Текст книги "Томагавки кардинала"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ОБЪЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ

1788 год

После двухдневного ожесточённого штурма над Ричмондом взвился белый флаг – де Вимер Рошамбо сложил оружие. Не получая подкреплений из метрополии и даже не зная толком, кто теперь правит Францией и жив ли ещё король Людовик, гордый граф сражался до конца и сдался только тогда, когда все возможности сопротивления были исчерпаны.

– Благодарю вас за помощь, генерал, – сказал Шамплен Клинтону, – вы внесли свой вклад в нашу победу. Ваших доблестных воинов ждут дома – их жёны и невесты все глаза проглядели. Пусть Атлантика порадует вас хорошей погодой до самых берегов Англии.

Британец в ответ сдержанно поклонился, а главнокомандующий армией Свободных Штатов добавил многозначительно:

– Если лично вы захотите вдруг остаться, чтобы жить здесь, в Америке, мы будем рады и предоставим вам за ваши заслуги титул почётного гражданина, но вот что касается ваших солдат… У меня сорок четыре тысячи человек, – Огюст широким жестом показал на огни лагерных костров, усеявшие берега Жакоб-Ривьер, – и ваши семь тысяч теперь для нас не слишком много значат.

Он улыбнулся, но Генри Клинтон прекрасно понял, что стояло за словами Шамплена: «Если вы вздумаете повернуть историю вспять, мы вас раздавим – тут же, пока моя армия воодушевлена победой над французами. Так что отправляйтесь-ка вы лучше домой подобру-поздорову».

А две недели спустя на улицах Бастони появились разведчики-сильванцы – до них дошли слухи, что маркиз Лафайет эвакуируется. Слухи оказались верными: разведка дошла до причалов бастоньского порта, не встретив по дороге ни одного французского солдата.

– Опоздали вы, ребята, – ухмыльнулся старый рыбак, сидевший с удочкой на краю деревянного пирса. – Последние военные корабли Франции ушли ещё пять дней назад.

Смущение сильванских волонтёров быстро уступило место ликованию: неужели всё, конец войне?

…Спустя два месяца французский Конвент заключил мир и признал независимость североамериканских колоний. Сделано это было мимоходом – у Конвента хватало других важных дел: Конвент арестовал короля Людовика XVI и теперь решал, за что его судить, казнить его или помиловать, и если казнить, то повесить его или отрубить ему голову.

Двенадцатилетняя война закончилась.

* * *

1789 год

– Свободный народ Объединённых Штатов! Вы завоевали свою независимость, и вы теперь вправе пожинать плоды своих трудов! Мы будем жить в новой, подлинно свободной стране, где не будет ни королей, ни аристократии, ни какого-либо привилегированного класса вообще! В нашей республике вы сами будете избирать себе руководителей – и не навсегда, а на строго определённый краткий срок, чтобы избранный вами президент не смог превратиться в тирана. Не вы для республики, а республика для вас, и если тот, кому вы доверили управлять, будет плохо это делать, вы вправе сказать ему: «Уйди, мы тебя больше не хотим!». Это я говорю вам как законно избранный президент – первый президент нашей страны.

Центральная площадь Филадельфии и прилегающие к ней улицы были запружены народом – Шамплен видел белые пятна лиц на фоне моря одежд, самых разнообразных, от мундиров солдат и курток фермеров до камзолов негоциантов, сюртуков землевладельцев и сутан священников.

– Принятая нами Конституция обеспечит кооперацию всех штатов нашей федерации – e pluribus unum, единое из многого; гарантирует справедливость и общественный порядок, обеспечит защиту от внешних врагов и процветание, защитит ваши свободы в настоящем и будущем. Это, и только это является целями нашей Конституции!

Огюст Шамплен слышал слитное дыхание тысяч людей и чувствовал на себе взгляды тысяч глаз. Он ощущал себя частью этой человеческой массы и, казалось, искреннее верил в то, что он говорил всем этим людям.

– В нашей республике будут строго соблюдаться права человека, дарованные ему от рождения: право на жизнь, свободу, здоровье и собственность! Вы завоевали свою свободу с оружием в руках, вы будете её защищать, и поэтому право хранить и носить оружие – это право любого гражданина Объединённых Штатов Америки. Живите, трудитесь и богатейте: перед вами огромная страна, принадлежащая вам – ваша страна!

Толпа разразилась ликующими криками, и Шамплен замолчал, переводя дыхание. «Мы шли к этому часу много лет» – думал он.

* * *

– Республика, тут двух мнений быть не может, – Шамплен обвёл взглядом лица всех членов «Конгресса борцов за свободу», – но какая? Человечество накопило большой опыт демократического правления – вспомним хотя бы Элладу и Рим. Монархия – это неизбежно тирания, наша страна будет процветать, только будучи республикой.

– Выборность всех органов исполнительной, законодательной и судебной власти на определённый срок, – начал Тома Жефри.

– В Конституции должны быть просто и ясно прописаны первичные права человека, – предложил Жан Адамо, – народу не нужны сложности. «Свобода, равенство, братство» – что может быть понятнее и привлекательнее?

– И собственность, – добавил Легран.

– Несомненно, – согласился Сэмуэль Адамо под одобрительные кивки, – это основа основ.

Отец Бюжо слушал, чуть прикрыв глаза, – очень внимательно слушал.

– Наша Конституция и наше государство создаются в уникальных условиях, – сказал он. – Нам нельзя копировать античные демократии. Более того, я настаиваю, чтобы само это слово – демократия – не было упомянуто в тексте Конституции. В дальнейшем это позволит избежать некоторых… недоразумений.

– А зачем нам копировать Грецию или Рим? Здесь, на американском континенте, есть превосходный образчик народного управления, причём федеративного, в отличие от тех же греческих полисов.

– Что вы имеете в виду, Огюст?

– Ирокезов, господа. Лига Шести племён – вот пример государственного устройства, доказавшего свою эффективность. Выборность вождей, коллегиальность принятия решений, соблюдение интересов каждого племени, входящего в союз, и всей федерации в целом – это ведь те же наши Объединённые Штаты! Зачем что-то изобретать, когда это уже сделано?

– Но ведь ирокезы, – возразил младший Адамо, – дикари! Они…

– Эти дикари, – перебил его Шамплен, – подмяли под себя множество племён, и они помогли нам победить. Их называют «римлянами лесов» не только за их воинственность и отвагу, но и за весьма совершенную форму правления, похожую на древнеримскую, – ни у одного другого племени индейцев нет ничего подобного. Я хорошо знаю народ ходеносауни.

– Прямые выборы хороши, пока численность населения не превышает определённого предела. Не вы один внимательно изучали ирокезов, Шамплен, – в голосе Бюжо мелькнул еле заметный сарказм, – я тоже этим занимался. Я знаю и об их нравах, и о Мировом Дереве, и о пророке Деганвида, и о Гайавате. Сами ирокезы признают, что их выборная система даёт сбои, когда избирателей слишком много. Система выборов должна быть многоступенчатой: народ выбирает выборщиков – людей, которым он доверяет, – а уже выборщики избирают президента.

– При прямых выборах, – Жефри нервным движение поправил волосы, – когда органы управления будут избираться непосредственно народом, большинство голосов будет принадлежать не просвещённому населению, а массам, что повредит демократии! Это будет уже охлократия, господа!

– А кого вы подразумеваете под «просвещённым населением»? – поинтересовался «духовный отец» Бюжо. – Вы предлагает совместить выборы с экзаменами по латыни?

– Не стоит придираться к словам, почтенный отец, – Мишель Легран улыбнулся, – думаю, не ошибусь, если скажу, что мерилом ценности и просвещённости человека служит его благосостояние: если человек ленив или глуп, он беден, значит… Богатство угодно Богу, не так ли?

– Да, Мишель, – поддержал Леграна сконфузившийся было Жефри, – именно это я и хотел сказать. В конце концов, в Древней Греции так и было: право голоса имели только имущие граждане!

– Я так и думал, мой дорогой Тома, – безмятежно заметил Бюжо, вновь прикрывая глаза. – Неточность и широкий смысл слов – опасная штука… Вот поэтому я и предлагаю не упоминать в тексте Конституции слово «демократия»: оно может быть неправильно понято.

– Французские мыслители считают, что все люди равны, – сказал Самуэль, – что мы будем делать с неграми? Давайте называть вещи своими именами: работорговля – это очень большой источник доходов, и всё хозяйство Луизиан и Пэи-де-Фам держится на рабстве.

– Давайте оставим это грядущим поколениям, – предложил Жефри, – нельзя же всё сразу…

– А как быть с равноправием женщин? – осведомился Жан Адамо. – У столь высоко почитаемых Шампленом ирокезов матриархат – его мы тоже возьмём за основу?

– Ну уж нет! – возмутился Жефри. – Женщине самой природой, самой её пассивной ролью в любовном акте отведено определённое место. Политика и война – дело мужчин.

«Понятно, почему ты так красноречив, – с иронией подумал Огюст, – твоя рабыня-квартеронка Салли исправно рожает тебе детей, которых ты столь же исправно записываешь, но признавать не спешишь. Отсюда и твоё отношение к рабам и женщинам, пылкий Тома».

– Для нас сейчас главное, – сказал он, выждав, пока шум немного утих, – заложить фундамент, основу будущего. Конституция в дальнейшем будет дополняться поправками, которые будут входить в силу после их одобрения всеми штатами, а пока… Да, и ещё насчёт ирокезов. Мне нравится их тотем – орёл. Я предлагаю сделать эту красивую, сильную…

«…и хищную» – подумал отец Бюжо.

– …и гордую птицу гербом Объединённых Штатов.

По этому пункту у отцов-основателей возражений не было.

* * *

Город праздновал победу и рождение новой страны. Столы стояли прямо на улицах, и все желающие могли есть и пить вволю в лучших традициях старушки Европы. Поначалу отцы-основатели ещё общались с народом, демонстрируя на деле равенство и братство, но затем переместились под гостеприимную крышу дома одного из филадельфийских магнатов-негоциантов – неровен час, пьяные народные массы и покалечить могут в приступе любви и уважения, да и пить с каждым желающим никакая печёнка не выдержит. Здесь праздничный банкет продолжался уже в более изысканной обстановке, без посторонних лиц, и поэтому первый президент Объединённых Штатов был несколько удивлён, услышав обращённое к нему «Огюст…», сказанное тихим, знакомым и давно не слышанным голосом. Он обернулся и увидел женщину в чёрном.

– Исабель? Дорогая моя сестра, как ты…

– Постарела? – женщина грустно улыбнулась. – Что ж, мне уже сорок девять… Меня не хотели пропускать – хорошо, что офицер охраны меня узнал. Повезло… Поздравляю тебя, мсье президент.

– Спасибо, Исабель. Сколько же мы с тобой не виделись?

– Двенадцать лет, с самого начала войны. Ты метался по всей стране, я сидела дома и ждала, когда же эта война кончится. Вот и дождалась… – Исабель снова улыбнулась жалкой тенью улыбки.

– Но твой наряд… Что это значит? Неужели…

– Этьен. Мой сын-первенец и твой племянник. Он погиб при штурме Ричмонда – на второй день, когда победа была уже близка. Его накрыло картечью…

– Я сожалею, Исабель. Я не знал, что Этьен служил в моей армии. Но почему он не обратился ко мне? Я взял бы его в свой штаб.

– Мальчик не хотел делать карьеру на имени своего знаменитого дяди – он был горд и честен, как все Шамплены, хоть и носил фамилию Рембо. Этьен предпочёл командовать отрядом сильванских стрелков и вместе с ними идти под пули… – голос Исабель дрогнул, и в её глазах блеснули слёзы.

– Значит, ты носишь траур по сыну…

– И по мужу. Полковник Луи Рембо погиб в один день с капитаном Этьеном Рембо – его убило пулей, и тоже на второй день штурма Ричмонда.

– Полковник Рембо? Я не помню такого в моей армии.

– Полковник Луи Рембо служил под знамёнами короля Франции, – негромко пояснил подошедший к ним Самуэль Адамо. – Он командовал артиллерией Ричмонда.

– Луи сражался против нас? – изумился Шамплен. – Кто бы мог подумать…

– Он был воином, верным своему королю, и не любил торговцев, – Исабель обожгла взглядом Самуэля, – меняющих имена и убеждения, как перчатки. «Я защищал Нуво-Руан от англичан, – сказал он мне, уходя, – и я буду защищать его от мятежников: это мой долг. Я вернусь, когда исполню свой долг перед его величеством». А Этьен сказал: «Я вернусь, когда мы завоюем свободу». И вот они не вернулись – оба… Я схожу с ума, когда подумаю, что они могли убить друг друга в тот проклятый день, – голос женщины прервался.

Потрясённый Шамплен ждал, что его сестра вот-вот разрыдается, но Исабель взяла себя в руки.

– Я пришла к тебе не плакать о павших – их души в руках божьих. У меня остались три дочери: они уже большие, старшим пора замуж. Их ненавидят, Огюст. Мари прибежала на днях вся в слезах – на улице её обозвали дочерью врага народа и плюнули ей в лицо. Зачем такая жестокость, Огюст? Девочкам жить – разве они отвечают за своего отца? А если мы уедем во Францию, их там что, будут называть сёстрами проклятого бунтовщика?

– Как много проблем приносит людям следование архаичным принципам чести… – пробормотал Адамо и осёкся под гневным взглядом президента.

– Я обещаю тебе, Исабель, что больше никто и никогда не оскорбит тебя и твоих дочерей, моих племянниц, ни словом, ни действием, – в голосе Шамплена зазвенела сталь. – А если это произойдёт, виновный будет предан суду – по законам нашей свободной страны! Я обещаю это тебе как президент и как твой брат. – Он обнял Исабель и поцеловал её. – Будь спокойна, сестра: мы помним своих героев и уважаем достойных противников.

– Спасибо, Огюст, – Исабель вытерла слёзы. – Мы возвращаемся домой, в Нуво-Руан – мы приезжали сюда на праздник Дня Независимости. Это всё-таки праздник, хотя для меня его вкус очень горёк…

Она повернулась и пошла к выходу, шурша платьем, а Шамплен нашёл глазами среди пирующих своего личного секретаря.

– Жак, запиши, – распорядился президент Объединённых Штатов. – У дома мадам Рембо в Нуво-Руане сделать надпись на каменной плите: «Здесь живёт семья героев Америки – помните их».

– Эффектно и патетично, – сказал Самуэль Адамо со странной интонацией, – народ оценит такой жест. И всё-таки я считаю, что президент Объединённых Штатов должен быть немного… менее сентиментален: политикам это вредит.

Огюст Шамплен промолчал.

* * *

– Полагаю, господа Конгресс, ни у кого из вас нет ни малейшего сомнения в том, насколько важным является для нашей страны введение собственной денежной единицы. Ни ливр, ни английский фунт стерлингов, ни песо, ни гульден нам не подходят – наши деньги, деньги Объединённых Штатов должны быть особыми, учитывая их важную роль в будущем. Вспомните изречение Франклина «Деньги суть отчеканенная свобода!» и вдумайтесь в его смысл. Объединённые Штаты Америки станут для всего мира образцом государственного устройства, и наши деньги, – Мишель Легран, недавно избранный секретарём казначейства, сделал многозначительную паузу, – тоже станут мировым образцом и эталоном, а в идеале – единым мировым платёжным средством.

По рядам членов Конгресса пронёсся лёгкий шорох – Леграна очень хорошо поняли.

– Все временные деньги отменяются, – продолжал казначей, воодушевлённый этим пониманием, – их заменит талер: наш, американский талер. Серебряный талер появился в обращении в Европе – в Чехии и Германии – в конце пятнадцатого века, и до сих пор он принимается всеми странами Европы в качестве платёжного средства. Серебро – оно и есть серебро: это благородный металл, уступающий только золоту. Однако в последнее время в Европе национальные денежные единицы всё активнее вытесняют талер – он становится вынужденным эмигрантом. Но Америка, – Мишель снова сделал паузу и хитро улыбнулся, – благожелательно относится к эмигрантам, особенно к полезным эмигрантам. Старый добрый талер долгое время был общеевропейской валютой – дадим же этому старичку вторую молодость!

– И долгую жизнь! – выкрикнул кто-то под одобрительный смех.

И под этот смех Мишель Легран, потомок пирата, принимавшего участие в захвате Нуво-Руана, называвшегося тогда Нью-Йорк, первый секретарь казначейства Объединённых Штатов Америки и одновременно очень почтенный и очень состоятельный банкир, достал из кармана сюртука серебряную монету и ловким щёлчком пальцев раскрутил её на столе – так, что она превратилась в маленький сверкающий шарик.

Монета крутилась на столе с лёгким жужжанием, и все следили за её вращением. А когда монета устала крутиться и с лёгким звоном улеглась плашмя, с её аверса глянул вверх орёл, приподнявший крылья. Орёл готовился взлететь, чтобы отправиться в долгий полёт – в полёт над миром…

* * *

1792 год

– Подсудимый Шейс Дэниэл, вам предоставляется последнее слово

Худощавый человек с видимым усилием встал с жёсткой скамьи, где он сидел под охраной двух солдат с ружьями.

– Нас обманули, – сказал он негромко, но так, что его было хорошо слышно. – Я был в Филадельфии в восемьдесят девятом и слышал, что говорил Шамплен, наш президент. Он говорил, что в нашей стране не будет привилегированной знати, и что все мы будем равны перед законом. А на самом деле нашлись те, которые равнее: банкиры-ростовщики Нуво-Руана, промышленники Бастони и плантаторы Луизианы. А мы, простые ремесленники, бедные фермеры, бывшие солдаты, чьими руками была завоевана свобода нашей страны, хотели равного распределения богатств и земель, отмены всех долгов, которые растут из года в год, справедливого судопроизводства. И я повёл обиженных на обидчиков – мы нападали на помещения судов, уничтожали дела о взыскании долгов, освобождали должников. А нас назвали бунтовщиками, а меня, заслужившего чин капитана во время войны за независимость, – главарём бандитов. И наше правительство, которое мы сами выбирали, послало против нас войска: многие мои товарищи были убиты, другие схвачены. Нас обманули! – закончил он с надрывом, сел и опустил голову.

В зале суда царила полная тишина всё то время, пока присяжные совещались, вынося приговор. Вердикт был суров: Дэниэла Шейса и тринадцать других руководителей восстания приговорили к смертной казни через повешение.

За президентом оставалось право помилования, и Огюст Шамплен не замедлил им воспользоваться: он решил помиловать мятежников. Но его решение встретило энергичное сопротивление вице-президента Жана Адамо и многих членов Конгресса, настаивавших на казни «проклятых бунтовщиков».

– Эти люди покусились на святая святых – на право чужой частной собственности, записанное в нашей Конституции! – гневно воскликнул Адамо. – Они преступники! А сам Шейс – преступник потомственный: его отец был одним из главарей Бастоньского бунта семидесятого года. Такие люди опасны, они никогда не успокоятся! Не впадайте в ненужную сентиментальность, мсье президент: я уже вам как-то говорил, что сентиментальность – это не самое лучшее качество политика!

– Любая революция должна вовремя остановить свой разбег, – заметил отец Бюжо, – иначе она подомнёт под себя всех своих зачинателей. Или вы хотите повторения английской революции, когда истинные левеллеры, диггеры Джерарда Уинстенли, тоже покушались на право частной собственности? Кромвель нашёл в себе мужество остановить это безумие железной рукой – найдите мужество и вы, Огюст Шамплен.

И президент Объединённых Штатов отступил.

Дэниэл Шейс был повешен американцами на центральной площади Бастони – там же, где пятнадцать лет назад был повешен французами борец за свободу Бенджамин Франклин.

* * *

1794 год

– Господа Конгресс, мы должны обсудить чрезвычайно важный вопрос. Речь идёт о приёме в состав Объединённых Штатов ещё одного штата: Индианы, республики Великих Озёр – республики ирокезов.

Слова президента были встречены гробовым молчанием. Смущение законодателей было понятным: они не знали, как поступить. Если бы речь шла о французской Канаде, упорно державшейся обособленно, или даже об испанской Флориде, члены Конгресса нашли бы слова, но тут… В умах «просвещённого населения» свободной страны не укладывалось, как это можно считать лесных дикарей равными себе? Оно, конечно, все люди равны, но как-то очень уж непривычно. Одно дело рассуждать на словах о всеобщем равенстве и братстве, и совсем другое, когда это равенство в облике кровожадного индейца с томагавком в руке стоит у твоих дверей.

Шамплен догадывался, какие мысли роятся в головах законодателей, однако он знал ирокезов как никто другой в этой стране и надеялся убедить членов Конгресса.

– Земли, занятые Лигой Шести племён, охватывают с юга и юго-востока побережье Великих Озёр. Ирокезов к настоящему времени – с учётом втянутых племён – насчитывается около ста тысяч. Люди народа ходеносауни умны и сообразительны – они общаются с нами, белыми, уже двести лет и за это время многому научились. Да, они живут по законам своих предков – по не самым плохим законам, кстати: вспомните, что мы взяли за основу нашей Конституции, – но они смогут жить и по нашим законам. Республика ирокезов – Индиана – подала петицию с просьбой о принятии её в Объединённые Штаты в качестве субъекта федерации, на равных правах со всеми прочими штатами. Делегация сашемов ходеносауни побывала в Нуво-Руане и передала текст этой петиции, написанный на французском языке, грамотно, – мсье президент еле заметно усмехнулся, – и без ошибок.

– И всё-таки они дикари… – брюзгливо произнёс кто-то.

– Мы многим обязаны этим дикарям! – глаза Шамплена сверкнули. – Они два века были нашими верными союзниками, и ещё неизвестно, сидели бы мы с вами сейчас в этом зале, если бы не они! Вся история пошла бы по-другому, если ирокезы были бы не нашими друзьями, а друзьями англичан – ирокезы помогли Франции выиграть войну с Англией, и они же поддерживали нас в войне за независимость.

– Во время войны за независимость нас поддержали не все племена Лиги, – уточнил Жан Адамо. – Ирокезы остались нейтральными, и даже те, кто выступили на нашей стороне, не оказали нам реальной помощи.

– Они были заняты войной с русским, которую ирокезы выиграли: русские ушли из района Великих Озёр на запад. И даже дружественный нейтралитет – это уже много: ирокезы были союзниками французского короля – верховного сашема франков, живущего за Великой Солёной Водой, как они его называют, – и могли бы выступить против нас. Но они этого не сделали – неужели в ваших сердцах, господа Конгресс, нет места благодарности?

«Благодарность и политика – понятия малосовместимые» – подумал вице-президент, но промолчал.

– Мы прежде всего должны думать о благе нашей страны, – вмешался Бюжо, и в зале заседаний Конгресса наступила полная тишина: все знали, сколь весомо слово «духовного отца» – «чёрного кардинала», как его ещё называли. Вы сказали, Огюст, что ирокезы хорошо учатся – став полноправными членами нашей федерации, они скоро научатся делать порох, лить пушки и узнают массу других полезных вещей. А если в итоге им не понравится жить по нашим законам, что тогда?

– А чем плохи наши законы? – Шамплен внимательно посмотрел на «человека-без-имени». – Почему они могут не понравиться ирокезам? Они ведь идут к нам сами – мы их не зовём!

– Они хотят вступить в Объединённые Штаты только потому, что понимают: войны с нами им не выиграть, – равнодушно проговорил «духовный отец». – Они умны, эти ваши ирокезы, – вы же это сами сказали. Что же касается законов… У индейцев есть один обычай, он называется потлач – вы о нём наверняка знаете, дорогой Огюст, я расскажу для других. Потлач, – продолжал Бюжо, скользнув взглядом по лицам членов Конгресса, – это праздник, во время которого индейцы раздаривают друг другу всё своё достояние, от ножей и одежды до вигвамов и каноэ. Они соревнуются во взаимной щедрости, причём считается, что чем богаче человек, тем больше он должен отдать. Индейцы презирают собственность – разве им понравится, что у нас право собственности возведено в закон?

Среди законодателей раздался возмущённый ропот: «просвещённому населению» явно не понравился упомянутый индейский обычай.

– Вот я и говорю, – бесстрастно продолжал «чёрный кардинал», – наши законы могут придтись не по вкусу индейцам, и тогда ирокезы потребуют отделения, чтобы жить своим умом. А если к тому времени они научатся лить пушки и делать порох, справиться с ними будет куда труднее, чем сейчас.

– Чем сейчас? Вы всерьёз думаете о войне против ирокезов? – Шамплен не скрывал своего изумления.

– А эта война неизбежна, – всё так же холодно произнёс отец Бюжо. – Нам с ними не ужиться – мы слишком разные. Мы строим величественную пирамиду и должны заранее выкорчевать все пни, чтобы фундамент нашего монументального строения был ровным. И ещё одно важное обстоятельство: на побережье Онтарио найдено серебро – рудники дадут нам миллионы унций этого металла, необходимого для чеканки талеров.

– Никакое серебро не окупит предательства наших старейших и верных союзников! – пылко воскликнул Шамплен. – Если Индиана станет частью Объединённых Штатов, мы и так получим доступ к этим рудникам, не проливая кровь. Да, мы строим величественное здание будущего, но всего один перекошенный камень в его основании приведёт к тому, что всё это здание рухнет. А предательство ирокезов – это уже не маленький камешек, а целая плита!

…Законодатели так и не смогли придти к единому мнению по вопросу об Индиане – заседание Конгресса было отложено.

– Не ожидал я, что наш Огюст окажется таким упрямцем, – с досадой сказал отец Бюжо вице-президенту. – Нам нужна вся эта страна, от океана до океана, и все препятствия на нашем пути должны быть устранены. Неужели в Шамплене настолько силён голос крови его ирокезских предков?

– Я бы на его месте не колебался, – буркнул Адамо. – Уничтожить дикарей, повинных в кровавых злодеяниях против белых, – благо. У английского поэта Шекспира есть хорошие строки «Мавр сделал своё дело» – ирокезы нам больше не нужны. Однако Шамплен очень популярен: он национальный герой Америки, и даже наша новая столица названа в его честь. К мнению Огюста прислушиваются не только простолюдины, и с этим нельзя не считаться, не говоря уже о том, что Шамплен – законно избранный президент Объединённых Штатов Америки.

– Герои, в отличие от богов, смертны, – задумчиво произнёс «чёрный кардинал». – И вы правы, Жан: все препятствия на нашем пути должны быть устранены.

* * *

1795 год

Семён Лыков сидел на берегу лесного ручья, положив на колени ружьё, и жмурился на весеннее солнышко. Мог ли он подумать, что его тридесятое царство окажется таким?

Как быстро летит время… Стёрлись из памяти лица Лукерьи и детей – они далеко, и он, Семён, их уже никогда не увидит, – ушла в глубь души и почти затихла ноющая тоска по России. Его здешнему сынишке уже четырнадцать – индейцы зовут мальчишку Маленьким Медведем за небольшой (в отца) рост, косолапость и недюжинную силу, а сам Семён кличет его медвежонком. Отряд Каменского давно ушёл на запад, но дошли былые товарищи унтер-офицера Лыкова до Тихого океана, нет ли – Бог весть. Война вроде кончилась, на востоке образовалась новая держава, однако Семёна это мало интересовало: он нашёл свою судьбу здесь, в этих лесах – причудливы судьбы людские.

Вздохнув, он встал, подобрал с травы трёх добытых уток, закинул на плечо ружьё и зашагал к дому. Охотник порядком оголодал, а Настя наверняка уже приготовила что-нибудь вкусное – заботливая у него жёнка, грех жаловаться.