Текст книги "Здравствуй, Валерка! (сборник)"

Автор книги: Владимир Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

К нему подошел длинный бледный парень и вежливо улыбнулся:

– Мне очень нравятся твои марки, мальчик. Пойдем ко мне домой. Я покажу

тебе свои, у меня неплохая коллекция. Я живу рядом, во дворе.

Простодушный Семка поплелся за парнем. А кто бы не пошел? Собственно, чего бояться?

Когда они миновали ворота, какие-то мальчишки дали Семке подножку, он

растянулся, а альбом упал в снег. Похитители схватили альбом и помчались к

забору. Бледный парень удирал вместе с ними.

Пока Семка вскочил, пока перелез через забор, похитителей и след

простыл.

– И это в самом центре города! – восклицал я, расхаживая по комнате. -

Среди бела дня! Куда только смотрят дружинники!

Семка сидел в моем кресле-кровати подавленный. Я понял, что мои слова

отлетают от него, как мяч от стены.

Тогда я сказал:

– Надо действовать.

И мы ежедневно стали появляться в книжном магазине. Для отвода глаз мы

брали альбом с самыми обыкновенными марками – их можно купить в любом

киоске.

К нам подходили, внимательно рассматривали альбом, махали руками: "А, ерунда", – и отходили. Нам это было на руку. Не привлекая внимания, мы в

четыре глаза (два моих и два Семкиных) наблюдали за всеми, кто входил в обе

двери магазина.

Три дня не принесли нам успеха. Надо было менять тактику.

– Вот что, – сказал я Семке, когда мы собрались в четвертый раз на

"охоту". – Тебе придется изменить внешность.

Семка вздрогнул, когда я схватил его за нос.

– Вообще неплохо бы укоротить нос, но это нереально, – подумал я вслух

и отпустил Семкин нос.

Семка облегченно вздохнул и ласково погладил нос.

Я еще раз оглядел Семку. Мой друг, не мигая, смотрел на меня: что еще я

предложу ему укоротить?

– Придется отказаться от кудрей, – грустно сказал я.

Кудри были гордостью Семки. Еще летом, когда он узнал, что в 6-м классе

можно будет щеголять в прическах, Семка стал любовно отращивать свои волосы.

Когда он появился 1 сентября, все ахнули, особенно девчонки. Шевелюра

преобразила Семку. Теперь он был похож на всех великих музыкантов прошлого

сразу.

И вот я смотрю Семке в печальные глаза и говорю:

– Надо, Сема, понимаешь?

Семка шмыгает носом.

– Иначе мы не добудем марки, – настаиваю я.

Семка решительно встает.

– Идем в парикмахерскую.

– Сема, позволь мне пожать твою мужественную руку, – растроганно говорю

я.

Из парикмахерской Семка вышел пошатываясь и облизывая губы. Я ждал его

на улице.

Семка нахлобучил на уши шапку и виновато улыбнулся:

– Холодно без них.

Семка без кудрей был неузнаваем. То есть я его узнал, потому что это

был Семка-пятиклассник.

– Это даже полезно, – сказал я. – Стрижка укрепляет корневую систему.

– Конечно, – бодрился Семка. – Они после этого еще лучше будут.

– В сто раз лучше, – горячо поддакнул я.

И вот мы снова в магазине. Семка снимает шапку и, остриженный наголо, с

альбомом в руках, ожидает похитителей. Я, спрятав в воротник пальто лицо, притаился в углу напротив. Семка должен мне мигнуть, и тогда я нападу на

похитителей марок.

– А если их будет трое? – растягивает слова Семка.

– Справимся, – говорю я. Как? Я и сам не знаю. Но главное – быть

уверенным.

И снова день впустую. Похититель наших марок не появлялся.

– Зря я волосы остриг, – канючит Семка, когда мы вечером идем домой.

Фонари в снежных шапках печально стоят вдоль улицы.

– И вообще – каникулы пройдут, а мы ни разу на лыжах не покатаемся, – с

тоской говорит Семка.

– Завтра делаем выходной, – я громко хлопаю перчаткой о перчатку. -

Поедем в парк, на горку. А потом продолжим поиски.

МОРОЗ, СОЛНЦЕ И...

В парке было столько народу, и все на лыжах, что казалось, снег будет

раздавлен, втоптан в землю... Но ничего подобного не случилось. Потому что

снега было слишком много. Никогда еще в нашем городе не было столько снега.

Мороз подрисовал каждому лыжнику по румяному яблочку на щеку. И само солнце

было похоже на сочную, крепкую антоновку.

Мы с Семкой, конечно, махнули на горку.

– Догоняй! – крикнул я Семке и оттолкнулся палками. Потом сунул их под

мышки, чуть-чуть присел и понесся на всех парусах. Ветер пел в моих ушах.

Внизу я развернулся и замер. Следом за мной скатился Семка. Из-под его

лыж вырвался целый снежный фонтан.

– У-у-х! – сказал я.

– А-а-х! – подхватил Семка.

– О-о-х! – не сдавался я.

– Ы-ы-х! – показал все зубы Семка.

– Пойдем на склон, – предложил я, когда мы нафыркались всласть.

Мы снова взобрались на горку, и первой, кого я увидел, была улыбающаяся

Ира. И другие девчонки из нашего класса. Вы не забыли еще мою соседку по

парте? Вокруг нее, как всегда, вились мальчишки.

– Валерка, – зашипел за моей спиной Семка, – вот он. В желтом свитере.

Девчонки болтали с мальчишками и заливались от хохота. Ближе всех к Ире

стоял, опершись на палку, похититель марок.

– Точно он? – переспросил я.

– Точно! – закричал Семка и рванулся вперед. – Сейчас я ему дам.

– Спокойно. – Я остановил Семку. Несколько минут я обдумывал ситуацию.

Рядом с похитителем были его друзья – здоровые ребята, явно из восьмого

класса. Надо было их разъединить. С троими нам не справиться.

– Жди меня у леска, там, где склон кончается. – Я обернулся к Семке. -

И без меня ничего не предпринимай.

Я знал, что по крутому склону многие боятся съезжать, даже отличные

лыжники. И я решил попробовать вот что.

Я взобрался на горку, и тут меня узнали Ира и другие девчонки.

– Валерий! – обрадовалась Ира. – Где ты пропадал?

– Мы с Семкой повторяем пройденное, – сказал я, приглядываясь к

похитителю. Тот презрительно улыбнулся:

– Зубрилы несчастные.

Я еле удержался, чтобы не смазать его по довольной физиономии.

– Между прочим, – я ослепительно улыбнулся, – очень легко узнать

настоящего зубрилу – есть простой способ.

– Какой? – спросила Ира.

– А вот видите склон? – Я помахал палкой. – Кто по нему съедет, тот и

не зубрила. – Я снова очаровательно улыбался.

Друзья похитителя побледнели. И он сам, кажется, немного струсил.

– Ну, так кто первый? – спросил я.

Девчонки перестали хихикать и начали шушукаться.

– А это не опасно? – забеспокоилась Ира.

– Смотря для кого, – я с прежней улыбкой глядел на похитителя.

Он оказался смелым парнем.

– Я – первый, – сказал похититель.

Мы подъехали к накатанной лыжне. Похититель помедлил немного, а потом

резко оттолкнулся и полетел вниз. Над трамплином он взвился как птица. Когда

он приземлился, его закачало. Но похититель устоял. И вот он уже махал снизу

палками и что-то вопил.

Друзья похитителя марок ликовали, как будто это они съехали с крутого

склона.

– Молодец, – сказал я.

Он отличный лыжник, этот похититель. Даже как-то расхотелось его бить.

– Кто следующий? – вежливо спросил я.

Друзья похитителя отводили глаза от моей улыбающейся физиономии.

– Я следующий, – сказал я. Я скатился легко, плавно – такие вещи я

делаю запросто.

Вскоре я был рядом с улыбающимся похитителем марок.

– Для первого раза неплохо, – похвалил я его.

– А они что, боятся? – спросил похититель о своих друзьях.

– Трусят. Пошли наверх.

Чтобы снова попасть на горку, надо было обойти лесок, где сидел в

засаде Семка.

Как только Семка нас увидел, он сразу рванулся к похитителю. Тот

усмехнулся и посмотрел на меня. Мое лицо было каменным.

Похититель все понял.

– Отдай марки, гад! – закричал Семка.

– Спокойно, пострадавший. – Я поднял руку. – Подсудимый уже раскаялся и

добровольно возвратит нам марки.

– Нет у меня никаких марок! – закричал похититель. – Чего прицепились?!

– В такой прекрасный солнечный день не хотелось бы кого-то бить, – с

пафосом сказал я. – Нет, сейчас хочется декламировать стихи. "Мороз и

солнце, день чудесный..."

Тут похититель попробовал удрать. Он занес лыжу, чтобы развернуться, и

тогда я толкнул его. Похититель повалился лицом в снег. Семка, успевший

избавиться от лыж, вскочил ему на спину. Я подоспел на помощь.

– Отдашь марки? – кричал Семка. – Отдашь, гад?

Никогда я не видел моего друга таким разъяренным.

Похититель попытался вырваться, но ему мешали лыжи, Семка и я.

– Не отдам! – закричал он. – Нету у меня их!

– Врешь, – сказал я. Меня этот бледный вор уже бесил. Вот сволочь, украл у человека марки и не думает сознаваться.

Мы прижали похитителя к земле и стали кормить его снегом. Он

увертывался, орал. Но несколько порций холодного снега быстро охладили его

пыл.

– Ладно, отдам. Вечером принесу в магазин, – наконец пробормотал он.

Я помотал головой.

– Мы сейчас встанем и пойдем вместе к тебе домой.

Он медленно поплелся впереди. Мы с Семкой не отставали. Таким типам я

никогда не доверяю.

Похититель жил недалеко от парка, в девятиэтажном доме с красными

балконами и с такой штуковиной на крыше, похожей на птицу, которая присела

отдохнуть.

– Подождите меня здесь, я сейчас вынесу, – сказал похититель.

– Не выйдет. – Я прямо посмотрел ему в глаза. – Положи свои лыжи. Сема

их покараулит, он парень честный, не то что некоторые. А мы вдвоем пойдем к

тебе.

Когда мы поднимались в лифте, я сказал:

– Если ты будешь валять дурака, мы скажем Семкиному дяде – он начальник

милиции. Понял?

До похитителя все дошло. Он вручил Семке альбом. Мой друг схватил его

и, сияя, стал разглядывать марки.

Я швырнул похитителю его лыжи (кстати, отличные, эстонские) и дал на

прощанье тумака по спине.

– Еще раз попадешься, пятнадцати суток не миновать. Это я тебе обещаю, Валерка Коробухин.

Я ПОЖИМАЮ ПЛЕЧАМИ

Как только прозвенел звонок, я схватил свою сумку и бросился к двери.

– Ты куда? – спросила вожатая Кира. Она выросла на пороге и преградила

мне дорогу.

Я метнулся в сторону, но удрать не удалось.

– Ты куда, Коробухин? – повторила вожатая.

– Да я... – Несколько секунд я соображал, как выкрутиться. -

Понимаете... Вы слушали утром радио?

– Слушала, – ответила вожатая Кира.

– Так вам, значит, известно, что сегодня должна прилуниться

автоматическая станция?

– Ну и что из этого?

– Как что из этого? – искренне удивился я. – Как это без меня

произойдет? Я должен все увидеть.

– Ничего, – сказала Кира. – Десять минут ты и твоя станция потерпят.

Она подождала, пока я сел на место, потом направилась к столу и

оперлась о него руками.

– Ребята, – сказала вожатая Кира, – началась третья четверть. Она самая

длинная, но и самая короткая, потому что если не успеешь исправить плохие

отметки, то останешься на второй год. Мы должны наладить шефство над

отстающими учениками.

– А мы помогаем друг другу, – раздался чей-то голос.

– Все помогаете? – спросила Кира.

– Все! – Ребята в нашем классе очень любят отвечать хором.

– Это и плохо, – назидательно сказала вожатая. – Надо, чтобы один

ученик шефствовал над другим и чтобы он отвечал за двойки товарища. Давайте

прикрепим сильных учеников к слабым. Вот, например, Коробухин. Он куда-то

торопится, давайте начнем с него.

– Я перепутал, – сказал я.

– Что ты перепутал? – улыбнулась вожатая Кира.

– Станция должна прилуниться завтра, – сердито ответил я.

– Ну и прекрасно, – сказала вожатая Кира. – Так кого мы прикрепим к

Коробухину?

В классе наступила гробовая тишина. Я с улыбкой разглядывал ребят. Ну, кто на этот раз решится?

В прошлом году мне помогала сама Галка Новожилова. Она ворвалась в нашу

квартиру как на пожар, на ходу засучивая рукава.

– Давай быстрее начнем, – сказала она. – У меня времени в обрез.

Я молча поплелся на кухню, сел за стол, на котором была навалена груда

картошки, и принялся ее чистить.

– Ты где? – Галка влетела на кухню. – А, – она махнула рукой на

картошку, – потом сделаешь.

Я помотал головой:

– Нельзя.

– Почему?

– Сегодня вечером к нам придут гости, и мама велела, чтобы вся картошка

была почищена. Садись помогай. – И я подал ей ножик.

Энергичная Галка схватила самую большую картофелину и принялась ее

чистить. Через несколько секунд у нее в руках была уже жалкая крошечная

картофелинка.

– Так дело не пойдет, – недовольно сказал я. – Если ты будешь так

чистить, нам придется торчать здесь часа два. Ты медленнее, спокойнее...

Галкиной энергии хватило еще на три бульбины. А потом она тяжело

вздохнула:

– Ты меня извини, пожалуйста. Но мне надо на совет дружины. Я уже

опаздываю.

– Пожалуйста. – Я и не думал ее задерживать. – Приходи завтра.

– Да, да, я приду завтра, – заторопилась Галка.

Назавтра ее ждала гора немытой посуды ("от гостей осталось").

Послезавтра я встретил Галку с тряпкой в руках – мы отлично помыли пол. И

когда, наконец, послепослезавтра я открыл ей дверь с малярной кистью в руках

и сказал: "Покрасим коридорчик и кухоньку, а тогда возьмемся за уроки", -

Галка не выдержала. Она сказала, что больше не может и пусть я занимаюсь как

хочу.

Я был доволен.

Следующим мне решился помогать добродушный рыжий Вовка Шлык.

Я смерил его широкие плечи, глянул ему в синие глаза и понял, на что он

может сгодиться.

Нам привезли машину брикета и свалили во дворе. Мама беспокоилась, как

перенести торф в подвал. Вот я и сказал маме, что ко мне придет товарищ и мы

с ним в два счета справимся с торфом. Так и получилось.

Вовка и не думал отказываться, он только спросил:

– Ну, а потом займемся математикой?

– Обязательно. – Я ударил себя в грудь. – Только математикой – чем же

нам еще заниматься!

И работа началась. Когда явилась мама, мы почти половину брикетной кучи

перетащили в подвал.

– Молодцы, ребята, – обрадовалась мама. – Отдохните немного. Я вас

сейчас компотом угощу с пирожками.

Мы сидели на брикете и пили компот, и ели пирожки с мясом, а мама

приговаривала:

– Какой хороший у тебя товарищ, Валерий. Бери с него пример.

– Беру, мама, беру. – Я вовсю глотал пирожки и запивал их компотом.

Потом поднялся.

– Ну мы, пожалуй, продолжим.

Добродушный Вовка вздохнул и стал нагружать ведро коричневыми

брикетинами.

Когда стемнело, весь наш сарай был забит брикетом, а еще небольшая

кучка осталась на дворе. У меня ныла спина. Вовка не мог пошевелить руками, так они болели.

– Завтра добьем, – я бросил брикет в ведро, оно зазвенело.

– Добьем, – вздрогнул Вовка.

Назавтра Вовка сказал, что у него секция и он не может прийти таскать

брикет. Послезавтра он сказал, что немного нездоров. А глаза его бегали и

прятались от моих глаз.

Я не настаивал. Я понял – и этот помогать не будет.

Вот почему я с таким веселым видом оглядывал ребят. Все знали о том, как я встретил Галку и Вовку, все еще помнили об истории с Эльбрусом и

потому молчали.

– Так кого прикрепим к Коробухину? – повторила вожатая Кира.

– Я буду помогать Валерию, – рядом со мной решительно хлопнула крышкой

парты Ира.

Да, этого я не предусмотрел. Она же ничего не знает. Что придумать?

– Можно мне? – Я поднялся. – Я, конечно, очень благодарен Ире, что она

взялась мне помогать. Но, может, ей будет трудно?

– Почему? – спросила Кира.

– Но ведь у Иры занятия в музыкальной школе, и потом она... – я

изобразил, как гимнастки делают ласточку. – Просто времени не хватит?

– Хватит, – сказала Ира.

– Значит, договорились? – И Кира что-то отметила в своей тетради.

Я пожал плечами.

БОЛЕТЬ – НЕ МОЕ ПРИЗВАНИЕ

Дзинь!

Это к нам позвонили.

– Войдите, – чуть слышно проскрипел я. – Дверь открыта.

– Здравствуйте, к вам можно? – На пороге стояла Ира.

Я слабым движением руки показал: входи, мол, видишь – лежу... еле

жив...

– Что с тобой? – бросилась ко мне Ира.

Я лежал на маминой тахте, держался за сердце и тихо стонал.

– Что с тобой? – Ира совсем перепугалась.

– Энцефалит, – сказал я.

– Что-о-о?

– Энцефалит и еще глаукома, – сказал я, и на моих глазах заблестели

слезы. Мне и самому вдруг показалось, что я серьезно болен, еле дышу и

скоро, наверное, очень скоро умру.

– Я сейчас же сбегаю за врачом. – Ира начала поспешно застегивать

пуговицы пальто.

– Не надо! – Я даже приподнялся, но потом быстро опустился и застонал.

– Я знаю, что врач скажет: "Покой, только покой, другого лекарства

нет".

– Я даже не знала, что у тебя такие тяжелые болезни, – серьезно сказала

Ира.

Я покивал головой.

– Может, тебе книжку почитать?

Я отрицательно замотал головой и жалобно проныл:

– Сколько времени?

Ира посмотрела на часы, которые тикали на тумбочке.

– Половина четвертого.

– Еще часов пять лежать надо.

– Так долго? – удивилась Ира.

– Может, и больше, – печально вздохнул я. – Ты иди домой.

– Но вдруг тебе что-нибудь понадобится, – взволнованно сказала Ира. – Я

тебе помогу. Болезни все-таки опасные.

– Спасибо. – Голос мой дребезжал, как старенький трамвай. – Сейчас мама

придет. Она знает, что делать. Ты иди. Иди!

– До свидания. – Ира ласково улыбнулась и, пятясь, вышла в коридор. – Я

к тебе вечером зайду! – крикнула она.

Когда за ней захлопнулась дверь, я сел на тахте, нашел то место на

груди, под которым бьется сердце. Может, я и вправду заболел? Но нет. Сердце

билось, как и до сегодня. Еще 100 лет по меньшей мере будет стучать.

Дзинь! Снова к нам.

Я моментально вытягиваюсь на тахте.

– Входите, – жалобно говорю я.

– Валерка, это я. – За дверью слышен Семкин голос.

– Ты один?

– Да, один, а что?

Я спрыгиваю с тахты и в два прыжка достигаю двери. Все-таки болеть -

это не мое призвание.

Семка входит, глаза его широко раскрыты – он удивлен. Под мышкой у него

торчат лыжи.

– Слушай, что ты выдумал? – говорит Семка. – Встретил Ирку, она

сказала, что вызовет "скорую помощь". Ты, мол, чуть ли не при смерти. У нее

слезы на глазах были.

Я застонал, как настоящий больной.

– Ах, черт. Как она вызовет "скорую"?

– У нее телефон дома, – сказал Семка.

– Да, – я философски почмокал губами. – Всего не предусмотришь. Так ты

говоришь – она рыдала? Впечатлительная девочка.

– Да что с тобой? – недоумевал Семка.

– Ничего, Сема, ничего. Просто я влип. И ничем уже мне не поможешь.

Айда лучше кататься на лыжах.

Я не буду рассказывать, как примчалась "скорая помощь", как все потом

выяснилось, и что сказала мама, и что подумала Ира. Вы уже хорошо знакомы с

моей жизнью и легко все это себе представите.

Я только расскажу, как назавтра ко мне домой снова пришла Ира.

Она разделась в коридоре, я хотел ей помочь повесить пальто, но она

твердо отвела мою руку и молча прошла в комнату.

Ира села на стул и резко открыла учебник физики:

– Будем заниматься.

– Будем, – повторил я и придвинул свой стул поближе к Ире.

– Начнем с физики, – строго сказала Ира.

– Начнем, – как эхо, повторил я.

Ира решительно тряхнула головой.

– Ты должен знать, что без физики в наше время очень трудно что-нибудь

сделать, даже жить трудно.

– Да, трудно. Мне очень трудно... жить... без физики, – затянул я.

– Если ты сейчас же не прекратишь свои кривлянья, я уйду!

Я никогда не видел Иру такой сердитой, лицо ее пылало, как пирог, вынутый из духовки.

– Я не кривляюсь, – разозлился я. – Я всегда говорю серьезно. Это вам

всем кажется, что я кривляюсь. Все привыкли и думают, что я клоун. И как

увидят меня, так сразу рты в улыбочку растягивают – ждут, что смешить буду.

А я не клоун, я человек. И мне обидно, что меня не понимают.

Ира выслушала мой монолог очень серьезно, глаза ее горели. Она сказала:

– Я верю, что ты хороший человек. Понимаешь?

– Понимаю, – я проглотил слюну. – Если бы все были такие, как ты.

Я улыбнулся Ире. Она тоже улыбнулась.

– Слушай, поедем в воскресенье в Зеленое на лыжах. Там есть такой

карьер – одно удовольствие, – выпалил я.

– Поедем, – согласилась Ира. – Я очень люблю кататься с гор.

– Я тоже. И Семку с собой прихватим. Семка – отличный парень.

– Мне Семка нравится. Он очень добрый.

– До-го-во-ри-лись, – я размахивал руками и бегал по комнате.

– А теперь займемся физикой, – Ира была неумолима.

Мои руки еще продолжали барахтаться в воздухе, но их движение стало

замедленным. Знаете, как пропеллер останавливается.

Я сел за стол:

– Займемся.

Ира снова раскрыла учебник физики. Я слушал, что она говорила, и

смотрел на нее. И все никак не мог понять, как это мне не удалось от нее

избавиться. Только потом мне пришло в голову, что я, наверно, не очень хотел

от нее избавиться. Мне даже было приятно, что такая девчонка со мной

занимается.

А о маме говорить нечего. Когда она увидела меня, склоненного над

книгой, и не над какими-нибудь "Тремя мушкетерами", а над солидным учебником

физики, мама просто расчувствовалась. Она угощала Иру всякими

печеньями-вареньями и приговаривала, чтобы та приходила почаще, что она

хорошо влияет на меня, шалопая.

ВОТ ТАК ВСТРЕЧА!

Один раз, когда мы кончили заниматься и моя голова гудела от формул и

задачек, Ира предложила:

– Хочешь послушать, как я играю?

– Хочу, – не очень весело ответил я. – Ты изо всех сил побарабань по

клавишам, и я все услышу.

Ира жила на четвертом этаже, а я на втором. И если бы она постаралась, я бы услышал, как она играет, сидя у себя дома.

– Ты все шутишь, – обиделась Ира. – А я и правда неплохо играю.

Учительница говорит, что у меня хорошие музыкальные данные, – похвалилась

она.

Обижать Иру мне не хотелось, и я пошел смотреть, как Ира играет, хотя с

большей радостью погонял бы на лыжах.

Нас встретила Ирина мама – высокая, худая женщина в пестром халате.

– Здрасте! – весело сказал я.

– Здравствуй, – строго посмотрела на меня Ирина мама.

– Это тот самый Валерий, о котором я тебе рассказывала, – объяснила

Ира.

– Догадываюсь, – ответила Ирина мама и хмуро покосилась на маленькие

ручейки, которые вытекали из-под моих ботинок.

Я, конечно, прежде чем пойти к Ире, вылетел во двор и немного побегал

туда-сюда. И успел запустить пару снежков высоко, до самой крыши.

– Сейчас, мамочка, – заторопилась Ира.

И мы с ней стали вытирать ноги о коврик. Я не особенно старался, но

все-таки, кажется, успел протереть коврик до дыр, а Ирина мама все не

впускала нас в комнату. Я хотел было повернуть оглобли, то есть, попросту

говоря, удрать на улицу, но тут Ира сказала:

– Хватит.

И потянула меня за рукав в комнату, где среди прочей мебели выделялось

массивное, шоколадного цвета пианино, все в завитушках и крендельках. Я на

цыпочках пробалансировал по натертому, блестящему паркету и похлопал пианино

по крышке.

– Шикарное!

Ира просто расцвела.

– Это очень ценное пианино. Таких теперь нигде нет.

Ирина мама ушла в другую комнату, и я снова обрел дар красноречия.

– И ты на нем можешь все, что захочешь, сыграть? Или только по нотам? -

спросил я, развалясь в кресле.

– Пока только по нотам, – ответила Ира.

Она подняла крышку, положила на подставку толстую книгу и начала ее

быстро листать. Я пригляделся. На страницах вместо обычных слов, как в

нормальных книжках, были сплошные ноты.

– Слушай, – сказала Ира. Она сильно ударила по клавишам. И я чуть не

подпрыгнул. Мне показалось, что кто-то хлопнул меня по плечу: "Пошли, парень, с нами". Я не успел и спросить: "Куда?", как музыка мне ответила:

"На войну!" "И если ты не трус, – говорила музыка, – если ты не боишься

погибнуть за свободу, пойдем с нами".

Я слушал музыку и боялся пошевельнуться.

И как обычно бывает в такие моменты, раздался звонок.

– Ах, Марат, – пропела в коридоре Ирина мама. – Здравствуй, дорогой. А

Ириша музицирует.

– Здравствуйте, Олимпиада Петровна, – сказал кто-то. Наверно, этот

самый Марат.

– Ах, Марат! – воскликнула Ира и вскочила со стула.

Музыка оборвалась. И меня уже никто никуда не звал. А я даже не узнал, как фамилия композитора, который сочинил эту музыку. Бетховен или

Чайковский?..

И тут вошла Ира. С кем вы думаете? С мамой? Ну, конечно, с мамой. Ну, а

еще с кем?

С похитителем марок! Да, с тем самым, которого мы с Семкой в один

прекрасный морозный день учили быть человеком. Учили очень простым способом:

"кормили" его снегом.

– Я вас покидаю, молодые люди, – между тем сказала Ирина мама.

"И откуда только у нее такой ласковый голос появился?" – мелькнуло у

меня в голове.

– А ты, Марат, – обратилась она к похитителю марок, – непременно

передай привет маме. Я к вам на днях загляну.

– Спасибо, Олимпиада Петровна, – улыбнулся похититель.

– Вы не знакомы? Познакомьтесь, – предложила Ира, когда ее мама закрыла

за собой дверь. – Это Валерий, мой одноклассник. Он живет в нашем доме. А

это Марат. Он учится в восьмом классе.

Тут похититель ко мне внимательно пригляделся и, конечно, узнал, потому

что он побелел еще сильнее.

Я улыбнулся.

– Мы давно знакомы. Ты ходишь на горку? А по склону спускаешься?

– Не хожу и не спускаюсь, – медленно проговорил похититель. – А ты, выходит, живешь в этом доме? Отлично...

Я понял, чем пахнет это "отлично". Оно пахнет вот чем: "Я знаю, где ты

живешь. И теперь ты в моих руках".

– Ах, я вспомнила! – Ира всплеснула руками. – Вы познакомились в парке, на горке.

– Да, у нас яркие воспоминания, – ухмыльнулся я. – Правда, не одинаково

приятные для обоих.

– А там что-нибудь случилось? – спросила Ира.

– Ничего, – оборвал ее похититель. – Ириша, сыграй мне.

– Что, Марат? – Ира послушно села за пианино.

– Что хочешь, – ответил Марат.

И тут я схватился за голову.

– Как это я забыл? Я же оставил на плите чайник, там наверняка все

взлетело на воздух! – Я вскочил с кресла. – До свидания, до скорой встречи!

Последние слова я произнес, глядя на похитителя, и даже подмигнул ему

на прощанье.

Я прибежал домой и на всякий пожарный случай проверил, а не пыхтит ли

вправду на плите чайник. Нет, конечно.

Я растянулся на тахте. Убежал я не потому, что испугался этого Марата.

Чихать я хотел на его угрозы. Еще посмотрим, кто кого. Стоит мне рассказать

Ире, что он мелкий и подлый воришка, и она перестанет ему играть разную

хорошую музыку. И будет играть ее только мне. А убежал я потому, что не мог

слушать с ним вместе эту музыку. Потому что это была моя музыка. Мне

казалось, что я сам мог бы ее сочинить, если б умел, как Ира, играть на

пианино.

Я вспомнил о похитителе и засмеялся: сапог лакированный, а не человек.

И чего он к Ире в гости приходит?

"Валерка, – вдруг сказал я сам себе, – что с тобой? Неужели ты влюбился

в девчонку? Пусть даже в такую, как Ира?"

Да нет, я просто думаю о Марате. Когда такие мальчики обозлятся, они

забывают о собственной трусости и бросаются в драку очертя голову.

Уже через несколько дней я понял, что угроза похитителя была незряшной.

«ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЕРКА»

В тот вечер мы с Семкой бродили по двору – дышали свежим воздухом. А

потом отправились на ракетодром Генки Правильного, где мы когда-то здорово

проучили Гороха и его ребят.

– Они улепетывали, словно зайцы, – хохотал Семка.

– Веселое было зрелище, – согласился я.

На ракетодроме было темно, не то что в памятный вечер, когда мы

отомстили Гороху. Только от ярко сверкавших семиэтажных домов доходил слабый

отсвет. Никто сюда не забредал, все старались обойти стороной наш

ракетодром.

Сзади неожиданно захрустел снег: кто бы это мог быть? Обернулся -

четверо парней, не торопясь, двигались к нам.

Почему-то я сразу сообразил: это приятели Марата. Наконец они нас

подкараулили.

Семка толкнул меня в бок:

– Смотри, еще трое.

Со стороны ярко сиявших домов шли еще трое. "Великолепная семерка", -

подумал я ни к селу ни к городу. Мы окружены. Уже в двух шагах ехидно

улыбающееся лицо Марата.

Я чувствую, что у меня начинают дрожать коленки.

– Бить будут? – вертит головой Семка.

– Нет, медали вручать, – злюсь я на себя и на Семку.

И вдруг я слышу музыку. Ту самую, которую играла Ира. "Если ты не трус, парень, и не боишься погибнуть за свободу, идем с нами..."

– Бей их! – воплю я. – Покажем, что не зря мы перворазрядники по боксу!

– вру я на всякий случай, зная, что никто мне не поверит.

Мы лихорадочно лепим снежки, но пустить их в ход не успеваем – враги

наваливаются на нас. Я отбиваюсь, но Марат валит меня с ног. Падая, я вижу, как здорово сражается мой друг. Семку тоже сбили. Он лежит на спине, быстро

вертится и лупит ногами всех, кто пытается к нему подойти.

Я кричу:

– Молодец, Семка! – и беру с него пример, отбиваюсь ногами, а потом, изловчившись, вскакиваю и снова начинаю колотить руками всех, кто

подвернется.

– Вперед, наших бьют! – слышу я крик.

Очень знакомый голос, думаю я. И вижу, как со стороны дома Гороха бегут

к нам на помощь мальчишки.

В это время кто-то здорово треснул меня по голове. Но прежде чем

упасть, успеваю заметить, что на подмогу к нам примчались Горох и его

ребята.

Ну и ну!

Когда я подымаюсь, вернее, когда Семка поднимает меня, гороховцы во

главе со своим атаманом возвращаются к нам, шумно размахивая руками.

"Великолепной семерки" и след простыл.

Разглядев нас с Семкой, Горох и его ребята замирают.

– Вот это фокус! – присвистнул Горох. – Посмотрите, кого мы спасли?!

Наших главных врагов!

– Спасибо вам, ребята, – говорит вежливый Семка.

– И на старуху бывает проруха, – развожу я руками.

– А здорово они вас отутюжили. – Горох с улыбкой вглядывается в наши

распухшие физиономии. Его дружки насмешливо хихикают.

– Ну, вот что, – я поправляю шапку. – Кончай разговоры, приступим к

делу. Давайте драться.

– Айн момент, – поднимает руку Горох. – Вы сейчас не в форме. А мы уже

отвели душу. И потом, когда семеро против двоих – это нечестно, правда?

– Нечестно, – говорю я, удивляясь словам Гороха.

– Слушайте, – подает голос Семка, – надо торопиться. А то они удерут.

– Ага, – подхватываю я. – Раз случай свел нас вместе, давайте

объединимся и всыплем этим типам как следует.

– У них одна дорога – через Первомайскую на проспект, – говорит Горох.

– А там мы их... – Я сжимаю кулаки.

– Бегом, – крикнул Горох.

Переулками, срезая путь, мы добираемся до Первомайской и у переезда

устраиваем засаду. Спрятавшись за забором какого-то домика, ждем противника.

– Неужели прошли? – волнуюсь я.

– Нет, вон они, – шепчет кто-то из ребят.

"Великолепная семерка" чуть ли не бегом приближается к переезду. Они

все время оглядываются назад: нет ли погони? Вот они почти рядом.

– Давай, – тихо говорю я. И мы с Семкой привстаем, готовые броситься

навстречу семерке.

– Айн момент, – удерживает нас Горох. Он достает из-под пальто веревку, завязывает на ней петлю и, сильно размахнувшись, бросает самодельное лассо

под ноги Марату. Марат сразу летит на землю, и Горох за одну ногу

подтягивает его к себе. А мы срываемся с места и нападаем на растерявшуюся и

совсем не великолепную шестерку.

Через несколько минут трое самых здоровых связаны по рукам и ногам, а

четверо умоляют отпустить их домой, потому что они никогда больше драться не

будут. И вообще, если бы не Марат, они бы ни за что не напали на таких

замечательных ребят, как мы.

– Может, отпустим? – разжалобился Семка.

– Может, снегом покормим? – подмигивает мне Горох.

Все глядят на меня и ждут мудрого решения. Я приосаниваюсь и пару минут

размышляю. Не верю я людям, которые сперва дадут тебе по зубам, а потом

говорят, что они этого не хотели и вообще они ангелы. Я таким типам ничего

не прощаю, ни одного синяка. Кстати, под левым глазом здорово болит. Может, вот этот мне и залепил, который сейчас хнычет и просит отпустить его к

мамочке?

Я поглядел на приувядшую семерку, а потом на сугробы снега, которые