Текст книги "Томагавки кардинала"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Нет, нет, я так не могу, – зашептала она, оправляя платье, – я ведь не падшая женщина, чтобы прямо вот так, на дороге… Я буду тебе ждать, но сейчас, до свадьбы, не надо… Я люблю тебя, мой Рене, но я не могу. Прости меня…

– А если меня завтра убьют?

– Тогда для меня погаснет свет. Но если я сейчас уступлю твоему желанию и моей слабости, а ты вернёшься, мне потом будет стыдно смотреть тебе в глаза, и ты сам будешь меня презирать. А ты вернёшься, потому что я так хочу!

Рене долго смотрел на неё, затем нежно поцеловал её в губы и слегка оттолкнул.

– Тогда до встречи – жди.

Он уходил по тёмной дороге в лунный свет, а Экарлет провожала его взглядом и тихо шептала: «Вернись…».

* * *

1865 год

…Дом печально взирал на мир выбитыми окнами. Франглы разграбили Двенадцать Вязов дотла, переломали и загадили всё, что смогли, и чуть не сожгли старинную усадьбу – хорошо что Экарлет вовремя заметила угли, высыпанные на ковёр в гостиной. И хорошо, что она сообразила швырнуть в лицо солдатам северян свои фамильные драгоценности, а то кто знает, чем бы всё кончилось.

Креолка осталась совсем одна на руинах былого величия Юга. Негры ушли, получив свободу, – Мамушка и Самуэль не в счёт, они привыкли и не представляют себе иной жизни, – и плантация пришла в запустение: поля заросли сорной травой, скот съели, от фруктовых садов осталось одно воспоминание. Надо было жить дальше, но как – этого Экарлет не знала.

Каждый вечер она выходила на дорогу и долго смотрела вдаль: она обещала ждать, и она ждала. Только бы вернулся Рене, а там всё наладится, и снова начнётся жизнь, пусть даже другая – не такая, как раньше. «Только бы он вернулся, – думала девушка, глядя на дорогу. – И он вернётся – я знаю. А как дальше жить, – говорила себе Экарлет О'Хара, – я не буду думать об этом сегодня: я подумаю об этом завтра».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. КЛЁКОТ ОРЛА

1877 год

Почтово-пассажирский поезд, волоча за собой густой шлейф чёрного дыма, мчался по необозримым просторам штата Прери к побережью Тихого океана – в Калифорнию. Дым относило ветром, и пассажиры наслаждались дыханием степей, влетавшим в открытые окна вагонов.

Юная особа в дорожном платье и в шляпке с вуалью с жадным интересом смотрела в окно. Какая страна – буйная, кипящая энергией, меряющая расстояния сотнями лье, а не десятками шагов по узким улочкам городов Европы! Эта страна жадно и ненасытно дышит полной грудью, а не вяло дремлет в закостенелых рамках европейского образа жизни. Она считает талеры миллионами, а не откладывает в чулок сантим к сантиму – за нею будущее. И она, Катрин, правильно сделала, что решилась отправиться за океан – что ей делать дома, во Франции? Дворянский титул, не подкреплённый состоянием, – это ныне пустой звук, фетиш для любителей собирать раритеты. Времена меняются, и в цене теперь совсем иное. В цене… Катрин содрогнулась, вспомнив липкие глаза мсье Шильда. Этот паук откровенно покупал её! Девушка представила, как его гнусные лапы скользят по её обнажённому телу, и её вновь передёрнуло от омерзения. Нет, только не это! Пусть у Катрин ничего нет за душой, зато у неё есть эта самая душа, и есть гордость норманнских завоевателей, вспарывавших мечами мешки с золотом. Она, Катрин, такая же, как её брат Робер, отчаянно бившийся с тевтонами, вторгшимися на землю солнечной Франции, – Робер был жестоко изранен под Седаном, но орды германцев не дошли до Парижа и были отброшены. И Катрин тосковала в четырёх стенах обветшавшего родительского замка: Франция, первая страна мира, всё ещё сильна, но пик её величия уже в прошлом. Объединённые Штаты Америки, где люди тоже говорят по-французски, станут для Катрин новой родиной. Дядюшка Батист, уехавший в Калифорнию во времена золотой лихорадки и, в отличие от многих, сумевший разбогатеть, ждёт её в Сан-Франциско. Но она не будет нахлебницей: это Катрин решила твёрдо.

Девушка имела основания гордиться собой. Отправиться в одиночку в далёкий путь – сначала на пакетботе от Шербура до Нуво-Руана, а потом на поезде через всю Северную Америку, имея при себе лишь немного денег и письмо дяди с его калифорнийским адресом, – дело трудное. Катрин была красива (она это знала), однако красота её зачастую создавала ей определённые трудности: попадались желающие попользоваться этой красотой. Девушка не расставалась с револьвером и при необходимости пустила бы его в ход не задумываясь – а что делать? К счастью, до этого не дошло: в Нуво-Руане она быстро сориентировалась и в тот же вечер села в поезд, идущий в Индиану. В Детруа она пересела на другой экспресс, и вскоре озеро Мичиган осталось позади – Катрин ждал Дикий Запад.

Публика в поезде подобралась разная – были коммивояжёры, были офицеры, и были люди, род занятий которых девушка затруднялась определить. Её не обошли вниманием, но Катрин, отвечая на комплименты и вступая в разговоры, держала дистанцию, приглядываясь к попутчикам. Её заинтересовал смуглый молодой человек со звездой на груди – Катрин уже знала, что это знак отличия прево,[40]40
  Прево (фр. prИvТt, лат. prФpositus – начальник) – во Франции XI–XVIII веков королевский чиновник или ставленник феодала, обладавший до XV века на вверенной ему территории судебной, фискальной и военной властью. Английский аналог – шериф.


[Закрыть] представителя власти на пограничных территориях, где закон и порядок ещё только входили в силу. Молодому человеку было около тридцати лет, он был красив какой-то диковатой красотой – в нём наверняка перемешалась кровь индейцев и белых, – но внимание Катрин он привлёк тем, что не лез к ней с назойливыми расспросами и не распушал перья, пытаясь очаровать прелестную незнакомку. Впечатление на него она произвела – Катрин это заметила, – однако молодой прево не пытался переступить границы вежливости, и девушке это понравилось.

Познакомились они на второй день пути, когда Катрин случайно – ну, то есть почти случайно, – уронила с полки свой саквояж. Прево поймал его на лету, протянул Катрин и улыбнулся.

– Андрэ Лико, – очень естественно представился он, – из Калифорнии.

– Катрин де Нёф. О, так вы из Калифорнии? А я еду в Сан-Франциско, – девушка тоже улыбнулась, почувствовав доверие к этому сдержанному человеку. – Вы случайно не оттуда?

– Почти, мадемуазель. Я живу в Форт-Россе – это рядом.

– Рядом – это лье двести? Я уже наслышана о ваших американских мерах расстояний.

– Нет, что вы. Рядом – это рядом, можно дойти пешком. Но вы сказали «о ваших американских расстояниях» – вы не американка?

– Я француженка. Но я собираюсь стать американкой – в Сан-Франциско меня ждёт дядя. Его зовут Батист де Нёф. Вы не слышали о нём?

– Слышал, – ответил Андрэ, и Катрин поняла, что он говорит искренне. – Мсье Денёф – личность известная. Я редко бываю в Сан-Франциско, да и в Форт-Россе нечасто, но я кое-что слышал о вашем дядюшке. О нём хорошо отзываются, мадемуазель.

– Вы редко бываете дома? – спросила Катрин, приняв как должное лестный отзыв о дядюшке Батисте. – А чем же вы занимаетесь, мсье Лико?

– Я прево на пограничных землях. Я неплохо стреляю, знаю несколько индейских наречий, и власти штата сочли меня подходящим для этой работы.

– Вы имеете дело с индейцами? Но это же опасно! Я слышала, что индейцы нападают на поезда.

– Не судите об индейцах по тому, что о них говорят всякие болтуны, не видевшие их в глаза, – на лицо молодого человека набежала тень. – Мой прадед был наполовину ирокез, а мать – чистокровная индеанка, и я знаю этот народ. Они не хуже белых, а во многом даже лучше.

– Простите, Андрэ, я не хотела вас обидеть, – смутилась француженка и (вероятно, в смущении) коснулась своей маленькой рукой сильной руки прево.

– Ничего страшного, мадемуазель. А что до нападений на поезда – этим занимается всякое отребье без роду-племени. Бандиты не понимают, когда с ними говорят по-хорошему, и поэтому мы разговариваем с ними по-другому. – Он сдвинул полу своей кожаной куртки, и Катрин увидела рукоятку «кольера» сорок четвёртого калибра. – Не бойтесь, мадемуазель. Но вот что я вам скажу: вы иностранка, не знаете Америки, а путь до Сан-Франциско долгий. Нам с вами по пути – позвольте мне вас сопровождать. Я доставлю вас к вашему дядюшке, и моя совесть будет спокойна.

Катрин чуть склонила голову, изображая задумчивость, хотя уже знала, что ответит «да».

…Поезд нёсся по первобытным прериям, ещё не исковерканным цивилизацией, а в его вагоне из взаимной симпатии рождалась любовь. Переплетались судьбы Андрея Лыкова, праправнука русского солдата, заброшенного в Америку волею императрицы Екатерины, и француженки Катрин де Нёф, в чьих жилах гуляла хмельная кровь авантюристов-викингов. Андрэ Лико навещал у Великих озёр могилы предков, Катрин надеялась начать в Америке новую жизнь, и какое дело было их рождающейся любви до тех людей, которые считали их обоих всего лишь крошечными частичками бимассы, существующей только для того, чтобы лепить из неё задуманное…

* * *

1890 год

– Господа, американская банковская ассоциация намерена распространить среди своих членов меморандум, предписывающий после первого сентября девяносто четвёртого года прекратить продление кредита по обязательствам, а также приостановить выдачу новых займов. Все имущество, которое к тому моменту будет находиться в залоге, должно перейти в собственность банков. Резюме простое: мы потребуем вернуть наши деньги.

Антуан Легран произнёс это будничным тоном, словно речь шла о несущественных бухгалтерских нюансах, однако все банкиры и финансисты, присутствовавшие на заседании «АБА» в многоэтажном здании на Рю де Мюр, очень хорошо его поняли.

Фактически это означало, что финансовая элита собирается обанкротить и забрать за долги всю страну от Атлантики до Тихого океана, поскольку в Объединённых Штатах чуть ли не по пальцам можно было сосчитать предприятия, не обремененные обязательствами перед финансовыми магнатами Нуво-Руана. Банки-члены «АБА» владели непогашенными государственными облигациями на сумму более трёх миллиардов талеров, и у них в залоге находились две трети американских ферм – две трети сельского хозяйства ОША.

– А вы не опасаетесь, что подобное требование может спровоцировать фермерский бунт, грандиозное народное восстание, революцию и новую гражданскую войну?

– Такой риск существует, мсье Феллер. Но нам ведь не обязательно осуществлять свои требования – достаточно дать понять, что мы в любой момент можем это сделать. Люди должны знать, кто хозяин страны, – Легран усмехнулся, и под благообразной маской банкира проступило жёсткое лицо его далёкого предка, безжалостного пирата семнадцатого века.

Ассоциированные банки Америки и стоявшие за ними международные финансовые синдикаты Франции и Англии не осуществили своих угроз, но меморандум сыграл свою роль – по сути, в стране произошел бескровный переворот. Теперь официальная власть не испытывала иллюзий насчет того, кто является настоящим хозяином Объединенных Штатов, лоббизм стал легальным явлением, а частные банки официально контролировали эмиссию и оборот денег. Даже главный фетиш североамериканской демократии – выборы президента – превратились в фарс. В девяносто шестом году лидер президентской гонки Брайан проиграл выборы ненавидимому электоратом выдвиженцу банков Роже Дюпону – финансисты просто приказали директорам своих подконтрольных предприятий объявить рабочим, что в случае победы Брайана завод будет закрыт.

Завершилась почти тридцатилетняя тайная война, которую вели в ОША европейские банкиры, в первую очередь французские Шильды. Во время войны между Севером и Югом президент Авраам Линкольи, изыскивая средства для её ведения, впервые в истории страны санкционировал выпуск бумажных талеров, поскольку большинство серебряных рудников остались на территориях, контролируемых креолами. Одновременно финансисту Клери было поручено распространить среди богатых биржевиков облигации государственного военного внутреннего займа на сумму миллиард талеров. Клери напечатал облигаций почти вдвое больше, но как-то так вышло, что этого почти никто не заметил. Облигации пользовались успехом на бирже, и довольно скоро Клери, распродав большую часть своих фальшивок, скрылся с выручкой в неизвестном направлении (возможно, что и на тот свет).

Факт мошенничества пришлось скрывать, допечатывая денежные банкноты, однако слухи о том, что в казне пробита брешь, все же поползли по Рю де Мюр. Тогда американские финансисты начали избавляться от военных облигаций, а покупали их (через посредничество тайных агентов на нуво-руанской бирже) крупнейшие международные банки. На фондовом рынке кипели страсти и вращались фантастические суммы, и в этой мутной водичке жирела очень хищная рыба.

В денежном обороте царил дефицит – правительство пыталось управлять инфляцией, постепенно сокращая денежную массу от двух миллиардов талеров в 1866 году до пятисот миллионов в 1886 году, но в результате этой политики значительно упала покупательская способность населения, в отдельных штатах начались мятежи. Фермеры и предприниматели малого и среднего калибра, задыхаясь, были вынуждены все чаще обращаться в банки за новыми кредитами – вся страна залезала в кабалу к международным ростовщикам.

Большинство членов американской банковской ассоциации прямо или косвенно были связаны общими интересами с французами. Самой яркой фигурой среди них был Антуан Легран – потомок Мишеля Леграна, «казначея войны за независимость». Официально он являлся председателем правления банка «Конфианс гаранти»,[41]41
  Confiance garantie – гарантированное доверие (франц.)


[Закрыть] а неофициально возглавлял так называемый «денежный трест» – тайное объединение банкиров и финансистов с общим капиталом более двадцати двух миллиардов талеров. «АБА» выступала лишь официальным прикрытием этой структуры, способной обрушить экономику любой страны мира.

До девятьсот тринадцатого года, когда деятельность «денежного треста» стала темой разбирательства сенатской комиссии, его существование считалось фантазией журналистов. Мнения о положении Антуана Леграна в этой организации остались самые противоречивые, поскольку человек, который при жизни распоряжался самым крупным в мире капиталом, финансировал крупнейшие монополии, назначал президентов и объявлял войны, оставил после своей смерти наследство всего лишь в несколько миллионов талеров.

Вполне возможно, что он только управлял деньгами, инвестированными Шильдами и другими европейскими банкирами в ОША. Как бы то ни было, с 1891 года «денежный трест» во главе с мсье Леграном приобрел практически неограниченную власть над экономикой и политической жизнью Объединённых Штатов.

…Американцы девятнадцатого века не были ни дураками, ни инертным стадом. Они подозревали, что их облапошивают, и руки крепких парней, не боящихся ни бога, ни чёрта, тянулись к рукояткам шестизарядных «кольеров» и к прикладам скорострельных «дюпонов». Однако энергия людей, верящих прежде всего в себя, умело направлялась в нужное русло. «Перед тобой огромная страна, таящая массу возможностей, – разбогатей, если ты не слабак и не трус!» – этот лозунг находил отклик в сердцах многих, и когда в девяносто шестом году пронёсся слух об открытии золотых россыпей на Аляске, на север устремились сотни тысяч людей, знавших о калифорнийской «золотой лихорадке» полувековой давности.

* * *

1898 год

Стены хижины сотрясались под ударами ветра. Казалось, что если бы не сугробы, до крыши завалившие бревенчатое строение, оно давно бы рассыпалась под неистовым напором холодного воздуха, бившего в стены. У порога и на дверных косяках наросли толстые бугры наледи, и стоит приоткрыть дверь, как внутрь врывается тугой клуб белого морозного пара, тут же оседающего на льдистых шрамах новым слоем инея. Плохо, когда такая непогода застигнет тебя в пути, особенно если у тебя слабые собаки и мало еды, – белое безмолвие равнодушно к своим жертвам. И хорошо, если в это время ты сидишь у огня, в тепле, в кружке дымится горячий чай, а твои собаки накормлены и свернулись под снегом в клубок, грея друг друга мохнатыми телами.

Люди в хижине сидели у огня, и пламя красило их бородатые лица в цвет меди. Они молчали, слушая вой пурги, и говорили – неспешно, с расстановкой, ценя каждое слово как последний патрон или последний кусок пеммикана[42]42
  Пеммикан – измельчённое сушёное мясо с ягодами (индейск.)


[Закрыть] на долгом перегоне по льду Юкона от верховьев до Сен-Мишеля. Хотя зимой в такой путь отваживаются пускаться лишь безумцы, спешащие застолбить новые участки до начала навигации.

– Это ещё что, – негромко проговорил один из людей, сидевших у огня. – А вот когда мороз такой, что плевок замерзает на лету, тогда да.

– Зато если повезёт, и ты вернёшься в Сан-Франциско с мешочком, набитым золотым песком, ты победитель, и весь мир у твоих ног, – отозвался другой. – Ради этого можно и в такую погоду зимой попробовать пройти перевал Чилкут.

– Пробовали, – вставил третий. – И где они, эти смельчаки? Сгинули в тундре, и кости их будут лежать там до самого Судного Дня. У этой земли непросто вырвать золото…

– Добыча достаётся сильным волкам! – прервал их широкоплечий человек в меховой дохе. – Для настоящего мужчины почётнее вырвать золото из стылой земли и из чужих рук, чем делать деньги биржевыми махинациями, грея задницу в тёплом офисе. Белый человек – хозяин всей этой земли и всего мира. Мы диктуем свой закон всем, и женщины покорённых племён идут за нами, как собачонки, преданно глядя нам в глаза и ловя каждое наше слово. И богатство достаётся нам по праву – пусть неудачник плачет. В природе разумно устроено – выживает сильнейший, и по этим же законам живут люди: те, которые хотят выжить. А все остальные, лепечущие о жалости и снисхождении… – он пренебрежительно поморщился. – Их не стоит жалеть – они пыль под ногами победителей!

Юноша лет двадцати не вступал в разговор – он слушал. Он запоминал, и в глазах его горел странный огонь. Матёрые золотоискатели не обращали на него внимания – кто будет обращать внимание на чечако,[43]43
  Чечако – новичок (индейск.)


[Закрыть] ещё не намывшего и унции золотого песка?

А в голове у этого молодого парня теснились обрывки мыслей, складывающиеся в причудливые цепочки.

«Сын волка… Закон жизни… – думал он. – Сила сильных… Неукротимый белый человек… Дочь северного сияния… За тех, кто в пути – время не ждёт».

Его звали Жак Париж, и его ещё никто не знал – мировая слава этого человека была ещё впереди.

* * *

После меморандума «АБА» стратегия развития Объединённых Штатов в области финансов и промышленности почти не изменилась. Продолжалась монополизация, рос внутренний государственный долг и зависимость фермеров от кредиторов, «денежный трест» стремился к легализации в качестве частного центробанка. Но во внешней политике началось нечто на первый взгляд необъяснимое.

ОША почти пятьдесят лет не вели войн с внешними врагами, и франглы привыкли считать себя людьми независимыми и мирными (войны с индейцами не в счёт). Купив Аляску – потеряв Форт-Росс, Россия не стала цепляться за Новоархангельск, – и превратив Канаду в полузависимое государство, Объединённые Штаты заняли всю Северную Америку. Они очистили своё жизненное пространство от влияния европейских метрополий, и теперь дела далекой Европы их мало интересовали.

И тут вдруг политики, журналисты и писатели словно по чьей-то команде принялись рассуждать о «молодых и сильных нациях», которые постепенно «вытесняют с жизненного пространства дряхлые и отжившие народы, потерявшие право на существование». На свет вытащили, стряхнув пыль, доктрину президента Монроза от 1823 года, которая гласила, что странам Европы не рекомендуется вмешиваться в дела их бывших колоний в Западном полушарии. Слишком мягкую и миролюбивую формулировку подкорректировали – теперь европейцам запрещалось вообще вмешиваться в жизнь всего Западного полушария.

Легран и его французские и английские партнёры стали хозяевами американской экономики, но столкнулись с кучей проблем, накопившихся за тридцать лет перманентного кризиса. Талер был обесценен, покупательская способность населения снизилась почти на восемьсот процентов по сравнению с тысяча восемьсот шестьдесят шестым годом. Развивать реальный сектор уже не имело смысла, так как сложно было продать что-либо дороже пачки сигарет. «Денежный трест» начал наводить порядок в своём доме и решил самые насущные проблемы американской экономики в имперском духе: развязал колониальную войну.

* * *

С февраля по август тысяча восемьсот девяносто восьмого года американская пресса жила одной сенсацией: броненосный крейсер «Сен-Луи», гордость военно-морского флота ОША, при невыясненных обстоятельствах затонул у берегов Кубы. Крейсер шел в Гавану с дружественным визитом: его капитан должен был передать поздравления президента ОША правительству острова, только что получившего статус автономной провинции Испании.

Вместе с кораблём на дно ушли двести американских моряков. Газеты каждую неделю выдвигали и опровергали версии причин трагедии. «Ищите, кому это выгодно! – кричали газетные заголовки. – Испания не может смириться с потерей богатейшей колонии! Испания шлет угрозы правительству Объединённых Штатов Америки, которое порицает её варварские методы борьбы с кубинскими революционерами! В эпицентре ярости испанцев взрывается и тонет лучший военный корабль ОША – пусть кто-нибудь попробует сказать, что Испания здесь ни при чём!». После подъема корабля комиссия, составленная из одних только американских экспертов, установила, что «Сен-Луи» «уничтожен подводной миной». А затем – затем останки крейсера были затоплены на большой глубине: концы в воду.

Испанский посланник Денуи де Лом заявил, что «ОША организовали провокацию с целью захвата Кубы», но протестовать было уже поздно. Одиннадцатого апреля президент Роже Дюпон выступил в Конгрессе со словами: «Интервенция есть наш особый долг, ибо всё это происходит вблизи наших границ. Наше право вмешаться оправдывается тяжелым ущербом, нанесенным торговле и предприятиям нашего народа необузданным разрушением собственности и опустошением острова». Президент открыто обвинил Испанию в гибели «Сен-Луи» и высказался против признания независимости Кубы. Обращение заканчивалось просьбой дать согласие на применение сухопутных и военно-морских сил против агрессора, а заодно и против сторонников независимости, «ибо только так можно осуществить защиту мира на острове и сформировать там стабильное правительство».

Испанский король обратился за военной помощью к Франции и Великобритании, но в ответ получил совет «как можно скорее полюбовно разрешить свои противоречия с Объединёнными Штатами».

Исход войны был предрешён: Испания не имела никаких шансов на победу.

В мае американская тихоокеанская эскадра, выйдя с французской военной базы в Сайгоне, уничтожила в Манильской бухте сторожевые корабли испанцев и обеспечила высадку американских войск на Филиппины. «Освобождение от испанского колониального гнёта» сопровождалась истреблением местных повстанцев, не понимавших счастья попасть под цивилизованное, в отличие от варварского испанского, правление американцев. А заодно (чтобы не возвращаться к тихоокеанской луже) Конгресс ратифицировал присоединение к ОША Гавайских островов. Гавайи получили статус полноправного штата – полинезийцы показались франглам куда более цивилизованным народом, чем кровожадные ирокезы.

В июне атлантическая эскадра флота ОША разгромила у Сантьяго эскадру адмирала Серверы. Это было конец – Испания запросила мира.

Гавану освободили сами кубинцы – вмешательства американцев не потребовалось. Сказав «спасибо», франглы разоружили повстанческие отряды. Не желавших сдавать оружие поставили к стенке – не объяснять же этим тупым латиносам, что право на ношение оружия имеют только граждане ОША. К тому же Кубе предстояло сделаться элитным тропическим публичным домом для утомлённых делами воротил «денежного треста» и приравненных к ним лиц – не хватало ещё, чтобы под окнами этого борделя шарахались всякие там маньяки с ружьями.

Фредерик Эмери, начальник международного отдела департамента торговли, очень откровенно комментировал эти события: «Нечто гораздо большее, нежели чувства народных масс (которые, как известно, со временем улетучиваются) заставило Объединённые Штаты поднять оружие против испанского владычества на Кубе. Нас заставили сделать это наши экономические отношения с Вест-Индией и южноамериканскими республиками.

Коммерческий инстинкт был так силен, что даже если бы не существовало таких эмоциональных причин, как навязшие в зубах испанские злодеяния или взрыв на «Сен-Луи», всё равно в конце концов этот инстинкт заставил бы разрушить мощной рукой то, что, как нам казалось, наносит вред нашей экономике. Испано-американская война была не более чем инцидентом в общем развитии нашей законной экспансии, корни которой кроются в возросшей производительности, слишком обогнавшей возможности нашего внутреннего потребления. Стало ясно, что нам необходимо искать не только иностранных покупателей на наши товары, но и способы легкого, выгодного и надёжного доступа к иностранным рынкам».

* * *

12 августа 1898 года Испания подписала мирный договор, в соответствии с которым под протекторат Объединённых Штатов перешли её колониальные владения площадью триста тысяч квадратных километров, где проживали более десяти миллионов человек.

Этим странам ОША навязали неравноправные торговые договоры. Теперь торговое сальдо Кубы, которая даже во времена испанского господства поставляла в метрополию товары с некоторой выгодой для себя, снизилось до шестидесяти миллионов талеров в год. ОША использовали Кубу и Филиппины для распространения экономической экспансии в Латинскую Америку и на Дальний Восток. Кроме того, подконтрольные ОША страны были обременены рекламациями, которые якобы должны были покрыть ущерб американских граждан и компаний, чье имущество пострадало в ходе революционных беспорядков в этих странах. Эти заведомо преувеличенные рекламационные иски местное население называло «счетами великого капитана» – как правило, они превышали сумму ущерба, установленную местными судебными органами, в сотни раз. Куба в 1900-х годах несла бремя американских рекламаций в четыреста миллионов талеров, Мексика – в девятьсот миллионов, Венесуэла – в сто шестьдесят миллионов.

За счет экспорта инфляции талера в колонии «денежный трест» менее чем за десять лет смог если не восстановить экономику ОША, то во всяком случае создать видимость процветания и благополучия. В 1907 году это позволило финансистам реализовать идею о частном центральном банке – Легран и его партнеры получили законное право эмитировать бумажные деньги в тех количествах, в каких сочтут нужным. А Латинская Америка и другие регионы, на которые распространялась «талерная экспансия» Объединённых Штатов, быстро начали превращаться в то, что позже стали называть «третьим миром».

…Клёкот орла, похищенного с тотема ирокезов, был уже отчётливо слышен во всём Западном полушарии…