Текст книги "Дальше в лес…"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Мне показалось, что они совсем недалеко, эти горы и скалы, хотя я прекрасно знал, сколь обманчивы подобные впечатления, но чувствовал себя полным сил и решимости, которых позже может и не оказаться. Мало ли как ситуация в деревне и вокруг изменится? Вдруг нельзя будет оставить подопечных? А сейчас вроде все тихо да спокойно. Надо ловить момент удачи. И погода прекрасная для полетов – на горизонте ни облачка. Такое здесь редко бывает. И высоту набрал отличную… Такое стечение обстоятельств может и не повториться. Стоит ли обрекать себя на сожаление об упущенных возможностях?

И я направил полет в сторону Белых скал.

В кровь впрыснулся адреналин, я почувствовал прилив сил и вдохновения, мне даже захотелось петь, и я что-то принялся мурлыкать, но здравый смысл не желал затыкаться даже под натиском адреналина.

«Хорошо, – бубнил он, – зону боев и Разрыхления почв ты таким образом минуешь, ты не разложишься заживо на ходу, не превратишься в удобрение для леса, но как ты собираешься избегнуть огнемета, о котором предупреждал Леший? Да, между лесом и биостанцией имеются живые контакты, но все работники биостанции подвергаются регулярной и мощной санобработке, хотя их контакты с лесом точечны. Я не боюсь санобработки, но я – исчадие леса, напичканное бактериями и вирусами, которые нашим биологам и в кошмарном сне не могут присниться. Одно дело – открыть ящик Пандоры, и совсем другое – затолкать его прежнее содержимое обратно, потому что оно давно уже не прежнее, а разрослось и мутировало в неизвестном направлении. В лучшем случае меня посадят в бокс и станут исследовать, что я на себе и в себе принес, в худшем – сожгут огнеметом, дабы пресечь опасность заразы в корне. Это на кого нарвешься. А если перепрыгнешь через зону Управления, через горы в цивилизованный мир, то и на самом деле можешь послужить причиной вымирания человечества. А даже если и нет, такое страшилище лесное сразу сдадут стражам порядка, а уж они найдут управу и способ рот заткнуть. А мне бы плохонького журналистика – с моей информацией и плохонький звездой станет. Только как до него, до плохонького, добраться?..»

Мысли мыслями, но я и местность изучать не забывал: если встал на тропу выживания (не будем произносить нехороших слов про войну), то надо представлять, где твой отряд находится.

Лес простирался с одной стороны до горизонта, и конца ему я не видел, а с другой упирался в Белые скалы. Я даже вспомнил карту с его зеленым пятном и тремя красными «З» на нем. Но карта и есть карта – условное обозначение. В натуре все это выглядело совсем иначе – ошеломляюще. Я ощутил себя даже не мурашиком, а пылинкой. Однако это неконструктивные эмоции. А конструктивно – засечь лиловые пятнышки на зеленом. Это были либо озера для Одержания, либо холмы для трансформации-генерации живности. Возможно, и еще какие-то технологические сюрпризы под этими облаками скрывались? Суть в том, что эти пятна обозначали зону интересов Хозяек Леса и точки приложения их энергии. Нам от них следовало держаться подальше, чтобы не попасть в оборот, а с другой стороны, на этих пятнах мне удавалось набирать высоту, цепляясь за восходящие потоки. То есть я двигался зигзагами и высоту держал хорошую. Пятен было много – Подруги круто взялись за дело Одержания и Слияния, что частично объясняло их временно слабый интерес к нашей деревне. Продли, Лес, эту ситуацию подольше.

Горы выросли, хотя я чувствовал, что до них оставалось еще далеко. Пешком было бы очень далеко, а тут со скоростью ветра, скорректированной прочими аэродинамическими факторами.

В какой-то момент, я даже не заметил откуда, рядом появился попутчик. Это был большущий орел или орлан – никогда не мог толком разобраться, какая между ними разница. Непонятно, что делает тут горный житель. Ветром занесло или Хозяйки на меня натравили? Взгляд его мне не понравился.

– Отвалил бы ты! – сказал я ему. – Небо большое, места всем хватит, а столкнемся, обоим не поздоровится!.. Как твои птенцы без тебя расти будут? Ты вообще кто – мужик или баба? Как вас различать-то? Или тоже гиноид, какими всех тут пытаются сделать?

Орел Орланович (или Орлица Орлановна?) отвернулся от меня.

– Попутного ветра и восходящих потоков! – вежливо пожелал я потомку птеродактиля, но он меня уже не слышал, стрелой ринувшись вниз.

«Сам-то ты наешься, – подумал я, вспомнив об излучателях, перекрывающих вылет птиц из зоны леса, – а вот к птенчикам тебя могут и не пустить…»

А я летел и запоминал, пытался фотографировать в памяти, переводить виденное в карту. Военная картографическая разведка называется.

Я представил кучку своих деревенщиков и прикинул масштабы деятельности Подруг – мне стало не по себе: силы были несопоставимы. И на кого мы замахнулись?!

А потом перед моим мысленным взором возник клин деревенский: впереди я лечу, траекторию задаю, справа Колченог, а слева Кулак – шерсть на носу развевается по ветру, а за ними и все население деревни – бабы, мужики, девки, подростки, дети… А замыкают клин Староста и Лава, как самые сознательные и умные. Ежели кого в сторону поведет, мне свистнут (свистульки надо сделать!), и я уж как-нибудь верну заблудшего в строй… И вот прилетаем мы на главную площадь Управления, приземляемся и говорим сбежавшимся управленцам:

– Исследуйте нас как хотите, изучайте сзаду и спереду, изнутри и снаружи, хотите – в парке нас разместите, хотите – в больнице, только не позволяйте этим сумасшедшим бывшим теткам кастрировать нас! Если позволите, то они и до вас скоро доберутся…

И берут нас под белы рученьки, и ведут на санобработку, а мы не против, мы чистоту любим – и внешнюю, и внутреннюю… Мы никому мешать не будем, потому что это главный закон нашей жизни – не мешать!..

Однако пришлось вынырнуть из грез – уже вечерело, и мне пора было принимать решение о посадке: то ли и правда на площади Управления приземлиться, то ли в горы податься – не за каждым же камнем там пограничник-охранник сидит. Переночую, а потом «утро вечера мудренее», как в сказках сказывается. Я был существенно выше обрыва над лесом, с которого начиналась территория Управления, и мне не составляло труда пойти на посадку. Но можно было еще и завернуть к диким горам. Я оглянулся и заметил на полупрозрачном крыле симпатичненькие розовенькие пятнышки, похожие на конопушки. Глянул на себя – пузо мое украшали такие же конопушки. Прилетели… Мне не надо было объяснять, что сие означает, – уж столько раз в фильмах приходилось обнаруживать свет лазерного прицела на себе и своих партнерах. Ясно, что современные прицелы не нуждаются в такой демонстрации собственного присутствия, но такова была киношная условность. Да и не только киношная: в реальности таким образом потенциальной жертве давали возможность исправиться. Последнее, так сказать, предупреждение…

И кто же это меня предупреждает?

– Мы ж договаривались, Кандидушка, что я больше не лезу в твою жизнь, а ты не мешаешь мне, – не замедлил объявиться голос предупреждающего. – Некрасиво с твоей стороны нарушать договоренность… Я же говорил, что на границе с лесом стреляют без предупреждения.

– А я решил притвориться птичкой, – хихикнул я. – Их же только излучением отпугивают. И почему меня сразу не подстрелили?

– А потому что я так приказал, – строго ответил Леший. – Ты ж мне как сын. Люблю я тебя и характер твой неугомонный знаю, потому и предупредил, чтоб отключили автоматику.

– Ну, может, позволишь тогда мне совершить мягкую посадку? Из любви к ближнему…

– Нет, не позволю! – пресек он мои попытки. – Тебе нет места в моем мире, как и мне в твоем.

– Ты снимаешь фильм в Управлении?

– А это тебя уже не касается, – попытался он быть пренебрежительным, но я понял, что снимает.

Тогда мне действительно лучше не торопить события. Когда он заставит их жить по Первоисточнику, тогда и можно будет попытаться…

– Грубый ты, Евсей, – поморщился я интонацией, я это умел.

– Работа такая, Кандидушка, вашему брату актеру палец дай – вы и руку откусите.

– Не путай актера с рукоедом, Леший! Но мне и правда не нравится то, что ты задумал.

– Вот потому и нет нам места двоим в одном мире, – вздохнул он сокрушенно. – Но я ж тебя не обидел – я подарил тебе целый мир! Великий шанс! Ты, похоже, так и не понял, что ты там царь и бог?

– Об которого всякие гиноиды ножки вытирают…

– А ты отверни, отверни от Управления-то… – напомнил мне Леший.

Я отвернул, но пока не в обратную сторону, а на девяносто градусов – в сторону гор.

– Когда бог позволяет, то о него и ноги вытирают, и на крестах распинают, – философски заметил Евсей. – Значит, это ему для чего-то нужно… Тебе это было нужно, чтобы сыграть роль в соответствии со сценарием. Съемки закончены, но возможности твои, с помощью которых ты заставлял всех жить по твоей подсказке, остались при тебе… Все техническое оснащение и обеспечение по-прежнему настроено на тебя, иначе бы мы с тобой сейчас не разговаривали…

– И я остаюсь марионеткой в твоих руках…

– Вовсе нет, Кандидушка, – благодушно рассмеялся мой Режиссер. – Эта часть техники сейчас используется в другом проекте. Чтобы общаться с тобой, она мне почти не нужна. Поговорим – и опять останешься при себе.

– Евсей! Мир не фильм и не спектакль, одному режиссеру не охватить его своей гениальностью, не рассчитан человек на такие масштабы! – попытался я воззвать к его разуму.

– А вот тут ты принципиально ошибаешься, – не внял он. – Вся история человечества – это смена режиссеров и спектаклей, чаще всего бездарных. Но случались все же золотой и серебряный века… Каждому времени свой режиссер и свой спектакль… По нынешнему времени – фильм…

– Эх, Евсей, Евсей, – вздохнул я многострадально.

– У тебя свой мир – режиссируй, у меня – свой, не лезь!.. Я понимаю, трудно быть богом, но у тебя нет выбора…

– Я могу остаться человеком! – выкрикнул я заносчиво.

– Это тоже вариант божественного поведения, – усмехнулся он. – Твое дело… А то придумай сценарий и разыграй его в своем мире…

– Я актер…

– Нет такого актера, который не мечтал бы стать режиссером, – усмехнулся он, мол, знаю я вашего брата. – Ну ладно, Кандидушка, приятно было побеседовать. Надеюсь, больше не нарушу твой покой своими глупостями, поворачивай, пока совсем не стемнело… К тому же вижу, фронт грозовой в вашу сторону движется. Поторопись…

– Что ж, прощай, Леший! Мне только надо высоту набрать, а для этого над склоном теплым пройтись – там восходящие потоки… Ты уж не подстрели ненароком.

– Давай, – разрешил он. – Стрелять не буду, но под прицелом останешься… Не поминай лихом…

Я взял курс на ближайший, еще освещенный солнцем склон. Скоро он начнет остывать, а пока надо поймать последний восходящий поток! Я успел – поток подхватил меня и понес вдоль склона вверх, вверх, вверх… И когда я взмыл над вершиной, то на самом деле увидел вдали облачный фронт весьма угрожающего вида. Он уже толкал впереди себя толщу воздуха.

Я сделал разворот и устремился по кратчайшей траектории туда, где меня с нетерпением ждали.

Скорость полета была на пределе прочности моего параплана. Я чувствовал его, как себя, – еще чуть-чуть и он начнет рваться. Но попасть в грозовую тучу – это совсем грустно, печально и тоскливо. В туче у меня шансов уцелеть не будет… А нужно ли? Или только инстинкт вынуждает? Если обещал вернуться, обязан вернуться, а там уж разберемся.

Когда исчезли последние лучи закатного солнца, по моим прикидкам мне оставалось еще с треть пути. Хотя я возвращался в несколько раз быстрее, чем летел туда. Туда была прогулка, обратно – бегство. Совсем разные жанры.

Мне казалось, что я верно взял направление, и старался его держать. Но ветровая обстановка была совершенно нестабильная, меня могло снести куда угодно, а я и не заметил бы, потому что звезд не было, небо заволокло. Интуитивно, а летная интуиция у меня была неплохая, я корректировал курс с учетом ветра. Но насколько мне это удавалось, судить трудно. Тем более что и в правильности курса уверенности не было. Хорошо, что хоть лиловые облака внизу слегка светились и в этой темени. Мне казалось, что я их узнавал. И даже благодарил про себя за то, что они есть. Вот уж не думал, что обнаружу в себе теплые к ним чувства…

Я ощущал себя летящим конем, постоянно ожидающим хлыста. Пегас с наездником-садистом. И хлыст не обманул моих ожиданий: дождь хлынул сразу и сильно. От первого же хлесткого удара воды мой параплан резко просел, но удержался на лету. А потом был не удар, а тяжкое и постоянное давление. Любой парапланерист скажет, что летать в дождь – самоубийство. И я стал снижаться, надеясь, что нахожусь не слишком далеко от цели. Но если бы мы летали на наших надеждах, то давно бы уже прилетели туда, где нам хорошо. А я не встречал еще человека, который был бы всем доволен, ни в прежней жизни, ни в нынешней. Значит, надежды – никудышный летательный аппарат, на котором только и можно прилететь никуда.

Я высматривал расщелину между деревьями, лучше бы лысый холм, но ничего разглядеть не мог. В сполохах молний неизменно высвечивалось волнующееся болото крон. Садиться на лес тоже последнее дело – того и гляди, на кол сядешь, рябчика на вертеле изображать станешь. Временами я дергал за стропы, пытаясь слить воду с крыла, частично это удавалось, но облегчало полет лишь на несколько мгновений, а потом вода опять ломала крыло. Было уже низко, и я начал гасить скорость: лучше опуститься в крону, как на парашюте, чем врезаться самолетом. Самолет металлический, повышенной прочности и то… Уже падали сюда на вертолете… А теперь и без шлема! Кто же меня выхаживать-то будет теперь?..

И мне это удалось! Наверное, не столько благодаря моим стараниям, сколько порывом ветра, вдруг завихрившегося, параплан полностью остановило на несколько мгновений, за которые я успел плавно провалиться сквозь кроны деревьев и… повиснуть на них. Естественно.

Я не видел, сколько метров осталось внизу, и не хотел рисковать, тем более не зная, земля подо мной или трясина. Хрясть… или бульк – и?.. А может, ну ее в болото?.. Нет уж, подождем, пока рассветет.

Я блаженно висел на стропах, целый пока, но уставший до предела человеческих возможностей, и ни о чем не думал. Я отдыхал, каждой мышцей и каждой косточкой. Чувствуя их по отдельности. Даже, кажется, вздремнул. Или поспал? Конечности затекли, и я начал дрыгаться, чтобы кровь разогнать. По-прежнему лило. С меня тоже текло. Заодно и помоемся… Я потерял ощущение времени. Если б не заснул, то, возможно, контролировал бы его приблизительно, а теперь, увы.

За время путешествия я неоднократно прикладывался к фляжке с водой, теперь тоже вдруг пить захотелось. Ну, дела – жажда посреди потопа! Тронул пояс – бутылки не было. Подставил рот дождю – смочило. Я подергал стропы и ощутил себя насекомым, попавшим в паутину… И когда же мной начнут питаться?.. Стал озирать темноту. Темнота оставалась темнотой, но ее наполняли страшные звуки чавканья, хлюпанья, скрипа и, кажется, стонов… А может, я уже под водой?.. Привиделось, что в темноте засветились отдельные пятна, похожие на большие круглые глаза или на блики в больших очках.

Сейчас ко мне придут мокрецы и мокрицы, решил я, и начнут меня есть… Или уведут, как увели детей… Может, в сценарии и про мокрецов было, а я забыл? Ч-черт! Теперь же сценарий создаю я! Не думать глупостей! Думать о хорошем!..

Но о хорошем почему-то не думалось. Ну почему, когда очень надо, о хорошем не думается?.. Вот стихи надо почитать, я когда-то знал кучу стихов, Настёна заставляла меня их декламировать… А здесь даже не знают, что на свете существуют стихи… Интересно, как местные на них отреагируют? Опять скажут, что у меня голова неправильно приросла? Конечно неправильно! Разве с теми, у кого голова правильно растет, такое случается?!

Я вспомнил улитку, забравшуюся на крышу нашего с Навой дома, и всплыло:

 
И куда это
Нынче выползла улитка
Под таким дождем?!
 

Хороший вопрос…

Значит, я – режиссер. Поздравляю с повышением… Помнится, когда-то давно я рассуждал о типах режиссеров: пиявки, зануды и один обобщающий тип… Какой? И рукоеду бракованному ясно: Псих…

08.08.08

Ташкент