раздражённо прошелся по своему кабинету. – Мало что умыкнул девку, так ещё кого выбрал, шельмец, – дочку вождя!

– Он её не воровал, – спокойно ответил старик, стоявший у дверей губернаторского кабинета. Старик доживал седьмой десяток, был сед, и если бы у него росла борода, он наверняка был бы седобородым. Но у Маленького Медведя, в крещении Михаила, борода не росла – сказывалась густая кровь его индейской матери. – Они любят друг друга.

– Любят? Вот придут завтра кашапомы под наши стены с дубинами да стрелами и покажут ему любовь да ласку! И что прикажешь делать? Из пушек по ним стрелять? Оно, конечно, можно, да только мы с индейцами сколько лет в мире живём, и Форт-Росс ещё ни разу в осаде не был!

– Мой внук не воровал девушку, – стоял на своём старый метис. – Обычай такой – её родители обо всём знали. – Старик немного подумал и добавил: – Наверное. Выкуп дадим – не будет войны.

– В общем, так, Медведь, – Шелихов пристукнул ладонью по столу, – разберись со своими влюбленными, а заодно и с твоими будущими родственниками, понял?

Лыков степенно кивнул и вышел из кабинета.

– А то я ведь и власть могу применить! – крикнул ему вдогонку губернатор Форт-Росса. – Посажу обоих в холодную – будет им медовый месяц!

Последнее было сказан уже для острастки – вся русская колония знала, что Шелихов Павел Иванович хоть и суров, но не самодурничает, и попусту над людьми не куражится – по-другому в этих краях нельзя.

Проводив старого ирокеза, губернатор сел за стол и крепко задумался – ему было о чём подумать. Свыше полувека Русская Америка ухитрялась лавировать между испанцами и местными индейскими племена, не доводя дело до вооружённых столкновений и в то же время блюдя свой интерес и не поступаясь достоинством, что было совсем не просто. «Эх, – думал Шелихов, – французам, а до них англичанам было легче: их державы поддерживали. А мы одни как перст, и в Петербурге никому до нас дела нет. Нессельроде,[36]36
  Карл Нессельроде – русский министр иностранных дел при Александре I и Николае I. В 1825 году (в реале) составлялся план покупки для Форт-Росса 25 семей крепостных, которым была бы по прибытию в Америку дана свобода. План этот был отвергнут Нессельроде.


[Закрыть] вон, какой месяц молчит: будут переселенцы, не будут – одному богу известно. А тут ещё американцы лезут – шустрые, как тараканы, так и норовят в любую щель забраться. И с ними, чую, посложнее будет сладить, чем с гишпанцами да туземцами».

…Добравшиеся до тихоокеанского побережья егеря генерал-поручика Каменского осели здесь. Многие не дошли – болезни и стычки с воинственными племенами лесов и прерий унесли сотни жизней, – но дошедшие огляделись и обустроились: поплевав на руки, взялись за топоры, и возник на берегу речки Славянки, в хорошем месте, форт Росс – новый город Русской Америки. Через год пришли корабли капитана Коцебу, и Каменский отплыл на «Рюрике» в Россию – докладывать государыне-матушке об исполнении порученного. На транспортах «Тунгус», «Алеут» и «Камчадал» уплыли и другие, однако многие остались – кто волей, кто неволей, – и Русская Америка стала набирать силы, снабжая хлебом и мясом Аляску. Земля здешняя оказалась щедрой – заколосились пшеничные поля, появились фруктовые сады и виноградники. Развивались ремёсла, завертелись ветряные мельницы, и сходили с верфи Форт-Росса промысловые шхуны, бороздившие океан от Алеутских до Гавайских островов. С индейцами племени кашайя-пома, уступившими русским землю под поселение за десяток топоров и мотыг, пару штанов да пяток одеял с нитками бус в придачу, поладили – правители Русской Америки строго следили за тем, чтобы поселенцы не чинили обид местным жителям. Испанцы хоть и ершились, однако не желали портить с Россией отношения, и министр иностранных дел Испании Хосе Луйанд дал указание вице-королю Новой Испании «проявить крайнюю деликатность, дабы добиться ликвидации русского поселения без ущерба для дружественных отношений между двумя странами». Но русские уходить не собирались – колония жила и процветала, обрастая посёлками торговцев мехами и ранчо земледельцев.

Самой большой проблемой была острая нехватка женщин – русских поселянок здесь почти не было, и новороссияне женились на индеанках, разбавляя славянскую кровь. Дети и внуки первопоселенцев посмуглели, однако говорили по-русски, молились Христу и считали себя русскими. К тому времени, как Павел Шелихов стал губернатором Росса, число жителей Русской Америки превысило восемь тысяч. Это много для века семнадцатого, но к середине века девятнадцатого, когда кончились времена отчаянных смельчаков-первопроходцев вроде де ла Саля или Семёна Дежнева, когда по прериям поползли первые железные дороги, а воду Миссисипи вспенили широкие плицы гребных колёс первых неуклюжих пароходов, этого было уже мало: кто не успел, то опоздал.

Русская Америка, по сути, была брошена на произвол судьбы – выживай как знаешь. Торговля мехами не приносила особого дохода – Сибирь ближе, а мехов там не меньше, – и все доводы говоривших о важности для будущего России Аляски и особенно Калифорнии разбивались о броню холодного равнодушия Санкт-Петербурга. Шелихов слал петицию за петицией, просил, увещевал, умолял прислать поселенцев и военные корабли – тщетно. Трёх русских царей – Павла I, Александра I и Николая I – словно поразила куриная слепота, а баре ни в какую не желали для блага державы расстаться хоть с малой толикой крепостных душ – нужна им эта Америка с этими её «русскими креолами»?

А тем временем американцы, пользуясь попустительством испанского вице-короля и уповая на свою наглость и на свои ружья, самочинно заселяли Калифорнию, захватывая свободные земли – с индейцами они не считались. Шелихов знал историю Техаса,[37]37
  Техас, интенсивно заселяемый выходцами из Южной Луизианы, отделился от Мексики и провозгласил свою независимость, что в итоге привело к американо-мексиканской войне.


[Закрыть] и не без основания опасался, что эта история может повториться в Русской Америке. Как говорил отец Никодим, настоятель православной церкви Форт-Росса: «Франглы хоть и христиане, но не поладим мы с ними – Маммоне они молятся, а не Богу-Отцу, Сыну и Святому Духу».

…Шелихов встряхнулся, гоня тяжкие думы. «Уладит Мишка дело, – подумал он, – не впервой. А внучок его молодец – орёл! Так и надо: когда обоюдно любят, ничто не помеха – ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Пойду посажённым отцом к ним на свадьбу – Лыковых в Россе уважают. А там, глядишь, и в крёстные отцы позовут: любовь детей приносит».

* * *

Жакоб Маршаль отряхнул парусиновые штаны от налипших опилок. Уф, кажется, закончил… Он поднял отпиленный брус, забросил его на штабель досок и вышел из душной лесопилки, где воздух насыщен мелкой древесной пылью, глотнуть свежего ветерка. Мерно крутилось водяное колесо, приводящее лесопилку, шумела вода под его лопастями. Подумав, Жакоб достал трубку, но высекать огонь рядом с кучами сухих стружек не стал – решил отойти подальше, к реке. Усевшись на травку неподалёку от колеса, он бросил рассеянный взгляд на громоздкое сооружение, и… замер.

На медленно ползущей лопасти отчётливо блеснула яркая золотистая искорка. Жакоб подошёл ближе – да, так и есть, там что-то блестело. Он быстро провёл рукой по мокрому дереву, норовя поймать этот блеск, а когда разжал ладонь, то увидел на ней увесистую жёлтую горошину размером с револьверную пулю тридцать первого калибра.

– Золото… – прошептал Маршаль. – Мсье Зуттер! Мсье Зуттер!

Прибежавший на крик хозяин лесопилки и работник перекрыли воду, остановили колесо и тщательно осмотрели все его плицы. Результат ошеломил обоих – в итоге набралась целая горсть золотых крупинок величиной от песчинки до спичечной головки. Сомнений не было – золото принесла вода Саваж-Ривьер.

– Вот что, Жакоб, – многозначительно сказал Зуттер, – ты языком об этом не мели. В посёлке полно всякого сброда, они нам за золото глотки перережут. Так что молчи, а я пока подумаю, что нам делать.

Иоганна Зуттера отнюдь не обрадовало золото на водяном колесе. У него было своё дело – лесопилка, – он собирался строить водяную мельницу и подозревал, что обнаружение золотых россыпей приведёт все его начинания к краху: работники попросту разбегутся и подадутся в золотоискатели. Жакоб Маршаль поклялся держать язык за зубами, но слова своего не сдержал – в тот же вечер под влиянием винных паров он расхвастался и разболтал о своей находке. Собутыльники не приняли всерьёз его россказни, однако среди них случайно оказался торговец из Сан-Франциско Самуэль Бренань, издававший местную газету. Бренань тайком нанёс визит на берега «золотой речки», убедился, что золото там есть, и что его много, основал в посёлке контору по скупке золота, а после этого прошёл по улицам Сан-Франциско, держа в руке фиал, наполненный драгоценным металлом, и оглашая воздух криками «Золото! Золото! Золото из реки Саваж-Ривьер!».

Калифорнию залихорадило. Множество фермеров бросали всё, меняли серпы, мотыги и грабли на старательскую снасть – на лопаты, промывочные лотки, сита и, конечно, на шестизарядные револьверы Кольера, – и кидались просеивать песок калифорнийских рек, речушек и ручейков. Известие о «калифорнийском Эльдорадо» быстро разошлось по всему миру – особенно после того, как президент Объединённых Штатов Жермон Поль подтвердил факт открытия золотых россыпей в своём обращении к Конгрессу в декабре сорок восьмого, – и сотни тысяч людей со всех континентов устремились в Калифорнию, желая разбогатеть.

Опасения Зуттера подтвердились – его дело рухнуло: рабочие ушли на поиски золота, а новые пришельцы селились на его земле, воровали зерно и скот. В Калифорнии правил закон «Господь Бог создал всех людей разными, а полковник Кольер сделал их равными», и оставались в безымянных могилах тысячи старателей, которым не повезло. По итогам войны с Мексикой бывшая испанская Калифорния отошла к Объединённым Штатам, в пятидесятом году она официально стала новым штатом страны, но на её территории оставался Форт-Росс, нарушавший общее благолепие. Правители Русской Америки не церемонились с бандитами – набеги золотоискателей на ранчо и фермы «русских креолов» беспощадно пресекались силой оружия, – а в далёком Петербурге заинтересовались «золотой страной» и даже начали разрабатывать план её заселения. «Русская заноза» – последний иностранный анклав на всей территории ОША от канадской границы до мексиканской – всерьёз обеспокоила Шамплен.

* * *

1851 год

– Сделка не состоялась, мсье президент, – русские отказались продать свою колонию, – доложил государственный секретарь. – «Мы своей землёй не торгуем, мы на ней живём» – так они сказали.

– А что Петербург?

– Ответ русского министерства иностранных дел уклончив: скорее всего, император Николай ещё не принял окончательного решения.

– На него можно повлиять? Нессельроде – он ведь как будто…

– Да, с ним можно договориться, особенно если, – государственный секретарь сделал многозначительную паузу, – подкрепить наши доводы некоторой суммой талеров, тысяч в сто пятьдесят. Однако не стоит преувеличивать влияние Нессельроде на императора Николая – царь бывает непредсказуем.

– Варварская страна с варварской системой правления, – Жером Поль дёрнул щекой. – Но военный конфликт с ней преждевременен – пока. Россия достаточно сильна – пока.

– Но ведь можно, – вкрадчиво произнёс госсекретарь, – сделать так, чтобы она стала слабее. Европейского жандарма Николая не слишком любят в Европе…

– Хорошая мысль, – оживился мсье президент, – определённо хорошая!

* * *

Удивительные дела творились в Европе в середине девятнадцатого века! Франция и Англия, две вечных соперницы, столетиями норовившие вцепиться друг другу в глотку и в очередной раз стоявшие на грани войны – на сей раз за право владеть Египтом, – вдруг резко улучшили взаимоотношения. Холодный тон политических демаршей, за которым обычно следует звон обнажённых клинков, сменился нарочитым дружелюбием. Королева Виктория и новоиспечённый император Наполеон III всё больше и больше напоминали влюблённых, милая воркотня которых вот-вот завершится счастливым браком – военный союз Британии и Франции, ещё вчера казавшийся противоестественным, становился реальностью. Ничто так не объединяет, как наличие общего врага, и враг нашёлся: на роль общеевропейского врага был назначен русский самодержец Николай I.

Европейские газеты пестрели кричащими заголовками: «Азиатский деспот страшнее Чингис-хана!», «Тиран-рабовладелец хочет надеть крепостное ярмо на все народы Европы!», «Русский монарх – душитель свобод!», «Европе надоел тупой полицейский на троне!» и «Нет русской угрозе!». Англия усиливала флот, пополняя его новейшими паровыми судами, а Франция наращивала армию, мечтая «смыть с французских знамён позор двенадцатого года». Христианские правители Европы внезапно воспылали любовью к мусульманской Турции, которую «нужно защитить от притязаний злобного северного соседа», и щедро снабжали оружием горцев Кавказа, «борющихся за свою свободу и независимость».

Набухавшая туча разразилась громами и молниями: в ответ на истребление русскими турецкой эскадры при Синопе в Чёрное море вошла армада франко-английский кораблей и транспортов с пятидесятитысячной армией вторжения. Союзники объявили России войну и нацелились на Севастополь – «черноморская Троя должна быть разрушена». Французские и английские войска высадились в Крыму – началась Крымская война.

Технический прогресс неумолим – Российская Империя, дремлющая в крепостных оковах, уступала просвещённой Европе в качестве вооружения, и никакой боевой дух солдат Бородино и суворовских «чудо-богатырей» не мог свести на нет техническое превосходство союзных армий и флотов. Конические пули Минье косили русские батальоны с расстояния, недоступного для гладкоствольных ружей русской пехоты, осадные орудия союзников семипудовыми бомбами сравнивали с землёй севастопольские бастионы, а парусный флот Нахимова не смог противостоять паровому флоту адмирала Дандаса. Русские резервы не пришли на помощь Севастополю: Австрия, забыв, как она слёзно благодарила Николая I за помощь в подавлении венгерской революции, двинула к границам России двухсоттысячную армию, и русское командование вынуждено было перебросить войска в Молдавию, Валахию и на Украину, чтобы прикрыться от немецких штыков, нацеленных в спину Империи. Флот адмирала Нейпира грозил Кронштадту и Петербургу, на Кавказе шли ожесточённые бои с турками под Карсом – Россия дралась не нескольких фронтах, и гром пушек неминуемо должен был докатиться и до Форт-Росса. Мужество русских, стоявших под ураганным огнём и вспарывавших штыками животы и разбивавших прикладами головы зуавам и шотландским стрелкам на камнях Севастополя, заставило союзников отказаться от своих далеко идущих планов: подсчитав потери, они пришли к выводу, что продолжение войны – это слишком дорогое удовольствие. Но истекающая кровью Россия уже ничем не могла помочь своей далёкой американской колонии…

* * *

1854 год

– Недобрую ты весть принёс, Пётр Степанович. Ты уверен?

– Головой ручаюсь, Павел Иванович, – Ротчев, капитан промысловой шхуны, только что вернувшейся в Форт-Росс, энергично провёл ладонью по горлу. – Эскадра французская пришла на Гавайи за две недели до меня, а потом к ней присоединились англичане. Стояли они там, когда я пришёл, – срыли остатки нашей крепости Елизаветы[38]38
  Крепость (форт) Елизаветы – русское укрепление на острове Кауаи (Гавайские острова).


[Закрыть] и собрались дальше: англичане – к Петропавловску на Камчатке, а французы – к нам. Разорять они будут наши поселения и там, и здесь. Я как узнал про такую беду, паруса поднял – и сюда. Мой «Котик» в океане только ветер догонит – обогнал я супостатов.

– Сколько их, французов? Кораблей сколько в эскадре?

– Вот тут незадача, – Ротчев несколько сконфузился. – Гонец Каумуалаи[39]39
  Каумуалаи – король Гавайских островов, пришедший к власти с помощью русских.


[Закрыть] показал мне десять пальцев, а потом ещё два – то ли двенадцать, то ли двадцать, понимай как знаешь. Я сам видел вымпелов двадцать, но там были ещё и англичане.

– И так, и так много, – мрачно произнёс Шелихов.

– Много, – согласился промысловик, – много, Павел Иванович. Это военные корабли – большие, и транспорта с солдатами тоже есть. Эх, кабы помощь нам какую…

– Не будет её, помощи, – губернатор Форт-Росса ещё больше помрачнел, – некому нам помочь. Ты иди, Пётр Степанович, отдохни, а я пока подумаю, – сказал Шелихов, а про себя добавил: «Тут думай не думай – куда ни кинь, всюду клин…».

Ротчев вышел, однако погрузиться в невесёлые размышления Шелихову не дали – на пороге кабинета появился Егор Лыков, внук Маленького Медведя, совмещавший в одном лице секретаря и телохранителя губернатора калифорнийской Русской Америки.

– Тут к вам посетитель, – доложил он, – американец. Говорит, по важному делу.

– По важному? – Шелихов невесело усмехнулся. – Тогда проси его – посмотрим, что это за американец, и что у него за дело такое важное…

Креол понимающе кивнул, высунулся в коридор, и вскоре в кабинет Шелихова вошёл сильной лысый человек в бакенбардах и сером сюртуке, под которым был надет жилет, – по внешнему виду типичный коммерсант средней руки.

– Иоганн Зуттер, – представился он, – предприниматель.

– Прошу садиться, – Шелихов изучающе прошёлся глазами по тщедушной фигуре визитёра. – Чем могу быть полезен?

– Мсье губернатор, у меня к вам есть деловое предложение, – Зуттер говорил по-французски с заметным немецким акцентом. – Золотая лихорадка нанесла серьёзный ущерб моим здешним предприятиям, а ваши земли… Они сохранились нетронутыми, и я намерен их у вас купить.

– Я не ослышался, мсье Зуттер?

– Нет, нет, вы не ослышались, – очень вежливо ответил коммерсант и вдруг добавил изменившимся тоном: – Я гражданин Объединённых Штатов Америки, и мою собственность будет защищать вся американская армия – если понадобится. А вот там, – Зуттер кивнул в сторону окна, за которым был виден океан, – в любой момент могут появиться военные суда Франции, находящейся с Россией в состоянии войны. Вы меня понимаете, мсье губернатор?

«Ох, и сволочи, – подумал Шелихов, – за горло берут: не мытьём, так катаньем! А что делать? Драться с французской эскадрой, которая придёт со дня на день? После такой драки от всего этого, – он посмотрел в окно на дома Форт-Росса и на его невысокие бревенчатые стены, – останется пепелище. Бойцов-то у меня негусто, а пушек и того меньше – биться с французами нам не с руки. А старики, бабы, ребятишки? Могу ли я подставлять их под ядра? Что же делать?».

– Я предлагаю за эти ваши земли двести тысяч талеров, – продолжал Зуттер, – а ваши люди… Те, кто захотят остаться, примут американское подданство и сохранят свои дома и прочее имущество, а кто захочет уехать – поможем. «Дорога как скатерть» – так, кажется, у вас говорят?

Павел Иванович Шелихов, последний губернатор Форт-Росса, сумрачно молчал…

* * *

– Странно, – адмирал Дюбуа с треском сложил подзорную трубу, – берег как вымер. Спят они, что ли, эти русские? Отправляйте шлюпки с десантом. Канонирам быть наготове – от этих русских всего можно ожидать.

Шлюпки шли осторожно, однако с берега не прозвучало не единого выстрела, а у самой воды французов встретил лысый человек в цивильном платье, державший в руках флаг Объединённых Штатов.

– Чему обязан? – спросил он ошеломлённого французского офицера, командовавшего десантной партией. – Иоганн Зуттер, американский гражданин, предприниматель и владелец этой земли. Надеюсь, мсье, вы не имеете агрессивных планов по отношению к ОША?

Зуттер искренне наслаждался своей ролью в истории, пусть даже ролью марионетки. Первоначально в Шамплене планировали купить земли Русской Америки у победителей-французов – иного исхода сражения быть не могло, – но потом возникло опасение, что французы (из вредности) могут заартачиться или взвинтить цену. К тому же франглы хотели получить русскую колонию целёхонькой, а не в виде обгорелых руин, и тогда возникла идея приобрести Форт-Росс через подставное лицо (так удобнее), поставив русских в безвыходное положение. У разорившегося коммерсанта Иоганна Зуттера и в помине не было двухсот тысяч талеров – он был рад десяти тысячам комиссионных, выплаченных ему за хорошо сыгранную роль.

…Павел Иванович Шелихов, сидя с Ротчевым в тесной капитанской каюте шхуны «Котик», шедшей на Аляску, к Новоархангельску, глотал слёзы пополам с ромом – рушилась мечта всей его жизни. Вместе с бывшим губернатором Форт-Росса Калифорнию покинули немногие – русские креолы прочно приросли к этой земле…

* * *

1861 год

Серый в яблоках конь, перебирая точёными ногами, неспешным шагом нёс всадницу по тенистой аллее. Покачиваясь в седле, Экарлет считала солнечные пятна, появлявшиеся на голове лошади, между ушами, всякий раз, как лучи полуденного солнца проскакивали сквозь густую листву. Она загадала: если до конца аллеи число этих пятен будет чётным, значит, этот гордец Рене к ней неравнодушен, если же нет… Но такого исхода девушка, уверенная в своей неотразимости, просто не допускала. Вообще-то этот Рене Мажордом тот ещё тип – говорят, он как-то раз проводил домой после десяти часов вечера девицу из благородной семьи, и даже не подумал на ней жениться! Нарушил приличия, опозорил девушку – так могут поступать только северяне-франглы, но не креолы-южане, свято хранящие древние аристократические традиции. Неудивительно, что после этого Рене было отказано от дома по всей округе. И всё-таки Экарлет не могла не думать об этом человеке: он был настоящим красавцем-мужчиной, и сердце семнадцатилетней креолки дрогнуло. А тут ещё эта война, о которой столько говорят…

Юная Экарлет гордилась своей родословной: по материнской линии её предками были де Грие, переселившиеся в Америку в семнадцатом веке, когда не было ещё ни Нувель-Орлеана, ни даже Луизианы. Правда, отцом девушки стал эмигрант-ирландец, применивший в споре с английским констеблем свинцовый аргумент, оказавшийся убийственным для его оппонента, и вынужденный бежать за океан, спасаясь от виселицы. Однако с возрастом мсье Джеральд сделался уважаемым человеком, чему немало способствовал его счастливый брак с Жозефиной Дегрие, матерью Экарлет.

Креолка было довольна бытиём. Негры исправно трудились, плантация процветала, а хозяева наслаждались жизнью, похожей на ту, что вела некогда знать Старой Франции: балы, званые вечера, охота, конные прогулки и флирт под солнцем Южной Луизианы. Правда, эту жизнь осложняло неукоснительное следование множеству традиций, бравших начало ещё от рыцарских времён, однако к семнадцати годам Экарлет в полной мере выучила правила игры и находила в этой игре истинное удовольствие. Ах, если бы не эта война, о которой столько говорят… И что этим франглам неймётся? Какое им дело до негров? Ничего, лихие парни-креолы, которых учат владеть оружием и скакать верхом раньше, чем читать и писать, живо поставят их на место – пусть сидят за Потомаком и не суются в дела Конфедерации!

Так, семнадцать солнечных зайчиков… Но до конца аллеи ещё далеко, и общий итог будет чётным – в этом Экарлет не сомневалась. Как бы ещё договорится встретиться с Рене, не нарушая приличий? Злых языков хватает, и порядочной девушке так трудно их избежать!

Но креолке не удалось ни решить эту проблему, ни спокойно доехать до конца аллеи. Раздался топот копыт, она увидела всадника, скачущего ей навстречу, и узнала в нём своего брата Клода. «И чего он несётся во весь опор?» – подумала Экарлет.

– Вот ты где! – воскликнул Клод, поравнявшись с ней и поворачивая коня. – Поехали скорей, нас ждут!

– Что случилось?

– Ничего особенно, – весело ответил юноша. – Объявили набор ополчения – вечером мы уходим. Марсель, – он понизил голос и доверительно наклонился к сестре, – очень хочет тебя видеть и сказать что-то важное.

В ответ Экарлет только пренебрежительно повела плечами – Марсель её нисколько не волновал. Она чуть было не спросила Клода о Рене, но вовремя сообразила, что это может быть неприличным.

* * *

1864 год

Пушки гремели не умолкая – от орудийного грохота дрожали оконные стёкла, а гул этот всё приближался и становился всё явственней. Франглы наступали, и уже почти никто не сомневался, что к вечеру они войдут в город.

– Что теперь будет, Рене? – испуганно спросила Экарлет. – И что нам делать? Луиза после родов слаба, она не может идти! Люди бегут из города, лошадей не найти ни за какие деньги, а не могу бросить вдову Клода и его дитя!

Рене посмотрел в окно, за которым катился по улицам Атланты поток беженцев.

– Ждите меня здесь, – сказал он, – и не выходите из дома: в городе полно мародёров.

Он ушёл, а Экарлет присела возле постели Луизы. Слава богу, что старая негритянка Мамушка осталась верна своим хозяевам – она ждёт их дома, в Двенадцати Вязах. Но вот как туда добраться…

Экарлет не сомневалась, что Рене их не бросит. Его давно уже называли не иначе как «Капитан Мажордом» – Рене не пошёл на фронт, но с какой-то азартной лихостью и отвагой он раз за разом прорывал на лёгком судёнышке морскую блокаду и возвращался, привозя из Франции оружие и боеприпасы. При этом он не забывал прихватить и кое-что из последних новинок парижской моды и парфюмерии, приводя в восторг всех женщин Атланты. Рене отвечал на комплименты, дарил дамам улыбки, но Экарлет видела, что из всех он отличает её одну. Ах, если бы не эта проклятая война – кто мог подумать, что северяне окажутся таким упорным противником. Бедняжка Луиза… И Клод – он погиб, так и не увидев своего сына и даже не узнав, что стал отцом.

Запищал ребёнок – он хотел есть, – а за окнами гремели и гремели пушки франглов…

Рене вернулся под вечер и привёл лошадь. Конечно, в былые времена от такой клячи с презрением отвернулся бы не только гордый плантатор, но и последний белый бедняк, но сейчас выбирать не приходилось. Повозка тоже не внушала доверия – её колёса клонились внутрь, как будто собираясь сложиться, однако в сумме это было средство спасения. Уложив Луизу в повозку, Экарлет с ребёнком устроилась за спиной капитана; Рене щёлкнул кнутом, и они тронулись.

Город горел. Временами раздавались глухие взрывы – отступавшие южане подожгли пороховые мастерские. Порывы ветра осыпали повозку снопами искр, Экарлет отмахивалась от них, как от назойливых москитов. Они обгоняли беженцев, бредущих на юг, – на повозку косились, но винтовка за спиной Рене и два его «кольера» – в кобуре и за поясом – отбивали у кого бы то ни было охоту покуситься на драгоценную лошадь.

Зарево осталось позади – беглецов укрыла спасительная темнота, рассеиваемая ярким светом полной луны. Ребёнок уснул, спала и Луиза; мерно скрипели колёса, стучали копыта старой клячи, увозившей четверых людей из Атланты. Куда? Этого они не знали – прошлое ушло безвозвратно.

– Что теперь будет? – повторила Экарлет, зябко поёжившись.

– Что будет? – капитан Мажордом криво усмехнулся. – Нам придётся научиться жить по-новому. После победы франглов…

– Ты думаешь, они победят? – Экарлет всегда обращалась к Рене на «вы», но эта ночь огня и страха сблизила их, и она перешла на «ты».

– Не думаю – знаю. Мы били франглов при Фредериксберге, при Шанселорвилле, у Чикамуги, хотя каждый раз их было вдвое больше, чем нас. Но всякий раз они зализывали раны и шли на нас снова, и стоило нам только однажды споткнуться под Сен-Луи… Север – это машина: страшная, бездушная и могучая. Север не считает людей – он считает изделия заводов и фабрик, производящих пушки и патроны. Северянам плевать на наши обычаи и устои – у них свой обычай и свой бог, имя которому чистоган. Ты думаешь, их волнует судьба негров? – Рене снова усмехнулся. – Да им на них глубоко плевать! На Севере есть отдельные романтики, и даже президент Линкольи из их числа, но не они делают погоду. Наш Юг своим старомодным укладом жизни мешает Северу двигаться дальше – это и есть причина войны, дорогая моя Экарлет. Эта новая война, в которой победит тот, у кого больше денег, вложенных в развитую промышленность, – в этом нам с ними не тягаться. Как бойцы мы дадим франглам сто очков форы, но не мужество и не воинское умение решают исход этой битвы. Мы держались три года, но теперь, когда генерал Шермань взял Атланту и идёт к морю… – и капитан Мажордом безнадёжно махнул рукой.

Какое-то время они ехали молча, а потом Рене вдруг остановил повозку и соскочил на землю.

– Дальше доберётесь сами, – сказал он жёстко, – отсюда дорога прямая. Возьми, – он протянул Экарлет револьвер. – Умеешь с ним обращаться?

– Я креолка. Но подожди, Рене, – Экарлет тоже вылезла из повозки, – куда же ты пойдёшь?

– На фронт. Я артиллерист и, кажется, неплохой. Моряки с потопленного нами при последнем прорыве шлюпа франглов могли бы это подтвердить, если бы пережили нашу встречу.

– На фронт? Сейчас, когда ты сам говоришь, что война проиграна? Зачем, Рене?

– Я креол, – ответил капитан Мажордом, – я не могу иначе.

Экарлет поняла. Она приникла к Рене и поцеловала его. Капитан Мажордом ответил на её поцелуй, но когда он мягко попытался уложить девушку в густую придорожную траву, Экарлет воспротивилась.