Текст книги "Большой облом"

Автор книги: Владимир Хачатуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Владимир Хачатуров
Большой облом

Много замыслов в сердце человеческом, но состоится только определенное Случаем.

Притчи, 19:21. Апокриф, ф.6

Глава первая

1

Южноморск – самый романтичный городишко из всех приморских городов России. Там исполняются мечты, исцеляются сердца, да еще вдобавок случаются всякие приятные неожиданности. Об этом повествуют рекламные буклеты. На этом настаивают рекламные щиты, разжигая досужее любопытство путников.

И с первого, и со второго, и даже с третьего взгляда Южноморск производит впечатление удачно спланированного, с умом расположенного городка, живописно раскинувшегося на берегу ***ского залива. Зеленый, нарядный и ухоженный, он зазывно сверкает зеркальными окнами роскошных отелей Греческой набережной и ослепительно белыми гранями небоскребов деловой части, где позвоночный столб города, – проспект Казачьих Атаманов, – пересекают с одной стороны, Боспорская, с другой – Киммерийская улицы. Здесь же, в контролирующей близости располагается административный центр – великолепная Ратушная площадь, поражающая прихотливым разнообразием архитектурных стилей, начиная со строгой готики мэрии, продолжая надменным ампиром Дворца Правосудия и заканчивая забавным рококо здания собеса. Но больше всего радует разборчивый взгляд просвещенного туриста отсутствие апокалипсиса бетонных дворцов и бамбуковых хижин. Богатство и нищета здесь принципиально не соседствуют, предпочитая недолюбливать друг друга на расстоянии. И если престижные кварталы Южноморска не блещут особой оригинальностью, являя собой все те же, достойные сожаления типовые памятники мотовства и тщеславия, то районы бедноты выгодно отличаются какой-то совершенно заграничной захудалостью. Чего ни хватишься, все там есть. И подозрительные игорные притоны, и китайские прачечные, и кошмарные дискотеки, и грошовые забегаловки, и меблированные дома, и конторы по найму неквалифицированной рабочей силы, и антикварные лавочки, торгующие скифской бижутерией, коринфской металлической посудой и поддельной казацкой амуницией…

С севера и востока Южноморск уютно окружен плюшево-гобеленовыми горами, в которых, за несколько лет до описываемых событий, обнаружились минеральные источники, чьи целебные свойства, по уверениям специалистов, не уступают нарзану, бальзаму «Биттнер» и яблокам Гесперид вместе взятым. Неудивительно, что подножия гор в считанные годы украсились курзалами, вершины – фуникулерами, а предместья города – санаториями и лечебницами. Из обычного приморского городка Южноморск стал стремительно превращаться в модный круглогодичный курорт с горнолыжными претензиями, в этакий фешенебельный перекресток больших денег и безудержных трат. Даже утренние туманы приобрели здесь со временем изысканный оттенок какой-то бальзамической пряности, заставляющий старожилов брюзгливо воротить носы и ностальгически вспоминать былые антисептические рассветы, обволакивавшие грязные переулки и избоченившиеся хаты хлорированной желтоватой дымкой.

2

Да что там досужее любопытство, когда и недосужее-то порой не в силах уберечься от соблазна. Как, например, вот этот мотоциклист в черной коже, что несся себе по левой, самой скоростной полосе, и вдруг, увидев прямо по курсу огромный рекламный щит, а на нем пальмы, девушек в бикини, роскошную яхту, отдохновенный пляж, а также сияющий шиком, блеском и неподдельной гламурной красой ночной клуб по имени «Амфитрита», настоятельно рекомендующий зарулить на всю оставшуюся жизнь к нему на умопомрачительный постой за ради незабываемых впечатлений от роскошного ужина, зажигательных танцев, суперромантических лунных прогулок на клубной яхте и за ради много чего еще, о чем не принято сообщать официально, моментально повелся, перестроился в крайний правый ряд, дождался указателя, свернул на подъездную, обсаженную высокими пальмами, дорогу, и дал газу. Плевать, что время еще детское и до восхода луны довольно не близко…

Большое трехэтажное здание из белого камня, к которому подъехал мотоциклист, если и не было фантазией из венецианского стекла и каррарского мрамора, то мало в чем ей уступало. Однако парадный вход, как и следовало ожидать в такую рань, неоновыми огнями не сверкал, и привратники в голубых ливреях с золотыми галунами не томились на его ступенях, изнывая от своей невостребованности.

Мотоциклист подкатил на малом ходу к торцу здания, где, согласно указателям, находилась автостоянка, и, оставив своего стреноженного коня между скромным грузовичком и шикарным мерседесом-кабриолетом, вернулся пешком к парадному входу. На зеркальных дверях висела броская табличка с уведомлением: «Мы начинаем в 6 пополудни, но Вы можете начать, когда пожелаете, если соблаговолите проследовать в один из наших баров – на пляже, либо в правом (от Вас) крыле здания». Мотоциклист пожал плечами, снял свой шлем с тонированным забралом и, приложив его к зеркальной двери, попытался что-то высмотреть в непроницаемых недрах заведения. Ничего не высмотрев, обогнул здание с противоположной стороны.

Взору его предстал небольшой, сверкающий тропической белизной полупустынный пляж. Обещанный бар приветливо колыхал пальмовыми листьями своей крыши в шагах тридцати от прибоя. Стайка щебечущих девушек в бикини и парочка рельефно-мускулатурных мальчиков активно балдели в его тростниковой прохладе. У деревянного причала, пристроенного к длинному бетонному волнорезу, горделиво покачивалась роскошная, отделанная медью и хромом прогулочная яхта. Полюбовавшись, но, видимо, ничем из перечисленного не прельстившись, мотоциклист обернулся к главному зданию, располагавшему с этой стороны увитой плюшем и диким виноградом террасой. С террасы доносились голоса официанток вперемешку с характерным звоном расставляемой посуды, и проницательный мотоциклист сразу догадался, что именно здесь посетители вкушают роскошные ужины и, возможно, предаются зажигательным танцам. Заглянуть, не привлекая нежелательного внимания, под зеленые покровы террасы, находившейся на уровне второго этажа, представлялось маловероятным. Экстрим в перечне соблазнов этого заведения отсутствовал. Мотоциклист, не раздумывая, отверг эту мысль и двинулся вдоль здания к противоположному торцу, где и обнаружил вход в еще один бар.

У входа стоял чернявый парень с колючим взглядом, плохим настроением и никудышными нервами, одетый в явно неуместную длинную серую куртку и камуфляжные штаны. Причем свою правую руку этот мизантроп откровенно покоил за пазухой.

– Зякрита, – не дожидаясь вопросов, неприязненно бросил чернявый чернокожаному.

Мотоциклист остановился, призадумался и вдруг… улыбнулся. Его улыбка была молодой и обаятельной, в глазах мерцала застенчивость, голос звучал искренне и доверительно.

– Да я на минутку, земляк. Мне Мартимьянычу только пару слов шепнуть…

Чернявый на мгновение замялся, расслабился, за что немедленно поплатился, получив рифленой подошвой тяжелого ботинка по небритому кадыку. Ударом его отбросило к стене, по которой он и сполз на выложенную затейливой плиткой дорожку. Выскользнувшая из-за пазухи рука разжалась, и большой черный пистолет моментально сменил хозяина. Проверив обойму и переведя рычажок режима огня с автоматического на одиночный, мотоциклист надел шлем, опустил забрало и бесшумной черной тенью исчез в проеме.

За дверью оказался пустой и прохладный предбанник. Вход в бар прикрывала густая завеса из разноцветных бамбуковых палочек. Мотоциклист неслышно подкрался к ней и заглянул в одну из щелочек.

Бар сиял электричеством. В нескольких шагах от входа стоял вполоборота еще один чернявый в таком же странном демисезонном прикиде. Правда, в отличие от первого, этот под курткой ничего не прятал, напротив, демонстративно поводил АКСУ с незаряженным подствольником. Чуть поодаль виднелся столик, за которым бок о бок сидели молоденькая девушка с заплаканным лицом и бледный светловолосый мужчина лет тридцати. Руки их покоились на столе ладонями вверх. Ни дать, ни взять, прилежные школьники… Впрочем, девушка оказалась не столь уж прилежной, увлеклась посторонним предметом, уставилась на бамбуковые палочки, чуть вздрогнула, удивленно вскинула брови, что, естественно, не укрылось от внимания наставника с автоматом. Чернявый стремительно обернулся… но мотоциклист с проворством колобка, удирающего от зайца, уже катился кубарем ему в ноги. В следующее мгновение рифленый ботинок врезался автоматчику в мошонку. От дикой боли тот потерял сознание раньше, чем рухнул на пол. Кто-то сдавленно вскрикнул «ложись!». Девушка юркнула под стол, мужчина, резко откинувшись на спинку стула, повалился навзничь, мотоциклист пристроился, как к мешку с песком, к бездыханному телу автоматчика. Их примеру с разной степенью сноровки и прыти последовали все прочие. В вертикальном положении осталось только двое серокурточников: один с пистолетом, другой – с обрезом дробовика. Мотоциклист дважды выстрелил в последнего. Одна из пуль вышибла оружие вместе с пальцем. Раненый пронзительно заверещал. Второй в смятении присел на корточки. Следующая пуля, выпущенная мотоциклистом, срикошетила от пола в стену, от стены в потолок. В общем, навела визгом жути.

– Ствол на землю, сука! – глухо крикнул мотоциклист, беря на мушку низкий лобик чернявого. Чернявый отбросил пистолет и схватился в отчаянии за голову.

Мотоциклист вскочил на ноги: в одной руке пистолет, в другой – автомат, на голове непроницаемый шлем, – чем не робот-полицейский, наводящий порядок в диком городе Детройте? Сейчас как крикнет «трансформируюсь» и превратится, – если учесть, что бар отделан под жилище Посейдона державными трезубцами, морскими звездами и портретами русалок, – по меньшей мере, в Ихтиандра, кинг-конга морей… Но мотоциклист ничего не крикнул, ни в кого не превратился, только зорко оглядел помещение – длинную стойку у дальней стены с цветником разнокалиберных бутылок на зеркальных полках за нею; маленькую эстраду, на которой в гордом одиночестве поблескивал алым лаком рояль, десяток столиков возле танцевального пятачка, да перепуганный, вповалку лежащий и усердно безмолвствующий народ на полу, – закинул трофейный автомат на плечо, стащил с головы шлем и утер пот со лба кожаным рукавом.

Первым осмелился подняться охранник в пятнистой камуфляжной униформе. Глаз у него был подбит, нос расквашен, но дух не сломлен. Вопросительно взглянув на мотоциклиста и дождавшись одобрительного кивка, он коршуном метнулся к чернявому, застывшему в позе безоговорочной капитуляции. К повизгиванию раненого добавилась бесхитростная полифония глухих ударов, надсадных стонов и крикливых матюгов…

Мотоциклист, подобрав по пути оставшийся бесхозным арсенал, подошел к стойке и быстро, с непринужденностью профессионала, разрядил все стволы. После чего, обернувшись к залу, проникновенно бросил:

– Вставайте, ребята, простудитесь…

Ребята с готовностью зашевелились, поднимаясь, отряхиваясь, что-то невнятно с облегчением бормоча. Кто-то засмеялся, кто-то всхлипнул. Щелкнули зажигалки и свежие хлопья табачного дыма, мешаясь с пороховой гарью, устремились к резвящимся на потолке нереидам…

За стойкой материализовался бармен. Очень бледный, в очень красной рубашке, в очень съехавшем на сторону галстуке бабочкой. Ни слова не говоря, набулькал себе чего-то под стойкой, проглотил, приступил к повтору процедуры.

– Телефон имеется? – полюбопытствовал мотоциклист.

– А? – сказал бармен и дернул второй стопарь успокоительного.

– Телефон, – повторил мотоциклист.

– Да, конечно, – нервно закивал бармен, – сию минуту… Коньячку не желаете?..

На стойке появился портативный аппаратик с куцей пластмассовой антеннкой.

– Пожалуйста…

– Ну уж нет, – запротестовал мотоциклист. – Звони сам, братец…

– Кому?

– Тебе лучше знать – кому. Ментам, жене, крыше…

– А ты… А вы разве не мен… тойсь, не милиция? – опешил бармен.

– Мы менты?! Мы – не менты, мы заехали роскошно поужинать и зажигательно потанцевать… Там, кстати, у входа, еще один красавец загорает. Как бы его солнечный удар не хватил…

Снаружи послышался визг тормозов и, спустя пару секунд, бар стремительно наполнился крепкими камуфляжными мальчиками с нарочито жесткими лицами и пустыми от природы глазами. Верховодил ими внушительных размеров мужчина, выглядевший в своих цветастых шортах и желтой панамке добродушным увальнем.

Чернявых быстренько охомутали и удалили с глаз долой. После чего мужик в панамке предложил всем потерпевшим дождаться милиции, а пока что расслабиться, выпить чего-нибудь за счет заведения и заодно указать в письменном виде кто, чего и в каких размерах в результате этого прискорбного инцидента лишился.

Речь увальня, – ясная, понятная и не терпящая возражений, – окончательно вернула народ в привычное душевное состояние. Поднялся думский хай, одновременно возмущенный и благодарственный, требующий с мечом в руке и жалобными вздохами на устах самолучшего коньяку, обуздания преступности, сухих штанов, зернистой икры, шемякина суда над задержанными бандитами, пивка похолоднее, награждения отличившегося оперативника высшими орденами отчизны, а также строгого наказания зарвавшегося мента за безответственные действия, едва не приведшие к многочисленным жертвам среди мирно отдыхающего населения…

Меж тем зарвавшийся мент (он же – отличившийся оперативник) сидел себе, как ни в чем не бывало за стойкой, и потягивал из бутылки охлажденное пиво. От более крепких напитков он наотрез отказался, чем окончательно убедил обалдевшего бармена в своем нементовском происхождении, тогда как охранник, которому пришлось в творческих муках лютых графоспазмов сочинять расписку в получении отбитых у бандитов трофеев, упрочился как раз в обратном. Мент высокого полета, – решил он в душе и поспешил поделиться этой мыслью с теми, кто готов был ее скромное наличие снисходительно признать. Хотя бы в качестве гипотезы. Мало ли каких чудес на свете не бывает, – подбадривали они себя в своем благодушии, – да может, она у него с детства завалялась: пусть бесхитростная, зато какая ясная, какая прозрачная!

К мотоциклисту тем временем подлетела одна из спасенных им девушек и в порыве благодарности звучно приложилась к его гладковыбритой щеке. Бар разразился свистом и аплодисментами. Смущенному спасителю ничего не оставалось, как встать, приобнять и воздать сторицей за нежность и ласку. Публика одобрительно загудела, заулыбалась, тактично умолкла. Догадливый бармен приглушил освещение…

– Надеюсь, твой кавалер не устроит сцену ревности? – улыбнулся мотоциклист. Девушка красноречиво махнула рукой: дескать, что ты, миленький, какой он мне кавалер, так, пляжный знакомый. Затем быстро оглянулась, пожала плечами, присела на табурет.

– Смылся в большой панике.

На струсившего кавалер не походил, скорее на озадаченного. Но мотоциклист не стал затевать дискуссию, молча пристроился рядом.

Бармен, суетившийся неподалеку, бросился, было, к ним – культурно обслужить, но на полдороги замер, подобрался, уставился в пространство за их спинами. Мотоциклист глянул в зеркало заднего вида за шеренгами бутылок. Цветущий, не тронутый сединой и морщинами блондин средних лет, облаченный во все белое (включая соломенную шляпу и замшевые башмаки), приближался к ним с вальяжной неторопливостью хозяина жизни.

Вскоре последовали изящный полупоклон с одновременным обнажением головы мушкетерским жестом, крепкое рукопожатие, радушная улыбка из-под щегольских усиков.

– Станислав Эдуардович, хозяин этого заведения… Прямо не знаю, как вас, молодой человек, благодарить. Вы просто герой!

– Игорь, – представился мотоциклист и, скромно потупив свои ореховые очи, запротестовал: – Да что вы, какой там герой. Каждый на моем месте поступил бы также…

Блондин слегка опешил, задумался, засомневался, принахмурился, прозрел, светло улыбнулся:

– Ну вы скажете тоже – каждый! – и, не удержавшись, весело кивнул бармену, – шутник!

Бармен понимающе хихикнул.

Зарождающееся веселье прервало появление нового лица – на редкость красивой женщины с надменными морскими глазами, чувственным ртом, лебединой шеей… О грудях, ногах и прочих конечностях с припухлостями лучше помолчать. В тряпочку. Заметим только, что в своем стильном, лазурных оттенков, платье, припорошенном золотою пыльцой высшего шика, она могла кое-кому показаться воплощением совершенства (если допустить, что совершенству пристало разгуливать в злачных местах с электронной записной книжкой в нежных ручках и сотовым телефоном на шелковом шнурочке вместо, как минимум, жемчужных бус или бриллиантовых ожерелий).

– Анна Сергеевна, вы как всегда кстати! – воскликнул Станислав Эдуардович, обнаруживая покоряющую убедительность светских манер. – Знакомьтесь, это – Игорь, наш спаситель… Представляете, одним махом семерых побивахом, да еще уверяет, что на его месте так поступил бы каждый!..

Анна Сергеевна вежливо улыбнулась и, должно быть, в порядке реверанса высказала предположение грудным, с чудесной хрипотцей голосом, что, скорее всего, спаситель имел в виду не побитых молью обывателей, а своих коллег-суперменов, с чем Игорь поспешил согласиться: дескать, так оно и есть, Станислав Эдуардович, это я о нас, о суперменах, ляпнул не подумавши…

Светлы очи Станислава Эдуардовича вновь заволоклись хмурой дымкой дум: напряженных, подозрительных, тревожных. Он даже забыл на несколько секунд о своем профессиональном долге быть любезным, обходительным, тактичным и полным желания если не угодить, то хотя бы облагодетельствовать.

Проницательная Анна Сергеевна поторопилась отвлечь приунывшее начальство радостной вестью о понесенных заведением убытках, оказавшихся удивительно минимальными: фингал у Самойленки, дырка в потолке, да изрешеченная входная дверь, которую супермен-спаситель, видимо, в целях безопасности, забыл оставить гостеприимно распахнутой…

– Позвольте, – позволил себе встрять негодующий бармен. – А выпивка с закуской, которую Стоха потерпевшим за счет заведения поставил. Это что, не убытки?

– Вот как поставил, так пусть и платит из собственного кармана, – сверкнула Анна Сергеевна своими умопомрачительными глазами, отнюдь не утратившими в результате этой вспышки привычного чарующего выражения. – В конце концов, за охрану отвечает именно он, так что было бы только справедливо, если бы и за ремонт дверей вычли из его зарплаты.

Последние слова были адресованы, ясное дело, не бармену, а хозяину, который к тому времени успел оправиться, обрести свой привычный образ очаровательно самодовольного, пленительно напыщенного джентльмена далеко не средней руки.

– Ах, дорогая Анна Сергеевна, давайте не будем мелочиться. Люди такое пережили, а мы тут о каких-то ста граммах…

– Ничего себе сто граммов, – начал было возмущаться бармен кромешной неосведомленностью начальства, но был беспардонно перебит все той же дамой с электронной книжкой.

– Вы совершенно правы, Станислав Эдуардович: двери, сто граммов, фингал – все это сущие мелочи. Нам надо Бога молить, чтобы никто из потерпевших на нас в суд не подал!

– Да что вы, Анна Сергеевна! – встревожился хозяин. – Какой суд? Ведь это же наши люди, а не какие-то там сутяги-американцы, которых хлебом не корми, дай только возможность ближнего в суде ущучить…

– Это у них, Станислав Эдуардович, такая народная забава, счастливо сочетающаяся с национальным промыслом, – как у нас в кумачовом прошлом в очередях торчать. Теперь, когда очереди вымерли как класс, наши юристы вообразили себя ничем не хуже своих заморских коллег: судиться агитируют по любому поводу. Толкнули на улице – иск! Не улыбнулись в магазине – в суд! Улыбнулись на работе, тем более – к прокурору, потому что это есть использование служебного положения в сексуально-домогательских целях! А вот использовать правосудие в вымогательских целях, оказывается, сам Бог велит через свои конституционные заповеди: судитесь, тяжбитесь, дабы хлеб ваш насущный был вам днесь…

– А вот Бога, Анна Сергеевна, трогать не надо, – возразил Станислав Эдуардович и, слегка порозовев, тихо добавил, – какой ни есть, всё наш…

– Простите, – выдавила Анна Сергеевна и обиженно умолкла.

– Это вы меня простите…

Конфузливая пауза. Бармен обслуживает клиентов, благодарная девушка ловит в зеркале взгляд своего спасителя, спаситель смотрит на Анну Сергеевну, Анна Сергеевна наблюдает из-под длинных ресниц за Станиславом Эдуардовичем, Станислав Эдуардович глядит в пространство, пространство наслаждается паузой. В общем, все при деле.

– Об чем молчим? – любопытствует какой-то нарядный субъект в темно-синем смокинге, – счастливый обладатель пухлого брюшка убежденного чревоугодника и плешивой макушки мелкого сердцееда.

– А, Марк, ты как всегда вовремя, – откликается без особого воодушевления Станислав Эдуардович. – Знакомься, наш спаситель Игорь… простите, не знаю, как вас по батюшке…

– Да Викторович вроде, – последовал не совсем уверенный ответ.

Станислав Эдуардович беспомощно взглянул на присутствующих.

– Ну а я, как мне кажется, Марк Германович, – попытался свести недоразумение в шутку чревоугодливый сердцеед. – Младший, как говорится, компаньон нашего уважаемого Станислава, скорее всего, Эдуардовича…

Девушка, так и не покинувшая своего места у стойки, разразилась дурашливым смехом. Сообразительный бармен плеснул в стакан содовой из сифона.

– Не угодно ли водички газированной? Помогает переваривать шуточки Марка Германовича…

Девушка покладисто взяла стакан, сделал глоток и, не отрывая от него губ, бросила лукавый взгляд на виновника своего припадка. Виновник польщено просиял.

– Станислав Эдуардович, я распоряжусь, чтобы вам накрыли в первом кабинете, – сообщила Анна Сергеевна, удаляясь.

– И проследите, пожалуйста, чтобы все было как в лучших домах Ландо́на, – не удержался младший компаньон от тривиальной шутки.

Анна Сергеевна удалилась не так далеко, чтобы не услышать и не счесть за труд вернуться.

– В лучших домах London-а в это время пьют чай. Кстати, – она взглянула на Игоря, – с чем вы его, обычно, пьете, с молоком или сливками?

– С ромом и овсяным печеньем, – не затруднился с ответом Игорь. Подумал и уточнил: – Ром лучше ямайский. Печенье, если можно, датское…

– Вы о чем? – не выдержал Станислав Эдуардович. – Какие сливки? Какой еще чай с ромом?.. То есть, если вы, Игорь, предпочитаете ром, то ради Бога…

– Ой, не могу! Ой, приколисты! – зашлась в новом приступе смеха девушка.

Встревоженный Станислав Эдуардович шагнул к Игорю и конфиденциально полюбопытствовал:

– Эта девушка с вами?

– А что?

– Я в том смысле, что с ней явно что-то не так. По-моему, у нее истерика. Может ей стоить сходить на аквамассаж? Это рядом…

– Не поможет, – авторитетно заметила Анна Сергеевна, очевидно, обладавшая не только тонким слухом, но и большим жизненным опытом.

– Не обижайте ее, – сказал Игорь, – она потерпевшая.

– А-а! – сообразили в унисон Анна Сергеевна со Станиславом Эдуардовичем. Только младший компаньон, погруженный в мучительные воспоминания (что же я такого загнул, что она так заливается?), никак не отреагировал.

Наконец Анна Сергеевна действительно удалилась: скрылась в служебных лабиринтах заведения, провожаемая восхищенными взглядами большинства мужчин и отдельных женщин. Станислав Эдуардович, деликатно извинившись, увлек Игоря в сторонку.

– Видите ли, в чем дело, – начал он несколько смущенно. – Мне показалось, что вы… что вас… Как бы это потактичней сказать… Вам понравился наш старший администратор?

– Очень, – не стал запираться Игорь. – Знать бы еще кого вы имеете в виду, – уточнил он на всякий случай.

– Как – кого? – неприятно удивился Станислав Эдуардович. – Анна Сергеевна у нас единственный старший администратор…

– И, судя по всему, неповторимый, – улыбнулся Игорь улыбкой странной, не молодой и не обаятельной, и то, что мерцало при этом в его глазах, никак нельзя было назвать застенчивостью.

– Вы не так меня поняли, – поторопился внести ясность Станислав Эдуардович. – Анна Сергеевна – женщина совершенно свободная, незамужняя, независимая. Ни у меня, ни у Марка, ни у кого бы то ни было еще нет на нее никаких прав и никаких видов. Мы все – пас. И вам советую сделать то же… Надеюсь, вы меня понимаете?

– Честно говоря, с трудом, – признался Игорь.

– Как бы вам объяснить, чтобы не насплетничать… Короче, как говорят грузины, вариа́нтис а́рарис. Теперь поняли?

– Вы что, грузин? – удивился Игорь. – С виду ни за что не скажешь…

– Это начальник милиции у нас грузин. Мы с ним частенько на корте встречаемся. Большой любитель тенниса, между прочим. Вот я и перенял пару фраз из щегольства. Больше не получилось… А вообще-то я из рода польских шляхтичей, Кульчицких, может, слыхали?

– Еще бы, – кивнул Игорь и, указав глазами на младшего компаньона, недоверчиво уточнил: – Что, и у этого, который во фраке, тоже без вариантов?

– Без, – подтвердил Кульчицкий. – Хотя он и в смокинге. Прозодежда у него такая, он у нас казино заведует…

Но Игорь не дал увести разговор в сторону:

– Вы хотите сказать, она розовая?

– Розовая? – удивился Кульчицкий. – Почему розовая?

– Не знаю как у вас, а у нас в Питере так лесбиянок называют, – просветил Игорь провинциала.

– Так вы из Питера! – обрадовался Кульчицкий. – Признаться, люблю питерцев, особенно ленинградок! Вот это девочки! Не то, что расчетливые москвички…

И вдруг, резко прервав свои восторги, задумался, озаботился.

– Да, вот еще что… С минуты на минуту милиция прибудет…

Если вам по каким-либо причинам не хочется с ними общаться… Ну, сами понимаете, – расспросы, документы, протоколы… то дайте знать, мы все устроим…

Игорь сделал вид, будто не заметил, как напрягся его собеседник, равнодушно пожал плечами:

– Да мне, собственно, без разницы. На ваше усмотрение…

Кульчицкий попытался скрыть облегчение, но в намерении своем не преуспел.

– Вот и славно!

Он взглянул на часы.

– Думаю, нам пора за стол. Марк вас проводит, а я, с вашего позволения, отлучусь на полчасика…

И, уже уходя, вдруг вспомнил что-то важное, неотложное.

– Как, вы сказали, у вас в Питере этих меньшевичек называют, червоненькими?

– Розовыми.

– Да-да-да, розовые, розовые… Надо бы запомнить… Ну, я не прощаюсь…

Игорь в задумчивости вернулся к стойке, где был встречен шутливыми упреками младшего компаньона:

– Игорь Викторович, дорогой, как вам не совестно оставлять такую красавицу без присмотра! Я же просто замучился сам себя одергивать! Помилуйте, я ведь не железный…

Девушка прыснула. Игорь, рассеяно улыбаясь, оглядел утопавший в табачном дыму и законном полумраке бар. Не будь он свидетелем и участником, ни за что бы не поверил, что всего несколько минут назад здесь было светло, как на съемке, визжали пули, трепетали сердца, и какой-то идиот в мотоциклетном шлеме демонстрировал чудеса науки побеждать. Хорошо хоть не убил никого, с него бы сталось…

Он примостился рядом с девушкой. Та моментально приникла к его уху, жарко шепча:

– Вы там не обо мне шушукались?

– О тебе, – кивнул Игорь. – Ну-ка, признавайся как на духу: из каковских будешь?

– Я из Москвы! – вздернула девушка носик.

– Ясно. Расчетливая москвичка! Знаем мы вас, меркантильных и неискренних.

– Почему расчетливая? – заерзала девушка на табурете. – И никакая я не меркантильная. Да и не из Москвы я вовсе, а из-под Москвы. Знаешь город такой, Апрелевка? Там еще при царе Горохе завод грампластинок был…

– Гороховую знаю, об Апрелевке слышу впервые.

На стойке заблебетал телефон. Заскучавший без аудитории младший компаньон поспешил взять трубку и мило с нею пошутить:

– Личный секретарь старика Нерея на проводе! Comment alles-vous?[1]1
  Как поживаете? (фр.)


[Закрыть]

Выслушав сообщение, взгрустнул, вздохнул, обернулся к удивленной парочке, горько взмолился:

– И не надо на меня так смотреть! Ну и что, что я в смокинге, я ведь когда-то на филфаке учился. Пять семестров как с куста…

– Почему только пять?

– Потому что под обмен попал.

– Под какой обмен?

– Под международный. Мода тогда такая была: студентов обменивать. Кого на французских в Париж обменяют, кого на английских – в Лондон…

– А на кого вас обменяли?

– На белых медведей в Колыму…