Текст книги "Твое место на зоне"

Автор книги: Владимир Колычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Владимир Колычев
Твое место на зоне

Часть I

Глава первая

1

Июльская ночь хороша на Черноморском побережье – море, пальмы, тепло на крыльях морского бриза. Ровно два года назад Сергей Комиссаров отдыхал в Сочи. Красота. А сейчас он в Афгане. Ничего общего с курортом. Горы, высота – четыре тысячи метров над уровнем моря. Днем жара такая, что камни плавятся, а ночью в полном горном снаряжении и бушлате дуба даешь. И костерок не разведешь – нельзя, демаскировка. Но есть проверенный способ согреться. Безалкогольный. Надо полностью расслабить тело и представить, что в чреве у тебя жарко полыхает печка-буржуйка. А можно представить, что ты лежишь в шезлонге на берегу Черного моря. Сергей представлял. Но головы не терял и зорко следил за обстановкой...

Старшим группы был лейтенант Соломин, год как из училища, но уже достаточно опытный командир. Ему двадцать два, Сергею – двадцать один, почти ровесники. Олег – офицер, командир взвода, Сергей – старший сержант, его заместитель. Гусь свинье не товарищ, офицер солдату не друг. Это правило, но есть исключения, например Сергей и Олег. Земляки они. Из одного города. Правда, раньше друг друга не знали. Но попали служить в одну роту, вместе мужали в суровых боевых условиях, вместе командуют взводом. Один пуд соли на двоих, хлеба краюха напополам. Так уж повелось...

Караван показался в три часа ночи. За первым верблюдом – второй, за вторым – третий, за третьим – четвертый... Караван этот должен был везти оружие. Но тогда верблюды прогибались бы под тяжестью железа, ступали тяжело, хрипели от натуги, с морды бы клочьями срывалась пена. А эти идут легко, как будто в тюках не оружие, а корм...

Зато у десантников оружие наготове – стоит Соломину подать команду, и группа откроет огонь. Но не торопится Олег. Сергей смотрит на него, видит сомнение на лице. Не верит командир, что караван с оружием. И правильно делает, что не верит.

За первым караваном прошел второй. И тоже без оружия. Соломин вызвал по рации танки, поднял группу и подпер ею тыл второго каравана.

К рассвету караваны спустились в долину. С фронта – танки, в тылу – группа десантников. Капкан. Впрочем, афганцы и не думали сопротивляться. Караваны окружили с шумом и пылью, но без стрельбы. Проверили тюки – ни единого ствола. Мирные караваны, шли в Баграм за хлебом...

Соломин отдал приказ возвращаться на базу. Там его встретили отнюдь не с распростертыми объятиями. Из штабной палатки Олег выходил как в воду опущенный.

– Боевая задача не выполнена, – кисло посмотрел он на Сергея. – Караваны обнаружены, но не уничтожены...

– Но ведь обнаружены же. А не уничтожены, потому что мирные...

– А ты это штабным объясни, – с горькой иронией усмехнулся Соломин. – Они уже наверх об этих караванах доложили, награды себе готовили... Ну и не только себе, может, и нам бы что досталось. А так облом... Штабные так на меня надеялись, а я, получается, их подвел. Вот если бы я уничтожил караваны, и плевать, что они мирные... Им, штабным, плевать. Привыкли, чтобы мы им каштаны из огня таскали. Им медаль на грудь, а я на всю жизнь инвалид по совести. Я же не каратель, я солдат... И ты, Комиссаров, солдат...

– Солдат, – кивнул Сергей. – И за тебя, командир, горой. Правильно сделал, что не стал стрелять...

С молоком матери он впитал в себя простую истину, что насилие – это плохо, что убийство – смертный грех. В школе, а затем в техникуме учили, что советский гражданин обязан творить добро и вести себя примерно. Сергей этому верил – хорошо учился, активно занимался спортом, принимал участие в общественной деятельности, приводов в милицию не имел. А после техникума он ушел в армию и был отправлен в Афганистан выполнять интернациональный долг. А здесь уже другие ценности. Замполиты по-прежнему пели соловьями о высоких нравственных идеалах, а реальность заставляла брать в руки оружие и убивать. Пусть врагов, но убивать. А даже советский человек не робот, и он не в состоянии за считаные дни перестроить свою психику. Сознание вступает в жестокий конфликт с подсознанием. Мировоззрение гражданской личности с большим скрипом соглашалось с жесткой аксиомой профессионального солдата – убей, чтобы выжить... Сергей прошел через все это. Инстинкт самосохранения оказался в нем сильнее заповеди «не убий». А многие из тех, кто не смог или просто не успел перестроиться, уже отправились на родину в «черных тюльпанах». Сомнения на войне дорого обходятся. В ситуации, где счет идет на секунды, малейшее промедление означает смерть. Война притягательна только для тех, кто не пробовал ее на вкус, а в реальности война – это грязь, кровь и смерть. Убивают тебя, убиваешь ты, какая уж тут романтика?..

Сергей убивал. И готов был убивать дальше. Но пусть его не заставляют убивать мирных жителей. Он солдат, а не каратель... Но штабным-то все равно, кто он такой. Им бы медальку на грудь повесить, и не важно, ценой чьей крови она добыта. А еще в захваченном караване может обнаружиться видео– или просто магнитофон японского производства. Штабные все подберут... Вот она, справедливость наоборот. Одни воюют, а другие жар чужими руками загребают. И ничего с этими подлецами да прохиндеями не поделаешь – во время боя они остаются в тылу, и пулю им в спину не выпустишь. Да и не стал бы Сергей стрелять в своего, даже если он последняя сволочь. Хотя... Чувство справедливости – опасное чувство, в стадии обострения оно способно толкнуть человека на необдуманный поступок...

В сентябре восемьдесят четвертого полк получил приказ силами одного батальона блокировать и уничтожить бандформирование, «окопавшееся» в кишлаке близ старого Герата. Колонна шла по бетонке. БТР-80, БМП-2 – не типичная, казалось бы, техника для подразделения воздушно-десантных войск. Это в Союзе полк был укомплектован БМД – боевыми машинами десанта, с ними же прибыл и в Афган. Но здесь эти машины зарекомендовали себя, мягко говоря, неважно. Что хорошо для быстротечного боя с воздуха, не всегда хорошо для затяжной войны на суше. БМД оказалась хрупкой машиной, с низким ресурсом, слабой ходовой частью. И защищенность аховая. Даже легенда появилась, что «беха» сгорает как спичка за сорок пять секунд. Слухи были преувеличены, но все же факт оставался фактом – БМП была гораздо более защищенной боевой машиной. Не очень надежные БМД быстро выходили из строя, их заменяли на мотопехотную технику. И сейчас полк ВДВ запросто можно было принять за мотострелковую часть. Разве что у бойцов из-за воротов «хэбэ» и маскхалатов выглядывали тельняшки...

Разведрота шла впереди. Сергей сидел на броне и смотрел на горы. Ушки на макушке. Слева по ходу движения вдоль дороги тянулся керосинпровод, мелькали сторожевые заставы. Керосин предназначался для военной авиации, поэтому «духи» особенно буйствовали в этих местах – то провод подорвут, то подходы к насосным станциям заминируют. Из «зеленки» частенько постреливали – то из минометов шарахнут, то из ДШК пальнут. Невесело, но и скучать не приходится.

Колонна свернула с бетонки и двинулась к пункту назначения – напрямки, по пересеченной местности. БМП – машина мощная, ей равнинное бездорожье, что «Жигулям» гравийка. Но трясло здорово. Хорошо, что ехать пришлось недолго. Транспортеры остановились в двух километрах от «обреченного» кишлака. Командир разведроты предусмотрительно выслал вперед несколько пеших дозоров, один из которых возглавил старший сержант Комиссаров.

Скрытно через «зеленку» Сергей провел свою группу к самым дувалам, окружавшим кишлак. Залегли у арык-канала, который снабжал мутной водой чахлые поля и само селение. Наметанным глазом Сергей заметил неплохо укрепленную и замаскированную долговременную огневую точку. Ясно, что этот дот устроен здесь неспроста. «Духи» готовятся отразить штурм, и глинобитное укрепление призвано задержать наступающих десантников.

А основные силы уже на подступах к дувалам. Вот «духи» заметили приближающиеся войска. Из бойницы огневой точки показался ствол ДШК.

– Сука! – сквозь зубы процедил Сергей.

В отличие от Александра Матросова он не стал грудью бросаться на амбразуру. Выдернул из-за спины и приготовил гранатомет РПГ-18, подполз к арыку, вплотную подобрался к укреплению. «Духи» в доте его не видят и не слышат, да и рядом нет никого, кто мог бы обнаружить советского десантника. Он обнаружил себя сам. Направил одноразовую трубу в амбразуру и нажал на спуск. Рвануло так, что земля содрогнулась. Дот надулся и лопнул изнутри. «Духи» приказали долго жить. Досталось и Сергею. На спину рухнул увесистый кусок глины, большой камень упал на ногу. Но это не смертельно. И даже не очень больно. Во всяком случае, можно продолжать бой...

Сергей поднялся на ноги, бросил опустевшую трубу гранатомета, взялся за автомат. В прыжке перепрыгнул через арык, перемахнул через дувал. Его подчиненные за ним, не отстают. Но далеко за дувал уйти не удалось – «духи» открыли огонь из кишлака. Над головой противно засвистели пули, одна вспенила пыль под ногами. Это беспорядочный огонь, нервный, но душманы имеют свойство быстро приходить в себя. Еще чуть-чуть – и захлопают снайперские выстрелы.

– Назад!

Сергей дожидался, когда подчиненные перепрыгнут через дувал в обратную сторону. В него стреляли, он отстреливался – прикрывал отходивших бойцов. Секунды тянулись целую вечность. И в эту вечность мог провалиться сам Сергей. Один точный выстрел, и нет больше Сережки Комиссара. И тогда вечная память гвардии старшему сержанту Комиссарову... А жить так охота...

В родном Омске у него на примете есть девчонка. Даша ее зовут. Ей сейчас всего пятнадцать. Юная красавица с большими бирюзовыми глазами. Она даже и не знает, что Сергей ее приметил... И никогда не узнает, если его сейчас накроет свинцовый смерч. Да что там смерч – одной пули хватит...

Бойцы без потерь перевалили через дувал, открыли огонь по духам. Сергей подпрыгнул, ухватился за верх глинобитной стены, подтянулся... Вроде бы все правильно делает, и сил молодецких полно, но как-то все долго делается, как в замедленной съемке. Зато пули летят быстро – сразу несколько с тошнотворным визгом клюнули стену в каких-то сантиметрах от Сергея, но ни одна не задела его. Повезло... Он перемахнул через дувал. Залег. Возможно, мама все-таки дождется сына домой...

Сергей перезарядил автомат, открыл стрельбу. А тут и батальон подтянулся, ударил по духам основными силами. Один БТР заостренным передком врезался в дувал, снес часть стены. Обзор и сектор стрельбы лучше и быть не может, но почему молчит башенный пулемет? Неужели ствол заклинило?.. В запале боя Сергей запрыгнул на броню, через люк скатился внутрь «бэтара», а там наводчик-оператор выкатил на него распухшие от страха зенки, руки трясутся. Салага, новичок, пороху еще не нюхал, оттого и наделал в штаны.

Сергей согнал горе-стрелка с его законного места, припал к прицелу, нажал на гашетку и... ничего. Пулемет молчал. Оказывается, не только стрелка заклинило, но и затвор.

Пулемет КПВТ – оружие мощное, но капризное. Затвор чересчур уж навороченный: то клинит его, то просто-напросто патрон в патронник не попадает. Сейчас же пулемет не взводился, потому что пылью все забило. Но выход есть.

– Соляра у тебя где? – заорал Комиссаров.

Стрелок долго копался, наконец протянул ему канистру с горючим. Сергей накапал солярки на затвор, кое-как его взвел. И давай долбить по духам. Но в соляру было намешано масло – такой дым из затвора, что берегись. Застилает глаза, жжет слизистые, дышать невозможно. Да и вентиляция в «бэтаре» отрегулирована из рук вон плохо – дым и пороховые газы из машины почти не выходили... Сергей стрелял, пока не почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Кое-как выкарабкался из машины, в беспамятстве рухнул под колеса...

Батальон ворвался в кишлак, десантники сломили сопротивление врага. «Духи» бросали оружие, смешивались с местным населением, но спастись удалось не всем – часть из них была задержана и под усиленной охраной отправлена для опознания в Герат. К этому времени Сергей пришел в себя.

Он лежал на плащ-палатке в теньке корявой яблони. Окраина кишлака. Дымы пожарищ где-то в стороне, а здесь воздух чистый. Три БМП, несколько бойцов в боевом охранении, остальные находились на том же взгорке, что и Сергей. Лейтенант Соломин рядом. Тоже отдыхает, в кулаке тлеет сигарета.

– Ну как состояние? – участливо спросил Олег.

– Нормально... Как будто чарсу накурился, – вымученно улыбнулся Сергей.

Чувствовалось, что траванулся он здорово.

– Хотели тебя в «таблетку» запихать, в санчасть везти, – сказал Соломин. – Я не дал. Говорю, на свежем воздухе быстрей оклемаешься... Оклемался. Значит, жить будешь...

Самочувствие Сергея оставляло желать лучшего. Но это все ерунда. Главное, что ласты в бою не склеил. А ведь чувствовал, что смерть его где-то рядом бродит. Но нет, недотянулась до него костлявая, не посекла своей косой. Может, и в следующий раз пронесет. Глядишь, и к маме с папой вернется, а там и с девочкой Дашей познакомится...

– Я уже беспокоиться стал, – продолжал Олег. – Кишлак захватили, пленных развезли, батальон уже на марше, а ты все в отключке. Может, зря тебя в санчасть не отправил...

– Не зря... Так батальон что, уже ушел? А мы что здесь делаем? Неужели из-за меня остались?

– Да нет, ротного ждем. И цистерну с горючим охраняем, жаль бросать...

Оказывается, с борта «ГАЗ-66» сняли двухсотлитровую цистерну, чтобы освободить место для задержанных. Для охраны горючего командир разведроты оставил группу под командованием лейтенанта Соломина, а сам отправился в Гератский ХАД вместе с пленными. Скоро должен был вернуться с пустым грузовиком. Загрузят цистерну и всем скопом отправятся на базу, всего-то делов...

Но ротный задерживался, зато сумерки не запаздывали. Соломин забеспокоился. В сумерках «духи» особенно активны. И трудно сказать, есть в кишлаке боевые группы или нет. Час-два назад, может, и не было, а сейчас появились.

Когда-то в Афгане было полно подземных рек, но со временем они иссякли, а русла остались. И теперь под афганской землей существовала разветвленная сеть подземных ходов. «Духи» в этих лабиринтах чувствуют себя как дома. Спускаются через кяриз под землю в одном месте и спокойно выходят в заданный квадрат. И в этом кишлаке наверняка кяризы есть...

Опасения Сергея подтвердила автоматная очередь. Одна, вторая, третья... Одна очередь прошла рядом – под ногами взметнулся гейзер из песка. Жахнул гранатомет, и тут же огненный смерч сорвал башню подбитого БМП.

«Духи» были везде, стреляли отовсюду. И, хотя к нападению готовились, оно все же застало разведчиков врасплох. Но паники не было. Бойцы быстро и грамотно рассредоточились, открыли ответный огонь. Ожили боевые уцелевшие машины пехоты – автоматические пушки быстро навели порядок во вражеском стане. «Духи» отступили. Но десантники не спешили праздновать победу, слишком дорогой ценой она досталась. В этом бою погибли четыре разведчика. Девять человек тяжело ранены. И среди них оказался лейтенант Соломин. Пуля попала в спину в районе поясницы.

– Ничего, до свадьбы заживет, – сам себя подбадривал Олег.

Пулю Сергей вытащить не мог – не в его это силах. Наложил повязку, из шприц-тюбика сделал обезболивающий укол.

Сергей знал, что Соломин не женат, даже невесты нет. Но это дело наживное.

– Заживет, обязательно заживет... Мы еще на твоей свадьбе спляшем...

– Конечно, спляшем, – кивнул Олег.

Взгляд его затуманился, веки слипаются.

– Она у меня красивая будет, лучше всех...

Похоже, он уже видел свою будущую невесту. В тумане надвигающегося забытья. Лишь бы это не было предсмертным видением...

2

В зале ожидания было грязно и неуютно. Заплеванный гранитный пол, запыленные стекла высоких, под потолок, окон. Народ гудит, как пчелы в улье, суета, движение. И это в первом часу ночи. Буфет уже закрыт, телевизор не работает.

Матвей еще с вечера заморил червячка, в «ящик» пялиться желания нет. Поезд его будет только в девять утра, так что нет резону ловить голос из вокзального репродуктора. Есть возможность поспать, и он спит – вернее дремлет. Неспокойно вокруг. Шпана какая-то у входа в зал толчется, менты туда-сюда шныряют – никак не получается полностью расслабиться да заснуть мертвым сном. А кресла фанерные, хоть и жесткие, но удобные...

Поезд будет только утром. Но Матвей не дрожит от нетерпения. Ему этот поезд неинтересен, потому как в пункте назначения его никто не ждет. Нет у него ни единой родной души на белом свете. Детдомовский он. Мать, сука, растить его не захотела, бросила в роддоме. Жива она или нет, Матвея это не колышет. Нет ему никакого дела ни до мамашки, ни до ее предков. Когда-то, в раннем детстве, хотелось найти ее, прижаться к ее теплому вымени. А сейчас нет ничего, все перегорело. И если появится вдруг желание разыскать мамашу, то лишь для того, чтобы скрутить башку этой курице...

Поезд отправит его в город, где находился его детдом. Типа к месту прописки. А ведь у него даже паспорта никогда не было. Как закрыли его в четырнадцать за убийство одного бича, так только сейчас выпустили. Одиннадцать лет по лагерям безвылазно. Четыре года на малолетке, семь лет на взросляке. Тюрьма – дом родной, зона – университет по жизни. Такие вот расклады...

Матвей поднялся со своего места, вытащил из-под ног небольшой фибровый чемоданчик. И отправился в сортир. Справил нужду, вышел. И тут перед ним словно из-под земли выросли два мента. Фуражки с красным околышем, куцые кителя с медными пуговицами. Матвей по привычке опустил глаза, чтобы не встречаться с ними взглядами. Ментов он люто ненавидел, но приходилось воспринимать их как стихийное бедствие. Взять тот же грозовой ливень – сколько ни маши зонтиком, а дождь не остановишь. Но ливень можно переждать. Так и с ментами. Не стоит вмачивать рога в «мусор», надо ждать, когда буря уляжется. Если она, конечно, начнется... Ну вот, началось!

– Ну-ка, гражданин, документики! – гнусаво потребовал мент, худой и длинный, как жердь. На погонах старшинские лычки.

Карикатура какая-то ходячая, мысленно отметил Матвей. Но, как ни нелеп этот мент, от него так просто не отвертишься. Пришлось доставать справку об освобождении.

– Та-ак, значит, ты у нас из бывалых! – язвительно изрек второй мент, среднего роста, но руки длинные, как у обезьяны, и башмаки не меньше, сорок пятого размера. Сержант.

– Мы тебя давно приметили, – ехидно сощурился старшина.

– С того момента, как ты портмоне у гражданина стащил, – восторженно добавил сержант.

– Какое портмоне?

Матвей медленно поднял на него глаза. Никаких эмоций во взгляде – ни злости, ни удивления. Полное спокойствие. Штиль над Ледовитым океаном. И арктический холод... Матвей умел так смотреть, что под его взглядом собеседника пробирал холод. Природный дар. Ему даже погоняло на «взросляке» дали – Холод.

Сержант невольно поежился, отвел взгляд. Но оборотов не сбавил. Понимает, что Матвею проблемы не нужны, поэтому быковать он не будет.

– Портмоне ты, парень, стащил. Лопатник на вашем жаргоне.

– Какой жаргон? Какой лопатник? О чем это вы?

Матвей не баклан какой-то, чтобы базлать с ментами по «фене». Он умеет общаться на языке «ботвы». Не на киче же он родился в конце концов. В школе до четырнадцати лет учился, шесть классов образования как-никак.

– А ну хорош придуриваться! – зычно рявкнул старшина и ожесточенно схватил его под локоть. – Пошли!

Сопротивляться Матвей не стал, позволил отвести себя в опорный пункт. Там менты совсем раздухарились. Ошмонали его – забрали деньги, билет на поезд, часы, зажигалку. И сунули в зарешеченный стакан типа «обезьянник».

В том же стакане на узкой истертой скамейке сидел неопрятного вида парень. Короткая стрижка, пепельно-серого цвета узкое, вытянутое книзу лицо, крылья носа одной ширины с переносицей. Смотрит исподлобья.

– Здорово, братан! – блеснул золотой фиксой «пассажир».

Матвей не ответил. Молча сел, медленно поднял глаза, смерил собеседника подозрительным взглядом.

– Э-э, ты чо, в натуре, за наседку меня принял? – не на шутку возмутился пацан.

Кто его знает, может, и наседка. Но это вряд ли. Слишком мелко плавают вокзальные менты, чтобы держать при себе штатного стукача. Хотя всяко бывает...

Матвей продолжал молчать. Зато сосед не унимался.

– Э-э, да я тебя припоминаю!.. Погоняло не помню, давно было... Постой, когда же... Да, лет пять назад, да... Или шесть... Или семь... Ты на мордовской малолетке был... Ты этапом на взросляк собирался уходить, а нас только пригнали... Ты, кажись, в первом отряде был. У вас Чубан тогда смотрел, он мой зема, да. Я к нему приходил, а ты мимо идешь, глянул на меня так, аж мурашки по спине... Взгляд у тебя запоминающийся. Так бы я тебя, может, и не узнал...

– Извини, брат, не припомню, – покачал головой Матвей. – А Чубан у нас был, это верно. Правильный пацан...

– Так правильный, не вопрос. Он щас под Воркутой греется. Положенцем поставили...

– Уже короновали, – выдавил улыбку Холод.

Они с Чубаном были одного возраста. Чубан на взросляк по этапу не ушел, до девятнадцати годков оставался на малолетке, оттуда и откинулся. Три года назад снова на кич загремел. И надо же маза какая – авторитетный вор положенцем его объявил, а не так давно Чубана еще и короновали.

А Холод одиннадцать лет за колючкой. Сначала малолетка, затем общий режим на взросляке, после – «строгач» и три года довеска к сроку за то, что красноповязочнику кровь пустил. Все одиннадцать лет он провел в отрицалове, братва его уважала, но за все годы он даже до положенца не поднялся... Ну да ладно, каждому свое. Вся жизнь еще впереди, глядишь, и ему подфартит. Главное, в авторитете себя держать...

– Во! А я даже не в курсах! – осклабился пацан. – Я последний год на поселении мотал, а там с почтой туго... Ну да ладно, теперь знаю... А ты сам тоже небось только что откинулся?

– Угадал.

– Ну давай пять! Я Рыбец!

– Холод.

Сокамерники обменялись рукопожатием.

– Надо бы еще за знакомство вмазать, да какой уж там, – хмыкнул Рыбец. – Мусора не в тему захомутали. Тебе тоже лопатник шьют?

– Лопатник, – кивнул Холод.

– Фуфло все это. Мусора на бабки нас разводят... Разведут и выпустят, помяни мое слово...

Рыбец оказался прав. Сначала из камеры вытащили его. Минут через пятнадцать настала очередь Матвея.

– Ну так что, гражданин Иткин, здесь будем сознаваться или оперативников вызывать?.. – вкрадчиво спросил старшина. – А может, миром разойдемся? Доказательств-то вроде бы нет...

– На нет и суда нет. Отпускай начальник, хреново здесь у вас...

– Ну что ж, вот ваша справка, вот часы, вот деньги...

Мент вернул все имущество по описи. Только вот денег явно не хватало. Забрали двести рублей, а вернули двадцать. И ничего не поделаешь. Начнешь права качать, в уголовке окажешься, а ушлые опера вмиг пришьют тебе какого-нибудь глухаря. Тюрьмы Матвей не боялся, но хотя бы с месячишко воздухом свободным подышать не мешало бы. А бабки... Бабки – дело наживное.

Рыбец поджидал его на перроне у заколоченного пивного ларька.

– Ну чо, полегчало на кармане? – ухмыльнулся он.

– Считай на две «катьки».

– Да тебе еще повезло, я на четыре попал... Полтинник только и остался... На билет хватит, а дома что-нибудь придумаем...

– Далеко ехать?

– В Новожильск. Там у меня сеструха. После матушки, царство ей небесное, дом остался. В одной половине Валька с мужем, другая половина моя... Только вот незадача, у Вальки муж на скотобойне работает. Крутой мужик. Быка кулаком укладывает. Я вот думаю, что они мою половину к рукам прибрали...

– Кулак против «пера» не канает, – усмехнулся Матвей. – Будет мужик залупаться, на нож его, какие проблемы?

– Да это без проблем... – замялся Рыбец. – Только менты быстро врубятся. А мне на третью ходку не очень охота...

– Кентов подпряги, если сам меньжуешься.

– Какие кенты? Одного кореша менты убили, второму еще три года срок мотать... А сам ты далеко едешь? – перевел стрелки Рыбец.

– В Новожильск, – неожиданно для себя решил Матвей.

– О! Так мы чо с тобой, земы? – обрадовался пацан.

– Да нет. Мне в Новожильск по делу нужно. Козлу одному рога подрезать...

– Кто такой? Может, знаю?

– Знаешь. Муж твоей сеструхи...

Рыбец Матвею понравился. Не самый крутой пацан из тех, кого он встречал когда-либо, но и не самый последний. Чувствовалась в нем воровская жила. К тому же он пока что без отчета для себя признает в Матвее старшего, а это важный момент.

У Матвея ни кола ни двора, а у Рыбца в Новожильске своя хата, так почему бы не определиться к нему на постой. Вдвоем-то веселей...

Рыбец против предложенного варианта возражать не стал. Матвей сдал билет и взял другой – до Новожильска. Весь день в пути, а ночью он вместе с новым корешем выгружался в пункте назначения.

Новожильск Матвею понравился. Впечатляющих размеров и современной постройки вокзал – все в тему. Привокзальная площадь с гранитным Лениным посредине, вокруг цветочные клумбы с розами – только постоять минут пять возле них, и уже никакой одеколон не понадобится. Но к розарию Матвей не пошел: на ментов не хотел нарываться. Вдруг они охраняют эти клумбы, как поля с опийным маком. Еще заметут ненароком...

Возле вокзала шикарный двухэтажный ресторан – все как в кино про заграничную жизнь, даже швейцар в униформе на входе стоит. Правда, что там внутри, не видать. Заходить Матвей не стал, не по карману ему кабак. А хочется оттянуться. Да так, чтобы звон колокольный стоял. Заходит он в кабак, метрдотель во фраке с бабочкой во всю глотку «Народ для разврата собран!»... Он же вообще никогда в кабаке не был – вагон-ресторан не в счет... Ладно, еще гульнет он в кабаке. Будет и на его улице праздник... А пока нужно было решить проблему с жильем.

Оказалось, что Рыбец жил не в самом городе, а в окрестном поселке. Дорога неблизкая. Но Матвея это нисколько не напрягало: за такси платил Рыбец.

Город впечатлял. Широкие, ярко освещенные шоссе, высотные дома стройными рядами, площади, монументы, магазины с огромными стеклянными витринами.

– Неплохой, смотрю, городишко, – заметил Матвей.

– А ты думал... – торжествующе вскинулся Рыбец. – Еще немного, и до полумиллиона дотянем.

– Уже дотянули! – с гордостью сообщил водитель. – На прошлой неделе объявили – полумиллионный житель родился.

Матвей гневно стиснул зубы. Косяк это большой – лезть в чужие разговоры. За такие косяки конкретно спрашивают... Но таксиста трогать он не стал. У братвы свои понятия, у «ботвы» свои. Были бы на киче, он бы предъявил этому мужику, а сейчас он на свободе, и так неохота ее терять. За таксиста менты могут спросить...

Поселок Карповка примыкал к огромному химическому заводу и в основном был застроен блочными пятиэтажками. Но хватало и частных домов. В одном таком домике и обитала семья крутого скотобоя.

Рыбец был прав, здесь его не ждали. Он долго барабанил в дверь, прежде чем появился хозяин дома – здоровенный детина с толстой задницей и еще более широкими плечами. Щеки, как у бульдога, взгляд напряженный, брови сведены к переносице. И щурится, типа плохо видит.

– Миша, ты, что ли?

Голос у него, на удивление, тонкий, как у кастрата.

– Ну здорово, Семен! Что-то я, смотрю, ты не рад родственнику, а?

– Да рад... Только... Твою половину мы людям сдаем. Хорошие люди, на заводе работают.

– А я чо, плохой, да?..

– Да нет, не в том дело. Мы деньги за полгода вперед взяли, а это почти двести рублей.

– Да хоть две тысячи! Бабки людям вернешь, и на хрен их, понял?

– Не могу я так! – мотнул головой Семен.

Голову наклонил, корпус подал вперед, сейчас еще и копытом в землю бить начнет... Ну точно, бычара. Только что-то не заметил Матвей особой крутости в этом мяснике. И не должен был Рыбец его бояться. А он переживал, что хату ему не отдадут. Надо показать пацану, как с такими бакланами тупоголовыми разговаривать.

Матвей оттеснил кореша плечом, вплотную подошел к Семену, медленно поднял на него леденящий взгляд.

– Завтра. В полдень. Хата свободна. Вопросы? – отчеканил он.

– А ты кто такой? – нахохлился мужик.

Матвей ничего не сказал. Подался назад, как будто собирался уходить. Но вдруг стремительно шагнул вперед, резко, согнутыми фалангами пальцев правой руки ударил Семена в область печени. Это был один из трех ударов, которыми он владел в совершенстве. Мощный удар, остро отточенный. Все произошло так быстро, что скотобой не успел напрячь мышцы брюшного пресса. И толстый-толстый слой подкожного жира ему не помог. Свирепая боль скрутила его в бараний рог и швырнула на землю. Он даже не мог орать – судорогами свело голосовые связки. Только хрипел.

– Завтра. В полдень, – повторил Матвей.

И повернулся к терпиле спиной. Твердой походкой важного и уверенного в себе человека пошел прочь от дома.

Рыбец задыхался от восторга.

– Круто ты его сделал!

Но столько же в нем было и сомнений.

– А если он в мусарню побежит?

– Не побежит.

– Почему?

– Потому что страх за яйца будет держать.

– Ну да, ты его конкретно закошмарил, не базар... Да надо было бы его настропалить, типа если ментам сдаст, хана ему.

Матвей не сказал ничего. Остановился, сверху вниз глянул на Рыбца, высокомерно усмехнулся.

Не надо ему ничего объяснять. Сам должен понимать, что чем больше слов, тем больше в них пустоты. Давить на врага угрозами – удел не уверенных в себе бакланов. Если же ты представляешь собой что-то, доказывай это на деле, а не на пустых базарах. Матвей не просто ударил Семена, он его морально опустил. Он своим действием предупредил, что шутить с ним крайне опасно для жизни. Мясник без всяких слов должен понять, что бежать в ментовку – дело для него гиблое. А начнешь вола вокруг него водить, порожняки гонять – мужик решит, что Матвей пустозвон и балабол, какое уж тут к нему серьезное отношение?..

Матвей мог ошибаться в своих суждениях. И все же он был уверен, что чутье не обманывает его и завтра все будет тип-топ. К тому же он не привык ломать голову над вопросами о сущности бытия. Поэтому сейчас он думал только о том, как и где провести остаток ночи.

И над этим вопросом голову ломать не пришлось. Лето, ночи теплые, а недалеко от дома парк с уцелевшими кое-где скамейками.

Ровно в полдень вместе с Рыбцом он был возле дома. Семена не было, зато появилась его жена Лиза.

– Мишка! – чуть ли не со слезами на глазах бросилась она брату на шею.

Но Матвея не проведешь. Слишком хорошо он знал людей, чтобы не уловить фальшь в поведении женщины. Показная у нее радость, наигранная. Зато поляну она накрыла хлебосольную. Утка с яблоками, жареная картошка с мясом, водочка. Но главное – ключи от второй половины дома. Оказывается, съехали уже квартиранты. А Лиза даже порядок навести успела.