Текст книги "Под солнцем цвета киновари (СИ)"
Автор книги: Владимир Софиенко
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– Хватит! – взорвался Хун Йууан Чак. – Увести его!
В зале, где Хун Йууан Чак сидел в окружении высшего руководства страны Чен, воцарилась гробовая тишина.
Каждый из присутствующих знал, чем могут обернуться слова ахмена, если только перегревшемуся на солнце жрецу не почудилось это воскрешение. И что теперь делать со всем тем людом, что собрался на площади?
– Нельзя позволить какому-то самозванцу появиться в храме тысячи колоннад, – наконец нарушил тишину Хун Йууан Чак. – Их должны встретить наши самые преданные воины по дороге от Священного колодца.
– Мой повелитель, боюсь, что это уже невозможно.
По моим сведениям, вдоль дороги собралось много зевак, – послышался вкрадчивый голос Игуаль Син Тамина. – Но мы все еще можем влиять на создавшуюся ситуацию.
– Каким образом?
– Мы объявим его самозванцем, пускай сначала докажет, что он действительно Ах-Суй… – заметив, как при имени своего племянника новоиспеченный халач-виника вздрогнул, мудрый чилам поправился, – тот, за кого себя выдает. Ваш племянник был образованным человеком. Навряд ли самозванец обладает и сотой частью этих знаний. Я хорошо знал вашего племянника.
Кем бы ни был, ему меня не обмануть. Мы подвергнем выскочку испытаниям халач-виника, через которые он не сможет пройти.
– Какие еще испытания, когда он действительно вышел из Священного колодца? – съехидничал Хун Йууан Чак.
– Понятно, что это обезумевший раб, который решил, что мы его усадим на трон Ушмаля. И скоро все мы будем смеяться над нашими переживаниями, – вмешался халач-виника Майяпана. Он остался в Чичен-Ице в связи с коронацией своего нового союзника, в то время как Ош-гуль не стал дожидаться пышного празднества.
Прихватив плененного Хапай Канна и других именитых вельмож, он во главе своей армии поспешил в Ушмаль.
– Почему тогда невесел блистательный Хунак Кеель?
Или он думает, как объяснить, что в руках у самозванца Священный череп, дарованный майя богами? Я был совсем мальчишкой, когда его сбросили в жертвенный сенот. А может быть, Хунак Кеель думает, что Ах-Суйток-Тутуль-Шив тоже умеет держать свое слово? Помнит ли халач-виника Майяпана слова, сказанные ему у края жертвенной площадки?
– Не мне говорить, что халач-виника Майяпана всегда готов встретиться с врагом лицом к лицу, – с этими словами Хунак Кеель покинул дворец.
Когда Тутуль-Шив увидел над собой овал чистого голубого неба с проплывающим по нему маленьким пушистым облачком, то не сразу понял, что находится на поверхности воды внутри карстового колодца. В его голове мелькнула какая-то туманная мысль. Он вдруг вообразил себя настолько маленьким, что смог поместиться на дне предмета, из которого обычные люди пьют воду.
Вскоре он выбросил эти глупости из головы. К нему стала возвращаться память. Воспоминания захлестнули его горькой волной. Сердце его зашлось болью утрат, и сразу как-то пусто стало в его груди, будто палач вырвал уставшее от невзгод, зачерствелое и сразу постаревшее сердце. И если оно еще жило, то только переполнявшей его ненавистью к врагу и утраченной былой яростью. Память вернула халач-винику все, включая и то, что прежнего Ах-Суйток-Тутуль-Шива не стало.
К тому времени, когда над своей головой он услышал испуганные крики жрецов, Тутуль-Шив уже знал, откуда он и для чего вернулся. Перед ним стояла непростая задача, но трудности только распаляли халач-виника. К счастью, стены колодца не были гладкими. Изъеденная водой горная порода ощетинилась небольшими уступами и карнизами. Тутуль-Шив подплыл к самому нижнему уступу и, уцепившись за подходящий камень, принялся карабкаться вверх. Преодолев всего лишь четверть пути, халач-виника убедился, что выбраться наружу было не только непросто, но и почти невозможно.
Сорвись он сейчас вниз, и ему уже никогда не подняться вновь. Неужто все испытания были напрасны? Нет! Не может судьба насмеяться над ним именно теперь, когда, познав столько лишений и став избранным, он стоял в двух шагах от триумфа. Он станет легким, как перо колибри, гибким, как змея, сильным, как ягуар, проворным, как обезьяна. Тутуль-Шив карабкался по почти отвесной стене колодца, стараясь не думать об усталости, стертых пальцах и сбитых в кровь стопах. Промокшая одежда и превосходная тиара в виде плюмажа из перьев божественного кацаля тянули вниз, но особенно досаждала перекинутая через плечо тяжелая кожаная сумка.
Халач-виника вспомнил одно из последних наставлений, данное Кукульцином в храме Судеб, перед тем, как он возвратился во дворец Чичен-Ицы:
– Тебе придется пройти через испытания в мирах, где нет ни времени, ни пространства. В них идет свой, особенный отсчет. Люди, побывавшие там, сильно меняются. Поэтому здесь все близкое и знакомое тебе может показаться далеким и чуждым. Не бери это близко к сердцу.
– Учитель, вы говорите о царстве Шибальбы?
– Скоро ты сам узнаешь обо всем, Тутуль-Шив, – уклончиво ответил он. – Я заключил договор с богами обоих миров и не могу тебе сейчас все объяснить. Знай только, что это наш с тобой последний разговор.
Тутуль-Шив еще хотел спросить о чем-то, но чилам жестом остановил его.
– Когда ты вернешься, у тебя будет Священный череп.
Береги его, ты должен воспользоваться его силой тогда, когда для этого настанет время, – с этими словами мудрый учитель исчез…
Тутуль-Шив слышал о том, что его далекие предки по линии матери с помощью черепа добывали ритуальный огонь. Но пришедшие к власти тольтеки боялись, что его пламя может разжечь не только ритуальные полоски бумаги, обагренные кровью правителей. Они боялись магии, боялись порабощенного, но не сломленного ими народа. И священная реликвия была отправлена туда, откуда, по преданиям, она и появилась.
Наконец, обессиленный тяжелейшим подъемом, Тутуль-Шив ухватился за гибкие стебли кустарника, росшие у края колодца. Еще с минуту он собирался с силами, затем подтянулся, перекинул ногу через край и вылез на поверхность. Халач-виника выбрался неподалеку от жертвенной платформы, с которой три дня назад шагнул в неизвестность. Его мутило. Разбитые стопы и пальцы рук все сильнее пылали огнем, тело казалось одним сплошным синяком. Помутневшим от боли взором он заметил троих жрецов. Ни живые ни мертвые, словно каменные изваяния, они застыли на краю платформы.
Превозмогая боль, он наконец избавился от перекинутой через плечо ненавистной сумки, удушливой петлей стягивавшей грудь. На примятую траву выкатился череп, выточенный из цельного куска горного хрусталя.
Жестом халач-виника подозвал жрецов. В их обязанности входила встреча посланца богов – в том случае, если бы капризные боги все же надумали отправить жертву из царства теней назад в мир людей. И вот наконец произошло то, чего не видали многие двадцатилетия[26]26
Двадцатилетие – один из основных циклов системы исчисления у майя.
[Закрыть] – посланец вернулся! Это могло означать только одно: грядут большие перемены. В глазах служителей Кукулькана читалось благоговение и страх. Понимая, что для врагов его возвращение нежелательно и что они предпримут любые шаги, чтобы оно осталось незамеченным, Тутуль-Шив решил действовать незамедлительно. Стараясь говорить как можно тверже, он приказал одному из ахменов оповестить жителей Чичен-Ицы о его возвращении из царства Шибальбы, теперь его устами боги будут изъявлять народу свою волю. В доказательство он предъявил Священный череп. Жрецы упали ниц, бормоча молитвы, а самый юный из них побежал в город, разнося по округе небывалую весть.
От жрецов халач-виника узнал о взятии города, пленении Хапай Канна, о предательстве Игуаль Син Тамина и о том, что Ош-гуль со своим войском направился в Ушмаль. Теперь он непременно отомстит каждому из своих врагов, но пока предстояло привести в порядок свои мысли и взять себя в руки. Пройдя через многие войны, испытания и удары судьбы, халач-виника Ушмаля понимал, что ненависть – нехороший советчик, она не должна затмевать его разум. Набираясь душевных и физических сил, он сидел у жертвенного колодца, отрешенным взглядом наблюдая за тем, как вокруг него, исполняя религиозные танцы, жрецы вперемешку с молитвами пели религиозные гимны. Странные вещи происходили с Тутуль-Шивом. В его голове вдруг возникали образы неизвестных ему людей из прошлого, настоящего и отдаленного будущего, сцены из их жизни. На смену им приходили голоса, призывающие исполнить долг, предначертанный свыше. Халач-виника Ушмаля слышал звуки джунглей и замирающую в страхе тишину, которую разрывал грозный рык священного ягуара. Долго не мог понять великий человек Страны низких холмов, откуда эти видения, пока случайно не заметил легкое свечение, исходившее из кожаной сумки. Опустив руку на Священный череп, он почувствовал, как его тело наполнилось былой силой, а затуманенная болью и усталостью голова вдруг просветлела. Мысли стали ясными, а план последующих действий обрел четкие контуры.
Наконец посланец богов приказал жрецам отнести его в город. К тому времени по обеим сторонам дороги, идущей от Священного колодца к главной площади города, собрались сотни горожан, желавших своими глазами увидеть живое божество. Покачиваясь в палантине под взглядами тысяч восхищенных глаз, Тутуль-Шив размышлял о превратностях судьбы. Возможно, что жрецы, несущие сейчас его к величию, еще совсем недавно вели его по этой дороге в совершенно ином статусе…
…Сбитый с толку, оглушенный Гурковский молча взирал на скопище народа в пестрых одеяниях. Огромные полутораметровые перья, украшающие яйцеголовых франтов, копья, луки – все это походило на грандиозное театральное представление или на чересчур реальный сон. Однако он быстро сообразил, что никакой сон не сможет передать то удушающее влажное облако, нависшее над ним и всей «труппой». Гурковский вспомнил, как задыхался, а затем словно в тумане очнулся на дне какого-то колодца. Хотя сперва ему показалось – на дне гигантской кружки. Наверное, от удушья ему привиделся кошмарный мир, в котором слова разрывались с силой артиллерийского снаряда. Затем Гурковский полз по отвесной стене, видимо, это была какая-то гора. Все это с ним происходило по ту сторону пелены цвета топленого молока. Зато теперь его голова прояснилась. Он сидел на деревянном кресле, накрытом шкурой ягуара. В правой руке он сжимал копье, а левой указывал на какого-то человека, одетого, вероятно, по последнему слову моды.
Обилием бус, браслетов и прочих украшений, осанкой и татуировками на лице он заметно выделялся на фоне остальных «денди». Гурковский отметил, что некоторые татуировки были совсем свежими. Стояла гробовая тишина. Почти все участники спектакля находились под навесом из пальмовых ветвей, поддерживаемых сотней каменных колонн, выкрашенных киноварью из его видений. Сам Гурковский восседал на возвышении, а молчаливый «денди» стоял чуть в стороне. Не опуская затекшей руки, он еще раз осмотрел замершую, словно в ожидании какого-то чуда, многотысячную толпу… И вдруг словно кто-то выключил свет. Холодные хлопья тумана цвета кофе с молоком затянули его разум…
…Тутуль-Шив все рассчитал верно. Главная площадь Чичен-Ицы уже не могла вместить всех желающих. Теперь никто не мог убить его, не объяснив причины исступленному в религиозном порыве народу. Тутуль-Шив знал, что по закону его должны были подвергнуть испытанию халач-виника. Простому человеку, не ведавшему законов движения звезд, знаний счета, время посевов, уборки урожая и многого другого, о чем знают жрецы и чему они обучают детей знатных вельмож, никогда не пройти этого испытания. По существующим обычаям Тутуль-Шив уже проходил его, когда вступал на престол Ушмаля, и, разумеется, сумеет пройти сейчас. Не было в учениях жрецов того, чего бы не знал великий человек Ушмаля! Появление носилок вызвало неописуемый восторг. Многие в толпе были свидетелями того, как воды жертвенного сенота приняли Ах-Суйток-Тутуль-Шива. Некоторые из них даже слышали, как халач-виника Ушмаля предупреждал о своем возвращении. И теперь эта новость, обрастая все новыми невероятными подробностями, уже успела облететь город.
На площади поднялся такой силы гвалт, что стоявшие рядом с трудом понимали друг друга. Люди пели религиозные гимны, били в тункули, отовсюду доносилась игра раковин-горнов и флейт. Площадь клокотала, неистовствовала, ликовала, встречая пророка. Конечно, дела наместников богов на земле не должны были касаться простолюдинов, но жители Чичен-Ицы с сожалением относились к незавидной участи их бывшего правителя Чак Шиб Чака. Им было не понять, почему богам угодно посадить на трон его младшего брата, к тому же еще и ах-хольпопа, вступившего в сговор с халач-виником Майяпана. Своенравный и жестокий Майяпан никогда не был в чести у подданных страны Чен, да и непросто было забыть вчерашнее поражение, в ходе которого погибли сотни соплеменников, а многие мужчины и женщины попали в рабство и сейчас направлялись к жертвенным алтарям Ушмаля. Но теперь, после возвращения Ах-Суйток-Тутуль-Шива, все должно встать на свои места. Люди ждали перемен. Халач-виника чувствовал настроение народа и в скором будущем собирался непременно использовать их крамольный дух, но пока три дня и две ночи он должен будет сидеть в храме тысячи колоннад. Все это время тринадцать жрецов во главе со знакомым ему чиламом Игуаль Син Тамином будут подвергать Тутуль-Шива испытаниям. Для начала он должен перечислить всех своих предков по линии отца и матери, чтобы жрецы убедились, что испытуемый действительно относится к альмехенооб[27]27
Альмехенооб – те, у кого есть отец и мать, то есть класс знати, к которому относятся сановники и жрецы.
[Закрыть]. Затем пересказать Книгу Советов. И лишь после этого жрецы приступят к серьезным испытаниям.
Игуаль Син Тамин избегал прямых взглядов с Тутуль-Шивом. Он сразу узнал своего бывшего господина. «Как же так? – думал он. – Как ему удалось выжить? Ведь я ясно видел, как его поглотили воды Колодца смерти.
Почему боги отпустили его? Разве он не нарушал законы предков, не строил храмы в честь новых богов, в то время как старые утрачивали свой прежний блеск?
Разве не пытался он найти в позорной смерти спасения от плена в том памятном сражении с варварами? Ведь я был готов разделить его участь. Тогда он пытался мне что-то объяснить, но я не услышал его. Священный череп – откуда он у него, как не от самих богов! Неужели я заблуждался? Зачем я позволил втянуть себя в заговор против моего господина?» Тяжелые мысли и запоздалое раскаяние лишили покоя Игуаль Син Тамина. Сразу после того, как начались испытания халач-виника, Хун Йууан Чак настаивал на встрече со своим новоиспеченным чиламом, но служитель Кукулькана, ссылаясь на необходимость постоянного присутствия на проверке самозванца, избегал этой встречи. В последний день испытаний мало кто из жрецов сомневался в том, что перед ними настоящий Ах-Суйток-Тутуль-Шив. Тот, кого они подвергали допросу, отлично знал общего предка трех великих династий тольтеков: «Пернатого змея» из Чичен-Ицы, сыновей «Бирюзовой птицы» из Ушмаля и Кокомов из Майяпана. Это был легендарный Се Акатль Топильцин Кецалькоатль из Толлана. При поддержке обитателей Диких земель великий воин без особого труда завоевал ремесленников майя. Знал испытуемый и непростую историю людей шив по линии матери Ах-Суйток-Тутуль-Шива. Много двадцатилетий назад они жили в местечке Ноновалько, но, спасаясь от разбойничьих набегов тольтеков, ушли с насиженных мест. Людей шив вел простолюдин Тепеух. Добравшись до столицы Страны девяти рек – Тулапан Чиконахтан, они двинулись дальше, оставляя за собой могучие воды реки Усумасинты, а затем и горную гряду Чак Набитон – «много каменных ножей».
Несмотря на усталость этих дней, голос Тутуль-Шива был спокойным, а дыхание ровным. Двое суток, сидя в деревянном кресле, без сна и отдыха он отвечал на вопросы сменяющих друг друга жрецов. Лишь изредка эта бесконечная череда вопросов-ответов прерывалась для того, чтобы испытуемый мог утолить жажду маисовой водой. Наступил последний решающий третий кин.
Как ни пытался оттянуть эту тягостную минуту Игуаль Син Тамин, но ему как чиламу и ах-кин-маи Чичен-Ицы требовалось лично, в глубочайшей секретности и в присутствии двух других чиламов задать испытуемому ряд самых сокровенных вопросов. Ответы могли не только безоговорочно подтвердить принадлежность проверяемого к альмехенооб, но и убедить в том, что он истинный посланец богов.
Дни испытаний халач-виника были тяжелым бременем и для служителей Кукулькана, несущих бессменную вахту. Но для Игуаль Син Тамина они были просто пыткой. Как ему поступить, когда Ах-Суйток-Тутуль-Шив ответит на все его вопросы? Теперь в правильности ответов испытуемого не приходилось сомневаться, как и в том, что он действительно халач-виника Ушмаля, его бывший господин. Скоро новоиспеченному ах-кин-маи Чичен-Ицы предстоит огласить результаты этой проверки. Что он скажет огромной армии паломников на площади перед храмом, с каждым часом увеличивающей свои ряды?
Ведь большинство из них уже сделало свой выбор. Чью сторону теперь выбрать ему? Однажды он уже предал Тутуль-Шива. Игуаль Син Тамин не мог не видеть плодов своей измены: на престоле Ушмаля один из самых беспринципных и одиозных правителей майя, а город-гегемон, чье имя отождествлялось не только с культурным и религиозным центром Земли фазана и оленя, но и особой атмосферой свободы духа, теперь утрачивает свою неповторимость под пятой правителя Майяпана. Он понял это сразу, как только узнал о расквартированных на окраинах Чичен-Ицы у-какиль-катун Хунак Кееля. Может быть, не поздно вернуть все на свои места и еще одним, последним, отступничеством искупить свою вину перед истинным наместником богов на земле?
С тяжелым сердцем встретил жрец последнее утро испытаний халач-виника. Во время последнего краткосрочного перерыва перед решающей фазой этого действа он вышел на северо-восточную площадку храма. Сюда не пускали паломников, ее подножие в эти дни было пустынно. Игуаль Син Тамин нарочно искал уединения.
Это были последние свободные минуты, когда он, оставшись наедине с самим собой, должен был принять непростое решение. Жрец вдохнул полной грудью. После удушливой кельи, где проходили допросы, воздух, напоенный утренней прохладой, казался необычайно свежим. Первые лучи солнца уже осветили горизонт. Словно повинуясь их ласковому прикосновению, очнулась от ночной дремы земля и, глубоко вздохнув, выпустила в воздух целое облако испарений. Оно поплыло вверх, причудливо искажая очертания близлежащих холмов, где еще недавно царствовавшая сельва уступила место кубам из плотно пригнанных друг к другу стволов вековых деревьев – печей по производству извести. Будто в ожидании дорогого гостя, с каждой минутой воздух наполнялся теплом. Наконец дыхание земли стало полным, и, словно дожидаясь этого момента, в его дрожащие контуры откуда-то из глубины вынырнул огненно-красный диск светила. «Хороший день для смерти», – подумал Игуаль Син Тамин, и тут же все, что не давало ему покоя, сделалось вдруг прозрачно-ясным, как это утро.
– О несравненный, лучезарный, справедливейший и достойнейший самых дорогих перьев. Дозволь говорить презренному!
Игуаль Син Тамин вздрогнул. Жрец, погруженный в свои мысли, даже не заметил упавшего перед ним ниц гвардейца со знаками отличия халач-виника Чичен-Ицы.
– Говори.
– Вас ждет солнцеподобный Хун Йууан Чак.
– Веди меня к нему.
Воин тут же вскочил на ноги и повел жреца ко дворцу, стараясь избегать чужих глаз. Проведя к покоям Хун Йууан Чака, он, пропустив вперед служителя Кукулькана, встал на караул. По тому, как нервно расхаживал новоиспеченный халач-виника Чичен-Ицы, Игуаль Син Тамин понял, что его ждут давно и что нервы его нового господина натянуты до предела.
– Как проходит испытание? – безо всяких околичностей начал он.
– Пока самозванец ни разу не ошибся, – вторя его настроению, ответил чилам. Стоя на коленях перед халач-виником, он не мог видеть его лица, но был готов поклясться, что оно было белее извести. Прошло несколько минут, прежде чем халач-виника нарушил тягостную тишину.
– Сегодня, независимо от результатов испытания, самозванец должен умереть, – он говорил, и за каждым его словом чувствовался ничем не прикрытый страх и бессильная злоба. – Надеюсь, ты понимаешь, что нам с тобой грозит, окажись он тем, за кого себя выдает?
– Да, мой повелитель.
– Незаметно для остальных ты проведешь в храм воина, что сопроводил тебя сюда. Все думают, что самозванец и есть Ах-Суйток-Тутуль-Шив, не будем их разочаровывать. Скажешь то, что хочет толпа. В это самое мгновение, когда чернь возликует, мой воин убьет самозванца из духовой трубки. Под крики этого никто не заметит. Ты как ах-кин-маи увидишь в его неожиданной смерти знак свыше и скажешь, что боги убедились глазами халач-виника Ушмаля-посланника богов, что дети их по-прежнему чтят своих родителей, что они благословляют вхождение на престол Чичен-Ицы и всей Земли фазана и оленя Хун Йууан Чака и в знак своего одобрения посредством посланника богов передают для меня Священный череп. Теперь, выполнив свою миссию, боги забрали его душу навсегда. После чего передашь мне Священный череп.
«Неплохая задумка, – подумал чилам, – но у меня другие планы». А вслух сказал:
– Повелитель, простите мою дерзость, но мне кажется, что после его смерти следовало бы устроить в память о посланце богов игру в пок-а-ток. И еще этот воин…
– Неплохо, жрец. Я дам распоряжение, – неверно истолкованное хладнокровие чилама немного успокоило Хун Йууан Чака. – Насчет воина не беспокойся, как только будет убит самозванец, он отправится к праотцам.
Вернувшись обратно в храм, Игуаль Син Тамин жестом подозвал воина.
– Когда мы выйдем из святилища, ты укроешься за колонной слева от лестницы. После того, как я произнесу: «Посланец богов», ты пустишь отравленный шип в того, кого вынесут в кресле из храма. Тебе все понятно? – воин кивнул головой. – И смотри у меня! Если что не так, я сам достану из тебя кишки.
Отправив солдата, служитель Кукулькана поднялся в святилище. Два чилама уже ждали его. Все было готово к последнему допросу. Игуаль Син Тамин поднял глаза.
Рядом с жертвенным алтарем в деревянном кресле сидел Ах-Суйток-Тутуль-Шив. Он в упор смотрел на бывшего чилама Ушмаля. Впервые за последние дни жрец не отвел взгляда от недобрых глаз своего господина.
– Человек, тебе известен счет? – спросил он.
– Известен.
– Считай! – приказал Игуаль Син Тамин, и Тутуль-Шив начал счет:
– 20 тунов равны к’атуну; 20 к’атунов равны бак’туну; 20 бак’тунов равны пиктуну; 20 пиктунов равны калабтуну; 20 калабтунов равны к’инчильтуну; 20 к’инчильтунов равны одному алавтуну, или 25 040 000 000 дней, – Тутуль-Шив снисходительно улыбнулся. – Если ты помнишь, жрец, я уже отвечал на эти вопросы пятнадцать тун назад. Впрочем, ты мог этого и не слышать. Тогда ты был всего лишь ахменом. Что ж, неси свои книги-звездочеты, я расскажу тебе, когда богам будет угодно спрятать от людей днем солнце, а ночью луну. А может, тебе интересна Шаман Эк, звезда, которая никогда не меняет своего положения на небе? Или показать тебе, как по расположению скопления Цаб определить, когда наступит праздник Нового огня?
Вместо ответа Игуаль Син Тамин спросил:
– Какова твоя пища?
– Принесите Солнце, дети мои. И пусть оно лежит растянутое на моей тарелке. А на ней кованый пик неба, в середине его сердца. На Солнце должен будет помещён Великий ягуар, пьющий свою кровь. Смотри, солнце, которое требуется ими: священное жареное яйцо. Смотри, пик и пересечение неба, замешенное в сердце: то, что мы называем «благословение». Смотри, зеленый ягуар, крадущийся сверху, пьющий свою кровь; зеленый перец чили, который является ягуаром[29]29
Перевод с майя Ю.В.Кнорозова (из книги «Чилам Балам»).
[Закрыть].
Это была загадка, ответ на которую знали только посвященные. Всего загадок было семь, и в каждой заключался потаенный смысл. Тутуль-Шив ждал следующего испытания, когда Игуаль Син Тамин приказал двум чиламам, присутствующим на допросе, оповестить собравшихся у храма паломников о том, что сейчас ах-кин-маи города Чичен-Ица огласит результат испытания посланца богов. Служители Кукулькана удивленно переглянулись, так как еще не все формальности были соблюдены, но ослушаться главного жреца страны Чен не осмелились.
– И пришлите сюда четырех крепких ахменов, – приказал он им.
– Ну что, неверный чилам, вот мы и одни… – Тутуль-Шив хотел добавить еще что-то, но тут Игуаль Син Тамин упал к его ногам.
– Думаешь, это тебя спасет? – презрительно фыркнул халач-виника.
– Нет, повелитель времени, несравненный Ах-Суйток-Тутуль-Шив. Я прошу позволить мне исправить мое предательство и ценой своей жизни спасти вашу…
– …И поэтому правители Шибальбы забрали дух Ах-Суйток-Тутуль-Шива, теперь навсегда, – Хун Йууан Чаку пришлось самому объяснять изумленному люду причину смерти своего племянника, замертво рухнувшего на лестницу храма.
Игуаль Син Тамин отчего-то молчал. Лишь теперь некоронованный халач-виника Чичен-Ицы заметил, что жрец немного поубавил в комплекции, а огромный шлем в виде белой цапли был надет таким образом, что полностью закрывал голову. Лицо же племянника, лежащего в неестественной позе, он не видел вовсе. С самого начала этого фарса, когда четверо ахменов вынесли его в кресле из храма, лицо было скрыто блистательным плюмажем из перьев. Искушенный в интригах царедворец слишком поздно понял, почему, нарушая установленный протокол, посланца богов вынесли в кресле, а не просто вывели в сопровождении жрецов. Игуаль Син Тамин был заметно выше халач-виника Ушмаля.
– Дети солнца, Хун Йууан Чак лжет! – сказал человек в белых одеждах служителя Кукулькана. Он снял шлем, и перед изумленной многотысячной толпой предстал сам Ах-Суйток-Тутуль-Шив. Многотысячная толпа ответила вздохом удивления. – Боги уберегли меня и на этот раз. Хун Йууан Чак, предавший смерти своего брата и вопреки воле богов стремящийся занять место халач-виника Чичен-Ицы, хотел убить и меня, посланца богов. Но вместо этого он умертвил чилама, предателя Игуаль Син Тамина, понесшего заслуженную кару, – он скинул ногой богато украшенную тиару с головы лежащего подле него трупа, развенчивая обман. – Меня вернули боги, чтобы изъявить волю владык Шибальбы.
Тутуль-Шив подошел к ошарашенному Хун Йууан Чаку и вырвал из его руки копье халач-виника Чичен-Ицы, после чего занял кресло, в котором еще недавно сидел переодетый чилам. Кто-то из ахменов предупредительно оттащил в сторону труп. Тутуль-Шив сел в кресло и вытянул левую руку, указывая на Хун Йууан Чака.
Он хотел сказать, для чего он здесь, но неожиданно в глазах потемнело. Халач-виника как будто провалился куда-то и после недолгого падения почувствовал себя внутри другого человека. Тот, в ком он пребывал, с удивлением наблюдал за происходящим, явно не понимая, где находится и что творится вокруг него.
После короткого затмения Тутуль-Шив почувствовал, что вновь становится самим собой. Он, по-прежнему сидя в кресле, указывал на своего дядюшку, а собравшаяся у подножия храма толпа, затаив дыхание, ожидала, что же наконец скажет посланец богов. Тутуль-Шив в свою очередь быстро сообразил, что пауза слишком затянулась, и, пока не пришел в себя Хун Йууан Чак, решил действовать.
– Владыки говорят, – сказал он: – Хун Йууан Чак, помимо нашей воли, нанес на лицо татуировки халач-виника. Мы должны убедиться в том, что он достоин их. Пусть Хун Йууан Чак и Игуаль Син Тамин придут к нам на игру в мяч, как это однажды случилось с Хун-Хун-Ахпу и Вукуба-Хун-Ахпу[30]30
Существовала легенда о двух героях, которых пригласили на игру в мяч владыки Шибальбы и убили их.
[Закрыть], возомнившими себя равными с правителями Шибальбы!
– Это измена! – опомнившись, взревел Хун Йууан Чак. – Не слушайте самозванца!
– Ты ищешь блистательного Хунак Кееля? – с издевкой спросил Тутуль-Шив. – Халач-виника Майяпана в этот раз не поможет тебе. Иначе он ослушается воли богов и ему самому придется отправиться в Шибальбу.
Может быть, ты высматриваешь того, кто составит тебе пару вместо убитого чилама на тлачтле владык? Тогда возьми посланного тобой убийцу! Он стоит за той колонной, – и Тутуль-Шив указал на воина, бледная кожа которого была покрыта холодной испариной. От ужаса он даже не смог выпустить из рук трубки, доказательства своей вины.
– Не знаю, как тебе удалось спастись, но я все равно сотру тебя в порошок, – прошипел Хун Йууан Чак и подал кому-то тайный знак.
– Поздно, дядюшка, – ответил Тутуль-Шив. Из-за спины старого ах пполок ёки, так и не успевшего вступить на престол Чичен-Ицы, в окружении воинов Ушмаля вышел генерал Кумиль-Ах-Поп.
– Вот подтверждение моих слов, люди ица! – Тутуль-Шив скинул белый плащ ах-кин-маи и достал из скрывающейся под ним кожаной сумки Священный череп.
Толпа неистово взревела. Хун Йууан Чак был обречен.
