355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Хотиненко » Новые русские бесы » Текст книги (страница 3)
Новые русские бесы
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 04:42

Текст книги "Новые русские бесы"


Автор книги: Владимир Хотиненко


Жанры:

   

Публицистика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

На сегодня нет более актуальной книги, чем «Бесы»

Вряд ли Россия – Европа в полном смысле этого понятия…

(Интервью В.И. Хотиненко для журналиста А. Заозерской)

В рамках 20-го юбилейного фестиваля «Окно в Европу» состоялся показ фильма «Макаров» с Сергеем Маковецким в главной роли – фильма, ставшего одним из первых победителей этого кинофорума. Режиссер картины Владимир Хотиненко рассказал о том, почему тема оружия и безопасности человека не утрачивает своей актуальности.

– Владимир Иванович, картина «Макаров» была снята в начале 1990 годов, когда в крупных городах России ежедневно происходили убийства. Это было время, когда человеческая жизнь ничего не стоила. Сегодня «Макаров» не устарел?

– В начале 90-х была очень популярна фраза «25 лет – глубокая старость», говорящая о том, что молодых людей, что называется, укладывали пачками. Начало 90-х с двумя путчами ассоциировалось у меня с пистолетом Макарова, и поэтому я так назвал свою картину. Фильм «Макаров» не устарел хотя бы потому, что постоянно на уровне правительства обсуждается введение разрешения оружия в целях защиты.

На мой взгляд, легализация в России оружия – это полное безумие с невероятно тяжелыми последствиями. Стоит на секунду представить, что начнется в России, если легализовать оружие, – волосы встают дыбом. Это будет безудержная, ежедневная пальба. Иллюзия силы, приобретенная войной и оружием, – это самая большая иллюзия, которая преследует человечество. Во мне самом есть любовь к оружию, более того, я наделяю оружие мистической силой, но считаю, что оружием следует восхищаться в музеях, а не применять его на практике и не держать у себя дома.

– Оружие легализовано во многих развитых странах Европы, в частности в Швейцарии, где, кстати, очень низкий уровень преступности. Может, не так страшен черт?

– В России любой самый мелкий конфликт приобретает огромные масштабы. Я видел, как в Баден-Бадене парковался один водитель, расталкивая при этом все, что только мешало его цели, и подумал: «А в России в этом случае началась бы пальба». Москва – не Баден-Баден и не Женева, да и вряд ли Россия – Европа в полном смысле этого понятия.

– Так все-таки, по большому счету, Россия – скорее Азия, нежели Европа? Вы сняли фильмы «Мусульманин» и «Поп» о двух самых распространенных религиях в России и, возможно, знаете ответ на этот вопрос…

– Эти две картины – о вере. Больше о вере, чем о религии. Ни в фильме «Мусульманин», ни в одной из последних моих картин «Поп» не было идеологии вообще, хотя обе эти картины критиковали по идеологическим соображениям. Россия – Европа или Азия? Трудно сказать. По большому счету, в мире со времен древности очень мало что изменилось.

Когда в Риме по заказу Ватикана и Русской православной церкви я снимал картину о Вечном городе, то довольно часто ходил в Колизей и каждый раз ловил себя на мысли: «Хлеба и зрелищ» – вот главный принцип человечества, и он неизменен. Увы. Прочитал недавно замечательную фразу: «Художники Возрождения писали свои картины, зрители смотрели на прекрасное и думали, что жизнь имеет смысл». К сожалению, все, что мы видим сегодня, наводит на мысль, что жизнь достаточно бессмысленная штука. Я не посыпаю голову пеплом, но прекрасно понимаю, что все мы ходим по замкнутому кругу.

– На ваш взгляд, что отличает наше время?

– Самая заметная и судьбоносная, на мой взгляд, примета нашего времени – появление мобильного телефона, связи, которую мы носим с собой в кармане. Фраза «Я снял кино на телефон», которая сейчас в обиходе, еще 20 лет назад показалась бы фантастикой.

– Владимир Иванович, вы ведете Мастерскую режиссуры игрового кино во ВГИКе, и среди ваших воспитанников – востребованные режиссеры Андрей Кавун, Анна Фенченко. Если вы учите людей снимать кино, значит, верите в силу кинематографа?

– На недавних парламентских слушаниях в очередной раз я выступил с инициативой о запуске примерно 50 дебютных фильмов выпускников режиссерских факультетов. В результате пришли к выводу, что, скорее всего, запустят всего пять дебютов. Но если так будет продолжаться и дальше, то молодые режиссеры, среди которых есть очень талантливые ребята, просто «закиснут». Есть серьезная проблема в нашем обществе, которую могли бы решить молодые режиссеры.

Молодежная аудитория страны очень агрессивно настроена к российскому кинематографу, и эта агрессия выработана у них в том числе и посредством Интернета. А молодые режиссеры со свежим взглядами, полные желания и решимости, могли бы привлечь некую часть пока еще агрессивно настроенной молодежи на сторону нашего кино.

Я, как режиссер, вряд ли могу это сделать, как и мои опытные коллеги, а вот молодежи это под силу. Мне, как педагогу, горько осознавать, что я воспитываю режиссеров, и, как мне кажется, хороших режиссеров, а они ничего не делают – не потому, что не хотят или не умеют, а потому, что им этого не дают. Не дают, и все тут, потому что к молодежи в нашей стране, увы, не очень бережное отношение. О кадрах, смене никто не думает – все живут только одним днем…

2012 г.

Достоевского долбали, теперь память о нем долбают

(Из интервью В.И. Хотиненко для передачи «Телохранитель». Ведущая Е. Афанасьева)

Е. АФАНАСЬЕВА: …Мы дозвонились до Владимира Ивановича Хотиненко, режиссера сериала «Достоевский». Добрый вечер, Владимир Иванович.

В. ХОТИНЕНКО: Добрый вечер.

Е. АФАНАСЬЕВА: Обидно, что вы не смогли приехать, но надеемся, это не помешает.

В. ХОТИНЕНКО: Я в Интернете смотрю, что там происходит.

Е. АФАНАСЬЕВА: А, вы нас видите. Ну, прекрасно. Жалко, мы вас не видим.

В. ХОТИНЕНКО: Очень жалко мне тоже.

Е. АФАНАСЬЕВА: Как, по-вашему, прошел сериал? Вы довольны результатами, рейтингами и реакцией общественной?

В. ХОТИНЕНКО: Рейтингом – не знаю, реакцией очень доволен, потому что это реакция. Мне только не понравилась ваша тенденциозность такая. Понимаете, есть ведь всякие отзывы. Вы не затруднили себя ни одним нормальным.

Е. АФАНАСЬЕВА: Нет, ну что вы? Я просто задаю те вопросы, которые задают.

В. ХОТИНЕНКО: Нет-нет, подождите. Это другой совершенно вопрос… Мне досадно что? Ведь понимаете, мнение достоевсковедов, особенно если они затруднят себя, если они по-настоящему относятся к Достоевскому, любят его, они затруднят себя и устроят какой-нибудь круглый стол со мной. Потому что устроили эту заочную разборку, абсолютно беспринципную. Я вам такого, знаете, начитаю, что писали про Федора Михайловича! Вот, пожалуйста: «“Преступление и наказание” наводит скуку, нисколько не выясняет лица героя. Действительно, подобное произведение можно было написать только в ненормальном состоянии». Они производят впечатление людей, которые ни разу не читали, что писали про самого Достоевского. Вот теперь повторяется абсолютно.

И совершенно определенно я бы ответил на любой вопрос, на любой. По поводу казни – слава богу, хоть один аргумент нашелся у автора сценария, что какая разница, мешок надели? Ну, надо же законы понимать: это кино. Никто не обещает документального исследования. А чего так безответственно заявлять, что я там чего-то не знал? Откуда они знают это?

Е. АФАНАСЬЕВА: Да, это… Хорошо.

В. ХОТИНЕНКО: Что я им, школьник, что ли? Я не знаю, сколько там они чего сделали в этой жизни, я знаю, что я сделал. Что это – так отчитывать меня?! Я что, школьник?!

Е. АФАНАСЬЕВА: Да нет, вас не отчитывает никто.

В. ХОТИНЕНКО: Я что, школьник на экзаменах?! Я им много чего могу рассказать.

Е. АФАНАСЬЕВА: Давайте вернемся к разговору все-таки о сериале, а не к заочному спору с критиками. Ну, вот, кстати, автор сценария, Эдуард Володарский, которого вряд ли вы относите к критикам, все-таки это человек, который вместе с вами работал, он не очень доволен тем, что сместился акцент на личную жизнь писателя в ущерб его писательской ипостаси и личности.

В. ХОТИНЕНКО: Вы знаете… Вот как вам это точнее сказать-то? Для этого существуют книжки такие буквальные, вот такие исследования. Для этого существует тот портрет перовский, где вот такой сидит серьезный мыслитель. Захотелось рассказать про другого Достоевского. И я вас уверяю, огромное количество людей на территории нашей страны приняли этого человека. Хотелось Достоевского как человека, потому что ладно сериал – я знаю людей, которые ненавидят Достоевского. И для которых, даже если не дай бог такого полюбят, это уже какое-то поражение. Я знаю очень много людей, которые ненавидят самого Достоевского, чего уж там? Включая писателя Набокова, к слову сказать.

Поэтому дело не в этом. Тут досадно немножко то, что мы все-таки работали вместе. И мы за кадром ничего не оставляли. Но есть такая кухня своя, и есть то, что потом можно выносить на публику. Значит, он испугался какого-то общественного мнения или еще чего-нибудь – я не знаю, честно говоря. Бог ему судья. А акцент – я вам так скажу: любовь. Если перестанет в нашей жизни занимать такое место любовь и, в частности, любовь к женщине, значит, это будет не человеческая жизнь. И слава богу, в этом смысле Достоевский был живым человеком. Слава богу. И не надо в данном случае передергивать. Мы рассказывали про живого Достоевского.

Е. АФАНАСЬЕВА: Вот здесь как раз была sms-ка с вопросом от нашего слушателя: «Зачем включались фрагменты произведений? Не сделано ли это было для тех, кто даже не читал его?»

В. ХОТИНЕНКО: Нет, не делалось. Слушателю надо понимать, что это общеизвестная формула, что жизнь Достоевского перетекала в его произведения. Потому не исключено, что именно это он сначала сказал в жизни, а потом написал. Поскольку это в буквальном смысле слова есть те объяснения с Аполлинарией, буквально из «Игрока», но это-то абсолютно известно, что он там писал Полину, Аполлинарию. Поэтому я не исключил, что возможно перетекание обратное – что сначала этот разговор произошел в жизни, потом в книжке, а потом мы его опять перенесли в киножизнь. Вот.

Е. АФАНАСЬЕВА: А насколько для вас важным было то, что в свое время Евгений Миронов играл все-таки один из главных образов в творчестве Достоевского – он играл в сериале «Идиот»?

В. ХОТИНЕНКО: Ну как «важно»? Хорошо он сыграл в «Идиоте» Мышкина. А вообще в Достоевском как минимум был еще и Рогожин. Как минимум. Поэтому… Ну как? Да никак. Никакого значения. Может, для Жени для самого – это другой вопрос. Но потом это совершенно определенно для Евгения Миронова совершенно замечательная роль абсолютно, в которой он старался безусловно. И вот эти похлопывания по плечу – я не могу просто – либо Евгения Миронова, либо меня, такие какие-то, да?

Е. АФАНАСЬЕВА: Владимир Иванович, вы долго искали исполнителя главной роли? Или вы сразу знали, что у вас будет Миронов играть?

В. ХОТИНЕНКО: Долго-долго-долго.

Е. АФАНАСЬЕВА: А откроете тайну, кто пробовался еще?

В. ХОТИНЕНКО: Нет. Это надо было Володарскому вспоминать.

Е. АФАНАСЬЕВА: Понятно.

В. ХОТИНЕНКО: А я никогда в жизни не называл, кто там у нас пробовался.

Е. АФАНАСЬЕВА: Насколько долго вы искали грим и портретное сходство?

В. ХОТИНЕНКО: Ну, вы понимаете, во-первых, портретное сходство – не вопрос первостепенной важности. Потому что известно, например, что есть портреты Пушкина работы Тропинина, Кипренского, Соколова. Они все разные, и Пушкин разный. Поэтому если бы писал не Перов, наверное, какой-нибудь другой бы был портрет Достоевского. Были фотографии – мы внимательно изучили все существующие фотографии. Поэтому мы искали то, что можно найти в облике и в существе Жени, Евгения Миронова, отталкивались от этого.

Но, вот, понимаете, система подтасовок. Для нас это был важный вопрос все равно, создание образа Федора Михайловича, а не сходство. Но очень смешно в одной газетке опубликовали. Прямо как издевательство и как метод работы. Про пожилого Достоевского, говорят: «Это Достоевский в жизни», а рядом молодого Миронова из нашего фильма: «А это Миронов так играл Достоевского». Так же нельзя. Понимали: если они публикуют фотографию Миронова из нашего фильма, то нормальный читатель скажет: «А чего? Нормальный Достоевский». Понимаете? И вот это вот подворовывание – оно сквозит во всем. Интересно даже разобраться в этом, честно говоря.

Е. АФАНАСЬЕВА: А здесь вот как раз был вопрос, на сайт заранее присланный: «Планируется ли продолжение сериала? Ведь, 7 серий охватывают период только до написания “Братьев Карамазовых”».

В. ХОТИНЕНКО: Вы знаете, даст бог, на «Культуре» покажут 8-серийную версию – пошире все чуть-чуть, поподробнее. Ну а то, что мы не стали доводить до смерти, да просто хотелось вот именно этим закончить. И я понять не могу, чем слова, реальные причем слова, сказанные в поездке с Соловьевым (абсолютно не важно, какой это Соловьев, потому что уже в этот момент знают, кто такой Достоевский) хуже? И те слова, которые сказал Соловьев: «А что, если человек…» – они ничем не хуже, чем целование железа. И тем более не целовал он никаких там оков. Короче говоря, это еще один портрет нами был предложен, понимаете?

Е. АФАНАСЬЕВА: Насколько вас как режиссера удивило или нет то, что следом за вашим сериалом поставили сериал «Бригада»? Вот такое странное соседство в эфире канала.

В. ХОТИНЕНКО: Это меня не то что удивило. Я – не хозяин канала, это не только меня удивило… Меня спрашивали постоянно, отчего поставили. Понятия не имею – у меня нет ответа.

Е. АФАНАСЬЕВА: Странно. Вызывает какие-то дополнительные, наверное, ассоциации и размышления, когда после Достоевского появляется Саша Белый.

В. ХОТИНЕНКО: Это, наверное, нужно у кого-то спрашивать, кто занимался формированием этой программы. Для меня это вопрос второй, во всяком случае.

Е. АФАНАСЬЕВА: Да, есть SMS-вопрос от Вячеслава из Новокузнецка, который пишет, что он смотрел отрывками, но считает, что время показа не очень удачное. По его мнению, «Достоевского» нужно показывать ближе к 24 часам, то есть для позднего зрителя.

В. ХОТИНЕНКО: Это тоже вопросы, на которые у меня нет ответа.

Е. АФАНАСЬЕВА: Это не я задаю, это наши слушатели.

В. ХОТИНЕНКО: Нет, вы – это он, кто там задал. Я разговариваю уже с человеком.

Е. АФАНАСЬЕВА: Вячеслав из Новокузнецка.

В. ХОТИНЕНКО: Поэтому я Вячеславу обращаю этот ответ. Не знаю. Это не я, к сожалению, время планирую. Нам тоже казалось, что это немножко не совсем удачно. Сейчас-то уже произошло, поэтому чего задним числом?

Е. АФАНАСЬЕВА: Наталья из Екатеринбурга задает вопрос: «Как вы считаете, сериал поднимет новую волну интереса к творчеству Достоевского?»

В. ХОТИНЕНКО: Ну, это гадание на кофейной гуще. Поднимет – хорошо. Не поднимет – значит, у нас чего-то, может, не получилось. Может, уже время такое. Ну и так далее, и тому подобное.

Вы понимаете, в чем дело? Пусть достоевсковеды возмущаются сколько угодно. Они должны понять одно. Во-первых, может быть, им кажется, что это имя навеки. Но слава богу, что пусть такая мысль, но она есть. Она о Достоевском, не закостеневшем, но все равно подразумевается стереотипный, удобный или неудобный Достоевский. Все равно подразумевается что-то такое, что либо удобно, либо неудобно. Мы постарались показать другого. Спорный? Так и слава богу. Федора Михайловича самого долбали, теперь память о нем долбают. Ничего такого страшного тут нет.

Е. АФАНАСЬЕВА: Спасибо, Владимир Иванович, за участие в программе. Жалко, что вы не пришли.

В. ХОТИНЕНКО: Очень жалко, я жалею.

Е. АФАНАСЬЕВА: Не кипятитесь, пожалуйста. Потому что когда что-то вызывает такую бурную реакцию у прессы, и хорошую, и плохую, естественно, это значит, что попал в какие-то обсуждения общества. Хуже, если бы не заметили ни критики, ни зрители.

В. ХОТИНЕНКО: Нет, поймите меня. Я говорю это только по одной простой причине, что если б это было хоть чуть-чуть объективно, ну, хоть чуть-чуть без похлопываний. Не надо меня похлопывать по плечу. Не люблю, когда меня похлопывают по плечу. Вот и все.

Е. АФАНАСЬЕВА: Понятно. Спасибо…

2011 г.

Спасать нужно не только редких животных, но и народ

(Интервью В.И. Хотиненко для газеты «Аргументы и факты». Журналист Юлия Шигарева)

Ю. ШИГАРЕВА: Ну что, Владимир Иванович, вас можно поздравить с началом съемок «Бесов» по Ф. Достоевскому?

В. ХОТИНЕНКО: С поздравлениями тут сложно (смеется). Это все равно что сказать: «Поздравляю вас с началом очень тяжелой работы, результат которой неизвестен». А так – да, механизм запущен, и это хорошо. Я же сам для себя это выбрал!

Ю. Ш.: А ведь Ленин в свое время хотел запретить «Бесов» как крайне вредное для умов молодежи произведение.

В. Х.: В общем-то, он думал правильно. Потому что роман этот показывал анамнез бунта, революции. «Бесы» – это навсегда, к сожалению. По прозорливости это нечто совершенно невероятное. В убийстве студента Иванова, которое осуществил в самом конце 1860-х революционный кружок Нечаева, Достоевский увидел «сперматозоид» будущих революционных событий в России. Хорошо, роман пытались признать идеологически вредным. Но вы откройте «Катехизис революционера», написанный Нечаевым. Это ужас!

Ю. Ш. Почему?

В. Х.: Нечаев призывает к отказу от всего – от дружбы, от любви. Потому что ничего не может быть выше идеи. И можно предать кого угодно ради идеи. Убить кого угодно во имя высшей справедливости. Причем эти античеловеческие вещи, был уверен Нечаев, человечеству пойдут во благо.

Недавно я у Кафки вычитал гениальную цитату: «Один из самых действенных соблазнов зла – призыв к борьбе». Когда у большинства молодых людей (особенно сегодня) идей в голове нет никаких, эта идея борьбы «во благо» становится весьма соблазнительной. Она придает жизни смысл. Пусть ложный, но смысл.

У нас ведь перед большинством молодых людей какая цель стоит? Деньги и слава. Больше ничего не осталось. Поэтому все рвутся туда, на эту гору, на Олимп, к богам, на которой очень мало места и очень много жертв на пути к ней. На мой взгляд, отсутствие целей – беда не одной только России. Сегодня вся наша цивилизация движется к закату.

Ю. Ш.: В связи с законами, которые принимает Европа (узаконивает однополые браки, решает проблемы мигрантов), невольно возникает вопрос: «А в себе ли эти люди?»

В. Х.: Мне кажется, что не в себе. Хотя бы один из европейцев, принимавших или поддерживавших эти законы о «зеленом коридоре» для мигрантов, пусть спросит самого себя: а ты способен выйти на улицу и первому встречному сказать: «Приходи в мой дом! Живи, делай в нем что хочешь. Я за все заплачу»? Возможно, пара таких подвижников и найдется. Но большинство скажет: «Вы что, с ума сошли? Это же мой дом!» Но ведь и страна – это тоже дом, со своими устоями!

Ю. Ш.: Сегодня все чаще слышится выражение «Надо укреплять властную вертикаль». А может, эта вертикаль не стоит не потому, что власть – неумеха, а потому что этой вертикали просто опереться не на что, ей опоры нормальной не найти?

В. Х.: Мне порой становится больно за нашу страну. Когда вижу, как Путину приходится руководить в режиме ручного управления, в среде, где очень мало людей, которые реально переживали бы за Россию и хотели бы решить ее проблемы – сложнейшие проблемы огромной страны, – как переживал за страну и пытался проводить реформы ей во благо в начале ХХ в. тот же Столыпин. Было ли в России так всегда? Возможно. И казнокрадство, воровство стали у нас уже особенностями национального характера…

Ю. Ш.: Мне кажется, что все-таки не всегда. И в XIX в., и в большей части ХХ в. базис страны составлял класс созидателей – да тот же пролетариат! А сегодня кто? Офисный планктон? Класс потребителей?

В. Х.: Я бы сказал так: в России все держалось на трех точках (может, закончу «Бесов» и сниму документальный триптих на эту тему) – пролетариат, крестьянство, интеллигенция. Каждый из них был классом созидателей. И самое печальное в нашей сегодняшней жизни – это исчезновение всех трех классов. А ведь у каждого из них была своя уникальная культура. Вспомните фильм «Юность Максима» – о люмпене, пробившемся в люди… И это (напевает): «Крутится, вертится шар голубой…» Ты буквально кожей ощущал эту жизнь низов, с их жаждой революционной романтики. А это (снова поет): «Не кочегары мы, не плотники…» И вся страна какое-то время жила этим фильмом, этой романтикой монтажников-высотников. И фильмы, и песни вызывали интерес у молодежи: может, в эту профессию пойти? Я уж не говорю о Распутине, Астафьеве, Белове, Шукшине – какой мощнейший пласт деревенской прозы! А песни, нормальные, хорошие песни, которые были одной из таких связующих страну нитей?!

Мы сейчас много говорим о губительной роли революции. Но гораздо более разрушительным стало новое время. Оно оказалось безыдейным. Идея, которую на знаменах перестройки принесли в новую Россию, была изрядно потрачена временем – идея денег, накопительства. Могли бы сперва «Подростка» Достоевского прочитать – там все про это написано: что не в деньгах счастье. Но забыли и про Достоевского, и про предупреждения других умных людей. И вот сейчас мы получили поколение молодых людей, у которых нет даже бледных корешков, которые бы связывали их с тем местом, где они живут. Они плохо образованны (я убедился в этом на вступительных экзаменах во ВГИКе), им ничего не нужно, кроме возможности потреблять. Вот мы боремся за сохранение редких видов животных – леопардов или панд. Нужно это? Нужно! Но дело-то в том, что мы сами уже на краю гибели! И не только леопардов – нас спасать надо! Потому что масштаб бедствия огромен!

Ю. Ш.: Да уж, мы тут недавно по Калининградской области проехали: заросшие бурьяном поля, борщевик по обочинам – выше человеческого роста…

В. Х.: Я несколько картин снимал в Беларуси. Конечно, там свои проблемы… Но в республике все заняты делом, поля ухоженные. Я сейчас не говорю о том, что перестройка ничего не дала… Просто хочу, чтобы мы сели и спокойно проанализировали: что мы, проведя все эти преобразования, потеряли и что приобрели. И пока у приобретенного нет никаких шансов перевесить утраченное.

А вообще (задумывается)… Умным людям неплохо было бы чуть-чуть заглянуть в будущее и подумать: а что такое технический прогресс? Да, это очевидно: машины придут на место людей. А люди-то чем будут заниматься?! Ведь работа – это не только деньги. Чтобы пройти тот путь, что отмерен ему на Земле, человек должен вызреть. Воспитывается, вызревает он, пока работает. Почему сегодня на дачах все снова ринулись к грядкам? Потому что работа на земле дает возможность ощутить реальные плоды своего труда. У меня в детстве был такой опыт. Мы тогда жили в Славгороде на Алтае. И мне, десятилетнему мальчишке, захотелось самому вырастить хлеб. Мама выделила на огороде небольшую деляночку, я засеял ее пшеницей. Она вызрела, мне удалось ее перемолоть. И мама мне испекла лепешку – корявенькую, небольшую. Но это была моя лепешка! И я теперь знаю, что такое – труд земледельца.

Понимаю: молодежь никто не заставляет в офисах сидеть. И многим реально интересны компьютеры с их возможностями. А меня не оставляет вопрос: что будет со всей нашей компьютерной цивилизацией, если выключат свет? А ведь это может произойти в любую минуту. И тогда любой мегаполис превратится в ад! Перестанет работать канализация. Самолетам некуда будет приземляться, поездам не на чем ехать… Или попробуй вскарабкаться без лифта в свой офис с шикарным панорамным видом на пятьдесят каком-то этаже!.. Это все говорит о близорукости нашей цивилизации. Кстати, как-то прочитал у Тарковского: «Технический прогресс, по существу, создает протезы – он удлиняет наши руки, позволяет передвигаться быстрее, но мы не стали от этого счастливее… Наше духовное развитие настолько отстало, что мы становимся жертвами этого прогресса».

Ю. Ш.: И выход где?

В. Х.: Я не призываю вернуться к лучинам, но если говорить серьезно, то не думать об этом нельзя.

Равно как и о том, в чем смысл жизни? Рано или поздно он встает перед каждым. Потому что это основной вопрос: что я делаю на этой земле? У человека верующего есть ответ, а у человека неверующего внутри оказывается пустота. Чем эту пустоту заполнить? Кто-то может ответить: «Человек рожден для того, чтобы получать наслаждение». Но это может продолжаться ровно столько, сколько позволит здоровье. Есть идея борьбы – но это тоже подмена, потому что она не направлена на вызревание человека. Вот и приходим мы к простой вещи – смысл жизни может быть в воспитании себя. Не образования, нет! Воспитания. Только оно позволит ответить на вопрос, для чего ты – Коля, Вася, Юля, Петя – пришел на этот свет. И учителей в этом направлении надо готовить. И тогда человеку было бы легче найти свое место в жизни. Он бы понял, что быть столяром-краснодеревщиком, ощущать запах стружки, видеть радость людей, для которых ты сделал этот стул или стол, не менее престижно, чем просиживать часы в офисе. А главное – понимать, что, когда человек что-то создает (пусть даже морковку на огороде выращивает), он вызревает. И не упадет на землю недозрелым плодом…

2013 г.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю